– Поверьте мне, что совсем не легко. Если вы нальете мне еще кофе, я, пожалуй, пойду.
– Нет, – торопливо возразила она – Вы еще не в том состоянии, чтобы отправляться в дорогу.
– Ничего.
– Пожалуйста, не уходите, – прошептала она и опустила голову под его пристальным взглядом. Ей было стыдно того голодного огня, который он наверняка успел заметить в ее глазах.
Два Летящих Ястреба нахмурился, соображая, правильно ли он понял сидевшую с ним в комнате женщину.
Через неделю он уже совсем оправился. Бет была в восторге от его присутствия, ходила за ним по пятам и задавала тысячи вопросов о жизни индейцев, о любви. Еще она просила его научить ее языку шайенов.
Ребекка тоже, стоило ей преодолеть свой страх, полюбила его общество. Хорошо, когда в доме есть мужчина, о котором можно заботиться. Она стала внимательнее относиться к своей внешности, придумывала особенно вкусные блюда и постоянно пела за работой. Его поведение было совсем не таким, каким, по ее прежним представлениям, должно было быть поведение индейца. К тому же он умел читать и писать, и по-английски говорил лучше многих ее соседей. За столом он вел себя безукоризненно. И вообще, в штанах и рубашке ее покойного мужа он ничем не отличался от остальных мужчин, разве только бронзовой кожей и длинными волосами.
Узнав его получше, она обнаружила в нем те качества, которые обожала в своем покойном муже. Он был честным, гордым, нежным и твердо знал, что хорошо и что плохо.
Что до Двух Летящих Ястребов, то он наслаждался покоем и тишиной. Отдых и великолепная стряпня Ребекки скоро сделали свое дело, и он уже чувствовал себя достаточно сильным, чтобы продолжить путь. По крайней мере, он уже подумывал об этом, когда однажды ночью Ребекка пришла в его комнату. Раскрасневшаяся, стояла она в дверях, и в глазах у нее горел огонь желания.
Он понимал, что ей стоило прийти к нему. С женской гордостью так просто не сладишь. Но она хотела его, и он не мог ей отказать. Она спасла ему жизнь, и у него не было другой возможности отплатить ей за ее доброту. Тень протянул к ней руки, и она со вздохом облегчения бросилась в его объятия…
Потом наступили лучшие дни в ее жизни. Она забыла обо всякой стыдливости, и каждую ночь спешила к Тени в постель, чтобы найти в его объятиях радость и наслаждение, неведомые ей до тех пор. Каждый новый день был лучше вчерашнего, и каждая ночь одаривала ее райским блаженством.
Только по воскресеньям в церкви ее немножко мучила совесть. Покинув его объятия при свете дня, она должна была признать, что живет в грехе с дикарем. Она понимала, что соседи осудят ее, если узнают, и все же в воскресенье ночью она запирала свою совесть на замок и вновь отправлялась вкушать запретный плод.
Дни становились теплее и длиннее. И Тенью овладело беспокойство. Он свободно ходил по дому, однако не осмеливался выйти наружу, разве только ночью, чтобы никто не догадался о его присутствии. Когда он думал об этом, то приходил к выводу, что опять живет в тюрьме, правда, на этот раз тюрьма была комфортабельной, но тюрьма есть тюрьма…
У него стало часто портиться настроение, и тогда он надолго замолкал. Для Ребекки его внутренние метания не остались незамеченными.
– Ты хочешь уйти, да? – спросила она как-то вечером.
Два Летящих Ястреба как сидел возле огня, глядя в темноту, так и остался сидеть спиной к Ребекке.
– Да.
– Почему?
– Скучаю по родным местам, – признался он. – Здесь я словно в капкане.
– Возьми нас с собой.
Вздохнув, он повернулся к ней:
– Не могу.
– У тебя там кто-то есть?
– Да.
– Из твоего племени?
– Нет. Она белая, как ты.
– Я ее ненавижу! – воскликнула Ребекка.
– Не надо, – ласково произнес Два Летящих Ястреба. – Она принадлежит другому мужчине.
– Тогда почему тебе надо идти? Почему ты не можешь взять нас с собой?
– Прости меня, но я не могу остаться. И не могу взять тебя с собой.
– Когда?..
– Через день-два. Если ты не хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас.
– Я вообще не хочу, чтобы ты уходил.
Ребекка разрыдалась и бросилась ему на шею.
Как она будет без него жить? Он стал ей необходим. С ним она чувствовала себя уверенной в себе и защищенной от всего на свете. Не может быть, чтобы она опять осталась одна…
Два Летящих Ястреба нежно обнял ее, пока она плакала. Он вовсе не хотел причинять ей боль. К тому же он сам очень привязался к ней за последние недели.
Однако он не мог забыть Анну, которая не желала потесниться в его сердце ради другой. О ней он мечтал даже сильнее, чем о прогретых солнцем горах и долинах родного края. Несмотря ни на что ему было тяжело представлять ее в объятиях другого мужчины. Анна… Нежная медовая плоть сладкий, как сама жизнь, дух. Если бы только он мот забыть ее. Но как он ни старался, она все равно не уходила из его мыслей.
С приглушенным криком он понес Ребекку в их кровать, чтобы забыть боль разлуки с одной женщиной в ласковых объятиях другой. Правда, он заранее знал, что из этого ничего не выйдет. Даже если он умрет, его дух все равно будет тосковать по Анне.
Когда Ребекка проснулась утром, Двух Летящих Ястребов уже не было. Он ушел. Она встала, сделала несколько шагов к окну и устремила взгляд на запад. В доме было непривычно тихо и пусто.
– Мог бы, по крайней мере, попрощаться, – через силу прошептала она, и из глаз у нее потекли слезы.
ГЛАВА 22
Два Летящих Ястреба старался не особенно показываться людям на глаза и потому, в основном, шел ночами. Он знал, что в чужой одежде вполне сойдет за фермера, но только издалека, поэтому соблюдал предельную осторожность. Безоружный, он мог стать легкой добычей для толпы кровожадных бледнолицых, а у него не было никакого желания вновь пройти через то, что он однажды уже испытал в Медвежьей долине.
Позади осталось миль десять, когда он увидел пустой фермерский дом, над которым из трубы не вился дымок. В окнах тоже было темно. Однако он минут тридцать наблюдал за окрестностями, прежде чем бесшумно поднялся по склону горы к сараю, остановившись только один раз, чтобы убрать с дороги большой камень.
Он уже открывал дверь сарая, когда услыхал позади приглушенный собачий рык. Обернувшись, он увидел оскаленную морду большого белого пса, изготовившегося к прыжку. Два Летящих Ястреба скользнул в сторону, приняв сильный удар на левое плечо. Правой рукой он в это время нанес смертельный удар по голове пса, раскроивший ему череп.
В сарае было темно и пахло лошадьми и сеном. Два больших крепких коня и одна гнедая кобыла не обратили на него никакого внимания.
На стене висела уздечка, скорее всего, для кобылы. Когда Два Летящих Ястреба вошел к ней в стойло, она недовольно заржала и попятилась. Он постоял несколько минут неподвижно, давая ей время привыкнуть к его запаху и голосу. Потом, ласково уговаривая ее, он похлопал ее по спине и провел рукой по шее. Почесав ей уши, он накинул на нее уздечку, отчего кобыла посмотрела на него круглыми глазами, однако довольно покорно последовала за ним во двор.
– Спокойно, спокойно, девочка, – прошептал он и легко вскочил ей на спину.
Едва выехав на дорогу, он пустил кобылу в галоп. Его охватила почти забытая радость, ведь он снова после долгого перерыва скакал на лошади по бескрайнему простору, напоминавшему ему о родной земле. Холодный ветер дул ему в лицо, но ему это нравилось, и, откинув назад голову, Два Летящих Ястреба громко рассмеялся. Он свободен! Наконец-то свободен!
Ехал он до утра, не делая остановок, а потом укрылся от людских глаз до вечера. Прошли еще две ночи, прежде чем он оказался в маленьком городишке, где запасся оружием и едой.
Потом он несколько недель ехал ночами и отдыхал днем, пока цивилизация не осталась далеко позади, после чего он уже не делал перерывов и скакал днями и ночами, разве лишь время от времени давал отдых кобыле.
Его сжигала жажда мести. Он знал, что не будет ему покоя, пока Джошуа Бердин живет на этой земле. Правда, его немного смущало то, что Бердин был мужем Анны, однако даже это не давало ему ни одного шанса на спасение. Два Летящих Ястреба достаточно пострадал от его предательства, и кровь гордого воина требовала мести.
На земле команчей он оставил свою кобылу и взамен взял коня. Команчи хорошо приняли его, и он отдохнул у них три дня, вволю отсыпаясь и отъедаясь. Едва оказавшись среди индейцев, Два Летящих Ястреба сбросил с себя одежду белого человека и вновь стал похож на самого себя в кожаной куртке и мокасинах.
На четвертый день утром, распрощавшись с команчами, он поскакал дальше на запад через прерии Техаса.
Еще через три недели он был на границе Аризоны.
ГЛАВА 23
У меня родился мальчик. Двадцать девятого октября я произвела на свет здорового и сильного малыша с красным личиком, который в мгновение ока заорал что было силы, не хуже любого индейского воина, ступившего на тропу войны. Когда доктор Митчелл торжественно вручил мне его, у меня из глаз хлынули слезы радости. Мой малыш был прекрасен от самой черноволосой макушки до своих крошечных пяточек.
Доктор Митчелл с самым серьезным видом и довольно долго мыл руки в раковине возле моей постели.
– Вам ни за что не удастся выдать его за белого, – как бы невзначай заметил он. – Вы это понимаете?
– А зачем мне его за кого-то выдавать? – ответила я. – Мне нечего стыдиться.
– А Джошуа? – спросил доктор, с озабоченным видом закрывая баул и снимая халат. – Хотите, чтобы я ему сказал?
– Вы мне поможете, Эд?
– Ну конечно же, дорогая. Зовите меня в случае чего, – предложил он. – Что бы вам ни понадобилось. В любое время.
И, еще раз взглянув на моего сына, он ушел.
Увы, от его слов моя радость померкла. Я лучше всех знала, как разозлится Джош, когда узнает, что не он отец ребенка. Но что он может сделать? Покричит-покричит и перестанет. Придется ему принять моего малыша. У нас с Джошем еще будут дети, сколько он пожелает, но я знала с самого первого мгновения, что этот младенец, отца которого я любила больше всех на свете, займет особое место в моем сердце.
От родов я очень устала, хотя они дались мне не так тяжело, как первые, и уже засыпала, когда услыхала в холле шаги Джоша. Не предполагая ничего плохого, я все же покрепче прижала к себе малютку.
Джош в два шага оказался возле моей постели, и его глаза сверкали, как льдинки, когда он посмотрел на нас.
– Ты спала со своим краснокожим, когда ходила к нему в тюрьму! – набросился он на меня. – Грязная шлюха! Валялась на полу, как мерзкая скво!
Меня покоробили его презрительный взгляд и его ругань, но я подняла повыше голову и постаралась, чтобы мой голос звучал ровно, как всегда:
– Ты прав, Джош, как мерзкая скво.
С горящими глазами мой муж наклонился надо мной. Его лицо было всего в нескольких дюймах.
– Послушай, что я тебе скажу, Анна Бердин. Ты больше не скво. Ты – моя жена. И я не намерен кормить такого краснокожего ублюдка и вообще терпеть его в моем доме. Еще не хватало!
– Джошуа…
– Заткнись, потаскушка! Я отправил Гопкинса в резервацию к апачам, чтобы он поискал там скво для твоего детеныша. Как только он вернется, ты с ним расстанешься, чтобы его духу тут не было. Скажем всем, что он умер. С доктором Митчеллом я уже договорился.
– Ты шутишь!
– Ничего подобного, – холодно проговорил Джошуа.
Несколько мгновений я смотрела на него, не веря собственным ушам. Неужели этого человека я когда-то любила или воображала, что люблю?
– Пожалуйста, Джошуа, не делай это – попросила я. – Пожалуйста! Я не переживу, если потеряю еще одного ребенка.
– Перестань ныть! – отрезал он. – Думаешь, мне очень хочется, чтобы люди шушукались за моей спиной о тебе и о твоем краснокожем? Думаешь, мне очень хочется, чтобы все узнали, как ты спала с ним вплоть до нашей свадьбы?
– Джош, пожалуйста, оставь мне ребенка. Я всю жизнь буду на тебя молиться.
Джош буравил меня взглядом.
– Замолчи, Анна, или я заберу у тебя ублюдка и утоплю его.
Он не пугал меня, и мы оба это знали. Еще я понимала, что никакие мои слова не изменят его решение.
Изо всех сил удерживая слезы, я спросила:
– Когда приедет Гопкинс?
– Завтра рано утром, – ответил Джош, уже направившись к двери. – И не беспокойся. Я все сделаю, чтобы у тебя были еще дети. С правильным цветом кожи.
Я долго лежала, уставившись в потолок, после того как Джош захлопнул за собой дверь, вновь и вновь вспоминая его обещание сделать мне ребенка с «правильным цветом кожи», и, холодея от одной этой мысли, думала о своем сыне, который вырастет среди чужих людей в резервации апачей. Кровь стыла у меня в жилах, стоило мне только представить, как я расстаюсь с моим малышом.
Ребенок пошевелился у меня в руках. Мой ребенок. Мой и Тени. Я не могла позволить ему расти в резервации. Сын Тени должен жить там, где люди свободны и где воины живут и умирают, как жили и умирали их деды и отцы. Мне хотелось, чтобы сын Тени познал радость от первого добытого собственными руками бизона. Мне хотелось, чтобы он увидел прерию в цвету, когда весь мир кажется обновленным и юным. Мне хотелось, чтобы он услышал тишину летней ночи в горах.
Я видела Сан-Карлос, резервацию апачей, и была поражена нищетой, в какой жили индейцы. Воины, когда-то гордые и свободные как ветер, теперь просиживали день за днем в четырех стенах. В глазах у них уже не было надежды. Их дух был сломлен. А женщины, даже молодые, выглядели старыми и изможденными. Многие из них торговали собой, благо рядом всегда были изголодавшиеся по женскому телу солдаты, чтобы накормить свои семьи. Дети… Пустые глаза. Болезни. Голод. Нигде не слышно веселого смеха. Никто не пел, не плясал, не смеялся. Нет. Я не могла отослать сына Тени в этот ад на земле. Резервация – не место для нашего ребенка.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещала я, целуя его в пухлую щечку. – Не надо бояться…
Уже было поздно, когда я проснулась, и хотя я еще чувствовала себя больной, мне нельзя было терять время. С трудом спустив ноги с кровати, я быстро оделась, положила в сумку немного еды и фляжку с водой, которую вытащила у Джоша из ранца. Потеплее завернув моего сына, я тихонько вышла из дома.
Солнышко тихонько заржала, когда я вывела ее из конюшни и оседлала. Справившись с тяжелой упряжью, я отправилась к воротам, которые всегда охранялись, но на мое счастье солдаты стояли в сторонке, о чем-то беседуя и покуривая одну сигару на двоих.
Отодвинув тяжелый засов, я открыла большие ворота ровно настолько, чтобы пройти с моей лошадкой, и, крепко держа сына в правой руке, а левой ведя на поводу Солнышко, я исчезла в сумерках. Отойдя подальше от форта, чтобы меня никто не увидел, я забралась в седло и пустила Солнышко в галоп.
Холодный мокрый ветер бил мне в лицо. Пришлось поднять воротник пальто и потеплее укутать сына. Где-то вдалеке койоты пели свою песню луне. Мне стало немножко страшно, однако невидимые звери были совсем не так страшны, как люди, которые хотели отобрать у меня моего сына. И я гнала Солнышко вперед.
На небе ярко светили звезды, и я знала, в какой стороне Дакота. То, чего я больше всего хотела для своего сына, осталось в далеком прошлом. В Аризоне, по крайней мере. Впрочем, не только в Аризоне. Везде. Ушли в прошлое бизоньи стада. Прошлое, увы, не вернешь. Но если мой сын должен жить в резервации, я тоже буду жить в резервации. Только это будет резервация шайенов, где он сможет, по крайней мере, научиться всему тому, что знал и умел его народ.
Его народ. Я подумала об Оленихе и Молодом Листке, и о Черном Филине, и на сердце у меня стало легче. Если только они еще живы, я не буду одинока. Отец Тени примет жену своего сына и своего внука. Нас будут любить, и о нас позаботятся. Черный Филин вырастит из своего внука настоящего воина. Он расскажет ему о Тупом Ноже и Черном Котелке, о Белой Антилопе и Двух Лунах. Он узнает, как жили великие вожди и какие подвиги совершили Сидящий Бык, Безумный Конь, Галл и другие. Ему расскажут о его отце, Двух Летящих Ястребах, который был последним вождем воинов-шайенов.
Тень. Несмотря на усталость, я вдруг почувствовала себя гораздо лучше. Я знала, что Тень ни за что не станет жить в резервации под присмотром белых людей, но, может быть. Черному Филину известно, куда он держал путь.
Джошуа тихо выругался, увидев пустую постель и брошенную на пол ночную рубашку. Значит, она забрала своего ублюдка и сбежала. Черт бы ее побрал! Да над ним будет смеяться весь форт! Проклятый индеец… Даже мертвый, он не желал выпускать Анну из своих рук.
Ревность огнем жгла сердце Джошуа. Он всю жизнь любил Анну. Он и теперь еще любил ее. А ей, вроде, на него наплевать. Ему хотелось быть добрым с ней, холить и лелеять ее, но стоило ему заглянуть в ее глаза, и он знал, что она все еще любит своего краснокожего. И всегда будет любить его. Что бы он ни делал, она всегда сравнивала его с проклятым индейцем и сравнение было не в его пользу.
Индейцы! Он ненавидел их всем сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29