Они отнесли каждого на свое место и некоторое время смотрели на спящих детей. Хэнк взял ее за руку. Это казалось самым естественным. Ему не хотелось, чтобы она уходила, не сейчас. Хэнк взглянул на Смитти, которая смотрела ему прямо в глаза. Осязаемая тишина повисла в воздухе.
– Вы можете идти погулять, – вдруг раздался голос Мадди.
Он сидел у сундука, подперев голову руками. Джинн говорил небрежно, не глядя в их сторону:
– Я присмотрю за детьми.
Маргарет не успела и глазом моргнуть, как оказалась за дверью. Хэнк почти вынес ее на руках и потащил в сторону пляжа. И вот уже они, взявшись за руки, бегут, освещенные луной, смеются и выкрикивают имена друг друга. Но, приблизившись к воде, они вдруг остановились. Она все еще смеялась, а он жадно смотрел, как она улыбается, и не мог наглядеться. Внутренне он был рад тому, что она даже не подозревает, не знает, какой силой обладает и что могла бы с ним сделать одна ее улыбка. Но вот взгляды их встретились. Настала напряженная пауза, они смотрели друг другу в глаза, улыбка ее растаяла.
Он знал. Она тоже знала.
Все остальное можно было не принимать в расчет. Они не обращали внимания ни на волшебный блеск лагуны ночью, ни на вздохи легкого ветерка и шелест пальм. Они были поглощены тем, чему не было названия, – чувством слишком сильным, чтобы его можно было определить однозначно.
В молчании они шли вдоль берега по песку, переливавшемуся серебром из-за блеска луны. Совсем рядом была полоса прибоя, волны разбивались о берег, откатывались, а пена шипела, уходя в песок.
Хэнк держал ее за мягкую нежную руку, пока они шли так рядом, ни на секунду не забывая ни о ветре, , ни о море, ни тем более о присутствии друг друга. Его чувства были обострены, с каждым дуновением ветерка до него доносился ее божественный запах, он окутывал его со всех сторон, близость этой женщины будоражила его, заставляла радоваться и гордиться тем, что он – мужчина. Среди всех ароматов тропической ночи и сильного запаха океана ее запах выделялся так, как будто ничего другого и не существовало. Он слышал только, как шелестит ее платье, и видел только ее профиль на фоне луны.
Хэнк остановился, улыбнулся ей и легко привлек ее к себе, слегка обнимая за спину и приподняв руку. Маргарет даже не пыталась сопротивляться, она сразу поняла, что они продолжат свой вальс сейчас, но уже под луной. Так и произошло. Они танцевали на серебряном песке под вздохи прохладного бриза. На сей раз музыку источали сама природа, вздохи океана, шелест и шорох пальмовых листьев, быстрое биение сердец.
Они одновременно, не сговариваясь, остановились, почувствовали, когда настал для этого момент, как будто слились в одно существо. Хэнк задумался, глядя поверх ее головы на океан. Все это показалось ему так ново, а ведь еще так недавно он был убежден, что для него давным-давно нет и не может быть тайн. Но тут он взглянул на нее, и опасения и страхи рассеялись. Хэнк погладил ее по щеке, потом рука его упала на ее шею, ниточка пульса выдавала ее волнение. Он нагнулся и поцеловал ее так нежно, как никогда прежде не целовал женщину. Он ничего не хотел брать, только касаться. Хэнк немного отодвинулся и посмотрел на нее. Она прерывисто дышала, а в ее глазах он увидел такое же неуемное желание, которое буквально пожирало его самого.
Это была не просто физическая потребность, это было нечто большее. Трудно сказать, кто же сделал первый шаг: она или он. Он нагнулся, и она привстала на цыпочки. Она была в его объятиях. Наконец это нежное, мягкое женское тело было так близко. Он снова поцеловал ее. Впервые женщина так много значила для него.
Он не дал Маргарет возможности что-нибудь сказать. Да ей и не надо было ни говорить, ни просить, кроме того, она все равно не нашла бы слов для выражения желаний. Но он сделал то, что показалось ей единственно возможным, и именно то, чего ей больше всего хотелось. Он поднял ее на руки и понес вдоль пляжа.
Вскоре она почувствовала, как его руки напряглись, Хэнк перенес ее через камни, и они очутились на том небольшом уединенном участке пляжа, который был окружен морем, скалами и камнями, – там, где он когда-то запивал свои мысли найденным в чемодане ромом.
Он выпустил ее ноги, и она легко соскользнула вдоль его длинного тела. Теперь он придерживал одной рукой ее голову, другой обнимал за талию и нежно целовал в губы, а она, обнимая его за плечи, почти повисла на его руках, с радостью отвечая на его поцелуи. Сначала его язык нежно касался ее губ, затем проник в рот и потребовал отклика. Она обняла его за шею, потом стала гладить по волосам, потом, не выдержав, судорожно схватила за черные пряди и притянула его голову еще ближе. Посреди чувственных стонов до нее донеслось ее имя, а она вес отвечала на его поцелуи, целовала так, как никогда прежде, она не подозревала даже, что способна на это. Все ее движения были естественными и безотчетными, как будто она родилась с этим знанием, но оно дремало в ней, не зная, как вырваться наружу. Его руки слегка массировали ее бедра. Он сильно прижимал ее к себе и застонал, когда она стала гладить его по спине, постепенно спускаясь все ниже и ниже, к талии. Его бедра двигались в одном с ней медленном ритме нового, неведомого ей танца. Вскоре их движения стали более страстными и свободными, он, сорвав кнопки на ее платье, начал ласкать ее шею, его губы спускались все ниже, и вот он уже завладел ее грудью, стянув с нее легкую ткань платья. Он чуть-чуть подталкивал Маргарет головой, заставляя опереться на руку и слегка выгнуть спину, а сам жадно набросился на ее грудь и, казалось, решил проглотить ее целиком. Маргарет постанывала от мучительно-сладостных ощущений, продолжая прижимать к себе его голову и качаясь в одном с ним ритме. Но вот он начал проделывать то же самое и со второй ее грудью, одновременно поглаживая ее бедра и поднимая их немного повыше, почти усаживая ее на себя. Он неясно бормотал, что, как и когда конкретно он собирается с ней сделать. Хотя она с трудом его понимала, но все же надеялась, что он сдержит слово.
Издав какой-то странный низкий горловой звук, он откинул ее платье одним движением, так быстро, что она почувствовала вдруг ночную прохладу. Он и смокинг сорвал мгновенно, так же поспешно освободился от остальной одежды: рубашки, пояса и брюк. И вот он уже снова привлек ее к себе, снова взял на руки, встал на колени и положил ее на серебристый песок. Маргарет смотрела на залитого лунным светом Хэнка и думала о том, как он прекрасен. Он резок, порой грубоват, но в нем есть что-то подлинное, настоящее, импонирующее ее душе.
Хэнк подвинулся и стал на колени у ее ног, которые принялся массировать точными, аккуратными движениями, потом он медленно положил их себе на плечи.
– Боже, эти ноги... – прошептал он, и столько было восхищения в его словах, неудивительно, что он начал покрывать их поцелуями, снова и снова – щиколотки, икры и колени.
Маргарет уже давно потеряла счет времени. Она таяла от прикосновений кончиков его пальцев, ногтей, губ и языка. Затем он поставил ступни ее ног на песок, а колени согнул и стал медленно-медленно, целуя внутреннюю поверхность бедер, продвигаться вниз к животу, пока ее бедра не стали приподниматься сами по себе и она не стала выкрикивать его имя все громче и громче.
– Открой глаза, милая. Посмотри на меня.
Она послушно открыла глаза, но увидела только его силуэт в легкой дымке. Он медленно ввел свой палец туда, куда ей больше всего хотелось, где жар был нестерпимым. Потом остановился и приказал:
– Смотри на меня.
Он снова и снова погружал палец в ее лоно, и она забыла обо всем на свете, кроме этой точки своего тела. Он добавил еще один палец и усилил давление так, что ее бедра поднимались все выше и выше помимо ее воли, а колени задрожали. Тогда он взял ее ноги, положил на свои широкие плечи и приник к ней ртом. Все исчезло и растворилось в вихре острого наслаждения. Теперь уже он не целовал ее так же жадно, как в губы, а нежно и легко искал самую чувствительную точку и только после этого позволил себе утолить свою нестерпимую жажду и войти глубоко.
Когда тело ее успокоилось, она заплакала, а он положил голову ей на живот. Когда дыхание восстановилось, а сердце перестало биться так, что казалось, оно вот-вот выскочит прямо из горла, он поднял голову, посмотрел на нее, и все началось снова. Он целовал каждый дюйм ее тела, но только колени ее начинали дрожать, он принимался гладить их руками, и когда дрожь проходила, он принимался за новый круг. Он говорил с ней, учил тому, как велика власть ее тела и как люди любят друг друга. И вот он прижался к ней всем телом, приподнял ее бедра и стал медленно входить в нее, теперь уже по-настоящему, проникая в нее еще глубже, чем прежде.
– О-о, малышка, вот он, рай земной! Держись, милая, держись крепче.
Он накрыл ее рот своим и вошел в нее. Острая боль распространилась по низу ее живота и ногам. Вздрогнув, она застыла и впилась ногтями в его спину. Послышалось проклятие, потом он уткнулся лицом в ее шею.
– Прости, дорогая. Полежи тихонько. Не двигайся минутку.
Она так и сделала, и жжение скоро прошло. Он дал ей время, потом властно сказал:
– Посмотри на меня, Смитти.
Она открыла глаза.
– Ты в порядке?
Она кивнула, хотя слезы ручьем текли по ее вискам и пропадали потом в волосах.
– Я буду двигаться очень медленно. Правда.
Она крепко зажмурилась и, сжав зубы, сказала:
– Хорошо.
Он лукаво усмехнулся:
– Проклятие, надеюсь, это не будет так уж плохо.
– А ты разве не знал?
– Я же не женщина, Смитти.
Она моргнула, потом нахмурилась:
– А тебе разве не больно?
Он покачал головой.
– Ну разумеется, ведь Бог мужчина.
Хэнк засмеялся. Она видела, как плечи его сотрясались от хохота.
– Не так уж это забавно.
Он поднял голову и усмехнулся.
– Никогда бы не подумал, что можно смеяться и заниматься любовью одновременно.
– Очень романтично.
Он смотрел на нее так же, как смотрел на бутылку джинна.
– Ты ужасно разозлилась, да?
– Да.
– Почему?
– Оказывается, и здесь нет равенства и справедливости.
– Но, дорогая, это зато чертовски приятно.
– Потому что ты – мужчина.
– Дай мне немного времени, и я заставлю тебя взять свои слова обратно.
– А как?
– Тебе понравилось, как я ласкал тебя? Здесь?
Он провел языком по ее груди, не сводя с нее взгляда.
Дыхание у нее перехватило, и она вымолвила чуть слышно:
– Да.
Он спустился ниже:
– А здесь?
– Да.
– Если тебе не понравится то, что я сделаю сейчас, то ты скажи, и мы навсегда ограничимся только этим.
Это было предложение, в котором сквозило обещание.
Единственное, что ее беспокоило, – это выражение его лица. Оно слишком подозрительно напоминало ей то, как он играл в покер с Теодором. По его глазам было видно, что козыри – у него.
– Договорились?
Она кивнула.
– Расслабься, Смитти. Я буду все делать очень осторожно, пока ты не будешь готова. Так больно?
– Нет.
Он действительно двигался медленно до тех пор, пока она не поняла, что он был прав. Она не чувствовала боли, а Хэнк, если видел, что она морщится, сразу останавливался.
Он снова взглянул на нее:
– Ты в порядке?
Она кивнула и обняла его руками, ей нравилось, как играют мускулы у него на спине, она гладила его и через какое-то время поняла, что он двигается слишком медленно. И сказала ему об этом.
– Слава Богу! – выдохнул Хэнк и, явно обрадовавшись, прибавил темпа.
Она двигалась заодно с ним. Это было очень хорошо, так приятно. Она слышала, как волны бьются о берег, и чувствовала, что в ней тоже нарастает желание, идущее из глубины. Боли не было, только нервная дрожь, трепет, то же, что она испытывала, когда он любил ее языком, только сейчас ее волнение было глубже, сильнее, как будто все вообще заканчивалось и начиналось его телом.
Ее ожидание было не напрасным, он вдруг так глубоко вошел в нее, что ей показалось, будто она воспарила высоко-высоко. Из Хэнка посыпались чудные слова благодарности, перемешанные с проклятиями, он хрипло выкрикивал ее имя, а Маргарет с трудом переводила дыхание.
В какой-то момент ей показалось, что она отключилась, хотя тело продолжало жить своей инстинктивной жизнью. Хэнк шепотом позвал ее и начал снова и еще быстрее, чем раньше. Вдруг он застонал, заскрежетал зубами, и вот наступил для него момент наивысшего напряжения. Неожиданно он оставил ее, и что-то теплое и мокрое оросило песок. Маргарет, естественно, ничего не поняла, но она и не могла ни о чем думать. Она жила наконец не разумом, а чувствами. Его вес, дыхание, руки, волосы на груди отвлекали от мыслей. Они лежали рядом, сердца бились учащенно, в унисон. Спустя некоторое время, немного успокоившись, он сказал ей куда-то в шею:
– Ну что, ты продолжаешь думать, что в любви нет равенства и справедливости?
– Я не уверена.
Хэнка как подбросило; он привстал на локтях и недоуменно возопил:
– Что ты хочешь сказать этим «не уверена»?
Маргарет постаралась ответить как можно серьезнее:
– Я должна об этом как следует подумать. – И, только увидев, как он нахмурился, расхохоталась. Но не успела она как следует посмеяться, как он уже встал на колени, подхватил ее на руки и положил ее ноги себе на плечи.
– Ну-ну, дорогая, думай-думай.
Глава 30
Маргарет сидела на песке, прислонившись спиной к груди Хэнка. Они любовались темно-пурпурным ночным небом и заходящей луной. Легкий ветерок освежал ее щеки. «Удивительно, – думала она, – как остро можно ощушать все, что происходит вокруг. Прикосновение ветра, прохладу песка, тепло тела Хэнка, его близкое дыхание».
Ей казалось, что ее кожа и ее чувства обострены как никогда. Более того, за последние несколько часов она вообще стала другим человеком. Она размышляла о том, что произошло между ними, спрашивала себя, осталась ли Маргарет Смит той же, какой была. Она улыбнулась, может быть, она теперь и правда Смитти. Она легко, блаженно вздохнула, отдаваясь всецело той радости, которую испытывала просто потому, что они сидели рядом, вдвоем, как будто жили в собственном отдельном мире, в котором не было никого, кроме них. Она наслаждалась особым чувством покоя, близости, уединенности и отрешенности от всего, что когда-либо существовало или будет существовать. Они долго молчали, но это было молчание старых друзей, которое ничуть их не тяготило. Оно в корне отличалось от тех пауз, которые возникали прежде, когда они еще боролись с тем, что уже возникало между ними. Небо стало еще темнее, а серебристая луна исчезла за горизонтом. Маргарет запрокинула голову, покойно устроившись на его плече, и сказала:
– Поговори со мной.
– О чем?
– Не знаю, – сказала она как можно небрежнее. – Расскажи мне о своей жизни.
Он цинично хохотнул:
– Нам не хватит времени, дорогуша.
– Тогда расскажи мне о самом главном.
Маргарет почувствовала, что он переменил положение, видимо, хотел заглянуть ей в глаза.
– Например?
– Например, начни с того, где ты научился танцевать?
Он засмеялся:
– Я брал уроки.
Хэнк явно хотел подразнить ее. Она покачала головой – у нее не было настроения смеяться – и стала ждать ответа. Он ничего не ответил, и Маргарет взяла горсть песка и задумчиво пересыпала ее в руках.
– Расскажи мне о бейсболе.
Он обнял ее еще крепче, а потом руки его упали. Ей не удалось его обмануть. Вскоре он совсем отодвинулся, поднял колени и положил на них голову. Отвернувшись, он глухо проговорил:
– Бейсбол – это такая игра, для нее необходимы бита, перчатка и мяч.
Она нежно взяла его за руку:
– Не надо. Пожалуйста. Я видела тебя тогда, в джунглях, как ты бил по орехам. А Теодор сказал мне, что ты не хочешь учить его играть. Почему? Что с тобой произошло?
Хэнк взял камешек, обкатанный морем за столетия, и начал подкидывать его вверх, как мячик. Только сейчас Маргарет поняла, что это не просто привычка. Она часто видела раньше, как он это делает. Это ключ к его прошлому.
Он взглянул на нее:
– Как далеко ты хочешь зайти?
– Я хочу все понять.
Хэнк помолчал, потом сказал:
– Иногда, дорогая, я и сам не уверен, что все понимаю.
– Очень тебя прошу, Хэнк.
Уставившись на камень и продолжая вертеть его в пальцах, очень неохотно он начал говорить:
– Я уехал из Питсбурга, когда мне было пятнадцать. Выбор был невелик: или попасть в тюрьму, или уехать. Меня поймали на улице на краже. Полицейский, который меня схватил, сказал, что ему надоело вечно возиться со мной и я должен убраться из города, иначе он позаботится, чтобы меня посадили и долго-долго не выпускали. – Теперь он смотрел на море, на него нахлынули воспоминания. – Ну, перебрался с грехом пополам в Филадельфию. Несколько месяцев жил под железнодорожной эстакадой с такими же пацанами, как и я, в жалкой хибарке, воруя еду и ночуя на куске картона.
– В пятнадцать лет?
– Ага. – Он лукаво улыбнулся. – А что ты делала в пятнадцать?
– Ходила в школу, играла на фортепьяно, болтала с подружками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Вы можете идти погулять, – вдруг раздался голос Мадди.
Он сидел у сундука, подперев голову руками. Джинн говорил небрежно, не глядя в их сторону:
– Я присмотрю за детьми.
Маргарет не успела и глазом моргнуть, как оказалась за дверью. Хэнк почти вынес ее на руках и потащил в сторону пляжа. И вот уже они, взявшись за руки, бегут, освещенные луной, смеются и выкрикивают имена друг друга. Но, приблизившись к воде, они вдруг остановились. Она все еще смеялась, а он жадно смотрел, как она улыбается, и не мог наглядеться. Внутренне он был рад тому, что она даже не подозревает, не знает, какой силой обладает и что могла бы с ним сделать одна ее улыбка. Но вот взгляды их встретились. Настала напряженная пауза, они смотрели друг другу в глаза, улыбка ее растаяла.
Он знал. Она тоже знала.
Все остальное можно было не принимать в расчет. Они не обращали внимания ни на волшебный блеск лагуны ночью, ни на вздохи легкого ветерка и шелест пальм. Они были поглощены тем, чему не было названия, – чувством слишком сильным, чтобы его можно было определить однозначно.
В молчании они шли вдоль берега по песку, переливавшемуся серебром из-за блеска луны. Совсем рядом была полоса прибоя, волны разбивались о берег, откатывались, а пена шипела, уходя в песок.
Хэнк держал ее за мягкую нежную руку, пока они шли так рядом, ни на секунду не забывая ни о ветре, , ни о море, ни тем более о присутствии друг друга. Его чувства были обострены, с каждым дуновением ветерка до него доносился ее божественный запах, он окутывал его со всех сторон, близость этой женщины будоражила его, заставляла радоваться и гордиться тем, что он – мужчина. Среди всех ароматов тропической ночи и сильного запаха океана ее запах выделялся так, как будто ничего другого и не существовало. Он слышал только, как шелестит ее платье, и видел только ее профиль на фоне луны.
Хэнк остановился, улыбнулся ей и легко привлек ее к себе, слегка обнимая за спину и приподняв руку. Маргарет даже не пыталась сопротивляться, она сразу поняла, что они продолжат свой вальс сейчас, но уже под луной. Так и произошло. Они танцевали на серебряном песке под вздохи прохладного бриза. На сей раз музыку источали сама природа, вздохи океана, шелест и шорох пальмовых листьев, быстрое биение сердец.
Они одновременно, не сговариваясь, остановились, почувствовали, когда настал для этого момент, как будто слились в одно существо. Хэнк задумался, глядя поверх ее головы на океан. Все это показалось ему так ново, а ведь еще так недавно он был убежден, что для него давным-давно нет и не может быть тайн. Но тут он взглянул на нее, и опасения и страхи рассеялись. Хэнк погладил ее по щеке, потом рука его упала на ее шею, ниточка пульса выдавала ее волнение. Он нагнулся и поцеловал ее так нежно, как никогда прежде не целовал женщину. Он ничего не хотел брать, только касаться. Хэнк немного отодвинулся и посмотрел на нее. Она прерывисто дышала, а в ее глазах он увидел такое же неуемное желание, которое буквально пожирало его самого.
Это была не просто физическая потребность, это было нечто большее. Трудно сказать, кто же сделал первый шаг: она или он. Он нагнулся, и она привстала на цыпочки. Она была в его объятиях. Наконец это нежное, мягкое женское тело было так близко. Он снова поцеловал ее. Впервые женщина так много значила для него.
Он не дал Маргарет возможности что-нибудь сказать. Да ей и не надо было ни говорить, ни просить, кроме того, она все равно не нашла бы слов для выражения желаний. Но он сделал то, что показалось ей единственно возможным, и именно то, чего ей больше всего хотелось. Он поднял ее на руки и понес вдоль пляжа.
Вскоре она почувствовала, как его руки напряглись, Хэнк перенес ее через камни, и они очутились на том небольшом уединенном участке пляжа, который был окружен морем, скалами и камнями, – там, где он когда-то запивал свои мысли найденным в чемодане ромом.
Он выпустил ее ноги, и она легко соскользнула вдоль его длинного тела. Теперь он придерживал одной рукой ее голову, другой обнимал за талию и нежно целовал в губы, а она, обнимая его за плечи, почти повисла на его руках, с радостью отвечая на его поцелуи. Сначала его язык нежно касался ее губ, затем проник в рот и потребовал отклика. Она обняла его за шею, потом стала гладить по волосам, потом, не выдержав, судорожно схватила за черные пряди и притянула его голову еще ближе. Посреди чувственных стонов до нее донеслось ее имя, а она вес отвечала на его поцелуи, целовала так, как никогда прежде, она не подозревала даже, что способна на это. Все ее движения были естественными и безотчетными, как будто она родилась с этим знанием, но оно дремало в ней, не зная, как вырваться наружу. Его руки слегка массировали ее бедра. Он сильно прижимал ее к себе и застонал, когда она стала гладить его по спине, постепенно спускаясь все ниже и ниже, к талии. Его бедра двигались в одном с ней медленном ритме нового, неведомого ей танца. Вскоре их движения стали более страстными и свободными, он, сорвав кнопки на ее платье, начал ласкать ее шею, его губы спускались все ниже, и вот он уже завладел ее грудью, стянув с нее легкую ткань платья. Он чуть-чуть подталкивал Маргарет головой, заставляя опереться на руку и слегка выгнуть спину, а сам жадно набросился на ее грудь и, казалось, решил проглотить ее целиком. Маргарет постанывала от мучительно-сладостных ощущений, продолжая прижимать к себе его голову и качаясь в одном с ним ритме. Но вот он начал проделывать то же самое и со второй ее грудью, одновременно поглаживая ее бедра и поднимая их немного повыше, почти усаживая ее на себя. Он неясно бормотал, что, как и когда конкретно он собирается с ней сделать. Хотя она с трудом его понимала, но все же надеялась, что он сдержит слово.
Издав какой-то странный низкий горловой звук, он откинул ее платье одним движением, так быстро, что она почувствовала вдруг ночную прохладу. Он и смокинг сорвал мгновенно, так же поспешно освободился от остальной одежды: рубашки, пояса и брюк. И вот он уже снова привлек ее к себе, снова взял на руки, встал на колени и положил ее на серебристый песок. Маргарет смотрела на залитого лунным светом Хэнка и думала о том, как он прекрасен. Он резок, порой грубоват, но в нем есть что-то подлинное, настоящее, импонирующее ее душе.
Хэнк подвинулся и стал на колени у ее ног, которые принялся массировать точными, аккуратными движениями, потом он медленно положил их себе на плечи.
– Боже, эти ноги... – прошептал он, и столько было восхищения в его словах, неудивительно, что он начал покрывать их поцелуями, снова и снова – щиколотки, икры и колени.
Маргарет уже давно потеряла счет времени. Она таяла от прикосновений кончиков его пальцев, ногтей, губ и языка. Затем он поставил ступни ее ног на песок, а колени согнул и стал медленно-медленно, целуя внутреннюю поверхность бедер, продвигаться вниз к животу, пока ее бедра не стали приподниматься сами по себе и она не стала выкрикивать его имя все громче и громче.
– Открой глаза, милая. Посмотри на меня.
Она послушно открыла глаза, но увидела только его силуэт в легкой дымке. Он медленно ввел свой палец туда, куда ей больше всего хотелось, где жар был нестерпимым. Потом остановился и приказал:
– Смотри на меня.
Он снова и снова погружал палец в ее лоно, и она забыла обо всем на свете, кроме этой точки своего тела. Он добавил еще один палец и усилил давление так, что ее бедра поднимались все выше и выше помимо ее воли, а колени задрожали. Тогда он взял ее ноги, положил на свои широкие плечи и приник к ней ртом. Все исчезло и растворилось в вихре острого наслаждения. Теперь уже он не целовал ее так же жадно, как в губы, а нежно и легко искал самую чувствительную точку и только после этого позволил себе утолить свою нестерпимую жажду и войти глубоко.
Когда тело ее успокоилось, она заплакала, а он положил голову ей на живот. Когда дыхание восстановилось, а сердце перестало биться так, что казалось, оно вот-вот выскочит прямо из горла, он поднял голову, посмотрел на нее, и все началось снова. Он целовал каждый дюйм ее тела, но только колени ее начинали дрожать, он принимался гладить их руками, и когда дрожь проходила, он принимался за новый круг. Он говорил с ней, учил тому, как велика власть ее тела и как люди любят друг друга. И вот он прижался к ней всем телом, приподнял ее бедра и стал медленно входить в нее, теперь уже по-настоящему, проникая в нее еще глубже, чем прежде.
– О-о, малышка, вот он, рай земной! Держись, милая, держись крепче.
Он накрыл ее рот своим и вошел в нее. Острая боль распространилась по низу ее живота и ногам. Вздрогнув, она застыла и впилась ногтями в его спину. Послышалось проклятие, потом он уткнулся лицом в ее шею.
– Прости, дорогая. Полежи тихонько. Не двигайся минутку.
Она так и сделала, и жжение скоро прошло. Он дал ей время, потом властно сказал:
– Посмотри на меня, Смитти.
Она открыла глаза.
– Ты в порядке?
Она кивнула, хотя слезы ручьем текли по ее вискам и пропадали потом в волосах.
– Я буду двигаться очень медленно. Правда.
Она крепко зажмурилась и, сжав зубы, сказала:
– Хорошо.
Он лукаво усмехнулся:
– Проклятие, надеюсь, это не будет так уж плохо.
– А ты разве не знал?
– Я же не женщина, Смитти.
Она моргнула, потом нахмурилась:
– А тебе разве не больно?
Он покачал головой.
– Ну разумеется, ведь Бог мужчина.
Хэнк засмеялся. Она видела, как плечи его сотрясались от хохота.
– Не так уж это забавно.
Он поднял голову и усмехнулся.
– Никогда бы не подумал, что можно смеяться и заниматься любовью одновременно.
– Очень романтично.
Он смотрел на нее так же, как смотрел на бутылку джинна.
– Ты ужасно разозлилась, да?
– Да.
– Почему?
– Оказывается, и здесь нет равенства и справедливости.
– Но, дорогая, это зато чертовски приятно.
– Потому что ты – мужчина.
– Дай мне немного времени, и я заставлю тебя взять свои слова обратно.
– А как?
– Тебе понравилось, как я ласкал тебя? Здесь?
Он провел языком по ее груди, не сводя с нее взгляда.
Дыхание у нее перехватило, и она вымолвила чуть слышно:
– Да.
Он спустился ниже:
– А здесь?
– Да.
– Если тебе не понравится то, что я сделаю сейчас, то ты скажи, и мы навсегда ограничимся только этим.
Это было предложение, в котором сквозило обещание.
Единственное, что ее беспокоило, – это выражение его лица. Оно слишком подозрительно напоминало ей то, как он играл в покер с Теодором. По его глазам было видно, что козыри – у него.
– Договорились?
Она кивнула.
– Расслабься, Смитти. Я буду все делать очень осторожно, пока ты не будешь готова. Так больно?
– Нет.
Он действительно двигался медленно до тех пор, пока она не поняла, что он был прав. Она не чувствовала боли, а Хэнк, если видел, что она морщится, сразу останавливался.
Он снова взглянул на нее:
– Ты в порядке?
Она кивнула и обняла его руками, ей нравилось, как играют мускулы у него на спине, она гладила его и через какое-то время поняла, что он двигается слишком медленно. И сказала ему об этом.
– Слава Богу! – выдохнул Хэнк и, явно обрадовавшись, прибавил темпа.
Она двигалась заодно с ним. Это было очень хорошо, так приятно. Она слышала, как волны бьются о берег, и чувствовала, что в ней тоже нарастает желание, идущее из глубины. Боли не было, только нервная дрожь, трепет, то же, что она испытывала, когда он любил ее языком, только сейчас ее волнение было глубже, сильнее, как будто все вообще заканчивалось и начиналось его телом.
Ее ожидание было не напрасным, он вдруг так глубоко вошел в нее, что ей показалось, будто она воспарила высоко-высоко. Из Хэнка посыпались чудные слова благодарности, перемешанные с проклятиями, он хрипло выкрикивал ее имя, а Маргарет с трудом переводила дыхание.
В какой-то момент ей показалось, что она отключилась, хотя тело продолжало жить своей инстинктивной жизнью. Хэнк шепотом позвал ее и начал снова и еще быстрее, чем раньше. Вдруг он застонал, заскрежетал зубами, и вот наступил для него момент наивысшего напряжения. Неожиданно он оставил ее, и что-то теплое и мокрое оросило песок. Маргарет, естественно, ничего не поняла, но она и не могла ни о чем думать. Она жила наконец не разумом, а чувствами. Его вес, дыхание, руки, волосы на груди отвлекали от мыслей. Они лежали рядом, сердца бились учащенно, в унисон. Спустя некоторое время, немного успокоившись, он сказал ей куда-то в шею:
– Ну что, ты продолжаешь думать, что в любви нет равенства и справедливости?
– Я не уверена.
Хэнка как подбросило; он привстал на локтях и недоуменно возопил:
– Что ты хочешь сказать этим «не уверена»?
Маргарет постаралась ответить как можно серьезнее:
– Я должна об этом как следует подумать. – И, только увидев, как он нахмурился, расхохоталась. Но не успела она как следует посмеяться, как он уже встал на колени, подхватил ее на руки и положил ее ноги себе на плечи.
– Ну-ну, дорогая, думай-думай.
Глава 30
Маргарет сидела на песке, прислонившись спиной к груди Хэнка. Они любовались темно-пурпурным ночным небом и заходящей луной. Легкий ветерок освежал ее щеки. «Удивительно, – думала она, – как остро можно ощушать все, что происходит вокруг. Прикосновение ветра, прохладу песка, тепло тела Хэнка, его близкое дыхание».
Ей казалось, что ее кожа и ее чувства обострены как никогда. Более того, за последние несколько часов она вообще стала другим человеком. Она размышляла о том, что произошло между ними, спрашивала себя, осталась ли Маргарет Смит той же, какой была. Она улыбнулась, может быть, она теперь и правда Смитти. Она легко, блаженно вздохнула, отдаваясь всецело той радости, которую испытывала просто потому, что они сидели рядом, вдвоем, как будто жили в собственном отдельном мире, в котором не было никого, кроме них. Она наслаждалась особым чувством покоя, близости, уединенности и отрешенности от всего, что когда-либо существовало или будет существовать. Они долго молчали, но это было молчание старых друзей, которое ничуть их не тяготило. Оно в корне отличалось от тех пауз, которые возникали прежде, когда они еще боролись с тем, что уже возникало между ними. Небо стало еще темнее, а серебристая луна исчезла за горизонтом. Маргарет запрокинула голову, покойно устроившись на его плече, и сказала:
– Поговори со мной.
– О чем?
– Не знаю, – сказала она как можно небрежнее. – Расскажи мне о своей жизни.
Он цинично хохотнул:
– Нам не хватит времени, дорогуша.
– Тогда расскажи мне о самом главном.
Маргарет почувствовала, что он переменил положение, видимо, хотел заглянуть ей в глаза.
– Например?
– Например, начни с того, где ты научился танцевать?
Он засмеялся:
– Я брал уроки.
Хэнк явно хотел подразнить ее. Она покачала головой – у нее не было настроения смеяться – и стала ждать ответа. Он ничего не ответил, и Маргарет взяла горсть песка и задумчиво пересыпала ее в руках.
– Расскажи мне о бейсболе.
Он обнял ее еще крепче, а потом руки его упали. Ей не удалось его обмануть. Вскоре он совсем отодвинулся, поднял колени и положил на них голову. Отвернувшись, он глухо проговорил:
– Бейсбол – это такая игра, для нее необходимы бита, перчатка и мяч.
Она нежно взяла его за руку:
– Не надо. Пожалуйста. Я видела тебя тогда, в джунглях, как ты бил по орехам. А Теодор сказал мне, что ты не хочешь учить его играть. Почему? Что с тобой произошло?
Хэнк взял камешек, обкатанный морем за столетия, и начал подкидывать его вверх, как мячик. Только сейчас Маргарет поняла, что это не просто привычка. Она часто видела раньше, как он это делает. Это ключ к его прошлому.
Он взглянул на нее:
– Как далеко ты хочешь зайти?
– Я хочу все понять.
Хэнк помолчал, потом сказал:
– Иногда, дорогая, я и сам не уверен, что все понимаю.
– Очень тебя прошу, Хэнк.
Уставившись на камень и продолжая вертеть его в пальцах, очень неохотно он начал говорить:
– Я уехал из Питсбурга, когда мне было пятнадцать. Выбор был невелик: или попасть в тюрьму, или уехать. Меня поймали на улице на краже. Полицейский, который меня схватил, сказал, что ему надоело вечно возиться со мной и я должен убраться из города, иначе он позаботится, чтобы меня посадили и долго-долго не выпускали. – Теперь он смотрел на море, на него нахлынули воспоминания. – Ну, перебрался с грехом пополам в Филадельфию. Несколько месяцев жил под железнодорожной эстакадой с такими же пацанами, как и я, в жалкой хибарке, воруя еду и ночуя на куске картона.
– В пятнадцать лет?
– Ага. – Он лукаво улыбнулся. – А что ты делала в пятнадцать?
– Ходила в школу, играла на фортепьяно, болтала с подружками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33