Николаю показалось, что природа, создавая этого человека, больше всего позаботилась о духовной его части, обратив мало внимания на все остальное. Ростом он был не более пяти футов. В отношении к остальному телу голова казалась слишком крупной. Грудь была плоской и даже, пожалуй, несколько впалой, правое плечо было развернуто назад. На скелете было так мало плоти, что одежду можно было поддерживать на нем лишь искусственными средствами. Во всяком случае, можно было без труда просунуть два пальца между каймой панталон и желтыми чулками. Но лицо было весьма приятным. Цвет его отличался свежестью. На щеках даже играл здоровый румянец. Но самое сильное впечатление производили его светлые голубые глаза, которые то испытующе, то с дружелюбной улыбкой задерживались на лицах сидевших в зале слушателей, а потом снова скользили по аудитории. Постепенно Николаю удалось как-то прислушаться, чтобы следить за лекцией. Разумеется, он ожидал, что ему подадут глубокомысленные и многословные заумные рассуждения о потусторонних вещах, но он ошибся и получил нечто несравненно лучшее. Речь в лекции шла вовсе не о метафизике, а об учебно-воспитательном заведении, основанном несколько лет назад в Дессау неким господином Базедовом. Положенные в основание этой системы совершенно новые педагогические начала послужили поводом для господина Канта поговорить об основополагающих законах воспитания и морали.
Очевидно, вчера, в конце предыдущей лекции, один из слушателей задал вопрос о том, как можно привести постыдные соблазны вожделения, коим, в первую очередь, подвергаются молодые люди, в гармонию с моралью и нравственностью при помощи разума, примененного к воспитанию. Профессор обдумал этот вопрос и высказал по этому поводу свои мысли, которые произвели на Николая немалое впечатление.
Вначале ученый повторил вопрос, так как на вопрос, сказал он, только тогда можно правильно ответить, если он правильно поставлен. При этом вожделение является смутным понятием. Скорее надо ставить вопрос о моральной сделке и сформулировать его следующим образом: как может разумно, а значит, пристойным образом, производиться взаимное использование половых орудий человека. Ответу на этот вопрос, как сказал он, следует предпослать ход мыслей, которые с необходимостью могут привести к должному умозаключению. Затем он постулировал следующее положение: для того, чтобы пристойно, а следовательно, разумно применять половые органы, речь может идти — во-первых — только о брачном договоре, а во-вторых — и следует особо это подчеркнуть, — этот договор, не являясь произвольным, напротив, устанавливается законом человечества как необходимый.
У Николая не создалось впечатления, что это утверждение нуждается в каких-то новых доказательствах, поскольку точно такого же взгляда придерживалась и церковь. Но ему было любопытно, какое заключение выведет из этого ученый. В зале воцарилась напряженная тишина, когда профессор начал излагать свои рассуждения.
— Естественное использование, — так начал Кант, — каковое производит представитель одного пола с половыми органами другого человека — представителя пола противоположного, — есть потребление, которому отдается часть этого другого. В этом акте человек превращает себя в вещь.
В этом месте профессор, к сожалению, не сделал паузы, отчего Николай имел возможность лишь обескураженно поморгать глазами.
— Это, — продолжал между тем профессор, — противоречит всеобщему праву человечества на собственную личность. Поэтому такое возможно лишь при соблюдении одного-единственного условия. А именно: если данная личность приобретается другой личностью как неодушевленный предмет, то первая, в противовес, приобретает вторую личность в такое же пользование. Таким способом она получает назад себя самое и восстанавливает себя как человеческую личность.
После того, как Николай преодолел первое потрясение, поняв, что стал вещью в руках Магдалены, он испытал некоторое облегчение, услышав второй вывод. Итак, люди позволяют превращать себя в совершеннейших рабов, но те, кому они отдаются в рабство, равным образом поступают так же с самими собой. Но у него не было времени на долгие размышления, так как ученый продолжал развивать свою мысль.
— Но такое использование одного члена человека равнозначно использованию всей личности, ибо человек представляет собой абсолютное, неделимое единство. Отсюда мы заключаем, что передача и взятие половых органов в употребление другого не только единственно допустимо, но и единственно возможно только в условиях брака.
Теперь профессор сделал короткую паузу и дружелюбно оглядел аудиторию. Некоторые слушатели старательно записывали. Некоторые стыдливо смотрели в пол, так как им тема — рассуждения на темы морали — казалась слишком скользкой и непристойной. Другие, казалось, были заняты тем, что обдумывали остроумный анализ. Николай не привык к подобным лекциям и утешал себя тем, что, возможно, сумел понять самое важное. Можно покоряться только покоренному, и такое утверждение он вполне мог понять и осмыслить.
На этом профессор закончил свои рассуждения, заключив: — То, что это личное право является также вещным, зиждется на том, что если один из супругов покидает другого или отдает себя во владение иного лица, то этот другой супруг в любое время и непременно, как если бы речь шла о вещи, вправе потребовать возвращения своей собственности в свое владение.
Эти слова произвели большое впечатление на Николая. Как можно из ничего, изящным способом, с помощью простых логических мыслительных шагов разумно обосновать запрет церкви на супружескую измену. При всем том Николай не мог преодолеть неприятного чувства от того, что для этого пришлось сделать из человека неодушевленный предмет.
После этой увертюры началась собственно лекция. Профессор говорил совершенно свободно, без всякого украшательства и риторических ухищрений, которые уводили бы слушателя от ясного непосредственного понимания. Живыми красками профессор описал филантропическое заведение в Дессау как соразмерное природе и всем гражданским целям образовательное учреждение, каковое каждому другу человечества должно представляться желанным новшеством. Лекция была занимательной и наглядной, приправленной умными наблюдениями и анекдотами, с помощью которых новая школа, так сказать, запечатлелась в представлении слушателей. Ровно без четверти девять, ответив на несколько вопросов, заданных слушателями, и дружелюбно поблагодарив аудиторию за внимание, господин профессор Кант покинул лекционный зал.
Слушатели начали подниматься со своих мест. Николай остался сидеть. Взгляд его снова упал на юного гения, который продолжал что-то прилежно писать, хотя лекция уже давно кончилась. Но в этот момент произошло нечто из ряда вон выходящее. Внимание Николая вдруг привлек слушатель, который сидел позади молодого студента. Этот человек, как и другие слушатели, встал, когда господин профессор вышел из аудитории. Но вместо того, чтобы оглядеться в поисках выхода, он остался стоять и, казалось, старался украдкой подсмотреть, что пишет юный гений в своей тетради. Разумеется, он делал это не случайно, но хотя и сам Николай был в равной степени заинтригован поведением молодого человека, все его внимание было теперь приковано только и исключительно к этому новому наблюдателю.
Через несколько мгновений человек обернулся. Тело Николая отреагировало намного быстрее, чем разум. Сердце его сжалось и на какой-то момент замерло и остановилось. Потом его обдало жаром. Этот жар появился в затылке и словно расплавленный воск полился вдоль спины. В его голове не успел сформироваться вопрос, но тело уже собралось в кулак. Он смотрел в пол, которого в данный момент не чувствовал под ногами. Углом глаза он наблюдал за человеком, который прошел мимо него на расстоянии не больше трех шагов. Дух! Призрак! Но он был слишком реален, чтобы проходить сквозь стены. Человек прошел мимо Николая к дверям лекционного зала.
Рёшлауб с трудом сохранял внешнее самообладание. Гений продолжал что-то писать. Но это больше не интересовало Николая. Постепенно разум вернулся к нему, но встать Николай был пока не в состоянии. Он видел это лицо очень малое время, не больше бесконечно краткого мига. Разум сопротивлялся, не желая узнавать его, но потные ладони не оставляли места сомнению. Может быть, он просто сошел с ума? Сделав несколько шагов, Николай оказался у двери. Это было что-то нереальное. Но он видел их ясно и отчетливо — они стояли в сторонке и о чем-то говорили. Их было трое. Двое мужчин, которых Николай не знал и которых не было на лекции. И призрак, восставший из мертвых. Камергер Зеллинг!
14
Он не спускал с них глаз. Он, естественно, не мог слышать, о чем они говорили. Но могли ли быть хоть малейшие сомнения в том, что они должны были искать в Кенигсберге? Пока он на почтительном расстоянии шел за ними по улицам, все вдруг выстроилось в четкую логическую последовательность. Перед его мысленным взором, стремительно мелькая, сменяли друг друга жуткие картины. Вот почему убийца был голым! Вот к чему было вырезанное лицо и отрубленные руки!
Не Циннлехнер Зеллинга, а наоборот, Зеллинг убил Циннлехнера. Николай очень хорошо помнил ту ночь, когда они вместе с Циннлехнером обследовали тело умершего графа. Аптекарь, должно быть, знал, что против Альдорфа плетут заговор. Но он не знал оснований этого заговора. Именно поэтому он горел таким желанием выяснить причину смерти Альдорфа. Да, не Циннлехнер ли навел его на мысль еще раз обследовать труп?
И после смерти Альдорфа именно Зеллинг оставался последней опорой тайных интриг и махинаций. Об этом же говорил и Калькбреннер, который не был посвящен в тайну. Обо всем знал только один Зеллинг. Именно поэтому Циннлехнер так пристально следил за камергером. Зеллинг заметил, что аптекарь следит за ним, и устроил ему западню. При этом ему удалось достичь еще одной цели: он навсегда отвел от себя всякие подозрения.
Должно быть, все было так: Циннлехнер последовал за Зеллингом в лес. Вероятно, аптекарь подозревал, что Зеллинг прячет в лесу деньги. Но на поляне ждали убийцы. План был дьявольски прост. Зеллинг убьет Циннлехнера и представит дело так, словно это он сам — жертва. Саму сцену убийства Магдалена не видела, для этого она пришла слишком поздно. Но теперь Николаю сразу стало ясно, почему Зеллинг был голый. Он должен был поменяться одеждой с Циннлехнером до того, как произошло само убийство. Кровь Циннлехнера должна была пролиться на одежду Зеллинга. Какое жуткое зрелище! Был ли Циннлехнер еще жив, когда его раздели и облачили в одежду Зеллинга? Или, быть может, его сначала оглушили, переодели и только потом перерезали горло? Должно быть, именно так и случилось. Сам Зеллинг остался голым, чтобы кровь из раны на горле несчастного не обрызгала одежду, которая должна была послужить маской камергеру. Но, начав свое страшное дело голым, он голым его и закончил. Это и видела Магдалена: залитого кровью голого Зеллинга, который вырезал лицо Циннлехнера, чтобы замести всякие следы этой отвратительной подмены и маскарада. Лицо. Глаза. А потом он отрубил и руки, чтобы иметь твердую уверенность в том, что никто и никогда не разгадает ловкий обман! Для того же послужил и нож с выгравированной на нем надписью. Нет, это дьявольское злодеяние было слишком хорошо выполнено, чтобы не быть частью продуманного до последних мелочей плана. Зеллинг заманил Циннлехнера в ловушку, чтобы таким способом направить расследование по ложному пути, а самому исчезнуть для всего света.
Но что задумали эти убийцы теперь? Дойдя до рыночной площади, они остановились. Три совершенно неприметных лица среди таких же людей, пришедших сюда по своим делам. Но в действительности это банда жестоких убийц, которые не остановятся ни перед каким зверством, чтобы подчинить мир своим бредовым планам и намерениям. Он должен их остановить. Что бы они ни задумали, надо было не дать им это исполнить. Но как? И как он вообще сможет следить за ними? Ибо в этот момент они разделились. Двое незнакомцев направились в сторону Кнейпгофа, а Зеллинг остался стоять, казалось, о чем-то раздумывая. Николаю с трудом верилось, что это был тот самый человек, который совсем недавно принимал его в замке Альдорф. Его спокойные, рассудительные манеры. Его сдержанное, приятное во всех отношениях поведение. Как безобидна была личина, под которой скрывалось жестокое чудовище.
Он все рассчитал до мельчайших деталей, несомненно, вместе с Альдорфом. И им действительно удалось всех обмануть: беднягу Калькбреннера, который служил орудием добывания денег, Циннлехнера, Магдалену, ди Тасси и его самого. Поджоги карет были сигналом, но одновременно они служили отвлекающим маневром. Пока их подручные занимались разбоем на западе, здесь, на востоке, в этом богом забытом крае, готовился настоящий удар. Но что это должен быть за удар? Что именно казалось Альдорфу, Зеллингу и иже с ними таким опасным, что они готовы были привести в исполнение план насильственных действий? При всем своем желании Николай не мог представить себе, что именно могло породить такую жестокую реакцию? Знала ли это Магдалена?
Мысль о ней вдруг наполнила его яростью. Она должна это знать! Довольно! Он должен преградить путь этим убийцам. И горе ей, если она наконец не скажет ему всей правды.
Между тем Зеллинг пересек площадь и углубился в ту часть города, в которой Николай еще не бывал. Но камергер, видимо, хорошо знал дорогу. Через несколько минут Зеллинг остановился перед внушительным домом, взглянул на карманные часы, которые извлек из-под полы сюртука, и… в мгновение ока исчез. Николай остолбенел от неожиданности. Он сделал еще пару шагов вперед, но Зеллинга нигде не было. Николай перешел на противоположную сторону улицы. Ага, вот и разгадка. Кофейня. Николай подошел ближе. Но так Зеллинг может его заметить. Он снова перешел улицу и принялся рассматривать дом, который незадолго перед этим разглядывал и Зеллинг. Это было большое здание, а не просто городской дом, типичный для этой улицы. На первом этаже располагалась книжная лавка. На вывеске значилось имя владельца: Иоганн Якоб Кантер. Николай расспросил одного из пешеходов, и тот рассказал ему, что раньше в этом доме была ратуша. Николай задумался. Надо ли зайти в книжную лавку? Нет. Сначала надо выяснить, что делает здесь Зеллинг.
Он приблизился к кофейне. У входа были три больших окна, выходивших на улицу. Но с того места, где стоял Николай, было не видно, сел ли Зеллинг возле одного из окон. Это было бы слишком опасно. Камергер мог его увидеть, а этого ни в коем случае нельзя было допустить. Поэтому Николай снова пересек улицу и, воспользовавшись тем, что из лавки в этот момент выходили несколько студентов, смешавшись с ними, незаметно вошел в магазин. Он медленно прошел по торговому залу, бросил быстрый взгляд на противоположную сторону улицы и сразу же увидел его.
Зеллинг занял стол за последним окном и внимательно разглядывал книжную лавку. Временами он прихлебывал из чашки, не отрывая глаз от магазина. Николай не стал задерживать на Зеллинге взгляд, так как чувствовал, что стеллажи с книгами не слишком хорошее укрытие. Однако, отважившись еще раз посмотреть на Зеллинга, Николай понял, что тот смотрит на не лавку, а на второй этаж здания.
Николай обернулся и окинул взглядом торговое помещение. За свою короткую жизнь он успел повидать немало книжных магазинов, но в этой лавке, кажется, пытались доказать, что книги продаются гораздо лучше, если их складывать, как кирпичи. Как можно было не заблудиться в этом скопище бумажных кип, разрозненных листов и переплетенных книг, которые едва умещались в бочках, представляло для Николая большую загадку. Но служащие господина Кантера, очевидно, хорошо ориентировались в этом лабиринте, да и местные покупатели не испытывали трудностей, так как свободно передвигались в этом кажущемся хаосе, с любопытством рассматривая названия изданий на корешках. И как дешевы были здесь книги! Господин Кантер был, должно быть, или очень хорошим, или, наоборот, очень плохим торговцем, так как таких низких цен, которые были написаны на картонках, висевших над столами с книгами, Николай не видывал никогда в жизни. Неудивительно, что здесь все время толпились студенты, чтобы насладиться недорогими книжными деликатесами.
Стены были до самого потолка уставлены полками, на которых громоздились бесчисленные кипы бумаги. Разделявшие их красные картонки торчали наружу, как дерзко высунутые языки. Только в одном месте стена была свободна, здесь висели портреты нескольких человек. Одного из них Николай тотчас узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43