Мрачная картина. Однако реальность оказалась еще хуже. Первая же такая тренировка открыла ей ее темное будущее. Глядя на других танцоров, занимавшихся вместе с ней, она воочию убедилась, как быстро утрачиваются навыки, стоит лишь ненадолго выпасть из обоймы. И страшно расстроилась. Сразу после тренировки вернулась в свою студию на Гзовскиштрассе, включила диск Римского-Корсакова и пятьдесят минут танцевала в комнате одна. Она поняла, что боится по-настоящему. Страх одолевал ее, и она могла противопоставить ему только танец – единственное, что умела в этой жизни, – и она танцевала, вытесняя свой собственный страх.
В который раз она просматривала журнал «Балет интернэшнл», подчеркивая объявления теперь даже и о тех просмотрах, на которые прежде не обращала внимания. В театрах федеральных земель и небольших городов – пусть даже она не знает, где эти города находятся. Компания «Уорнер бразерз муви ворлд» набирала танцоров для какого-то мюзикла в Оберхаузене. Разумеется, куча предложений от частных компаний. Ужасно. Она хочет танцевать «Жизель» и «Лебединое озеро», а не участвовать в каком-нибудь современном балагане или дешевом американском мюзикле.
И тут произошло чудо. Ассистент главного балетмейстера Государственного оперного театра позвонил ей и сказал, что хотя весной после просмотра ей было отказано, теперь по ряду причин им удалось отвоевать место стажерки, и оно может быть предложено ей, если, конечно, ее это интересует. Платить ей, правда, не будут даже в случае замены кого-то из труппы в спектакле, зато она сможет тренироваться вместе с труппой и осваивать репертуар.
Она сразу же согласилась и дала себе слово использовать время стажировки для того, чтобы получить хороший постоянный контракт. Это произошло в конце июля. Уже через две недели она приступила к тренировкам, вскоре начались и репетиции.
А потом она встретила Дамиана.
3
Она прошла пешком от театра до площади Хакешер Маркт и около половины пятого добралась до Хакеше Хофе. Уже смеркалось. В этом театре она никогда не бывала и ничего не знала о нем, но, увидев рядом кассы предварительной продажи билетов, спросила, куда идти, и кассирша ей рассказала.
Вход в театр она нашла легко. Пробираясь между ящиками пива и минеральной воды, сложенными прямо на дороге, поднялась по изогнутой лестнице.
Валери, танцовщица из Лейпцига, два года уже работавшая в балетной труппе Государственного оперного театра, посоветовала ей сходить сюда. Недавно они заговорили о балете, запланированном в Театре немецкой оперы на следующий сезон: «Танго-сюите» Джона Бекмана . Из чистого любопытства Джульетта просмотрела видеозапись фрагментов более ранней постановки. Музыка привела ее в восхищение, ей захотелось узнать о танго побольше. Но в ее окружении никто ничего о танго не знал.
– Если хочешь узнать о танго, пообщайся с кем-нибудь из аргентинской труппы, приехавшей сюда на гастроли. Они сейчас танцуют в каком-то театре. Насколько я знаю, репетируют спектакль и осенью покажут его. Не пойму только, почему эта музыка кажется тебе трудной?
– Не трудной, – возразила Джульетта, – странной. И потом, по-моему, пытаться танцевать под музыку, о которой ничего не знаешь, просто смешно. Ты разве так не считаешь?
– Да что интересного можно узнать о танго? Музыка мачо. Чувственная до омерзения и страшно грустная.
– Я тоже так думала раньше. Но эта музыка совсем другая. Напоминает джаз. Совсем не похожа на танго. Ты слушала хоть раз?
– Нет, и не собираюсь. В конце концов, спектакль ставится у них, в Театре немецкой оперы, а не у нас, в Государственном оперном.
Джульетта отметила про себя лексику прошлых лет. У них! Интересно, когда-нибудь это изменится?
– Как они называются, эта труппа?
– Танцовщики танго? Понятия не имею. Но могу узнать, если хочешь. Завтра скажу.
Вечером на автоответчике Джульетту ждало сообщение:
– Ну, слушай: они называются «Неотанго». Репетируют по вторникам и пятницам в театре «Хамелеон» на Розенталерплац. Такой театр-кабаре во двориках Хакеше Хофе. Спроси Дамиана. Он говорит по-немецки, хотя сам аргентинец. Ах да, поговаривают, он красавец. Так что осторожней, милочка, с этими латиносами никогда не знаешь наверняка… да еще танго, вау! …хм, да, да… чао-о-о.
О последнем замечании Валери в ту пятницу она даже не вспомнила. Заранее никак себе этого Дамиана не представляла. Даже не знала, сколько ему лет. Словосочетание «танцовщики танго» не пробуждало никаких приятных ассоциаций. В этом Валери была совершенно права. В танго есть что-то грязное, плаксивое и одновременно фатовское. Так что она была готова к чему угодно, кроме той встречи, которая ее ожидала.
Створки двери с легким скрипом подались назад, и она вошла в фойе. Никого не было. У стены стояло несколько кресел. На одном лежали пальто, темно-красный шелковый шарф и черная кожаная перчатка. Рядом – пара модных полуботинок с тупыми носами. Начищенных до блеска. На другом кресле лежала спортивная сумка с серым шерстяным свитером и джинсами. Под креслом валялись стоптанные кроссовки.
Джульетта двинулась через зал и на полпути вдруг услышала музыку. Она остановилась и прислушалась. Легкий намек на то, что должно случиться дальше. Музыка звала танцевать. Джульетта прикрыла глаза, пытаясь представить, как бы сама танцевала под эту музыку. Но странным образом ничего не почувствовала, кроме сильного желания танцевать – без малейшего представления, как именно. В музыке было что-то тяжелое, совершенно невыразимое в танце. Она ощутила приток энергии, полностью лишенной четкого направления. Сквозь музыку прорывалось что-то африканское – ритмическая монотонность заклинания, вводящая в транс. В ней таилось настроение, вызывавшее у Джульетты растерянность. Балет ориентирован на внешнее восприятие, он рационален, воздушен. А эта музыка показалась ей обращенной вовнутрь, пропитанной рефлексией, иррациональной, но при этом изначально естественной, природной словно мотыга. Она несла утешение. В ней было что-то от Дворжака, Рахманинова , что-то от цыганской музыки. Какое-то природное волшебство, присущее многим венгерским и русским народным песням. Но и это еще не все. Впрочем, потому она сюда и пришла. Хотела знать, из чего сделана эта музыка.
Войдя в зал, она это увидела. Одну из возможных трактовок. И зрелище удивило ее. Не своей необычностью, хотя и было несколько необычным, а, напротив, тем, что казалось совершенно естественным. У нее возникло странное ощущение, будто ей удалось доказать нечто, чего она прежде даже не предполагала.
Перед сценой, в освобожденном от кресел партере, танцевали двое мужчин.
Похоже, они работали уже давно – футболки промокли от пота. Они были разного роста, оба в темных брюках на подтяжках. У более высокого на щеках пробивалась щетина, местами тронутая сединой. Хорошая фигура, хотя, пожалуй, слишком мускулистая для танцора классического балета, но мышцы развиты гармонично, а линия позвоночника прямая и красивая. У второго были длинные темно-каштановые волосы, разделенные на прямой пробор и собранные сзади в конский хвост. Он обладал более тонкой конституцией и рядом со своим атлетически сложенным партнером казался едва ли не хрупким. Его движения были сильны, но сдержанны. Скрытая в них энергия заставила Джульетту остановиться. Изящный теснил атлета. Они не касались друг друга, просто выполняли одни движения в зеркальном отражении. И это только подчеркивало разницу между ними. Тонкий двигался с грацией дикой кошки. Атлет противостоял ему самим фактом присутствия своего тела.
Джульетта присела на один из мраморных столиков, расставленных вдоль стены, и молча следила за действом, разворачивавшимся у нее перед глазами. Кроме этих двоих, здесь, кажется, никого больше не было. Театр, похоже, знавал лучшие времена – несмотря на свисающие куски кабеля и полинялые стены, он сохранил определенный шарм. У противоположной стены угадывались очертания стойки бара. В торце была сцена, скрытая темно-красным бархатным занавесом. И хотя потолочные панели почти полностью обвалились, набор укрепленных на потолке сценических прожекторов по-настоящему впечатлял. К стулу возле занавеса коричневой липкой лентой была прикреплена видеокамера, нацеленная на площадку перед сценой, где танцевали мужчины. Красная лампочка горела, и значит, камера работала.
«Я вбежала прямо в кадр», – подумала она. И почувствовала смущение. Ворвалась в зал, без всякой предварительной договоренности, даже не спросив разрешения. Танцоры репетировали, а она уселась и таращится на них. Но встать и выйти теперь показалось бы еще более странным. Изящный танцор заметил ее. Бросил быстрый взгляд. Лицо его казалось серьезным, недружелюбным, даже недовольным. Хотя, возможно, было просто сосредоточенным. Нет бы подождать снаружи и постучать, после того как смолкнет музыка, а не врываться в зал в разгар репетиции!
Но сейчас она уже здесь – замерла на столике, не сводя глаз с танцоров. По своему опыту она знала, что чувствуешь, когда во время репетиции появляется неожиданный зритель. Поначалу это немного мешает, но потом, напротив, подстегивает как-то совершенно автоматически. Она с любопытством следила за движениями танцоров и слушала музыку.
В музыке звучало что-то головокружительное, нетерпеливое, стремительное, порождающее странную уверенность: то, что они изображают, может иметь только плохой конец. Двое мужчин боролись друг с другом. Молодой преследовал старшего, словно рассерженный зверь. Грубые, жесткие аккорды бандониона казались злобным жужжанием огромного шмеля, шершня, готовящегося ужалить. Старший тоже чего-то хотел от младшего, но тот не соглашался. Она пока не понимала, в чем, собственно, дело, но сложившуюся ситуацию, похоже, невозможно было уладить простыми извинениями. Каждый хотел одержать верх и не собирался уступать. Музыка тоже вносила свою лепту, накаляя обстановку. Нервозная, трепетная, преувеличенно ритмизованная мелодия, которую то и дело пронзали яркие, подчеркнуто диссонирующие пассажи скрипок, сменялась недолгими гармоничными и умиротворяющими фрагментами. Но общее настроение смертельной опасности не исчезало ни на минуту.
Джульетта с восторгом следила за молодым танцором, все заметнее теснившим старшего, восхищаясь коварной элегантностью его движений. Он кружил возле противника, словно голодный волк, пресекал все попытки к бегству, полный решимости во что бы то ни стало довести дело до конца. В чем причина конфликта, Джульетта догадалась, когда музыка вдруг смолкла и пара на несколько мгновений замерла во вполне однозначной позе: старший обнимал младшего сзади, медленно скользя руками вдоль его тела сверху вниз. Но вот уже младший вырвался и, отбросив старшего, исполнил впечатляющий танец-угрозу, немного напоминавший фламенко. Может быть, она пришла не в тот театр? Если это танго, то ее представления об этом танце весьма далеки от истины.
Старший танцор обиженно отвернулся, но тут же взял себя в руки. И следующие па объяснили, какого рода сделка стала причиной их ссоры. Молодой нуждался в деньгах, старший готов был помочь, если тот переспит с ним, – дерзость, приводившая молодого в ярость. Однако деньги нужны ему срочно. Время не ждет, счет идет на минуты. Он двигался так, словно слышал тиканье часов. Потом вдруг успокоился, расслабился, подпустил старшего поближе, будто заманивая в сети, – и зритель ни секунды не сомневался, что это «примирение» – на самом деле ловушка. Сцена обмана была полна истинного напряжения – атлет слепо двигался прямо в западню.
Джульетта слышала музыку впервые. И понятия не имела, о чем идет речь в этой сцене. Но ей казалось, что драма, разыгрываемая у нее перед глазами, выросла непосредственно из музыки, которая и писалась именно об этом. Скрипка и бандонион словно подогревали друг друга, напряжение достигло невероятного накала: оба инструмента звучали все громче, пока скрипка вдруг не одержала победу – на невероятном фортиссимо мелодия бандониона резко закончилась и, вспыхнув еще несколько раз, оборвалась окончательно. Старший танцор упал на колени, воздев руки в мольбе. Теперь звучала только скрипка. Холодная безжалостная мелодия, отчего-то пробуждавшая мысль о змее, заполнила пространство и, заглушая последние стоны бандониона, словно добила умирающего: несколько молниеносных ударов, и молодой танцор в ярости вонзил кинжал в грудь противнику одновременно с финальным аккордом.
По спине побежали мурашки.
Несколько секунд ничего не происходило. Оба, тяжело дыша, в изнеможении лежали на полу. Потом раздался щелчок и, словно по мановению волшебной палочки, погас красный огонек в видеокамере. В верхнем ярусе послышались шаги, и Джульетта услышала голос:
– Vaya. Bien .
Молодой танцор встал и показал невидимому человеку поднятый вверх большой палец. Потом пошел прямиком к Джульетте, подхватив на ходу платок, сброшенный сверху, с балкона, вытер им пот со лба и обвязал вокруг головы. Джульетта встала. Он остановился перед ней. Он вовсе не был таким миниатюрным и тонким, как ей показалось сначала. Должно быть, второй – настоящий богатырь.
– Hola, – сказал он, – vos sos de la tele?
– Простите, я не говорю по-испански.
– Ага. Значит, не с телевидения. Тем лучше.
Он улыбнулся во весь рот самоуверенной улыбкой человека, знающего, что у него безукоризненные зубы.
– Я? Телевидение? Нет-нет! – Она застенчиво улыбнулась. Что с ней такое? Почему просто не объяснить ему, зачем она пришла? Ей захотелось смахнуть волосы со лба, хотя они были схвачены узлом на затылке, и это не имело никакого смысла. Она попыталась что-то сказать, невольно продолжая разглядывать его во все глаза. Но ничего не вышло. Почему-то она не чувствовала расстояния, отделявшего от нее этого чужого человека. Встревоженный внутренний голос забил тревогу: «Немедленно беги! Сейчас же!» Но бежать она тоже не могла.
– Простите, что я так бесцеремонно вломилась…
Он остановил ее, подняв ладонь.
– Дамиан Альсина, – сказал он, протягивая руку.
– Меня зовут Джульетта, – быстро представилась она, – Джульетта Баттин. Я танцую в Государственном оперном театре. Валери, коллега, сказала мне, что вы репетируете танго…
Он мягко взял ее за руку и повел в зал. Джульетта чувствовала рядом его разгоряченное тело. Он неотрывно смотрел на нее, хотя она старательно отводила взгляд. Второй танцор, все еще лежавший на полу, быстро поднялся и теперь тоже смотрел на них.
– …а поскольку мы собираемся ставить балет на музыку танго, я подумала, что было бы, наверное, неплохо…
– …посмотреть, как танцуют аргентинское танго. Очень хорошая идея. Лутц. Позвольте представить: Sefiorita Giulietta, bailarina clasica. Senor Lutz .
Потом он улыбнулся, и у нее не осталось сомнений: он прекрасно знает, какое впечатление произвел на нее. Она протянула руку другому танцору.
– Привет, – сказал тот не слишком дружелюбно, хотя и без всякой враждебности. Больше он не произнес ни слова, глядя на нее с некоторым удивлением. Он был действительно высок. Метр девяносто как минимум.
– А там наверху – наш осветитель, Чарли.
Тот, скрестив руки, перегнулся через перила и равнодушно кивнул.
– Ну что, танцуем снова или перерыв? – спросил он.
– Думаю, мне лучше подождать, пока вы закончите, – неуверенно вымолвила Джульетта. – Я ни в коем случае не хотела бы вам мешать.
Мужчина по имени Лутц уселся на один из стульев и натянул шерстяной пуловер.
– Значит, ты тоже делаешь номер с танго. Тогда мы конкуренты, – сказал Дамиан. – Это интересно. Побудь здесь еще немного, мы просмотрим видеозапись, а потом ты расскажешь мне о танго в оперном театре, договорились? Лутц, ты идешь наверх?
Не дожидаясь ответа, он развернулся, подошел к видеокамере и вытащил пленку. Потом направился к лестнице на балкон и скрылся из поля зрения Джульетты.
Джульетта в нерешительности осталась на месте. Этот Дамиан прекрасно говорит по-немецки, хотя и с небольшим акцентом. Наверное, уже какое-то время живет в Германии.
Лутц встал и вытер лицо.
– Ты танцуешь в группе или соло? – сухо спросил он.
– Пока только в группе, – пояснила она, не желая особенно приукрашивать истинное положение вещей. – Вообще-то я даже не постоянный член труппы. Я на стажировке, но иногда выхожу на замену. Вот и все.
Теперь он улыбнулся.
– Да я вовсе не об этом. Просто тоже когда-то танцевал в Государственном оперном театре. У вас новая директриса, не так ли?
Джульетта кивнула.
– А когда ты танцевал там?
– Довольно давно, да и не слишком долго. Я жертва воссоединения.
Он провел пальцем по горлу.
– Хотя на самом деле мне это не больно-то подходило – танцевать принцев, поддерживать нимф и все такое. Не мое. Одно только могу сказать: танго и балет объединить невозможно – ничего из этого не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В который раз она просматривала журнал «Балет интернэшнл», подчеркивая объявления теперь даже и о тех просмотрах, на которые прежде не обращала внимания. В театрах федеральных земель и небольших городов – пусть даже она не знает, где эти города находятся. Компания «Уорнер бразерз муви ворлд» набирала танцоров для какого-то мюзикла в Оберхаузене. Разумеется, куча предложений от частных компаний. Ужасно. Она хочет танцевать «Жизель» и «Лебединое озеро», а не участвовать в каком-нибудь современном балагане или дешевом американском мюзикле.
И тут произошло чудо. Ассистент главного балетмейстера Государственного оперного театра позвонил ей и сказал, что хотя весной после просмотра ей было отказано, теперь по ряду причин им удалось отвоевать место стажерки, и оно может быть предложено ей, если, конечно, ее это интересует. Платить ей, правда, не будут даже в случае замены кого-то из труппы в спектакле, зато она сможет тренироваться вместе с труппой и осваивать репертуар.
Она сразу же согласилась и дала себе слово использовать время стажировки для того, чтобы получить хороший постоянный контракт. Это произошло в конце июля. Уже через две недели она приступила к тренировкам, вскоре начались и репетиции.
А потом она встретила Дамиана.
3
Она прошла пешком от театра до площади Хакешер Маркт и около половины пятого добралась до Хакеше Хофе. Уже смеркалось. В этом театре она никогда не бывала и ничего не знала о нем, но, увидев рядом кассы предварительной продажи билетов, спросила, куда идти, и кассирша ей рассказала.
Вход в театр она нашла легко. Пробираясь между ящиками пива и минеральной воды, сложенными прямо на дороге, поднялась по изогнутой лестнице.
Валери, танцовщица из Лейпцига, два года уже работавшая в балетной труппе Государственного оперного театра, посоветовала ей сходить сюда. Недавно они заговорили о балете, запланированном в Театре немецкой оперы на следующий сезон: «Танго-сюите» Джона Бекмана . Из чистого любопытства Джульетта просмотрела видеозапись фрагментов более ранней постановки. Музыка привела ее в восхищение, ей захотелось узнать о танго побольше. Но в ее окружении никто ничего о танго не знал.
– Если хочешь узнать о танго, пообщайся с кем-нибудь из аргентинской труппы, приехавшей сюда на гастроли. Они сейчас танцуют в каком-то театре. Насколько я знаю, репетируют спектакль и осенью покажут его. Не пойму только, почему эта музыка кажется тебе трудной?
– Не трудной, – возразила Джульетта, – странной. И потом, по-моему, пытаться танцевать под музыку, о которой ничего не знаешь, просто смешно. Ты разве так не считаешь?
– Да что интересного можно узнать о танго? Музыка мачо. Чувственная до омерзения и страшно грустная.
– Я тоже так думала раньше. Но эта музыка совсем другая. Напоминает джаз. Совсем не похожа на танго. Ты слушала хоть раз?
– Нет, и не собираюсь. В конце концов, спектакль ставится у них, в Театре немецкой оперы, а не у нас, в Государственном оперном.
Джульетта отметила про себя лексику прошлых лет. У них! Интересно, когда-нибудь это изменится?
– Как они называются, эта труппа?
– Танцовщики танго? Понятия не имею. Но могу узнать, если хочешь. Завтра скажу.
Вечером на автоответчике Джульетту ждало сообщение:
– Ну, слушай: они называются «Неотанго». Репетируют по вторникам и пятницам в театре «Хамелеон» на Розенталерплац. Такой театр-кабаре во двориках Хакеше Хофе. Спроси Дамиана. Он говорит по-немецки, хотя сам аргентинец. Ах да, поговаривают, он красавец. Так что осторожней, милочка, с этими латиносами никогда не знаешь наверняка… да еще танго, вау! …хм, да, да… чао-о-о.
О последнем замечании Валери в ту пятницу она даже не вспомнила. Заранее никак себе этого Дамиана не представляла. Даже не знала, сколько ему лет. Словосочетание «танцовщики танго» не пробуждало никаких приятных ассоциаций. В этом Валери была совершенно права. В танго есть что-то грязное, плаксивое и одновременно фатовское. Так что она была готова к чему угодно, кроме той встречи, которая ее ожидала.
Створки двери с легким скрипом подались назад, и она вошла в фойе. Никого не было. У стены стояло несколько кресел. На одном лежали пальто, темно-красный шелковый шарф и черная кожаная перчатка. Рядом – пара модных полуботинок с тупыми носами. Начищенных до блеска. На другом кресле лежала спортивная сумка с серым шерстяным свитером и джинсами. Под креслом валялись стоптанные кроссовки.
Джульетта двинулась через зал и на полпути вдруг услышала музыку. Она остановилась и прислушалась. Легкий намек на то, что должно случиться дальше. Музыка звала танцевать. Джульетта прикрыла глаза, пытаясь представить, как бы сама танцевала под эту музыку. Но странным образом ничего не почувствовала, кроме сильного желания танцевать – без малейшего представления, как именно. В музыке было что-то тяжелое, совершенно невыразимое в танце. Она ощутила приток энергии, полностью лишенной четкого направления. Сквозь музыку прорывалось что-то африканское – ритмическая монотонность заклинания, вводящая в транс. В ней таилось настроение, вызывавшее у Джульетты растерянность. Балет ориентирован на внешнее восприятие, он рационален, воздушен. А эта музыка показалась ей обращенной вовнутрь, пропитанной рефлексией, иррациональной, но при этом изначально естественной, природной словно мотыга. Она несла утешение. В ней было что-то от Дворжака, Рахманинова , что-то от цыганской музыки. Какое-то природное волшебство, присущее многим венгерским и русским народным песням. Но и это еще не все. Впрочем, потому она сюда и пришла. Хотела знать, из чего сделана эта музыка.
Войдя в зал, она это увидела. Одну из возможных трактовок. И зрелище удивило ее. Не своей необычностью, хотя и было несколько необычным, а, напротив, тем, что казалось совершенно естественным. У нее возникло странное ощущение, будто ей удалось доказать нечто, чего она прежде даже не предполагала.
Перед сценой, в освобожденном от кресел партере, танцевали двое мужчин.
Похоже, они работали уже давно – футболки промокли от пота. Они были разного роста, оба в темных брюках на подтяжках. У более высокого на щеках пробивалась щетина, местами тронутая сединой. Хорошая фигура, хотя, пожалуй, слишком мускулистая для танцора классического балета, но мышцы развиты гармонично, а линия позвоночника прямая и красивая. У второго были длинные темно-каштановые волосы, разделенные на прямой пробор и собранные сзади в конский хвост. Он обладал более тонкой конституцией и рядом со своим атлетически сложенным партнером казался едва ли не хрупким. Его движения были сильны, но сдержанны. Скрытая в них энергия заставила Джульетту остановиться. Изящный теснил атлета. Они не касались друг друга, просто выполняли одни движения в зеркальном отражении. И это только подчеркивало разницу между ними. Тонкий двигался с грацией дикой кошки. Атлет противостоял ему самим фактом присутствия своего тела.
Джульетта присела на один из мраморных столиков, расставленных вдоль стены, и молча следила за действом, разворачивавшимся у нее перед глазами. Кроме этих двоих, здесь, кажется, никого больше не было. Театр, похоже, знавал лучшие времена – несмотря на свисающие куски кабеля и полинялые стены, он сохранил определенный шарм. У противоположной стены угадывались очертания стойки бара. В торце была сцена, скрытая темно-красным бархатным занавесом. И хотя потолочные панели почти полностью обвалились, набор укрепленных на потолке сценических прожекторов по-настоящему впечатлял. К стулу возле занавеса коричневой липкой лентой была прикреплена видеокамера, нацеленная на площадку перед сценой, где танцевали мужчины. Красная лампочка горела, и значит, камера работала.
«Я вбежала прямо в кадр», – подумала она. И почувствовала смущение. Ворвалась в зал, без всякой предварительной договоренности, даже не спросив разрешения. Танцоры репетировали, а она уселась и таращится на них. Но встать и выйти теперь показалось бы еще более странным. Изящный танцор заметил ее. Бросил быстрый взгляд. Лицо его казалось серьезным, недружелюбным, даже недовольным. Хотя, возможно, было просто сосредоточенным. Нет бы подождать снаружи и постучать, после того как смолкнет музыка, а не врываться в зал в разгар репетиции!
Но сейчас она уже здесь – замерла на столике, не сводя глаз с танцоров. По своему опыту она знала, что чувствуешь, когда во время репетиции появляется неожиданный зритель. Поначалу это немного мешает, но потом, напротив, подстегивает как-то совершенно автоматически. Она с любопытством следила за движениями танцоров и слушала музыку.
В музыке звучало что-то головокружительное, нетерпеливое, стремительное, порождающее странную уверенность: то, что они изображают, может иметь только плохой конец. Двое мужчин боролись друг с другом. Молодой преследовал старшего, словно рассерженный зверь. Грубые, жесткие аккорды бандониона казались злобным жужжанием огромного шмеля, шершня, готовящегося ужалить. Старший тоже чего-то хотел от младшего, но тот не соглашался. Она пока не понимала, в чем, собственно, дело, но сложившуюся ситуацию, похоже, невозможно было уладить простыми извинениями. Каждый хотел одержать верх и не собирался уступать. Музыка тоже вносила свою лепту, накаляя обстановку. Нервозная, трепетная, преувеличенно ритмизованная мелодия, которую то и дело пронзали яркие, подчеркнуто диссонирующие пассажи скрипок, сменялась недолгими гармоничными и умиротворяющими фрагментами. Но общее настроение смертельной опасности не исчезало ни на минуту.
Джульетта с восторгом следила за молодым танцором, все заметнее теснившим старшего, восхищаясь коварной элегантностью его движений. Он кружил возле противника, словно голодный волк, пресекал все попытки к бегству, полный решимости во что бы то ни стало довести дело до конца. В чем причина конфликта, Джульетта догадалась, когда музыка вдруг смолкла и пара на несколько мгновений замерла во вполне однозначной позе: старший обнимал младшего сзади, медленно скользя руками вдоль его тела сверху вниз. Но вот уже младший вырвался и, отбросив старшего, исполнил впечатляющий танец-угрозу, немного напоминавший фламенко. Может быть, она пришла не в тот театр? Если это танго, то ее представления об этом танце весьма далеки от истины.
Старший танцор обиженно отвернулся, но тут же взял себя в руки. И следующие па объяснили, какого рода сделка стала причиной их ссоры. Молодой нуждался в деньгах, старший готов был помочь, если тот переспит с ним, – дерзость, приводившая молодого в ярость. Однако деньги нужны ему срочно. Время не ждет, счет идет на минуты. Он двигался так, словно слышал тиканье часов. Потом вдруг успокоился, расслабился, подпустил старшего поближе, будто заманивая в сети, – и зритель ни секунды не сомневался, что это «примирение» – на самом деле ловушка. Сцена обмана была полна истинного напряжения – атлет слепо двигался прямо в западню.
Джульетта слышала музыку впервые. И понятия не имела, о чем идет речь в этой сцене. Но ей казалось, что драма, разыгрываемая у нее перед глазами, выросла непосредственно из музыки, которая и писалась именно об этом. Скрипка и бандонион словно подогревали друг друга, напряжение достигло невероятного накала: оба инструмента звучали все громче, пока скрипка вдруг не одержала победу – на невероятном фортиссимо мелодия бандониона резко закончилась и, вспыхнув еще несколько раз, оборвалась окончательно. Старший танцор упал на колени, воздев руки в мольбе. Теперь звучала только скрипка. Холодная безжалостная мелодия, отчего-то пробуждавшая мысль о змее, заполнила пространство и, заглушая последние стоны бандониона, словно добила умирающего: несколько молниеносных ударов, и молодой танцор в ярости вонзил кинжал в грудь противнику одновременно с финальным аккордом.
По спине побежали мурашки.
Несколько секунд ничего не происходило. Оба, тяжело дыша, в изнеможении лежали на полу. Потом раздался щелчок и, словно по мановению волшебной палочки, погас красный огонек в видеокамере. В верхнем ярусе послышались шаги, и Джульетта услышала голос:
– Vaya. Bien .
Молодой танцор встал и показал невидимому человеку поднятый вверх большой палец. Потом пошел прямиком к Джульетте, подхватив на ходу платок, сброшенный сверху, с балкона, вытер им пот со лба и обвязал вокруг головы. Джульетта встала. Он остановился перед ней. Он вовсе не был таким миниатюрным и тонким, как ей показалось сначала. Должно быть, второй – настоящий богатырь.
– Hola, – сказал он, – vos sos de la tele?
– Простите, я не говорю по-испански.
– Ага. Значит, не с телевидения. Тем лучше.
Он улыбнулся во весь рот самоуверенной улыбкой человека, знающего, что у него безукоризненные зубы.
– Я? Телевидение? Нет-нет! – Она застенчиво улыбнулась. Что с ней такое? Почему просто не объяснить ему, зачем она пришла? Ей захотелось смахнуть волосы со лба, хотя они были схвачены узлом на затылке, и это не имело никакого смысла. Она попыталась что-то сказать, невольно продолжая разглядывать его во все глаза. Но ничего не вышло. Почему-то она не чувствовала расстояния, отделявшего от нее этого чужого человека. Встревоженный внутренний голос забил тревогу: «Немедленно беги! Сейчас же!» Но бежать она тоже не могла.
– Простите, что я так бесцеремонно вломилась…
Он остановил ее, подняв ладонь.
– Дамиан Альсина, – сказал он, протягивая руку.
– Меня зовут Джульетта, – быстро представилась она, – Джульетта Баттин. Я танцую в Государственном оперном театре. Валери, коллега, сказала мне, что вы репетируете танго…
Он мягко взял ее за руку и повел в зал. Джульетта чувствовала рядом его разгоряченное тело. Он неотрывно смотрел на нее, хотя она старательно отводила взгляд. Второй танцор, все еще лежавший на полу, быстро поднялся и теперь тоже смотрел на них.
– …а поскольку мы собираемся ставить балет на музыку танго, я подумала, что было бы, наверное, неплохо…
– …посмотреть, как танцуют аргентинское танго. Очень хорошая идея. Лутц. Позвольте представить: Sefiorita Giulietta, bailarina clasica. Senor Lutz .
Потом он улыбнулся, и у нее не осталось сомнений: он прекрасно знает, какое впечатление произвел на нее. Она протянула руку другому танцору.
– Привет, – сказал тот не слишком дружелюбно, хотя и без всякой враждебности. Больше он не произнес ни слова, глядя на нее с некоторым удивлением. Он был действительно высок. Метр девяносто как минимум.
– А там наверху – наш осветитель, Чарли.
Тот, скрестив руки, перегнулся через перила и равнодушно кивнул.
– Ну что, танцуем снова или перерыв? – спросил он.
– Думаю, мне лучше подождать, пока вы закончите, – неуверенно вымолвила Джульетта. – Я ни в коем случае не хотела бы вам мешать.
Мужчина по имени Лутц уселся на один из стульев и натянул шерстяной пуловер.
– Значит, ты тоже делаешь номер с танго. Тогда мы конкуренты, – сказал Дамиан. – Это интересно. Побудь здесь еще немного, мы просмотрим видеозапись, а потом ты расскажешь мне о танго в оперном театре, договорились? Лутц, ты идешь наверх?
Не дожидаясь ответа, он развернулся, подошел к видеокамере и вытащил пленку. Потом направился к лестнице на балкон и скрылся из поля зрения Джульетты.
Джульетта в нерешительности осталась на месте. Этот Дамиан прекрасно говорит по-немецки, хотя и с небольшим акцентом. Наверное, уже какое-то время живет в Германии.
Лутц встал и вытер лицо.
– Ты танцуешь в группе или соло? – сухо спросил он.
– Пока только в группе, – пояснила она, не желая особенно приукрашивать истинное положение вещей. – Вообще-то я даже не постоянный член труппы. Я на стажировке, но иногда выхожу на замену. Вот и все.
Теперь он улыбнулся.
– Да я вовсе не об этом. Просто тоже когда-то танцевал в Государственном оперном театре. У вас новая директриса, не так ли?
Джульетта кивнула.
– А когда ты танцевал там?
– Довольно давно, да и не слишком долго. Я жертва воссоединения.
Он провел пальцем по горлу.
– Хотя на самом деле мне это не больно-то подходило – танцевать принцев, поддерживать нимф и все такое. Не мое. Одно только могу сказать: танго и балет объединить невозможно – ничего из этого не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44