Ей казалось, что практика исполнения гораздо важнее партитуры. Каждому поколению пришлось бы заново формировать репертуар, даже если бы все библиотеки были завалены хореографическими записями. Импульс для танца поступает из жизни, от конкретного переживания, не из партитуры. Литературу невозможно сравнивать с музыкой или танцем.
– Почему? – не согласился он. – Танец – это ведь тоже особый язык, абстрактный, символический.
Но для Джульетты танец оставался скорее формой самовыражения, особым видом музыки тела.
– Ведь музыка сама по себе достаточно абстрактна. Чистая математика. Вспомни партитуры Шопена. Вид напечатанных нот впечатляет не меньше, чем звуки, которые они вызывают к жизни.
– Может быть. Только то, что я слышу и танцую, не математика. Это музыка.
– Просто ты не хочешь этого слышать.
– Не хочу слышать чего!
– Математику. Отношения между величинами, гармонию. Все это – математика. Если бы силы, удерживающие мир, могли издавать звуки, мы воспринимали бы их как музыку. Точно-точно. Возьми, например, фугу.
Она подняла его на смех.
– Вот именно. Об этом я и говорю. Я не беру фугу, я ее слушаю. Когда я слушаю фугу, я думаю о воде, о ветре или о дожде и небе, и уж конечно, не о квартах и квинтах. А если бы вдруг стала думать обо всем этом, то немедленно бы ее выключила, эту музыку.
Он наморщил лоб и притянул ее к себе, на диван.
– А я все-таки думаю иначе, – прошептал он.
– Ну и как же ты думаешь? – прошептала она в ответ, прикусив мочку его уха. Он тихо засмеялся, откинулся назад, положил ее голову к себе на колени.
– Я стремлюсь к тому, чтобы мои танго можно было читать, как слова.
– На каком же языке?
– На моем собственном. Он, конечно, не такой продуманный, как система Бенеша, но, при желании, и через двадцать лет и даже через пятьдесят можно будет расшифровать то, что я хотел сказать.
Джульетта приподнялась, прижалась лбом к его лбу и принялась расстегивать его рубашку.
– Я бы предпочла расшифровать тебя прямо сейчас, – тихо сказала она, коснувшись тела Дамиана, – а не через пятьдесят лет.
Расстегнув рубашку, Джульетта стянула ее и поцеловала его в плечо.
– Так что там зашифровано в твоих танго?
– «Я люблю Джульетту».
– Нет, я серьезно.
– Я только и делаю, что выписываю на паркете твое имя. Вот посмотри…
Он встал, сделал несколько шагов. Потом остановился и сказал:
– Сначала G и I, как в giro a la izquierda , – и выполнил вращение влево. Джульетта сидела на диване, глядя на него влюбленными глазами, пока он воплощал буквы ее имени в фигуры танго… – U возьмем из voleo , a L и I – из lapiz a la izquierda .
Дамиан отвел влево согнутую в колене ногу, потом той же ногой выполнил легкое крестообразное движение возле пола.
Она следила за игрой его мышц под кожей, восхищалась контролируемым спокойствием обнаженного торса над грациозными перемещениями ног, воплощавшими уже танцевальный эквивалент для Е и двойного Т. Он остановился на мгновение, подумал и сказал:
– Enrosque и двойное taconeos .
Развернулся вокруг своей оси так быстро, что ноги на мгновение переплелись крест-накрест, выпутался при помощи крестообразных шагов, потом дважды ударил пятками друг о друга, словно танцевал фламенко, соскользнул в правостороннее вращение и вернулся в исходную позицию.
– А теперь заключительная буква для самого прекрасного создания на земле: А, как в abanico … – И он исполнил фигуру – сложное вращение, похожее на движение веера по полу. Потом повторил всю последовательность целиком. Джульетта вскочила с дивана, захлопала в ладоши, обняла его и мягко толкнула назад, на диван, чтобы прибегнуть к помощи совсем другого алфавита, ведомого губам и кончикам пальцев.
Воспоминание заставило ее остановиться посреди улицы.
И это замечание Лутца: «Дамиан танцует странные вещи. Поэтому все его ненавидят».
Если бы у нее была видеокассета с записью последнего представления в Берлине! Может, там он тоже написал что-то на паркете?
Танго и математика.
11
Была почти полночь, когда Джульетта приехала на такси по указанному Линдсей адресу. Пока шофер искал мелочь на сдачу, она рассматривала здание. Решетка ограды сдвинута в сторону. Сквозь нее кое-где пробивается слабый свет из освещенного холла. Здание больше напоминает Дворец спорта или молодежный центр. Джульетта взяла сдачу и вылезла из прохладной машины в удушливую ночную жару. В холле за столиком возле входной двери сидел мужчина. Перед ним стояла самодельная картонная коробка с надписью фломастером: «5 песо». Рядом – объявления и брошюры, рекламирующие все, что имеет отношение к танго: туфли, курсы, учителей. Она положила на стол банкноту и взяла зеленый билетик. Дверь в зал приоткрылась, в холл ворвалась музыка. В дверях стоял другой мужчина: он взял у нее билетик и о чем-то спросил. Среди множества непонятных слов ее слух выхватил нечто похожее на «заказан». Она покачала головой. Мужчина шагнул в сторону, приглашая ее войти.
Глазам понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Помещение оказалось не очень большим и безнадежно переполненным. Вокруг квадратной танцплощадки в два ряда разместились столики и стулья. Зажатые в кольцо пары томились в такой тесноте, что большую часть времени стояли на месте, практически не двигаясь. Громкая музыка, спертый воздух. Ей захотелось развернуться и уйти. Но, оказывается, тут были знакомые.
Она вдруг увидела руку, приветственно махавшую издалека. Линдсей. Джульетта аккуратно протиснулась между столиками. Линдсей поднялась ей навстречу и поцеловала в щеку. Рядом с ней за столиком сидели двое полных мужчин в возрасте, которые тоже поднялись, представились как Лео и Чичо и приветствовали ее таким же поцелуем. Линдсей что-то сказала им по-испански и перешла на французский.
– Я объяснила, что ты не понимаешь по-испански. Лео заметил, что тебе бы очень подошло имя «Восход солнца» и спросил, что ты будешь пить.
Джульетта неуверенно посмотрела на Лео, который широко улыбался, обнажив передние зубы, наводившие на мысль о солнечном затмении. Чичо ковырял в зубах зубочисткой, не сводя глаз с танцплощадки.
– Не бойся, – продолжала Линдсей. – Они абсолютно безобидны. Я знаю обоих очень давно. Как ты относишься к белому вину?
Не дожидаясь ответа, она что-то сказала Лео, и тот тут же подозвал официанта. Джульетта изо всех сил старалась приспособиться к этой ситуации. В Берлине ей разве что в страшном сне могло присниться, что она оказалась за одним столом с типами, подобными Лео и Чичо.
– С ними можешь чувствовать себя так же спокойно, ну, или неспокойно, как на коленях у собственного дедушки. Правда-правда. Рано или поздно все они предпринимают попытку, но если ты не хочешь, ничего не произойдет. А комплименты не значат абсолютно ничего. Вот, например, сегодня один тип выкрикнул мне вслед, что хотел бы стать седлом моего велосипеда. Глупость, ничего больше. На самом деле их стоит пожалеть. И потом, многие мужчины приходят сюда тайком.
– Как это тайком?
Линдсей наклонилась к ней, чтобы не приходилось орать, перекрикивая музыку.
– Ну, жены остались дома и, разумеется, не должны знать, что их благоверные таращатся тут на молоденьких девочек. Чичо на прошлой неделе чуть не попался. Он всегда говорил жене, что идет гулять с собакой. Наверное, жена глуповата, потому что безоговорочно верила, что каждый вторник с половины двенадцатого до половины третьего ночи он действительно гуляет с собакой. А на прошлой неделе бедное животное издохло в автомобиле: Чичо забыл, уходя, приоткрыть окно. И ему пришлось переехать мертвую собаку машиной, чтобы было похоже на несчастный случай.
Джульетга с изумлением посмотрела на Линдсей, потом перевела взгляд на мужчину напротив, пытаясь представить себе описанную сцену. Пришел официант и поставил на стол два бокала сухого вина. Они выпили, Лео, глядя на них, улыбался, Чичо продолжал смотреть на танцоров. Линдсей закурила.
Джульетта потихоньку рассматривала людей вокруг, чувствуя на себе изучающие взгляды, причем не только мужские: на нее смотрели и женщины, с которыми эти мужчины пришли, – прикидывая, что нашли в ней их спутники. Джульетта на взгляды не отвечала, оглядывала помещение в надежде заметить фигуру, жест, силуэт, которые тут же узнала бы в любой толпе. Но Дамиана не было видно.
– Совсем другая атмосфера, правда? – сказала Линдсей. – Сейчас еще слишком много народу, но около двух, половины третьего станет гораздо лучше.
– Ты знакома со всеми здешними танцорами?
– С большинством. Видишь приземистого мужичка в полосатой куртке?
– С совсем молоденькой партнершей в коротком топе с открытым животом?
– Да. Это Эктор Гойеча. Один из самых известных. Попозже он выступит. Так принято. Он руководит коммерческим шоу в центре – но это так, для туристов. Настоящее танго они показывают только в своем кругу.
«Эктор! – подумала Джульетта. – Учитель Дамиана». Но Линдсей тем временем продолжала:
– Девушку, с которой он танцует, зовут Эстела. Она племянница Эктора Орезолли. Тоже легенда. Партнер по шоубизнесу Клаудио Сеговии.
– Прости, никогда не слышала, – сказала Джульетта.
– Ну, ничего удивительного. Настоящие гении возрождения танго никому не известны. А ведь не сделай Клаудио Сеговия и Эктор Орезолли свое шоу аргентинского танго, этот город бы вымер, а взаимоотношения между полами в Америке и Европе были бы гораздо более плачевными, чем сегодня.
– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросила Джульетта.
– Тебе даже сама мысль кажется странной, правда? На протяжении почти сорока лет никто не желал танцевать под эту музыку. И вдруг, в самый разгар эмоционального и сексуального ледникового периода восьмидесятых, на сцену возвращается танго, и танцевальная лихорадка мгновенно охватывает чуть ли не весь мир. Танец мачо в цитадели феминизма. Разве не удивительно?
– Ты пишешь об этом?
Линдсей кивнула.
– Об этом тоже. Хотя больше всего меня, пожалуй, интересуют взгляды. Не устаю наблюдать, как они это делают. Видишь девушку за третьим столиком слева? В черном платье с бретельками, похожими на спагетти?
Джульетта давно уже заметила эту девушку. Она была необычайно красива. Сидела за столиком возле самой танцплощадки с двумя другими женщинами и, казалось, ни в малейшей степени не интересовалась происходящим. Время от времени перебрасывалась парой слов со спутницами, подносила к губам бокал, кажется, с колой, курила и, похоже, ужасно скучала. Очевидно, танцевать не собиралась.
Линдсей продолжала:
– Чичо весь вечер пытается найти к ней подход, но она игнорирует его точно так же, как и всех остальных. Не знаю, кого она ждет, но… Ага, внимание! Пауза. Наверное, кто-нибудь опять попытается.
Прозвучала мелодия, означавшая перерыв, музыку выключили. Танцплощадка опустела. Из громкоговорителя раздался голос диск-жокея.
– Что он говорит? – спросила Джульетта.
– Да просто языком мелет. Кто сегодня здесь, а кого нет. Что нас ждет в выходные. Какая музыка прозвучит еще сегодня…
Отвечая на вопрос Джульетты, Линдсей не переставала разглядывать лица посетителей. Вдруг она запнулась, а потом скороговоркой зашептала:
– Там, впереди, видишь, тот тип в белой рубашке и серых брюках?
Его нельзя было не заметить. Тем более он как раз встал и медленно двинулся в направлении бара.
– Давно уже хочет к ней подойти. Еще до того, как ты пришла, такие кренделя выделывал прямо перед ее столиком. Он действительно хорошо танцует. Сейчас пытается попасть в ее поле зрения. Но она не смотрит. И ему приходится все время менять местоположение.
Джульетта рассмотрела мужчину и перевела глаза на женщину в черном платье. Теперь она заметила, что та искоса поглядывает по сторонам и прекрасно отслеживает, что творится вокруг. С отсутствующим видом. Сидит нога на ногу, верхняя часть тела повернута к спутницам, в противоположную от танцплощадки сторону.
– Ужасно сложно, – продолжала шептать Линдсей. – Если он просто подойдет, то скорее всего получит от ворот поворот. Но и если будет ждать слишком долго, кто-нибудь другой, возможно, опередит его. Ага, теперь он старается оказаться в поле ее зрения. Скорее всего ждет последнего танца в серии – tanda.
– Танда? – переспросила Джульетта.
– Это серия. Три-четыре танго, потом перерыв. Это и называется танда. В конце каждой танды пары расстаются. Обязательное правило. Чтобы, если необходимо, иметь возможность сменить партнера, не пускаясь в мучительные объяснения. Прекрасная недотрога еще не танцевала. Значит, мужчина, который хочет ее пригласить, не знает, как она танцует. Если он пригласит ее в начале танды, может выйти конфуз, потому что танцевать три или четыре танца подряд с неравным партнером – настоящее мучение. Черт, готова поклясться, он пригласит ее на последний танец следующей танды. Поэтому-то так важно знать, какая музыка прозвучит дальше. Триоло или салган танцуют совсем иначе, чем пульез. Нужно знать, какой именно танец замыкает серию.
Джульетта не отрываясь следила за сценой, разыгрывающейся у нее перед глазами. Интересно, они успели договориться глазами? Или Линдсей все придумала? Мужчина сидит недалеко от женщины в черном, на стуле у самой танцплощадки, и разговаривает с соседом. Женщина болтает с подругами. Джульетта не заметила никаких признаков общения между ними. Площадка все еще пуста. Звон бокалов, гул голосов. В дверях появляются все новые посетители. Снова заговорил диск-жокей, и почти сразу зазвучала музыка. Линдсей перевела:
– Четыре танца. Один «Ди Сарли», два салгана и триоло «Quejas de Bandoneon» . О нет, Господи! Эти глупые туристы!
Джульетта тоже заметила. Прямо перед столиком неизвестной красотки появился другой мужчина и пригласил ее танцевать. Та энергично помотала головой и отвернулась.
– Не вышло, – сказала она, наблюдая за неудачливым соискателем со странной смесью сострадания и злорадства.
– Конечно, – пожала плечами Линдсей. – Они же ничему не учатся! Приходят сюда и думают, что нужно только запомнить определенную последовательность шагов. А того, что с танго связана целая культура, никак не желают понять.
– Но зачем такие сложности?
– Да ничуть это не сложнее, чем правила поведения в обществе или за столом, которые в разных странах тоже ведь заметно различаются.
– Ну, все-таки как-то слишком запутанно, ты не находишь? – растерянно спросила Джульетта.
Линдсей покачала головой.
– Сложно и запутанно на самом деле у нас, в Америке и в Европе, где не осталось никаких обязательных ритуалов. А ведь без ритуалов сближение с незнакомцем невозможно! Получается, что полная свобода делает тебя несвободным.
Линдсей улыбнулась и затушила сигарету.
– Прости, – сказала она и поднялась. Джульетта поначалу не поняла, что случилось. Словно из ниоткуда возле Линдсей возник вдруг мужчина и повел ее танцевать. Похоже, все это время она вела еще один диалог, не замеченный Джульеттой. И вот они уже стоят друг против друга на краю танцплощадки, пока еще не соприкасаясь. Проходит почти минута, прежде чем Линдсей решается скользнуть в объятия незнакомца и отдаться его движениям.
Джульетта откинулась на спинку стула, отпила немного плохого и к тому же теплого белого вина, скорчила гримасу, потому что Лео как раз уставился на нее, и снова поставила стакан. Потом дружелюбно улыбнулась Лео и углубилась в изучение танцующих. Большинство женщин танцевали, закрыв глаза, и, казалось, дремали на груди у партнеров. Лица мужчин, напротив, выдавали внутреннюю концентрацию – ведь именно им приходилось прокладывать путь через толпу, не потеряв и не повредив при этом ценный груз, который они держали в руках. Столкновений и пробок здесь было не так много, как в кафе «Идеал», хотя на меньшем пространстве собралось гораздо больше народу. Каким-то образом мужчинам удавалось и двигаться, и вращаться, и менять направление, да еще и выписывать удивительные фигуры, не мешая другим, тоже, естественно, погруженным в исполнение того же яркого многоликого танца. Несмотря на кондиционер, в помещении было жарко и душно. Сигаретный дым смешивался с ароматами духов. Удивительно, что не чувствовалось запаха пота. Дамиан рассказывал, что за один такой танцевальный вечер он меняет рубашку дважды, да еще и выливает на себя бог знает сколько флаконов туалетной воды.
Она посмотрела на дверь, откуда появлялись все новые посетители, стараясь разглядеть каждое лицо, насколько позволяло расстояние, но Дамиана не было. Она ведь узнала бы его даже по походке! Но его не было – ни возле входа, где, оглядываясь по сторонам, толпились вновь прибывшие, ни на танцплощадке, забитой, почти как автобус в часы пик. Как им удается танцевать в такой тесноте?
Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. На нее смотрели глаза, полные ненависти. Джульетта внутренне подобралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Почему? – не согласился он. – Танец – это ведь тоже особый язык, абстрактный, символический.
Но для Джульетты танец оставался скорее формой самовыражения, особым видом музыки тела.
– Ведь музыка сама по себе достаточно абстрактна. Чистая математика. Вспомни партитуры Шопена. Вид напечатанных нот впечатляет не меньше, чем звуки, которые они вызывают к жизни.
– Может быть. Только то, что я слышу и танцую, не математика. Это музыка.
– Просто ты не хочешь этого слышать.
– Не хочу слышать чего!
– Математику. Отношения между величинами, гармонию. Все это – математика. Если бы силы, удерживающие мир, могли издавать звуки, мы воспринимали бы их как музыку. Точно-точно. Возьми, например, фугу.
Она подняла его на смех.
– Вот именно. Об этом я и говорю. Я не беру фугу, я ее слушаю. Когда я слушаю фугу, я думаю о воде, о ветре или о дожде и небе, и уж конечно, не о квартах и квинтах. А если бы вдруг стала думать обо всем этом, то немедленно бы ее выключила, эту музыку.
Он наморщил лоб и притянул ее к себе, на диван.
– А я все-таки думаю иначе, – прошептал он.
– Ну и как же ты думаешь? – прошептала она в ответ, прикусив мочку его уха. Он тихо засмеялся, откинулся назад, положил ее голову к себе на колени.
– Я стремлюсь к тому, чтобы мои танго можно было читать, как слова.
– На каком же языке?
– На моем собственном. Он, конечно, не такой продуманный, как система Бенеша, но, при желании, и через двадцать лет и даже через пятьдесят можно будет расшифровать то, что я хотел сказать.
Джульетта приподнялась, прижалась лбом к его лбу и принялась расстегивать его рубашку.
– Я бы предпочла расшифровать тебя прямо сейчас, – тихо сказала она, коснувшись тела Дамиана, – а не через пятьдесят лет.
Расстегнув рубашку, Джульетта стянула ее и поцеловала его в плечо.
– Так что там зашифровано в твоих танго?
– «Я люблю Джульетту».
– Нет, я серьезно.
– Я только и делаю, что выписываю на паркете твое имя. Вот посмотри…
Он встал, сделал несколько шагов. Потом остановился и сказал:
– Сначала G и I, как в giro a la izquierda , – и выполнил вращение влево. Джульетта сидела на диване, глядя на него влюбленными глазами, пока он воплощал буквы ее имени в фигуры танго… – U возьмем из voleo , a L и I – из lapiz a la izquierda .
Дамиан отвел влево согнутую в колене ногу, потом той же ногой выполнил легкое крестообразное движение возле пола.
Она следила за игрой его мышц под кожей, восхищалась контролируемым спокойствием обнаженного торса над грациозными перемещениями ног, воплощавшими уже танцевальный эквивалент для Е и двойного Т. Он остановился на мгновение, подумал и сказал:
– Enrosque и двойное taconeos .
Развернулся вокруг своей оси так быстро, что ноги на мгновение переплелись крест-накрест, выпутался при помощи крестообразных шагов, потом дважды ударил пятками друг о друга, словно танцевал фламенко, соскользнул в правостороннее вращение и вернулся в исходную позицию.
– А теперь заключительная буква для самого прекрасного создания на земле: А, как в abanico … – И он исполнил фигуру – сложное вращение, похожее на движение веера по полу. Потом повторил всю последовательность целиком. Джульетта вскочила с дивана, захлопала в ладоши, обняла его и мягко толкнула назад, на диван, чтобы прибегнуть к помощи совсем другого алфавита, ведомого губам и кончикам пальцев.
Воспоминание заставило ее остановиться посреди улицы.
И это замечание Лутца: «Дамиан танцует странные вещи. Поэтому все его ненавидят».
Если бы у нее была видеокассета с записью последнего представления в Берлине! Может, там он тоже написал что-то на паркете?
Танго и математика.
11
Была почти полночь, когда Джульетта приехала на такси по указанному Линдсей адресу. Пока шофер искал мелочь на сдачу, она рассматривала здание. Решетка ограды сдвинута в сторону. Сквозь нее кое-где пробивается слабый свет из освещенного холла. Здание больше напоминает Дворец спорта или молодежный центр. Джульетта взяла сдачу и вылезла из прохладной машины в удушливую ночную жару. В холле за столиком возле входной двери сидел мужчина. Перед ним стояла самодельная картонная коробка с надписью фломастером: «5 песо». Рядом – объявления и брошюры, рекламирующие все, что имеет отношение к танго: туфли, курсы, учителей. Она положила на стол банкноту и взяла зеленый билетик. Дверь в зал приоткрылась, в холл ворвалась музыка. В дверях стоял другой мужчина: он взял у нее билетик и о чем-то спросил. Среди множества непонятных слов ее слух выхватил нечто похожее на «заказан». Она покачала головой. Мужчина шагнул в сторону, приглашая ее войти.
Глазам понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Помещение оказалось не очень большим и безнадежно переполненным. Вокруг квадратной танцплощадки в два ряда разместились столики и стулья. Зажатые в кольцо пары томились в такой тесноте, что большую часть времени стояли на месте, практически не двигаясь. Громкая музыка, спертый воздух. Ей захотелось развернуться и уйти. Но, оказывается, тут были знакомые.
Она вдруг увидела руку, приветственно махавшую издалека. Линдсей. Джульетта аккуратно протиснулась между столиками. Линдсей поднялась ей навстречу и поцеловала в щеку. Рядом с ней за столиком сидели двое полных мужчин в возрасте, которые тоже поднялись, представились как Лео и Чичо и приветствовали ее таким же поцелуем. Линдсей что-то сказала им по-испански и перешла на французский.
– Я объяснила, что ты не понимаешь по-испански. Лео заметил, что тебе бы очень подошло имя «Восход солнца» и спросил, что ты будешь пить.
Джульетта неуверенно посмотрела на Лео, который широко улыбался, обнажив передние зубы, наводившие на мысль о солнечном затмении. Чичо ковырял в зубах зубочисткой, не сводя глаз с танцплощадки.
– Не бойся, – продолжала Линдсей. – Они абсолютно безобидны. Я знаю обоих очень давно. Как ты относишься к белому вину?
Не дожидаясь ответа, она что-то сказала Лео, и тот тут же подозвал официанта. Джульетта изо всех сил старалась приспособиться к этой ситуации. В Берлине ей разве что в страшном сне могло присниться, что она оказалась за одним столом с типами, подобными Лео и Чичо.
– С ними можешь чувствовать себя так же спокойно, ну, или неспокойно, как на коленях у собственного дедушки. Правда-правда. Рано или поздно все они предпринимают попытку, но если ты не хочешь, ничего не произойдет. А комплименты не значат абсолютно ничего. Вот, например, сегодня один тип выкрикнул мне вслед, что хотел бы стать седлом моего велосипеда. Глупость, ничего больше. На самом деле их стоит пожалеть. И потом, многие мужчины приходят сюда тайком.
– Как это тайком?
Линдсей наклонилась к ней, чтобы не приходилось орать, перекрикивая музыку.
– Ну, жены остались дома и, разумеется, не должны знать, что их благоверные таращатся тут на молоденьких девочек. Чичо на прошлой неделе чуть не попался. Он всегда говорил жене, что идет гулять с собакой. Наверное, жена глуповата, потому что безоговорочно верила, что каждый вторник с половины двенадцатого до половины третьего ночи он действительно гуляет с собакой. А на прошлой неделе бедное животное издохло в автомобиле: Чичо забыл, уходя, приоткрыть окно. И ему пришлось переехать мертвую собаку машиной, чтобы было похоже на несчастный случай.
Джульетга с изумлением посмотрела на Линдсей, потом перевела взгляд на мужчину напротив, пытаясь представить себе описанную сцену. Пришел официант и поставил на стол два бокала сухого вина. Они выпили, Лео, глядя на них, улыбался, Чичо продолжал смотреть на танцоров. Линдсей закурила.
Джульетта потихоньку рассматривала людей вокруг, чувствуя на себе изучающие взгляды, причем не только мужские: на нее смотрели и женщины, с которыми эти мужчины пришли, – прикидывая, что нашли в ней их спутники. Джульетта на взгляды не отвечала, оглядывала помещение в надежде заметить фигуру, жест, силуэт, которые тут же узнала бы в любой толпе. Но Дамиана не было видно.
– Совсем другая атмосфера, правда? – сказала Линдсей. – Сейчас еще слишком много народу, но около двух, половины третьего станет гораздо лучше.
– Ты знакома со всеми здешними танцорами?
– С большинством. Видишь приземистого мужичка в полосатой куртке?
– С совсем молоденькой партнершей в коротком топе с открытым животом?
– Да. Это Эктор Гойеча. Один из самых известных. Попозже он выступит. Так принято. Он руководит коммерческим шоу в центре – но это так, для туристов. Настоящее танго они показывают только в своем кругу.
«Эктор! – подумала Джульетта. – Учитель Дамиана». Но Линдсей тем временем продолжала:
– Девушку, с которой он танцует, зовут Эстела. Она племянница Эктора Орезолли. Тоже легенда. Партнер по шоубизнесу Клаудио Сеговии.
– Прости, никогда не слышала, – сказала Джульетта.
– Ну, ничего удивительного. Настоящие гении возрождения танго никому не известны. А ведь не сделай Клаудио Сеговия и Эктор Орезолли свое шоу аргентинского танго, этот город бы вымер, а взаимоотношения между полами в Америке и Европе были бы гораздо более плачевными, чем сегодня.
– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросила Джульетта.
– Тебе даже сама мысль кажется странной, правда? На протяжении почти сорока лет никто не желал танцевать под эту музыку. И вдруг, в самый разгар эмоционального и сексуального ледникового периода восьмидесятых, на сцену возвращается танго, и танцевальная лихорадка мгновенно охватывает чуть ли не весь мир. Танец мачо в цитадели феминизма. Разве не удивительно?
– Ты пишешь об этом?
Линдсей кивнула.
– Об этом тоже. Хотя больше всего меня, пожалуй, интересуют взгляды. Не устаю наблюдать, как они это делают. Видишь девушку за третьим столиком слева? В черном платье с бретельками, похожими на спагетти?
Джульетта давно уже заметила эту девушку. Она была необычайно красива. Сидела за столиком возле самой танцплощадки с двумя другими женщинами и, казалось, ни в малейшей степени не интересовалась происходящим. Время от времени перебрасывалась парой слов со спутницами, подносила к губам бокал, кажется, с колой, курила и, похоже, ужасно скучала. Очевидно, танцевать не собиралась.
Линдсей продолжала:
– Чичо весь вечер пытается найти к ней подход, но она игнорирует его точно так же, как и всех остальных. Не знаю, кого она ждет, но… Ага, внимание! Пауза. Наверное, кто-нибудь опять попытается.
Прозвучала мелодия, означавшая перерыв, музыку выключили. Танцплощадка опустела. Из громкоговорителя раздался голос диск-жокея.
– Что он говорит? – спросила Джульетта.
– Да просто языком мелет. Кто сегодня здесь, а кого нет. Что нас ждет в выходные. Какая музыка прозвучит еще сегодня…
Отвечая на вопрос Джульетты, Линдсей не переставала разглядывать лица посетителей. Вдруг она запнулась, а потом скороговоркой зашептала:
– Там, впереди, видишь, тот тип в белой рубашке и серых брюках?
Его нельзя было не заметить. Тем более он как раз встал и медленно двинулся в направлении бара.
– Давно уже хочет к ней подойти. Еще до того, как ты пришла, такие кренделя выделывал прямо перед ее столиком. Он действительно хорошо танцует. Сейчас пытается попасть в ее поле зрения. Но она не смотрит. И ему приходится все время менять местоположение.
Джульетта рассмотрела мужчину и перевела глаза на женщину в черном платье. Теперь она заметила, что та искоса поглядывает по сторонам и прекрасно отслеживает, что творится вокруг. С отсутствующим видом. Сидит нога на ногу, верхняя часть тела повернута к спутницам, в противоположную от танцплощадки сторону.
– Ужасно сложно, – продолжала шептать Линдсей. – Если он просто подойдет, то скорее всего получит от ворот поворот. Но и если будет ждать слишком долго, кто-нибудь другой, возможно, опередит его. Ага, теперь он старается оказаться в поле ее зрения. Скорее всего ждет последнего танца в серии – tanda.
– Танда? – переспросила Джульетта.
– Это серия. Три-четыре танго, потом перерыв. Это и называется танда. В конце каждой танды пары расстаются. Обязательное правило. Чтобы, если необходимо, иметь возможность сменить партнера, не пускаясь в мучительные объяснения. Прекрасная недотрога еще не танцевала. Значит, мужчина, который хочет ее пригласить, не знает, как она танцует. Если он пригласит ее в начале танды, может выйти конфуз, потому что танцевать три или четыре танца подряд с неравным партнером – настоящее мучение. Черт, готова поклясться, он пригласит ее на последний танец следующей танды. Поэтому-то так важно знать, какая музыка прозвучит дальше. Триоло или салган танцуют совсем иначе, чем пульез. Нужно знать, какой именно танец замыкает серию.
Джульетта не отрываясь следила за сценой, разыгрывающейся у нее перед глазами. Интересно, они успели договориться глазами? Или Линдсей все придумала? Мужчина сидит недалеко от женщины в черном, на стуле у самой танцплощадки, и разговаривает с соседом. Женщина болтает с подругами. Джульетта не заметила никаких признаков общения между ними. Площадка все еще пуста. Звон бокалов, гул голосов. В дверях появляются все новые посетители. Снова заговорил диск-жокей, и почти сразу зазвучала музыка. Линдсей перевела:
– Четыре танца. Один «Ди Сарли», два салгана и триоло «Quejas de Bandoneon» . О нет, Господи! Эти глупые туристы!
Джульетта тоже заметила. Прямо перед столиком неизвестной красотки появился другой мужчина и пригласил ее танцевать. Та энергично помотала головой и отвернулась.
– Не вышло, – сказала она, наблюдая за неудачливым соискателем со странной смесью сострадания и злорадства.
– Конечно, – пожала плечами Линдсей. – Они же ничему не учатся! Приходят сюда и думают, что нужно только запомнить определенную последовательность шагов. А того, что с танго связана целая культура, никак не желают понять.
– Но зачем такие сложности?
– Да ничуть это не сложнее, чем правила поведения в обществе или за столом, которые в разных странах тоже ведь заметно различаются.
– Ну, все-таки как-то слишком запутанно, ты не находишь? – растерянно спросила Джульетта.
Линдсей покачала головой.
– Сложно и запутанно на самом деле у нас, в Америке и в Европе, где не осталось никаких обязательных ритуалов. А ведь без ритуалов сближение с незнакомцем невозможно! Получается, что полная свобода делает тебя несвободным.
Линдсей улыбнулась и затушила сигарету.
– Прости, – сказала она и поднялась. Джульетта поначалу не поняла, что случилось. Словно из ниоткуда возле Линдсей возник вдруг мужчина и повел ее танцевать. Похоже, все это время она вела еще один диалог, не замеченный Джульеттой. И вот они уже стоят друг против друга на краю танцплощадки, пока еще не соприкасаясь. Проходит почти минута, прежде чем Линдсей решается скользнуть в объятия незнакомца и отдаться его движениям.
Джульетта откинулась на спинку стула, отпила немного плохого и к тому же теплого белого вина, скорчила гримасу, потому что Лео как раз уставился на нее, и снова поставила стакан. Потом дружелюбно улыбнулась Лео и углубилась в изучение танцующих. Большинство женщин танцевали, закрыв глаза, и, казалось, дремали на груди у партнеров. Лица мужчин, напротив, выдавали внутреннюю концентрацию – ведь именно им приходилось прокладывать путь через толпу, не потеряв и не повредив при этом ценный груз, который они держали в руках. Столкновений и пробок здесь было не так много, как в кафе «Идеал», хотя на меньшем пространстве собралось гораздо больше народу. Каким-то образом мужчинам удавалось и двигаться, и вращаться, и менять направление, да еще и выписывать удивительные фигуры, не мешая другим, тоже, естественно, погруженным в исполнение того же яркого многоликого танца. Несмотря на кондиционер, в помещении было жарко и душно. Сигаретный дым смешивался с ароматами духов. Удивительно, что не чувствовалось запаха пота. Дамиан рассказывал, что за один такой танцевальный вечер он меняет рубашку дважды, да еще и выливает на себя бог знает сколько флаконов туалетной воды.
Она посмотрела на дверь, откуда появлялись все новые посетители, стараясь разглядеть каждое лицо, насколько позволяло расстояние, но Дамиана не было. Она ведь узнала бы его даже по походке! Но его не было – ни возле входа, где, оглядываясь по сторонам, толпились вновь прибывшие, ни на танцплощадке, забитой, почти как автобус в часы пик. Как им удается танцевать в такой тесноте?
Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. На нее смотрели глаза, полные ненависти. Джульетта внутренне подобралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44