А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В то время Индия была еще британской, и Питеркин выдал себя за поляка, сбежавшего из России.
Нельзя сказать, чтобы эти старые негодяи англичане встретили его с распростертыми объятиями. Сначала упрятали в камеру, а потом два офицера несколько раз допрашивали его. Один из них хотел сразу же вернуть Питеркина советским союзникам, а другой предлагал его расстрелять как шпиона. Питеркин все время разговаривал с ними по-польски. На этом языке он мог изъясняться довольно бегло, так как был родом из той части Украины, которая граничила с Польшей по реке Буг, что к северо-западу от Львова. В конечном счете англичане через несколько недель посадили его за руль трехтонки, и он с конвоем грузовиков направился через Персию к Средиземному морю. На Ближнем Востоке он встретил много поляков, и англичане милостиво разрешили ему присоединиться к ним.
После окончания войны Питеркину предложили на выбор, как и большинству поляков, вернуться на родину или остаться на Западе. Он, естественно, решил остаться. И в очередной раз стал так называемым перемещенным лицом. Оказавшись в Англии, выучился на рабочего-текстильщика и трудился на захудалой фабрике «Дюсбери и Бетли» в Йоркшире.
Работа, конечно, была не ахти какая, но ему нравилась. Во всяком случае, какое-то время. У него была комната, деньги в кармане, еда. Завелись приятели, два польских беженца, за плечами которых, как и у него, остались годы невзгод и лишений. Они умели уважать потребность человека в уединении. Вместе посещали кино, рынки, футбольные матчи. С умилением наблюдали, как в Англии проходят выборы, как оппоненты поносят друг друга. Питеркину все нравилось. Здесь было общество, и он стал его частью. Решил, что нужно принять католичество, ибо все поляки — католики, по воскресеньям регулярно присутствуют на мессе. Ему тоже надо. Дело было не столько в религии, сколько в правильном поведении, лояльности к друзьям.
И Питеркин начал готовиться к принятию веры. Его наставник — отец Бодински, человек большого трезвого ума, бывший капеллан Войска Польского, награжденный военным крестом за доблесть, как-то вечером спросил Питеркина, не пытались ли его агитировать агенты...
— Агенты? Какие агенты?
Отец Бодински объяснил:
— Новое коммунистическое правительство хочет, чтобы поляки жили в Польше, а не в Англии. Они засылают сюда шпионов. Некоторые эмигранты в Англии стали тайными агентами. Они агитируют поляков возвращаться на родину. Если они не соглашаются, агенты узнают фамилии их родственников и угрожают им, вынуждая таким образом тех, кто остался в эмиграции, покинуть Англию.
Питеркин ответил, что к нему никогда никто не подходил. Но однажды, когда он на улице пил пиво, к нему подошел человек и стал расспрашивать, кто он и откуда. Потом сказал: «Ты говоришь по-английски как украинец. Если ты украинец, ты — советский гражданин. Ты должен возвратиться в Советский Союз. Ты — предатель. Тебя надо расстрелять».
Питеркин ударил его и убежал.
* * *
"Я пошел к отцу Бодински. Он уже несколько недель жил в Брэдфорде. Я рассказал ему об этом человеке. Отец сказал, что теперь мне будет трудно. Всегда. Мое имя внесут в список, агенты начнут меня искать, они также сообщат обо мне в МВД.
И еще отец Бодински сказал, что надо готовиться к принятию новой веры. Он учил меня исповедоваться и велел встать на колени. Потом он отправил меня спать в комнату в своем доме. На другой день он позвонил на фабрику, на которой я работал, и предупредил, что я заболел. Мы много говорили обо всем с отцом Бодински, я ничего от него не скрывал.
Вскоре ему стало известно, что у меня есть тайна. Большая тайна, о которой я узнал, убегая по подземному ходу. Отец Бодински — человек умный и все понял. Я сказал ему, что это одна из самых больших тайн на свете и очень опасная. О ней знаю только я, и больше никто.
Отец Бодински посоветовал мне написать обо всем, потому что это снимет с моей души тяжесть. А если я умру, то умрет и секрет. Я молился, думал. В конце концов я записал все, о чем помнил. На следующий день отец Бодински унес мою исповедь. Он обещал надежно ее спрятать. Моя тайна в безопасности, ведь я писал по-украински. Отец Бодински не может прочитать. Он отдал записи директору английской школы для священников, который поклялся передать их своему епископу. Мне сообщили название церкви, номер места в церкви. Это специальный код. Таким образом я получу свою исповедь, если однажды захочу вернуть ее назад.
До сих пор все шло хорошо. Отец Бодински устроил меня вместо кого-то на корабль с эмигрантами, идущий в Новую Зеландию. Я прожил там два года. Потом отправился в Западную Австралию, менее заселенную людьми. Теперь я живу здесь. Переезжаю с места на место. Везде хорошо. Всегда солнце, хорошая еда.
Каждый год я отправлял открытку отцу Бодински и каждый год он присылал открытку своему другу — священнику в Перте. Я звонил этому другу и спрашивал, все ли в порядке. Мне отвечали, что все хорошо. Так продолжалось до 1953 года. В тот год отец Бодински исчез. Вечером он вышел позвонить по телефону-автомату недалеко от дома и не вернулся. Его больше никогда не видели. Полиция предположила, что отца Бодински выкрала русская или польская секретная полиция. Потому что он большой враг коммунистов. Но доказательств никаких не было, ничего не было.
После этого известия я все время переезжал. На одном месте жил месяц, а потом снова в путь. Я — сильный, работы много. Кроме того, я только так чувствовал себя в безопасности.
В том же году я услышал, что Сталин умер. Маленков должен заменить Сталина. Я видел Маленкова много раз, когда он был секретарем великого вождя, но не верил, что он может выполнять работу Сталина... Не считал его сильным человеком. Некоторое время я думал, что со смертью Сталина мне не нужно больше прятаться, моя тайна потеряла свою значительность. О ней знали два человека, теперь — только один.
Но я читал газеты, вспоминал людей, которые приходили к Сталину, их холодные, жестокие глаза и лица. В Кремле идет борьба. Скорее всего, Маленкову придется уйти, потому что вокруг него полные амбиций, рвущиеся к власти Берия, Каганович, Хрущев, Молотов, Микоян.
У меня осталась моя тайна. Найдется много людей на Востоке и на Западе, которые все отдадут за нее. И снова моя тайна гнетет меня, как огромный груз. Если я отдам ее кому-нибудь, ее используют в грязных целях. Если же она останется у меня, ею нельзя воспользоваться. Так я решил. Сталин мертв, я не должен всегда прятаться.
Я поехал в Брум к одной женщине. Она австралийская японка, очень добрая, очень красивая. У нас родилась дочь, назвали ее Александрой. Мы решили, что скоро поженимся.
Потом я случайно нашел одну австралийскую газету, видимо, кто-то случайно забыл ее в лодке, мыть которую входило в мои обязанности. В ней я прочитал, что Организация Объединенных Наций протестует против назначения Советским Союзом в ООН Юрия Гусенко. Оказывается, Гусенко был правой рукой Андропова и участвовал в кровавых событиях в Венгрии. У Гусенко было также задание привезти в наручниках в Москву из Праги Дубчека. В статье сообщалось, что Гусенко занимает высокий пост в КГБ. Я подумал, может, этот Юрий Гусенко совсем другой человек, а не тот, с которым мы служили в кремлевской охране. Ведь в Советском Союзе много Гусенко. Но в той же газете я нашел еще одну статью о деятельности Гусенко во время революции в Будапеште. Автор называет его по имени-отчеству и пишет, что Юрий Анастасович Гусенко убил выстрелом в голову генерала Малетера после того, как обещал ему безопасность.
Моей свободе пришел конец. В настоящее время Гусенко — могущественный человек, занимающий высокое положение в Комитете государственной безопасности, а также в ООН. С этого дня я все время думал, догадывается ли Гусенко, что я в Австралии? Надеюсь, он не знает, где я. Если ему это известно, со мной может случиться то же самое, что и с отцом Бодински. Но ведь прошло уже тридцать пять лет. Скорее всего, он меня забыл. Хотя сердцем чувствую, что он помнит своего напарника Петра Ивановича Кинского, исчезнувшего ночью из квартиры Сталина. Такой человек все еще хочет знать, как Петр Иванович это сделал".
* * *
Я восхищенно присвистнул:
— И представить себе не мог, что Питеркин был таким человеком!
На Алекс было смешно смотреть. Лицо сияло от гордости, и в то же время из глаз текли слезы. Она все время ими моргала и бормотала:
— Почему я не знала?
— Потому что это была его тайна.
— Но я его дочь!
— Если бы он видел вас сейчас, он и вправду признал бы этот факт, — сказал я, улыбаясь.
Она просияла:
— Вы и правда так думаете?
— Да, у него есть дочь.
Она вдруг сказала:
— Смотрите, здесь еще что-то написано на обратной стороне.
Я быстро перевернул лист. Там было четыре буквы и номер.
— Какого черта? Что это значит?
На бумаге стояло «CH.AD.11». Кавычки, заглавные буквы — и все.
Глава 7
— Питеркин уже сообщил нам, что это значит. Церковь и номер места.
— Ладно, первые две буквы обозначают церковь, 11 — номер места, так?
— Не знаю, правильно ли, но я думаю, так.
— Что тогда AD?
— Я думаю, может быть, что-то вроде Адриан или до нашей эры.
— Или Адам?
— По правде говоря, я никогда не слышал о церкви Адриана или Святого Адриана. И насколько я знаю, Адам никогда не был святым. AD и 11 век до нашей эры — это слишком давно.
Она улыбнулась, взволнованная тем, что след снова был найден.
— А как мы узнаем?
— Мне кажется, через справочник.
— Я хочу знать отцовскую тайну. Он ведь правда был моим отцом! Когда вы докажете это и я стану его законной наследницей, я унаследую и его тайну.
Я спросил напрямик:
— Вы хотите этого? Питеркин всю жизнь ее боялся.
— Вы совсем не знаете женщин, мистер Клоуз, не так ли?
— Я никогда не говорил, что знаю.
— Так вот, если и есть на свете что-то такое, от чего женщина не может отказаться, то это — тайна.
Она засмеялась, и я засмеялся тоже, хотя мне не было весело. Алекс от природы жизнерадостная девушка, из тех, которые умеют забывать неприятности или уживаются с ними. Я же человек другого типа. Тот, кто хмуро сидит в углу и размышляет, и его не сразу можно привести в хорошее расположение духа. И даже ослепительный солнечный свет Джералдтона мог развеять сопутствующий тайне Питеркина страх не больше, чем приветствия экипажа атомной подводной лодки способны смягчить представление об ее ужасающей разрушительной силе. Алекс и Джо верили, что появление подлодки вблизи Аброльоса только случайность. Прежде Алекс казалось, что в истории с ее отцом замешаны русские. Теперь предположение сменилось уверенностью, но ей даже не приходила в голову мысль, что кто-то из-за Питеркина пошлет атомную лодку за тысячи километров.
Мне такая мысль не давала покоя; Смерть Питеркина могла положить конец всей этой истории, в которой я и Алекс увязли по горло. Если бы о тайне знал только он. Но Питеркин оставил свои записи в третьих руках. Значит, его секрет знали уже пять человек. Был и шестой. Ведь Питеркин предполагал, что Юрий Анастасович Гусенко, его напарник в давние сталинские времена, ничего не забыл. Мало того, Гусенко, смолоду жестокий и суровый, с годами превратился в страшного человека.
* * *
Необходимо было продолжать поиски. Конец всему мог наступить только тогда, когда больше нечего будет скрывать.
Мы не могли так просто отойти. Питеркин всю жизнь считал, что находится в опасности. Если вспомнить его фатальное падение и неожиданную смерть, он, может быть, страшным образом доказал, что был прав. Теперь в опасности была Алекс.
— Нам нужно ехать в Англию, — сказал я наконец. — Найти то, что спрятал Питеркин.
Алекс покачала головой:
— Я не поеду. Поехать должны вы.
— Почему я?
Она посмотрела на меня очень серьезно.
— Я об этом много думала. Здесь я могу прятаться так же как и мой отец. Я теперь понимаю, мне необходимо скрыться. Посмотрите на меня: как может затеряться в Англии молодая японка с австралийским акцентом?
— У меня такой же акцент.
— Вовсе нет. Вы — наполовину англичанин. Послушайте себя когда-нибудь. Вам можно ехать. Там таких, как вы, шестьдесят миллионов. Потому, наверное, мой отец так распорядился деньгами. Не забывайте, он прислал их именно вам, не мне. И наверняка, чтобы вы могли съездить в Англию.
— О'кей, — сказал я спокойно. Англия мне нравилась. И там жила Джейн.
* * *
Меня ничто больше не задерживало в Австралии. У Алекс в Джералдтоне был Джо Хэг и другие ловцы лангустов, которые могли защитить ее и спасти. Она написала письмо, в котором назначила меня своим адвокатом и представителем во всех важных для нее вопросах.
Я даже не зашел домой за костюмами, галстуками и прочим. В Гонконге сделаю остановку и куплю. Но сначала надо сесть на самолет до Перта.
Мы все трое сошли с «Леди Аброльос» и зашагали рядышком по джералдтонскому молу. Прошли совсем немного, как вдруг из тени на солнцепек вышел человек, одетый в темный пиджак и черную шляпу. Он стоял, прислонившись к стене, наблюдая, как мы приближаемся.
Джо Хэг пробормотал, что он может хоть сейчас съездить этому типу по шее, если мы на это посмотрим положительно.
Я сказал:
— Только если он попытается нас остановить, Джо.
А Алекс сказала:
— А если у него есть оружие, то не надо...
Мы направились в его сторону, а он стоял и смотрел на нас через очки с голубыми стеклами. Ростом около метра восьмидесяти сантиметров, плотного телосложения, мускулистый. Просто стоял и смотрел, как мы проходили мимо.
Я попрощался, сел в «рейнджровер» и отправился в маленький аэропорт Джералдтона. Припарковался и с трудом устроился на рейс до Перта, который осуществлял маленький двухмоторный самолет. Лететь на таком я боялся до смерти. При взлете и посадке его качает и бросает, а этот к тому же бразильского производства, что не повышало к нему доверия.
За час с небольшим я добрался до места. Все старались услужить, пилот по радио запросил для меня место на какой-нибудь ближайший рейс. С этим в Перте проблема, рейсов немного, обычно все билеты бывают забронированы заранее. Ему ответили, что мест нет. Все рейсы уже отправлены. Остался лишь «Квантас» из Сиднея до Гонконга через Перт... Задержался из-за неполадок с двигателем и сейчас находится в международном аэропорту Перта. На этот рейс только что сдали билет в бизнес-класс. Мне придется подождать сутки в Гонконге, но потом есть место на ночной рейс в Лондон.
Мой паспорт остался дома. Я немного подумал. Потом позвонил Бобу Коллису. Он без труда может проникнуть в мою квартиру, схватить паспорт и доставить в аэропорт. Он смог. Так и сделал. Без труда.
* * *
Я чем-то неприятен девушкам, регистрирующим пассажиров в аэропортах. Жаль, не знаю, чем именно. Они только разок взглянут на меня, потом на план расположения мест — и сажают в тех рядах, где обычно сидят матери с пятью малолетними детишками. И если девушки-регистраторши меня не любят, то маленькие дети — наоборот. Они лишь взглянут на меня — и лезут на колени, пачкая мой костюм липкими конфетами. Когда я обращаюсь к стюардессе с просьбой дать мне другое место, мне отвечают: «Неужели вы не рады, что вас так любят дети?»
На этот раз было по-другому. Быть может, на борту и были малые дети, но они находились; очень далеко от меня, в туристическом классе. Показывали кино, еда была неплохая, выпивка хорошая. Семь часов до Гонконга пролетели незаметно.
На следующий день я в новом, сшитом за двадцать четыре часа костюме, ботинках на заказ и рубашке, тоже сшитой на заказ за восемь часов, чувствовал себя щеголем. В моей дорожной сумке лежали еще четыре рубашки, брюки и носки. Я заталкивал эту сумку под сиденье, когда рядом со мной остановился человек, вежливо ожидая, когда я закончу. Я поднял голову, улыбнулся и сказал:
— О'кей, я сейчас. — И увидел, что он кладет в шкафчик знакомую мне шляпу.
Он сел в кресло рядом со мной. На нем был темно-синий костюм, а сам он, широкогрудый и широкоплечий, с мясистыми ногами, еле уместился в кресле, очки с голубыми стеклами не снял.
— Приятно снова встретиться, — приветливо кивнул незнакомец.
— Ловко вы сумели достать это место, — ответил я.
— Как вы, австралийцы, любите говорить: без проблем.
— Мы австралийцы, да. А кто вы?
— Друг, я надеюсь.
— Друг откуда?
— С неожиданной стороны. — Он улыбнулся. — Как только мы оторвемся от земли, я выпью банку пива. А вы?
— Водки.
Он рассмеялся. Я сказал:
— Я прислушивался к вашему акценту, и он похож...
— Свое произношение, — прервал он меня, — я приобрел в Оксфорде, в Королевском колледже. Давайте выпьем за это кларета.
— Давайте не будем. Чего вам на самом деле нужно?
— Поговорить с вами, пока будем в воздухе и нас не смогут подслушать или прервать. Возле вас свободное место. И его кто-нибудь может занять. — Он нахмурился.
— Что за пустые опасения! В самолете все места одинаковы, и никто его не займет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24