Но когда она сказала, что за ней приедет папа, он вдруг вспомнил, что не может выйти из дому. Она увидела две стороны его поведения, не так ли?
Да, подумала Беатрис, она это увидела.
С одной стороны, Уильям был выше подозрений, необыкновенно деликатный и внимательный, а с другой – глупо льстивый и восхищенный, что перешло в обыкновенное чувство какой-то неопределенности.
– Итак, Беа, – сказал папа, когда они были уже дома, – что это за молодой человек, который равнодушно сказал «спокойной ночи»? Его поведение было неискренним, ты заметила?
– Папа, как вы можете так говорить! Вы только что увидели его.
– Не ставь на эту темную лошадку, Беа. Уильям Овертон, да будет тебе известно, – часто встречающийся тип высокомерного сословия. Он думает, что ты кроткая маленькая мышка, которая будет целовать ему пятки, потому что он пригласил тебя в свой большой дом и отпустил тебе несколько комплиментов.
– Папа, я не такая уж дурочка.
– Нет, ты не дурочка, но это моя точка зрения. Это молодой Овертон думает, что ты достаточно глупая, чтобы клюнуть на его лесть. Все они хотят овладеть твоим банковским счетом. И твоя мать, и я знаем это. Разница между нами в том, что у твоей матери нет разума, а у меня есть. Что ты об этом думаешь, Беа? У тебя есть чувство гордости или нет?
У Беатрис желание было сильнее гордости. Знал ли папа об этом? Или он был так поглощен бизнесом, что видел в людях только такое качество, как жадность?
– Я думаю, что вы сделали поспешное заключение, – сказала Беатрис с укоризной. – Сегодня я получила приглашение на вечер в Овертон Хауз не потому, что завтра намеревалась надеть Уильяму Овертону обручальное кольцо.
– Но ты хотела бы? Признайся, моя любимая.
– Да. Если он захочет надеть кольцо на мой палец, я надену ему. Независимо от того, сделает он это ради моих денег или нет.
– Боже милостивый! – папа стал дергать себя за усы, словно они могли ему помочь найти выход. – Я всегда думал, что чувства в тебе преобладают. А предположим, я решил своей волей прекратить это знакомство?
Беатрис встревожилась.
– Вы не сделаете этого, папа. Я не хочу этих денег для себя…
– Значит, для этого праздного молодого человека? Ты действительно думаешь, что будешь счастлива в замужестве на таких условиях?
– Да, – сказала Беатрис. – Я хочу этого замужества и… действительно выйду за него замуж, – добавила она после паузы.
– Хорошо, но это еще не счастье.
– Но оно будет.
Внезапно в ней родилась уверенность, что это именно так. Ее глаза, серые, как нежное крыло мотылька, сверкнули острым стальным блеском в сторону отца. Отец издал короткий, но громкий смешок.
– Боже милостивый! Я уверен, что мистер Овертон ждет не дождется получить пачку денег.
– Для моей свадьбы, – сказала Беатрис, – мисс Браун должна как следует продумать наряд. Это платье совершенно не годилось для званого вечера. Я выглядела как плохо одетая.
Папа со знанием дела пощупал материал на ее платье.
– Это лучший маклосфильский шелк. Как ты могла выглядеть плохо одетой в самом лучшем, что только есть? – Он пристально посмотрел на дочь. – Ты же не можешь утверждать, что мы слишком опекаем тебя, Беа. Ты моя дочь, и я старался не делать этого.
– У меня никогда не было выбора, – ответила Беатрис.
Казалось, у мистера Овертона были серьезные намерения. После того званого вечера он начал ухаживать за Беатрис, и даже папа, Джошуа Боннингтон не мог к нему придраться. Однако никто никогда не говорил о любви. Беатрис не хотела говорить об этом, чтобы не заставить Уильяма лицемерить. Она полагала, что он ухаживает за ней под давлением семейного адвоката и матери, поскольку их вынудила ситуация, но Беатрис делала вид, что не догадывается об этом. Уильям был человеком чести и не первым джентльменом, очутившимся в затруднительном положении, которому приходилось жениться по расчету.
Когда наконец стало ясно, что брак состоится, Бланш Овертон, мать Уильяма, пригласила Беатрис осмотреть Овертон Хауз. Беатрис давно этого ждала. Ей хотелось впитать всю атмосферу дома, и, учитывая ее огромный интерес, миссис Овертон, немного поколебавшись, любезно пригласила Беатрис. Это не означало, что брачный контракт пробудил в ней любовь к своей невестке или уменьшил натянутость ее поведения и вежливой враждебности.
Они прошли из длинной музыкальной комнаты в желтую гостиную, затем в китайскую комнату (Овертоны всегда коллекционировали красивые вещи) и в зеркальную комнату, где в восемнадцатом веке обосновался один из, Овертонов – легкомысленный и странный джентльмен.
Время от времени менялись компании, которые жили в этой комнате. Позже роль этой комнаты изменилась, она стала более респектабельной, традиционным местом, где делались романтические предложения вступить в брак.
Беатрис сожалела, что Уильям не сделал ей предложение здесь, а выбрал вересковую поляну в Хисе, где теплый ароматный воздух великолепного летнего дня укрепил его дух и придал достаточно отчаяния, чтобы связать себя брачными узами с Беатрис.
Все спальни на втором этаже были восьмиугольными, и к ним примыкали покрытые пылью уборные, которыми давно никто не пользовался. Часть комнат использовалась в качестве гардеробных. Если бы здесь жила большая семья и в доме были дети, из этих комнат получились бы отличные спальни для гувернеров.
Верхний этаж был разделен на малюсенькие комнатушки, предназначавшиеся для прислуги и для людей, которые не нуждались в большом пространстве, довольствуясь немногим. Это были повар, две горничные, персональная обслуга миссис Овертон и две молодые служанки для уборки спален, словом, здесь жили все работники, кто ночевал в доме.
Беатрис приметила комнату в конце коридора, в которой она хотела поместить Хокенс, поскольку решила взять ее с собой. Мама согласилась, чтобы она переехала с ней, и Хокенс тоже очень этого хотела. Хокенс была всего на четыре года старше Беатрис и чрезвычайно предана ей. Беатрис подумала, что хорошо иметь старого друга в новом доме.
После обхода нижнего этажа Беатрис настояла на осмотре кухни, кладовых, буфетной, цейхгауза и длинного, выложенного каменными плитами подвала. Мать Беатрис думала, что дочери придется готовить, и рекомендовала ей критически отнестись к способностям повара.
– Мистер Джонс превосходный повар, – сказала миссис Овертон, подавляя возмущение.
– Я очень рада и совсем не собираюсь увольнять прислугу. Знаете, мои папа и мама начинали жизнь только с одной тупой девушкой по имени Полли. Я очень хорошо помню, как она дрожала от холода круглый год и по большей части ворчала, потому что никогда не была как следует вышколена. Сейчас, конечно, у нас много прислуги, – Беатрис чуть вздохнула. – Я иногда думаю, что папа скоро разбогатеет.
– Надеюсь, вы не будете вести речи, подобные этой, за обедом, когда у нас гости, – сказала миссис Овертон. заливаясь серебристым смехом.
– Но это правда.
– Правду не всегда необходимо обнародовать.
– Нет. Вероятно, нет. – Беатрис снова вздохнула, это помогало ей подавить свои чувства. – Но я люблю этот дом.
– Надеюсь, не больше, чем моего сына? Беатрис была поражена: как это миссис Овертон, эта женщина, словно нарисованная китайским художником, старательно скрывавшая враждебность, высказала правду? Для разнообразия?
– Почему вы сказали это? – спросила Беатрис.
– Так просто… Хорошо, моя дорогая, никто не претендует здесь на большую любовь. Продолжим, если вы признаете, что надо открыто говорить правду: вы, вероятно, проведете долгую жизнь в этом доме.
– Я знаю. Это так. Но с моей стороны к тому же есть и большая любовь, – сказала Беатрис со страстью. – И она навсегда.
И со дня свадьбы ничто не поколебало ее в этой уверенности.
– Тебе было интересно, Беатрис? – раздался резкий голос мамы, возвращая ее из мечтательных впечатлений дня к реальности. – В самом деле, у тебя такой отсутствующий взгляд, словно ты за миллион миль отсюда.
– Так оно и есть. Я думала, как завтра приду сюда в подвенечном платье и оставлю свое прошлое, как тонущий человек.
Стоящая рядом мисс Браун внезапно одарила ее ласковой улыбкой.
– Господи, о каком утопленнике вы говорите, мисс Беатрис! Я только надеюсь, что вы не станете чересчур важной дамой и будете иногда заходить в магазин.
– Вы несправедливы ко мне! Вы знаете, ничто не может удержать меня в моих намерениях.
– Может быть, исключая супруга, – пробормотала мисс Браун, маскируя свое волнение.
– Нет. Несмотря на супруга. Когда-нибудь я преподнесу ему мои намерения.
Тем не менее в глубине души Беатрис сомневалась в этом. Уильям надеялся получить магазин как источник, дохода, но ему бы не понравилось стать его владельцем. Она уже знала, что это его унизит. Однажды Беатрис начала с ним обсуждать качество французских товаров и отношение к ним в Англии. Боннингтонский богатый покупатель, сказала она, думает, что если шляпка с парижской этикеткой, то ее лучше не покупать. Взгляд, брошенный на вежливо скучающее лицо Уильяма, заставил ее остановиться посреди разговора. Больше она никогда не рассказывала ему о торговле. Вместо этого Беатрис изучала его интересы – музыку, поэзию и искусство, картины и скульптуру, бабочек.
Она старалась побуждать Уильяма, чтобы он регулярно водил ее в театр, читала все новинки, могла даже снова сесть за рояль и поиграть, хотя неспособна к музыке. Но она постарается. Она и Уильям будут прекрасными друзьями – он дружелюбен и привязан к ней, а она не позволит себе обнять его, показывая свою глубокую преданность. Однако Беатрис прекрасно отдавала себе отчет, что никогда не сможет соответствовать ему в его увлечениях, непринужденности, веселости, куртуазности, остроумии и красоте. Уильям был из тех людей, которые призваны украшать мир. Она с радостью принимала его таким, каков он есть, и надеялась, что никогда не предпримет ничего, чтобы потускнел его дух, вплоть до того времени, когда они оба будут готовы лечь в мрачный семейный склеп.
Тогда вся эта история с деньгами и с тем, что она наследница, ничего не будет стоить. И несмотря на несоответствие их разных натур, она сделает все, чтобы он полюбил ее…
Глава 3
Они успели на поезд, который шел до Дувра, откуда отправлялся пароход через пролив в Булонь, где они проведут ночь, а на следующий день поедут в Париж. Беатрис обожала Эйфелеву башню, Рю де Риволи. замечательные рестораны – умозрительно, конечно, ведь она никогда не выезжала из Англии.
Что касается Уильяма, ему нравилось рассматривать всех женщин, элегантных, изящных созданий, которые нуждались в покровительстве и защите, в изнеженности. Он привык к изящным женщинам в собственной семье. Беатрис не хотела подчеркивать, что у нее хорошее здоровье и что ее сильное тело не приспособлено к изяществу.
К тому же отсутствие изысканности не причина, чтобы не ехать за границу. Просто ее родители, как большинство людей, принадлежавших к их классу, с подозрением относились ко всему иностранному.
На каникулы в детстве ее отправляли в Борнмут поплескаться в холодном море или повеселить своих родителей, которые сидели в шезлонгах, – мама, закутанная в плед, а папа в плотном твидовом пальто, ворчащий, что лучше бы он вернулся в свою галантерейную лавку, чем тратить такие деньги, чтобы сидеть у моря и мерзнуть.
Беатрис помнила противный уродливый, в желтую и черную полоску, похожий на осу купальный костюм, который она надевала. Другие дети смеялись над ней, она чувствовала себя уязвимой и такой одинокой. Еще больше она была уязвлена тем, что обычно на каникулах мама не разрешала ей присоединиться к детям из высших классов, отчасти из-за ее характера, но скорее потому, что те дети были отгорожены непреодолимой преградой – нянями, гувернантками, мамами и тетками.
Когда Беатрис стала подростком, ее ежегодные каникулы обставлялись более грандиозно. Тогда они ехали в первом классе спального вагона в поезде, следовавшем в Скарборо, где, как решила мама, были более модные купания, а папа каждое утро, преодолевая песок, совершал прогулки и потом, после полудня, долго отдыхал на плетеном стуле в углу вестибюля гостиницы «Пол и Кот».
Они переодевались к обеду и претендовали на то, чтобы казаться важными людьми из Лондона. Папа выглядел солидно благодаря ухоженным усам, они блестели необычайно выразительно, и часам на золотой цепочке, которая висела на животе. Мама же никогда не отличалась изысканностью. А Беатрис была просто нескладной, неуклюжей и изнывала от скуки. Каникулы всегда были невыносимо скучны.
Никто не мог сравниться с Хокенс, когда она укладывала чемоданы. В последнюю минуту было решено, что Хокенс будет сопровождать их. Как могла Беатрис, которая очень заботилась о своих туалетах, тщательно продуманных ее мужем, обойтись без служанки? Кто же будет содержать их в порядке?
Уильям решил, что это блестящая идея, и только надеялся, что Хокенс хорошо перенесет поездку по морю. Сам он отлично переносил море и был уверен, что его жене тоже не грозит морская болезнь. Будет скверно, если служанка не вынесет качку.
Хокенс сказала, что она уверена, все будет хорошо, но что бы ни случилось, она не выпустит из поля зрения багаж.
Простодушной Беатрис показалось, что багажа слишком много для такой далекой поездки – три дорожных сундучка, три чемодана, две коробки для шляп, футляр для ее драгоценностей, дорожные пледы, зонты – ее и Уильяма, тяжелое на меховой подкладке пальто Уильяма (потому что пролив Ла Манш, как известно, холодный) и ее длинная мохеровая пелерина с таким же капюшоном. В ее дорожном сундучке, так заботливо упакованном Хокенс, лежали ночная рубашка ручной работы и сорочки, нижние юбки, пеньюары, туфли, домашние тапочки и халаты, на всякий случай коробочка со швейными принадлежностями, которые могли пригодиться, и маленькая домашняя аптечка со всем необходимым, книги (потому что она лелеяла надежду, что станет читать Уильяму вслух, пока он будет нежиться на солнце), принадлежности для эскизов, на случай если они почувствуют желание сделать наброски и попадут на итальянские озера, купальный костюм, если действительно будет хорошая погода, бинокль (может быть, они посетят оперу в Париже или Милане), корзина с фарфоровой крышкой, увенчанная эмблемой «Королевские Дерби», ножи и вилки с серебряными ручками и маленький серебряный стаканчик на глоток рома или бренди.
Действительно, подумала Беатрис, экстравагантные набеги мамы в любимый средним классом магазин богатых Скарборо, никак не могли сравниться с тем, что у нас в багаже. Мы так оснастились, что могли бы отсутствовать годы.
Папа кричал, изумленный разнообразием багажа:
– Может, они думают, что отправляются на дикий африканский континент, где нет никакой цивилизации?
Мама сказала отрывисто и подавленно, что их дочь должна поддерживать воззрения мистера Уильяма Овертона. Уильям же сказал только, что она взяла слишком много платьев. После этого он захотел отобрать из них кое-какие английских фасонов для поездки в Париж.
Мисс Овертон добавила тусклым голосом: – И духи, Уильям. Ей необходимо иметь духи. «Разве от меня плохо пахнет?» – пришла в ярость Беатрис. Она хотела нравиться беспечному Уильяму, но две мысли промелькнули в голове. Первая, что ему не по вкусу платья, которые она носит, а вторая, что ей предлагали истратить ее деньги на духи.
Перед ее замужеством проводились бесконечные откровенные обсуждения с адвокатом Овертонов, седым, обходительным, проницательным мужчиной, представляющим одну сторону, и адвокатом папы, менее лощеным, но очень умным, – представляющим другую сторону. Папа настаивал, чтобы его адвокат отвергал передачу какой-либо недвижимости на имя Уильяма. Магазин «Боннингтон» должен принадлежать исключительно Беатрис. Как она поступит с ним, когда он умрет, – это ее дело. Но это произойдет не скоро. Благодаря такой сделке Беатрис будет знать, как выглядело это унизительное замужество.
Однако Беатрис думала, как глуп и недальновиден ее папа. Почему она должна отделять свое имущество и упрямо твердить «на двадцать лет»? Она все же женщина и хочет быть любимой. Двадцать лет слишком большой срок, чтобы Уильям ждал, пока получит все, что она хотела ему дать. К тому же двадцать лет – предполагаемое время, оно может быть длиннее или короче. Конечно, в свои пятьдесят лет папа выглядит внешне здоровым и энергичным. Можно представить себе, что он благополучно доживет до восьмидесяти, или он думает, что, когда Уильяму будет пятьдесят, он все еще станет жить на папины щедроты? Без сомнения, более важно сделать все сейчас, чтобы ее муж был независим. Папе придется снять со своего счета в банке значительную сумму, чтобы содержать их.
– Он не должен чувствовать себя зависимым от меня, – настаивала Беатрис, – это будет столь же унизительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Да, подумала Беатрис, она это увидела.
С одной стороны, Уильям был выше подозрений, необыкновенно деликатный и внимательный, а с другой – глупо льстивый и восхищенный, что перешло в обыкновенное чувство какой-то неопределенности.
– Итак, Беа, – сказал папа, когда они были уже дома, – что это за молодой человек, который равнодушно сказал «спокойной ночи»? Его поведение было неискренним, ты заметила?
– Папа, как вы можете так говорить! Вы только что увидели его.
– Не ставь на эту темную лошадку, Беа. Уильям Овертон, да будет тебе известно, – часто встречающийся тип высокомерного сословия. Он думает, что ты кроткая маленькая мышка, которая будет целовать ему пятки, потому что он пригласил тебя в свой большой дом и отпустил тебе несколько комплиментов.
– Папа, я не такая уж дурочка.
– Нет, ты не дурочка, но это моя точка зрения. Это молодой Овертон думает, что ты достаточно глупая, чтобы клюнуть на его лесть. Все они хотят овладеть твоим банковским счетом. И твоя мать, и я знаем это. Разница между нами в том, что у твоей матери нет разума, а у меня есть. Что ты об этом думаешь, Беа? У тебя есть чувство гордости или нет?
У Беатрис желание было сильнее гордости. Знал ли папа об этом? Или он был так поглощен бизнесом, что видел в людях только такое качество, как жадность?
– Я думаю, что вы сделали поспешное заключение, – сказала Беатрис с укоризной. – Сегодня я получила приглашение на вечер в Овертон Хауз не потому, что завтра намеревалась надеть Уильяму Овертону обручальное кольцо.
– Но ты хотела бы? Признайся, моя любимая.
– Да. Если он захочет надеть кольцо на мой палец, я надену ему. Независимо от того, сделает он это ради моих денег или нет.
– Боже милостивый! – папа стал дергать себя за усы, словно они могли ему помочь найти выход. – Я всегда думал, что чувства в тебе преобладают. А предположим, я решил своей волей прекратить это знакомство?
Беатрис встревожилась.
– Вы не сделаете этого, папа. Я не хочу этих денег для себя…
– Значит, для этого праздного молодого человека? Ты действительно думаешь, что будешь счастлива в замужестве на таких условиях?
– Да, – сказала Беатрис. – Я хочу этого замужества и… действительно выйду за него замуж, – добавила она после паузы.
– Хорошо, но это еще не счастье.
– Но оно будет.
Внезапно в ней родилась уверенность, что это именно так. Ее глаза, серые, как нежное крыло мотылька, сверкнули острым стальным блеском в сторону отца. Отец издал короткий, но громкий смешок.
– Боже милостивый! Я уверен, что мистер Овертон ждет не дождется получить пачку денег.
– Для моей свадьбы, – сказала Беатрис, – мисс Браун должна как следует продумать наряд. Это платье совершенно не годилось для званого вечера. Я выглядела как плохо одетая.
Папа со знанием дела пощупал материал на ее платье.
– Это лучший маклосфильский шелк. Как ты могла выглядеть плохо одетой в самом лучшем, что только есть? – Он пристально посмотрел на дочь. – Ты же не можешь утверждать, что мы слишком опекаем тебя, Беа. Ты моя дочь, и я старался не делать этого.
– У меня никогда не было выбора, – ответила Беатрис.
Казалось, у мистера Овертона были серьезные намерения. После того званого вечера он начал ухаживать за Беатрис, и даже папа, Джошуа Боннингтон не мог к нему придраться. Однако никто никогда не говорил о любви. Беатрис не хотела говорить об этом, чтобы не заставить Уильяма лицемерить. Она полагала, что он ухаживает за ней под давлением семейного адвоката и матери, поскольку их вынудила ситуация, но Беатрис делала вид, что не догадывается об этом. Уильям был человеком чести и не первым джентльменом, очутившимся в затруднительном положении, которому приходилось жениться по расчету.
Когда наконец стало ясно, что брак состоится, Бланш Овертон, мать Уильяма, пригласила Беатрис осмотреть Овертон Хауз. Беатрис давно этого ждала. Ей хотелось впитать всю атмосферу дома, и, учитывая ее огромный интерес, миссис Овертон, немного поколебавшись, любезно пригласила Беатрис. Это не означало, что брачный контракт пробудил в ней любовь к своей невестке или уменьшил натянутость ее поведения и вежливой враждебности.
Они прошли из длинной музыкальной комнаты в желтую гостиную, затем в китайскую комнату (Овертоны всегда коллекционировали красивые вещи) и в зеркальную комнату, где в восемнадцатом веке обосновался один из, Овертонов – легкомысленный и странный джентльмен.
Время от времени менялись компании, которые жили в этой комнате. Позже роль этой комнаты изменилась, она стала более респектабельной, традиционным местом, где делались романтические предложения вступить в брак.
Беатрис сожалела, что Уильям не сделал ей предложение здесь, а выбрал вересковую поляну в Хисе, где теплый ароматный воздух великолепного летнего дня укрепил его дух и придал достаточно отчаяния, чтобы связать себя брачными узами с Беатрис.
Все спальни на втором этаже были восьмиугольными, и к ним примыкали покрытые пылью уборные, которыми давно никто не пользовался. Часть комнат использовалась в качестве гардеробных. Если бы здесь жила большая семья и в доме были дети, из этих комнат получились бы отличные спальни для гувернеров.
Верхний этаж был разделен на малюсенькие комнатушки, предназначавшиеся для прислуги и для людей, которые не нуждались в большом пространстве, довольствуясь немногим. Это были повар, две горничные, персональная обслуга миссис Овертон и две молодые служанки для уборки спален, словом, здесь жили все работники, кто ночевал в доме.
Беатрис приметила комнату в конце коридора, в которой она хотела поместить Хокенс, поскольку решила взять ее с собой. Мама согласилась, чтобы она переехала с ней, и Хокенс тоже очень этого хотела. Хокенс была всего на четыре года старше Беатрис и чрезвычайно предана ей. Беатрис подумала, что хорошо иметь старого друга в новом доме.
После обхода нижнего этажа Беатрис настояла на осмотре кухни, кладовых, буфетной, цейхгауза и длинного, выложенного каменными плитами подвала. Мать Беатрис думала, что дочери придется готовить, и рекомендовала ей критически отнестись к способностям повара.
– Мистер Джонс превосходный повар, – сказала миссис Овертон, подавляя возмущение.
– Я очень рада и совсем не собираюсь увольнять прислугу. Знаете, мои папа и мама начинали жизнь только с одной тупой девушкой по имени Полли. Я очень хорошо помню, как она дрожала от холода круглый год и по большей части ворчала, потому что никогда не была как следует вышколена. Сейчас, конечно, у нас много прислуги, – Беатрис чуть вздохнула. – Я иногда думаю, что папа скоро разбогатеет.
– Надеюсь, вы не будете вести речи, подобные этой, за обедом, когда у нас гости, – сказала миссис Овертон. заливаясь серебристым смехом.
– Но это правда.
– Правду не всегда необходимо обнародовать.
– Нет. Вероятно, нет. – Беатрис снова вздохнула, это помогало ей подавить свои чувства. – Но я люблю этот дом.
– Надеюсь, не больше, чем моего сына? Беатрис была поражена: как это миссис Овертон, эта женщина, словно нарисованная китайским художником, старательно скрывавшая враждебность, высказала правду? Для разнообразия?
– Почему вы сказали это? – спросила Беатрис.
– Так просто… Хорошо, моя дорогая, никто не претендует здесь на большую любовь. Продолжим, если вы признаете, что надо открыто говорить правду: вы, вероятно, проведете долгую жизнь в этом доме.
– Я знаю. Это так. Но с моей стороны к тому же есть и большая любовь, – сказала Беатрис со страстью. – И она навсегда.
И со дня свадьбы ничто не поколебало ее в этой уверенности.
– Тебе было интересно, Беатрис? – раздался резкий голос мамы, возвращая ее из мечтательных впечатлений дня к реальности. – В самом деле, у тебя такой отсутствующий взгляд, словно ты за миллион миль отсюда.
– Так оно и есть. Я думала, как завтра приду сюда в подвенечном платье и оставлю свое прошлое, как тонущий человек.
Стоящая рядом мисс Браун внезапно одарила ее ласковой улыбкой.
– Господи, о каком утопленнике вы говорите, мисс Беатрис! Я только надеюсь, что вы не станете чересчур важной дамой и будете иногда заходить в магазин.
– Вы несправедливы ко мне! Вы знаете, ничто не может удержать меня в моих намерениях.
– Может быть, исключая супруга, – пробормотала мисс Браун, маскируя свое волнение.
– Нет. Несмотря на супруга. Когда-нибудь я преподнесу ему мои намерения.
Тем не менее в глубине души Беатрис сомневалась в этом. Уильям надеялся получить магазин как источник, дохода, но ему бы не понравилось стать его владельцем. Она уже знала, что это его унизит. Однажды Беатрис начала с ним обсуждать качество французских товаров и отношение к ним в Англии. Боннингтонский богатый покупатель, сказала она, думает, что если шляпка с парижской этикеткой, то ее лучше не покупать. Взгляд, брошенный на вежливо скучающее лицо Уильяма, заставил ее остановиться посреди разговора. Больше она никогда не рассказывала ему о торговле. Вместо этого Беатрис изучала его интересы – музыку, поэзию и искусство, картины и скульптуру, бабочек.
Она старалась побуждать Уильяма, чтобы он регулярно водил ее в театр, читала все новинки, могла даже снова сесть за рояль и поиграть, хотя неспособна к музыке. Но она постарается. Она и Уильям будут прекрасными друзьями – он дружелюбен и привязан к ней, а она не позволит себе обнять его, показывая свою глубокую преданность. Однако Беатрис прекрасно отдавала себе отчет, что никогда не сможет соответствовать ему в его увлечениях, непринужденности, веселости, куртуазности, остроумии и красоте. Уильям был из тех людей, которые призваны украшать мир. Она с радостью принимала его таким, каков он есть, и надеялась, что никогда не предпримет ничего, чтобы потускнел его дух, вплоть до того времени, когда они оба будут готовы лечь в мрачный семейный склеп.
Тогда вся эта история с деньгами и с тем, что она наследница, ничего не будет стоить. И несмотря на несоответствие их разных натур, она сделает все, чтобы он полюбил ее…
Глава 3
Они успели на поезд, который шел до Дувра, откуда отправлялся пароход через пролив в Булонь, где они проведут ночь, а на следующий день поедут в Париж. Беатрис обожала Эйфелеву башню, Рю де Риволи. замечательные рестораны – умозрительно, конечно, ведь она никогда не выезжала из Англии.
Что касается Уильяма, ему нравилось рассматривать всех женщин, элегантных, изящных созданий, которые нуждались в покровительстве и защите, в изнеженности. Он привык к изящным женщинам в собственной семье. Беатрис не хотела подчеркивать, что у нее хорошее здоровье и что ее сильное тело не приспособлено к изяществу.
К тому же отсутствие изысканности не причина, чтобы не ехать за границу. Просто ее родители, как большинство людей, принадлежавших к их классу, с подозрением относились ко всему иностранному.
На каникулы в детстве ее отправляли в Борнмут поплескаться в холодном море или повеселить своих родителей, которые сидели в шезлонгах, – мама, закутанная в плед, а папа в плотном твидовом пальто, ворчащий, что лучше бы он вернулся в свою галантерейную лавку, чем тратить такие деньги, чтобы сидеть у моря и мерзнуть.
Беатрис помнила противный уродливый, в желтую и черную полоску, похожий на осу купальный костюм, который она надевала. Другие дети смеялись над ней, она чувствовала себя уязвимой и такой одинокой. Еще больше она была уязвлена тем, что обычно на каникулах мама не разрешала ей присоединиться к детям из высших классов, отчасти из-за ее характера, но скорее потому, что те дети были отгорожены непреодолимой преградой – нянями, гувернантками, мамами и тетками.
Когда Беатрис стала подростком, ее ежегодные каникулы обставлялись более грандиозно. Тогда они ехали в первом классе спального вагона в поезде, следовавшем в Скарборо, где, как решила мама, были более модные купания, а папа каждое утро, преодолевая песок, совершал прогулки и потом, после полудня, долго отдыхал на плетеном стуле в углу вестибюля гостиницы «Пол и Кот».
Они переодевались к обеду и претендовали на то, чтобы казаться важными людьми из Лондона. Папа выглядел солидно благодаря ухоженным усам, они блестели необычайно выразительно, и часам на золотой цепочке, которая висела на животе. Мама же никогда не отличалась изысканностью. А Беатрис была просто нескладной, неуклюжей и изнывала от скуки. Каникулы всегда были невыносимо скучны.
Никто не мог сравниться с Хокенс, когда она укладывала чемоданы. В последнюю минуту было решено, что Хокенс будет сопровождать их. Как могла Беатрис, которая очень заботилась о своих туалетах, тщательно продуманных ее мужем, обойтись без служанки? Кто же будет содержать их в порядке?
Уильям решил, что это блестящая идея, и только надеялся, что Хокенс хорошо перенесет поездку по морю. Сам он отлично переносил море и был уверен, что его жене тоже не грозит морская болезнь. Будет скверно, если служанка не вынесет качку.
Хокенс сказала, что она уверена, все будет хорошо, но что бы ни случилось, она не выпустит из поля зрения багаж.
Простодушной Беатрис показалось, что багажа слишком много для такой далекой поездки – три дорожных сундучка, три чемодана, две коробки для шляп, футляр для ее драгоценностей, дорожные пледы, зонты – ее и Уильяма, тяжелое на меховой подкладке пальто Уильяма (потому что пролив Ла Манш, как известно, холодный) и ее длинная мохеровая пелерина с таким же капюшоном. В ее дорожном сундучке, так заботливо упакованном Хокенс, лежали ночная рубашка ручной работы и сорочки, нижние юбки, пеньюары, туфли, домашние тапочки и халаты, на всякий случай коробочка со швейными принадлежностями, которые могли пригодиться, и маленькая домашняя аптечка со всем необходимым, книги (потому что она лелеяла надежду, что станет читать Уильяму вслух, пока он будет нежиться на солнце), принадлежности для эскизов, на случай если они почувствуют желание сделать наброски и попадут на итальянские озера, купальный костюм, если действительно будет хорошая погода, бинокль (может быть, они посетят оперу в Париже или Милане), корзина с фарфоровой крышкой, увенчанная эмблемой «Королевские Дерби», ножи и вилки с серебряными ручками и маленький серебряный стаканчик на глоток рома или бренди.
Действительно, подумала Беатрис, экстравагантные набеги мамы в любимый средним классом магазин богатых Скарборо, никак не могли сравниться с тем, что у нас в багаже. Мы так оснастились, что могли бы отсутствовать годы.
Папа кричал, изумленный разнообразием багажа:
– Может, они думают, что отправляются на дикий африканский континент, где нет никакой цивилизации?
Мама сказала отрывисто и подавленно, что их дочь должна поддерживать воззрения мистера Уильяма Овертона. Уильям же сказал только, что она взяла слишком много платьев. После этого он захотел отобрать из них кое-какие английских фасонов для поездки в Париж.
Мисс Овертон добавила тусклым голосом: – И духи, Уильям. Ей необходимо иметь духи. «Разве от меня плохо пахнет?» – пришла в ярость Беатрис. Она хотела нравиться беспечному Уильяму, но две мысли промелькнули в голове. Первая, что ему не по вкусу платья, которые она носит, а вторая, что ей предлагали истратить ее деньги на духи.
Перед ее замужеством проводились бесконечные откровенные обсуждения с адвокатом Овертонов, седым, обходительным, проницательным мужчиной, представляющим одну сторону, и адвокатом папы, менее лощеным, но очень умным, – представляющим другую сторону. Папа настаивал, чтобы его адвокат отвергал передачу какой-либо недвижимости на имя Уильяма. Магазин «Боннингтон» должен принадлежать исключительно Беатрис. Как она поступит с ним, когда он умрет, – это ее дело. Но это произойдет не скоро. Благодаря такой сделке Беатрис будет знать, как выглядело это унизительное замужество.
Однако Беатрис думала, как глуп и недальновиден ее папа. Почему она должна отделять свое имущество и упрямо твердить «на двадцать лет»? Она все же женщина и хочет быть любимой. Двадцать лет слишком большой срок, чтобы Уильям ждал, пока получит все, что она хотела ему дать. К тому же двадцать лет – предполагаемое время, оно может быть длиннее или короче. Конечно, в свои пятьдесят лет папа выглядит внешне здоровым и энергичным. Можно представить себе, что он благополучно доживет до восьмидесяти, или он думает, что, когда Уильяму будет пятьдесят, он все еще станет жить на папины щедроты? Без сомнения, более важно сделать все сейчас, чтобы ее муж был независим. Папе придется снять со своего счета в банке значительную сумму, чтобы содержать их.
– Он не должен чувствовать себя зависимым от меня, – настаивала Беатрис, – это будет столь же унизительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39