Он показал также на густой кустарник на той стороне, подходивший к самому мосту. Им нужно было попасть под мост. Они легли и поползли к ольховым зарослям. Быстрое течение заглушило шум их движения. Беглецы доползли до кустарника и пробрались сквозь него. Спускаясь под мост, они услыхали голоса немцев. Дойдя до воды, они не могли преодолеть искушения и, набрав полные пригоршни, напились. Потом почти спокойно и беззаботно, надеясь, что вода заглушит их шаги, пошли на тот берег.
Но вдруг замерли. Один из немцев крикнул своему напарнику, чтобы тот не шумел, потому что он что-то слышит. В следующее мгновение немцы склонились по обе стороны моста, освещая воду электрическими фонарями.
— Там, наверное, водяная крыса или рыба.
— Пойду все же взгляну!
— Бросай камни! В ту сторону! — чуть слышно прошептал Генек. — Два сейчас, через полминуты еще два.
— Что ты задумал?
— Слушайся, идиот!
Характер Мордерцы-командира проявился в полную силу. Януш нагнулся, поднял два камня и, размахнувшись, швырнул их.
— Там! — одновременно крикнули немцы. И почти мгновенно осветили место, куда упали камни.
— Это рыба! Видишь, крупная!
— Надо захватить в следующий раз удочки.
— Наверное, здоровая, ишь какой шум подняла! Небось весит не меньше, чем эти скелеты из лагеря.
Януш нагнулся, поднял еще два камня покрупнее и швырнул второй раз.
— Смотри! Вот это волны! Уж не карпы ли это?
Сумасшедший смех Мордерцы. Испуганный вопль. Два страшных удара. Тишина. Затем Генек позвал Януша.
— Я расправился с ними! Пошли! — сказал он.
Януш поднялся на мост. Генек очищал карманы немцев. Януш с отвращением посмотрел на раскроенные черепа и окровавленную лопату. Он на несколько километров отошел от лагеря смерти, и вот опять убийство. Он знал, что план, задуманный сообща, будет трудно выполнить.
Он столько видел смертей, что сейчас хотелось думать только о мире.
— Я почти надвое раскроил их вонючие головы, — отдышавшись, произнес Генек. — Слыхал, как они треснули? Вот это музыка! Стяни со шкопа одежду, а я возьму у этого. В этой форме будет безопасней.
— Я не надену их форму, — заупрямился Януш. — Эта форма принесла людям так много горя, что я на всю жизнь возненавидел бы себя, если бы надел ее даже для спасения своей жизни.
— Ладно! — согласился Генек. Видно, ему тоже не очень нравилась эта идея. Он положил револьвер в свой карман, второй отдал Янушу. Сунул под пиджак автомат и с сожалением посмотрел на винтовку второго немца.
— Придется выбросить, слишком велика.
Генек сломал о перила ложе винтовки и швырнул ее в реку.
— Помоги мне вышвырнуть эту дрянь!
Януш помог ему сбросить тела немцев в воду и вздрогнул, услыхав всплеск падающих тел.
— Пошли. Теперь у меня есть сигареты. Вот и стало на пару шкопов меньше. Если бы каждый поляк убил пару немцев, дела приняли бы совсем другой оборот.
Они шли по траве вдоль дороги, готовые в случае опасности в любую минуту броситься в кювет. Согласно схеме Стефана, им надо было свернуть влево, на проселочную дорогу, и, пройдя по ней метров сто, выйти на шоссе, около которого находился дом каменщика Франека.
До него осталось пройти еще километров семь.
В эту ночь обретенной свободы часы летели для них, как минуты, а минуты
— как секунды. Вскоре они подошли к проселочной дороге. Каждый километр пути прибавлял беглецам сил. Они увидели поблескивавший под луной асфальт, пересекли шоссе, подошли к дому и постучали в дверь, выходившую во двор, как велел Стефан. На стук вышел Франек, которого они еще не знали. Затем появились Стефан, Казимир и Тадеуш. Друзья обнимались и плакали, только теперь поверив в успех своего побега, в свою свободу. Им удалось уйти из Освенцима, минуя трубу крематория. Они позволили жене Франека утешать себя, а на Сабину смотрели, как на существо из другого мира.
Вдыхали аромат дома, аромат семьи и снова плакали, радуясь встрече, все еще не веря в свое счастье. Только глаза Генека оставались сухими, полными ненависти. Он мечтал о мести, остальные уже жаждали мира.
Вечером следующего дня Франек ворвался домой как буря.
— Немцы нашли тех дохлых шкопов, они в бешенстве и обыскивают все дома подряд.
— Мы должны бежать отсюда, — заторопился Януш. Мы не имеем права подвергать вас опасности.
— Все дороги отрезаны. Патрули прочесывают лес.
— У всех есть документы, кроме Тадеуша…
— Нет! Вы останетесь здесь. Они давно уже ищут Стефана. Если вас захватят в лесу, бумаги проверят тщательно… Идите в подвал. Я спрячу вас… — перебил его Франек.
В подвале было полно кормовой свеклы — ведь Франек был счастливым владельцем двух коров. Здесь же стояли пустые корзины.
Франек велел им присесть, надел на головы корзины и стал лихорадочно забрасывать свеклой. Дочь и жена помогали ему. Только они справились и не успели еще подняться по лестнице в дом, как послышались хорошо знакомые хриплые крики эсэсовцев и лай собак. Франек с женой в страхе переглянулись. Собаки были опаснее людей.
— Займись шитьем, — крикнул Франек дочери. — А ты к печке, готовь ужин,
— приказал ои жене. — Пусть все выглядит как обычно.
И когда заколотили прикладами, он спокойно пошел к двери.
— Открывай!
— Да! Да! — ответил он недовольно и не очень почтительно. — Смотрите не разбейте мне дверь…
Шкопам не по нутру пришелся тон хозяина, они еще сильней забарабанили в дверь и стали ругаться.
Франек открыл дверь и смело взглянул в перекошенные злобой, фанатичные физиономии нацистов. Их было пятеро. Немцы уже открыли рот, чтобы дать волю гневу, но Франек опередил их.
— Что вам надо? — спросил он грубо, останавливаясь в дверях.
Немцы, привыкшие к боязливой покорности, были удивлены, что их не боятся.
Офицер не отбросил Франека в сторону, как делал это обычно, и ответил:
— Из лагеря удрали два паршивых убийцы!
— И вы ищете их здесь? — возмутился Франек. Здесь нет убийц. Я друг немцев. С начала сорок первого года я добровольно работаю в лагере Освенцим.
И это соответствовало истине.
Франек не сказал только, что туда его направило командование сил Сопротивления. Он был одним из тех, кто снимал фильм в лагере и выносил из лагеря фотографии и документы.
— Наш долг, — начал офицер на полтона ниже.
Он сменил гнев на милость, увидев, как уверенно держится Франеж. Может, у этого вонючего поляка есть влиятельные друзья в CN?
— Я считаю неправильным, что вы стрижете своих друзей под одну гребенку с остальными, — сказал Франек недовольно. — Поляки и так косятся на нас за то, что мы вам симпатизируем, а тут еще вы врываетесь в дом как бешеные, — и он шагнул в сторону и освободил вход: — Ну так и выполняйте свой долг, черт вас подери!
Собаки остервенело рвались с поводков, скаля свои клыки. Каждая из них перегрызла горло не одному пленнику.
Франек вздрогнул, подумав об этом.
— Видишь, что с собаками, — сказал офицер подозрительно. — Ты грубоват, приятель. Собаки что-то учуяли…
— Я же сказал, что работаю в Освенциме, — ответил со злостью Франек. — Неужели непонятно, что я весь пропитался лагерной вонью. Поэтому они и лают. Эти стервы всегда лают! Я их знаю!
— Ну-ка, покажи документы, — сказал офицер не очень решительно.
Он посмотрел пропуск, который ему протянул франек. Офицеру доводилось слышать рассказы о поляках, которые служат в тайной полиции. Надо быть осторожней. За ошибку можно угодить в Россию, а там сейчас не очень сладко.
— Я должен выполнить свой долг. — Эта фраза звучала уже как извинение.
Франек угадывал мысли немца. Какое счастье, что он взял нужный тон! Если немцы ворвутся в дом с собаками, это может плохо кончиться и для тех, кто сидит под корзинами, и для него с семьей.
— Неужели все эти парни с собаками должны войти в дом? — грубо спросил он.
Офицер что-то сказал солдатам, вместе с ним в дом вошел только один. Офицер был вооружен только револьвером, а солдат в полной форме, с винтовкой с примкнутым штыком. Они прошли в столовую, не обратив внимания на женщин, занимавшихся своими делами. Осматривая дом, немцы заглядывали в шкафы и под кровати, затем забрались на чердак. Франек благодарил бога, что прошлой ночью успел закопать в саду арестантскую одежду беглецов. А Генек еще возражал.
Он хотел сохранить свой костюм на память и мечтал, одевшись в него, напасть вместе с партизанами на немцев. Но Франек не поддался уговорам.
— Вы не заглянули в подвал, — сказал он холодно, когда немцы вернулись в столовую. Он видел, что офицер посмотрел на дверь, ведущую в подвал, и надеялся, что немцы не пойдут туда, раз он сам подсказывает им.
— Да! Конечно! — ответил офицер, к большому огорчению Франека, у которого тошнота подступила к горлу, когда он увидел, что немцы спускаются вниз, и представил себе, как две пары пытливых глаз оглядывают большую кучу свеклы.
— Надо бы разворошить свеклу, — заметил офицер, Отличное укрытие.
Франек рассмеялся и страшно удивился тому, что все вышло естественно. Он подумал, что чувствуют сейчас товарищи, сидящие под свеклой.
— Если они забрались туда, то давно уже задохнулись, — безразличным тоном сказал он. А у самого сжалось сердце, когда он увидел, что солдат изо всех сил всадил штык в свеклу, но сумел пробить только одну и удивленно показал штык с насаженной свеклой офицеру.
— Не будь ослом! — рявкнул тот и пошел из подвала.
Франек с трудом подавил вздох облегчения.
— Хорошо! — сказал офицер уже в коридор; — Если услышишь об этих бандитах…
— Сюда они не придут. Этот дом известен среди поляков, как дом друзей немцев. Они, наверное, уже давно в лесу.
Франек проводил немцев. Увидев его, собаки опять стали яростно рваться с поводков.
— Надеюсь, что ваши не заявятся сюда еще раз, сказал Франек. — Вы знаете поляков. Они мне прохода не дадут за то, что мои собственные друзья так обращаются со мной…
— Нет, не придут! Мы работаем аккуратно и не настолько глупы, чтобы обыскивать один дом несколько раз. Ты, конечно, прав. Эти крысы забрались уже далеко в лес. Ты где работаешь в Освенциме?
— Побывал везде — помогал строить новый крематорий, был надсмотрщиком в команде, сносящей деревни, и в карьере.
— И слушаются вас эти мерзавцы?
— Если не слушаются, мы даем им в морду, — ответил Франек.
— Отлично, — остался доволен офицер. — Если бы все поляки были такими, как ты, можно было бы и не уничтожать их.
Щелкнув каблуками, он распрощался с Франеком.
Франек проводил их взглядом, выругался с облегчением, запер дверь и спустился вместе с женой и дочерью в подвал.
Они разбросали свеклу. Показались потные, красные лица друзей.
Стефан и Сабина, взявшись за руки, смотрели друг на друга.
— Я так испугалась за тебя, — нарушила она тишину.
Франек кашлянул, молодые люди разошлись в разные стороны. Пожатие рук было единственным проявлением любви, которое они могли себе позволить.
— Вы слышали, что говорил шкоп? — спросил Франек.
— У меня сердце так билось в груди, что я боялся, как бы не запрыгала свекла, — засмеялся Януш.
— Я держал револьвер наготове, — сурово промолвил Генек, — больше живым они меня не возьмут.
— Мы больше не можем злоупотреблять вашим гостеприимством, — сказал Януш. — Если бы они нашли нас, то вам тоже плохо пришлось бы.
— Сейчас более безопасного места вам не найти, возразил Франек. — Шкопы сюда уже не придут. Вы пробудете здесь по крайней мере недели две, пока все стихнет, к тому времени у вас отрастут волосы. Я нашел фотографа, он сделает карточку Тадеушу. Надо и ему сделать документ…
— Если бы вас здесь не было, я бы сдался, — сказал Тадеуш. — Мой побег — проявление трусости!
Он смотрел на Стефана и Сабину и страдал от тоски по Ядвиге.
— Мне кажется, что я бросил ее на произвол судьбы.
— Да замолчи ты, — оборвал его Генек.
— Давайте поедим. Я умираю от голода. Пропали все запасы Франека с черного рынка, если мы пробудем здесь две недели.
Через три недели они простились с Франеком и его женой как с родителями, а со Стефаном и Сабиной — как с братом и сестрой.
Они направились в Катовице, считая, что в большом городе безопасней. Оттуда каждый пойдет своим путем. Живя у Франека, Януш сделал несколько фальшивых документов.
Ужасы Освенцима и Бжезинки остались позади.
Сабина и Стефан, держась за руки, смотрели вслед уходившим друзьям. Когда они скрылись из виду, Стефан многозначительно сжал руку Сабины. Теперь настал и его час.
Глава 2. СВОБОДА СТЕФАНА ЯВОРСКОГО
Прекрасная летняя ночь полна призрачных обещаний. Стефан шел по лесу к своему бывшему дому. Лунный свет играл в густых ветвях елей и ласкал их влажные стволы. Все дышало покоем. Покой царил и в душе Стефана, несмотря на то, что ему предстояло совершить. Он не спешил и наслаждался запахом смолы и хвои.
В нем не было злобы. Им двигали не злоба и не жажда мести, а непреодолимое желание доказать, что он внутренне переродился. Своим поступком он засвидетельствует, что окончательно избавился от ярма тупого самоуничижения и позорной трусости.
По пустынным улицам спящей деревни Стефан подошел к своему дому. Он долго смотрел на темные окна, но не почувствовал никакого волнения. Спокойно скользил его взгляд по такому знакомому, но уже ставшему чужим дому. Он вошел через калитку в сад, многозначительно улыбнулся при виде «фольксвагена». Сколько времени прошло с тех пор, когда он, словно вор, крался в свой собственный дом? Тогда он был жалким, трусливым, ничтожным Стефаном, который, как побитая собака, уступил свою постель жирному шкопу для грязных забав со своей красавицей женой. Теперь сюда пришел новый Стефан. Атмосфера этого дома была ему совершенно чужой. Его домом стала теперь ферма Франека, с привычными коровами, с простой крестьянской пищей, которую готовила жена Франека. Там была чистая Сабина с погрубевшими от работы и все же мягкими руками, с невинным блеском многообещающих глаз, с нетронутой свежестью зовущего рта. Нет, сейчас нельзя думать о Сабине! Она здесь ни при чем. Предстоящее дело касается его одного. Если бы не было Сабины, он все равно осуществил бы свой давний замысел!
Стефан поднимался по лестнице. Скрипнули четвертая, а затем и одиннадцатая ступеньки. Его шаги были слышны в темноте. Но он и не собирался красться как вор. Пусть просыпаются те двое, наверху, пусть немец хватается за револьвер! Его уже ничто не остановит. Внутренняя сила придала Стефану и физические силы. Он был уверен, что револьвер не поможет Брамбергу, который должен умереть сегодня от его руки.
Он постоял немного на площадке — не из-за нервозности, не из-за напряжения или колебания. Прислушиваясь к спокойному биению своего сердца, он хотел еще раз обдумать то, что собрался сделать. Он был уверен, что поступает хорошо.
Стефан открыл дверь и зажег свет. Его взгляд упал на женское белье, лежавшее на стуле, и эсэсовскую форму, валявшуюся на полу, а также на револьвер, висевший на ремне. Но он не взял оружие немца, а посмотрел на свои руки и улыбнулся. Он расправится с. ними голыми руками. Прислонившись к двери, он спокойно ждал, когда яркий свет разбудит спящих.
Первой проснулась Ванда. Она молча уставилась на него, натягивая одеяло, и без того закрывавшее ее по самое горло. Казалось, она лишилась дара речи и со злобой толкала под одеялом немца в бок.
— Доброй ночи, Ванда, — медленно произнес Стефан, улыбаясь ей почти дружелюбно.
Ванда дрожала как в ознобе. Проснулся Брамберг. Он моргал от яркого света и ругался, что его так не вовремя разбудили. Вдруг он увидел приземистую решительную фигуру Стефана в дверях, и проклятия застыли у него на губах. Пустой взгляд был направлен туда, куда смотрела и Ванда.
— Здорово, Брамберг! — поприветствовал Стефан.
— Наконец-то ты мне попался, идиот! — заорал пришедший в себя Брамберг.
Он не мог простить себе, что растерялся перед этим чучелом гороховым. Резким движением он сбросил одеяло, бессовестно обнажив перед Стефаном свои безобразные жирные телеса. Ванда поспешно натянула одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.
Брамберг шарил глазами по полу, ища револьвер.
— Вперед, Брамберг! — подзадоривал его Стефан. Хватай скорее револьвер, детка!
Что-то в голосе Стефана заставило немца заколебаться.
— Я пришел убить тебя, Брамберг, — говорил Стефан с издевкой. — Я мог прикончить тебя твоим же револьвером, но предпочитаю убивать паразитов голыми руками. Они у меня чешутся от нетерпения раздавить тебя, Брамберг.
— Да тебе и мухи не убить, дрянь паршивая! — орал Брамберг в бешенстве.
— Я прихвачу тебя в Освенцим и покажу, как расправляются там с вонючими поляками. Я проучу тебя, дерьмо!
— Ты так думаешь? — с насмешкой спросил Стефан и пошел к кровати. Ванда не отрывала от него взгляда. Ее волнистые, черные, как у цыганки, волосы рассыпались по подушке. Глаза расширились от страха. Она лихорадочно дышала, вцепившись в одеяло так, что на пальцах побелели ногти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Но вдруг замерли. Один из немцев крикнул своему напарнику, чтобы тот не шумел, потому что он что-то слышит. В следующее мгновение немцы склонились по обе стороны моста, освещая воду электрическими фонарями.
— Там, наверное, водяная крыса или рыба.
— Пойду все же взгляну!
— Бросай камни! В ту сторону! — чуть слышно прошептал Генек. — Два сейчас, через полминуты еще два.
— Что ты задумал?
— Слушайся, идиот!
Характер Мордерцы-командира проявился в полную силу. Януш нагнулся, поднял два камня и, размахнувшись, швырнул их.
— Там! — одновременно крикнули немцы. И почти мгновенно осветили место, куда упали камни.
— Это рыба! Видишь, крупная!
— Надо захватить в следующий раз удочки.
— Наверное, здоровая, ишь какой шум подняла! Небось весит не меньше, чем эти скелеты из лагеря.
Януш нагнулся, поднял еще два камня покрупнее и швырнул второй раз.
— Смотри! Вот это волны! Уж не карпы ли это?
Сумасшедший смех Мордерцы. Испуганный вопль. Два страшных удара. Тишина. Затем Генек позвал Януша.
— Я расправился с ними! Пошли! — сказал он.
Януш поднялся на мост. Генек очищал карманы немцев. Януш с отвращением посмотрел на раскроенные черепа и окровавленную лопату. Он на несколько километров отошел от лагеря смерти, и вот опять убийство. Он знал, что план, задуманный сообща, будет трудно выполнить.
Он столько видел смертей, что сейчас хотелось думать только о мире.
— Я почти надвое раскроил их вонючие головы, — отдышавшись, произнес Генек. — Слыхал, как они треснули? Вот это музыка! Стяни со шкопа одежду, а я возьму у этого. В этой форме будет безопасней.
— Я не надену их форму, — заупрямился Януш. — Эта форма принесла людям так много горя, что я на всю жизнь возненавидел бы себя, если бы надел ее даже для спасения своей жизни.
— Ладно! — согласился Генек. Видно, ему тоже не очень нравилась эта идея. Он положил револьвер в свой карман, второй отдал Янушу. Сунул под пиджак автомат и с сожалением посмотрел на винтовку второго немца.
— Придется выбросить, слишком велика.
Генек сломал о перила ложе винтовки и швырнул ее в реку.
— Помоги мне вышвырнуть эту дрянь!
Януш помог ему сбросить тела немцев в воду и вздрогнул, услыхав всплеск падающих тел.
— Пошли. Теперь у меня есть сигареты. Вот и стало на пару шкопов меньше. Если бы каждый поляк убил пару немцев, дела приняли бы совсем другой оборот.
Они шли по траве вдоль дороги, готовые в случае опасности в любую минуту броситься в кювет. Согласно схеме Стефана, им надо было свернуть влево, на проселочную дорогу, и, пройдя по ней метров сто, выйти на шоссе, около которого находился дом каменщика Франека.
До него осталось пройти еще километров семь.
В эту ночь обретенной свободы часы летели для них, как минуты, а минуты
— как секунды. Вскоре они подошли к проселочной дороге. Каждый километр пути прибавлял беглецам сил. Они увидели поблескивавший под луной асфальт, пересекли шоссе, подошли к дому и постучали в дверь, выходившую во двор, как велел Стефан. На стук вышел Франек, которого они еще не знали. Затем появились Стефан, Казимир и Тадеуш. Друзья обнимались и плакали, только теперь поверив в успех своего побега, в свою свободу. Им удалось уйти из Освенцима, минуя трубу крематория. Они позволили жене Франека утешать себя, а на Сабину смотрели, как на существо из другого мира.
Вдыхали аромат дома, аромат семьи и снова плакали, радуясь встрече, все еще не веря в свое счастье. Только глаза Генека оставались сухими, полными ненависти. Он мечтал о мести, остальные уже жаждали мира.
Вечером следующего дня Франек ворвался домой как буря.
— Немцы нашли тех дохлых шкопов, они в бешенстве и обыскивают все дома подряд.
— Мы должны бежать отсюда, — заторопился Януш. Мы не имеем права подвергать вас опасности.
— Все дороги отрезаны. Патрули прочесывают лес.
— У всех есть документы, кроме Тадеуша…
— Нет! Вы останетесь здесь. Они давно уже ищут Стефана. Если вас захватят в лесу, бумаги проверят тщательно… Идите в подвал. Я спрячу вас… — перебил его Франек.
В подвале было полно кормовой свеклы — ведь Франек был счастливым владельцем двух коров. Здесь же стояли пустые корзины.
Франек велел им присесть, надел на головы корзины и стал лихорадочно забрасывать свеклой. Дочь и жена помогали ему. Только они справились и не успели еще подняться по лестнице в дом, как послышались хорошо знакомые хриплые крики эсэсовцев и лай собак. Франек с женой в страхе переглянулись. Собаки были опаснее людей.
— Займись шитьем, — крикнул Франек дочери. — А ты к печке, готовь ужин,
— приказал ои жене. — Пусть все выглядит как обычно.
И когда заколотили прикладами, он спокойно пошел к двери.
— Открывай!
— Да! Да! — ответил он недовольно и не очень почтительно. — Смотрите не разбейте мне дверь…
Шкопам не по нутру пришелся тон хозяина, они еще сильней забарабанили в дверь и стали ругаться.
Франек открыл дверь и смело взглянул в перекошенные злобой, фанатичные физиономии нацистов. Их было пятеро. Немцы уже открыли рот, чтобы дать волю гневу, но Франек опередил их.
— Что вам надо? — спросил он грубо, останавливаясь в дверях.
Немцы, привыкшие к боязливой покорности, были удивлены, что их не боятся.
Офицер не отбросил Франека в сторону, как делал это обычно, и ответил:
— Из лагеря удрали два паршивых убийцы!
— И вы ищете их здесь? — возмутился Франек. Здесь нет убийц. Я друг немцев. С начала сорок первого года я добровольно работаю в лагере Освенцим.
И это соответствовало истине.
Франек не сказал только, что туда его направило командование сил Сопротивления. Он был одним из тех, кто снимал фильм в лагере и выносил из лагеря фотографии и документы.
— Наш долг, — начал офицер на полтона ниже.
Он сменил гнев на милость, увидев, как уверенно держится Франеж. Может, у этого вонючего поляка есть влиятельные друзья в CN?
— Я считаю неправильным, что вы стрижете своих друзей под одну гребенку с остальными, — сказал Франек недовольно. — Поляки и так косятся на нас за то, что мы вам симпатизируем, а тут еще вы врываетесь в дом как бешеные, — и он шагнул в сторону и освободил вход: — Ну так и выполняйте свой долг, черт вас подери!
Собаки остервенело рвались с поводков, скаля свои клыки. Каждая из них перегрызла горло не одному пленнику.
Франек вздрогнул, подумав об этом.
— Видишь, что с собаками, — сказал офицер подозрительно. — Ты грубоват, приятель. Собаки что-то учуяли…
— Я же сказал, что работаю в Освенциме, — ответил со злостью Франек. — Неужели непонятно, что я весь пропитался лагерной вонью. Поэтому они и лают. Эти стервы всегда лают! Я их знаю!
— Ну-ка, покажи документы, — сказал офицер не очень решительно.
Он посмотрел пропуск, который ему протянул франек. Офицеру доводилось слышать рассказы о поляках, которые служат в тайной полиции. Надо быть осторожней. За ошибку можно угодить в Россию, а там сейчас не очень сладко.
— Я должен выполнить свой долг. — Эта фраза звучала уже как извинение.
Франек угадывал мысли немца. Какое счастье, что он взял нужный тон! Если немцы ворвутся в дом с собаками, это может плохо кончиться и для тех, кто сидит под корзинами, и для него с семьей.
— Неужели все эти парни с собаками должны войти в дом? — грубо спросил он.
Офицер что-то сказал солдатам, вместе с ним в дом вошел только один. Офицер был вооружен только револьвером, а солдат в полной форме, с винтовкой с примкнутым штыком. Они прошли в столовую, не обратив внимания на женщин, занимавшихся своими делами. Осматривая дом, немцы заглядывали в шкафы и под кровати, затем забрались на чердак. Франек благодарил бога, что прошлой ночью успел закопать в саду арестантскую одежду беглецов. А Генек еще возражал.
Он хотел сохранить свой костюм на память и мечтал, одевшись в него, напасть вместе с партизанами на немцев. Но Франек не поддался уговорам.
— Вы не заглянули в подвал, — сказал он холодно, когда немцы вернулись в столовую. Он видел, что офицер посмотрел на дверь, ведущую в подвал, и надеялся, что немцы не пойдут туда, раз он сам подсказывает им.
— Да! Конечно! — ответил офицер, к большому огорчению Франека, у которого тошнота подступила к горлу, когда он увидел, что немцы спускаются вниз, и представил себе, как две пары пытливых глаз оглядывают большую кучу свеклы.
— Надо бы разворошить свеклу, — заметил офицер, Отличное укрытие.
Франек рассмеялся и страшно удивился тому, что все вышло естественно. Он подумал, что чувствуют сейчас товарищи, сидящие под свеклой.
— Если они забрались туда, то давно уже задохнулись, — безразличным тоном сказал он. А у самого сжалось сердце, когда он увидел, что солдат изо всех сил всадил штык в свеклу, но сумел пробить только одну и удивленно показал штык с насаженной свеклой офицеру.
— Не будь ослом! — рявкнул тот и пошел из подвала.
Франек с трудом подавил вздох облегчения.
— Хорошо! — сказал офицер уже в коридор; — Если услышишь об этих бандитах…
— Сюда они не придут. Этот дом известен среди поляков, как дом друзей немцев. Они, наверное, уже давно в лесу.
Франек проводил немцев. Увидев его, собаки опять стали яростно рваться с поводков.
— Надеюсь, что ваши не заявятся сюда еще раз, сказал Франек. — Вы знаете поляков. Они мне прохода не дадут за то, что мои собственные друзья так обращаются со мной…
— Нет, не придут! Мы работаем аккуратно и не настолько глупы, чтобы обыскивать один дом несколько раз. Ты, конечно, прав. Эти крысы забрались уже далеко в лес. Ты где работаешь в Освенциме?
— Побывал везде — помогал строить новый крематорий, был надсмотрщиком в команде, сносящей деревни, и в карьере.
— И слушаются вас эти мерзавцы?
— Если не слушаются, мы даем им в морду, — ответил Франек.
— Отлично, — остался доволен офицер. — Если бы все поляки были такими, как ты, можно было бы и не уничтожать их.
Щелкнув каблуками, он распрощался с Франеком.
Франек проводил их взглядом, выругался с облегчением, запер дверь и спустился вместе с женой и дочерью в подвал.
Они разбросали свеклу. Показались потные, красные лица друзей.
Стефан и Сабина, взявшись за руки, смотрели друг на друга.
— Я так испугалась за тебя, — нарушила она тишину.
Франек кашлянул, молодые люди разошлись в разные стороны. Пожатие рук было единственным проявлением любви, которое они могли себе позволить.
— Вы слышали, что говорил шкоп? — спросил Франек.
— У меня сердце так билось в груди, что я боялся, как бы не запрыгала свекла, — засмеялся Януш.
— Я держал револьвер наготове, — сурово промолвил Генек, — больше живым они меня не возьмут.
— Мы больше не можем злоупотреблять вашим гостеприимством, — сказал Януш. — Если бы они нашли нас, то вам тоже плохо пришлось бы.
— Сейчас более безопасного места вам не найти, возразил Франек. — Шкопы сюда уже не придут. Вы пробудете здесь по крайней мере недели две, пока все стихнет, к тому времени у вас отрастут волосы. Я нашел фотографа, он сделает карточку Тадеушу. Надо и ему сделать документ…
— Если бы вас здесь не было, я бы сдался, — сказал Тадеуш. — Мой побег — проявление трусости!
Он смотрел на Стефана и Сабину и страдал от тоски по Ядвиге.
— Мне кажется, что я бросил ее на произвол судьбы.
— Да замолчи ты, — оборвал его Генек.
— Давайте поедим. Я умираю от голода. Пропали все запасы Франека с черного рынка, если мы пробудем здесь две недели.
Через три недели они простились с Франеком и его женой как с родителями, а со Стефаном и Сабиной — как с братом и сестрой.
Они направились в Катовице, считая, что в большом городе безопасней. Оттуда каждый пойдет своим путем. Живя у Франека, Януш сделал несколько фальшивых документов.
Ужасы Освенцима и Бжезинки остались позади.
Сабина и Стефан, держась за руки, смотрели вслед уходившим друзьям. Когда они скрылись из виду, Стефан многозначительно сжал руку Сабины. Теперь настал и его час.
Глава 2. СВОБОДА СТЕФАНА ЯВОРСКОГО
Прекрасная летняя ночь полна призрачных обещаний. Стефан шел по лесу к своему бывшему дому. Лунный свет играл в густых ветвях елей и ласкал их влажные стволы. Все дышало покоем. Покой царил и в душе Стефана, несмотря на то, что ему предстояло совершить. Он не спешил и наслаждался запахом смолы и хвои.
В нем не было злобы. Им двигали не злоба и не жажда мести, а непреодолимое желание доказать, что он внутренне переродился. Своим поступком он засвидетельствует, что окончательно избавился от ярма тупого самоуничижения и позорной трусости.
По пустынным улицам спящей деревни Стефан подошел к своему дому. Он долго смотрел на темные окна, но не почувствовал никакого волнения. Спокойно скользил его взгляд по такому знакомому, но уже ставшему чужим дому. Он вошел через калитку в сад, многозначительно улыбнулся при виде «фольксвагена». Сколько времени прошло с тех пор, когда он, словно вор, крался в свой собственный дом? Тогда он был жалким, трусливым, ничтожным Стефаном, который, как побитая собака, уступил свою постель жирному шкопу для грязных забав со своей красавицей женой. Теперь сюда пришел новый Стефан. Атмосфера этого дома была ему совершенно чужой. Его домом стала теперь ферма Франека, с привычными коровами, с простой крестьянской пищей, которую готовила жена Франека. Там была чистая Сабина с погрубевшими от работы и все же мягкими руками, с невинным блеском многообещающих глаз, с нетронутой свежестью зовущего рта. Нет, сейчас нельзя думать о Сабине! Она здесь ни при чем. Предстоящее дело касается его одного. Если бы не было Сабины, он все равно осуществил бы свой давний замысел!
Стефан поднимался по лестнице. Скрипнули четвертая, а затем и одиннадцатая ступеньки. Его шаги были слышны в темноте. Но он и не собирался красться как вор. Пусть просыпаются те двое, наверху, пусть немец хватается за револьвер! Его уже ничто не остановит. Внутренняя сила придала Стефану и физические силы. Он был уверен, что револьвер не поможет Брамбергу, который должен умереть сегодня от его руки.
Он постоял немного на площадке — не из-за нервозности, не из-за напряжения или колебания. Прислушиваясь к спокойному биению своего сердца, он хотел еще раз обдумать то, что собрался сделать. Он был уверен, что поступает хорошо.
Стефан открыл дверь и зажег свет. Его взгляд упал на женское белье, лежавшее на стуле, и эсэсовскую форму, валявшуюся на полу, а также на револьвер, висевший на ремне. Но он не взял оружие немца, а посмотрел на свои руки и улыбнулся. Он расправится с. ними голыми руками. Прислонившись к двери, он спокойно ждал, когда яркий свет разбудит спящих.
Первой проснулась Ванда. Она молча уставилась на него, натягивая одеяло, и без того закрывавшее ее по самое горло. Казалось, она лишилась дара речи и со злобой толкала под одеялом немца в бок.
— Доброй ночи, Ванда, — медленно произнес Стефан, улыбаясь ей почти дружелюбно.
Ванда дрожала как в ознобе. Проснулся Брамберг. Он моргал от яркого света и ругался, что его так не вовремя разбудили. Вдруг он увидел приземистую решительную фигуру Стефана в дверях, и проклятия застыли у него на губах. Пустой взгляд был направлен туда, куда смотрела и Ванда.
— Здорово, Брамберг! — поприветствовал Стефан.
— Наконец-то ты мне попался, идиот! — заорал пришедший в себя Брамберг.
Он не мог простить себе, что растерялся перед этим чучелом гороховым. Резким движением он сбросил одеяло, бессовестно обнажив перед Стефаном свои безобразные жирные телеса. Ванда поспешно натянула одеяло, чтобы прикрыть свою наготу.
Брамберг шарил глазами по полу, ища револьвер.
— Вперед, Брамберг! — подзадоривал его Стефан. Хватай скорее револьвер, детка!
Что-то в голосе Стефана заставило немца заколебаться.
— Я пришел убить тебя, Брамберг, — говорил Стефан с издевкой. — Я мог прикончить тебя твоим же револьвером, но предпочитаю убивать паразитов голыми руками. Они у меня чешутся от нетерпения раздавить тебя, Брамберг.
— Да тебе и мухи не убить, дрянь паршивая! — орал Брамберг в бешенстве.
— Я прихвачу тебя в Освенцим и покажу, как расправляются там с вонючими поляками. Я проучу тебя, дерьмо!
— Ты так думаешь? — с насмешкой спросил Стефан и пошел к кровати. Ванда не отрывала от него взгляда. Ее волнистые, черные, как у цыганки, волосы рассыпались по подушке. Глаза расширились от страха. Она лихорадочно дышала, вцепившись в одеяло так, что на пальцах побелели ногти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28