— Скажите ему, что мы уйдем в лес, к партизанам. Казимир найдет. Он хорошо знает лес. Я предупрежу партизан, и его встретят. Скажите ему, что я люблю и жду его.
Они вернулись в большую комнату. Больная горячо молилась. Ксендз сидел у ее кровати.
— Господи, прости мне грехи мои! И прокляни меня, господи, если я буду ненавидеть людей, — услыхал Стефан и, пораженный, посмотрел на ксендза.
Тот улыбнулся.
— Это моя профессия, — шепнул он. — Ты готов?
— Да.
— Тогда пошли. Переночуешь у меня. .
— Может, он переночует здесь? — вмешалась Анна. — Я лягу с мамой.
— Нет! Сюда я пришел со служкой, со служкой и вернусь, — сказал ксендз.
— Крепись, Анна, на днях зайду к твоей матушке еще раз.
— Скажите ему, что я думаю о нем постоянно, скажите, что я буду считать дни… Скажите…
— Прости мне грехи мои, господи, — молилась больная. — Пусть я буду гореть в вечном огне, если позволю ненависти овладеть моим сердцем.
Собака не тявкнула, когда двое мужчин в белых рясах прошли мимо. Может быть, и она чувствовала, что они принесли в этот печальный дом надежду.
Глава 7. ШТРАФНИКИ
Генеку Гжесло пришлось познакомиться с одиннадцатым блоком, одиночным бункером и штрафной командой. Всего лишь раз не справился он со своим горячим характером и ударил немца. Только чудо спасло его от расправы на месте. Это случилось в карьере. В тот день Генек работал без друзей. Тадеуш и Казимир были направлены в другую команду. Иначе они удержали бы его от опрометчивого поступка.
Скучающий капо решил поразвлечься. Его выбор пал на самого слабого заключенного. Генек обратил внимание на беднягу, когда тот, наверное, уже в десятый раз тащил наверх мешок, наполненный камнями. Человек карабкался по крутому склону, падал под тяжестью ноши, вставал и снова падал. Каждый шаг стоил ему колоссального напряжения. А наверху поджидал капо. Он брал у пленника мешок и спокойно вытряхивал его содержимое в карьер. Камни с шумом катились вниз, а заключенный угасшим взором следил за их падением.
— Ах ты вонючая тварь, ты что натворил?! — гримасничая завопил капо. — Ты вытряхнул мешок. Смотри, в нем ничего не осталось! — И швырнул мешок в лицо бедняге. — Пулей вниз и немедленно тащи полный мешок!
Несчастный напрасно с немой мольбой смотрел на своего мучителя. На жирной тупой физиономии не было сострадания. Измученный человек, не проронив ни звука, поплелся вниз.
— Бегом, чертова дохлятина!
Тяжелый, как молот, кулак обрушился на голову беззащитной жертвы. Пленник пошатнулся, споткнулся о край насыпи и присел, чтобы не слететь кувырком вниз. Так, на корточках, он и съехал на дно карьера, затем встал и начал наполнять камнями мешок.
— Шнель, мерзавец!
Генек наблюдал за этой сценой, задыхаясь от ярости, крепко сжав зубы. Он видел, с какой тоской скелетоподобный человек посмотрел на крутой склон, видел, как, собрав последние силы, вскинул мешок на спину и медленно побрел вверх.
Деревянные башмаки скользили по щебню. Он щел согнувшись, то и дело опираясь о землю руками. Падал, пошатываясь вставал, снова падал.
А капо метался как одержимый. Он ждал свою жертву, вытянув руки, выхватил мешок и… сцена повторилась.
— О, тупоголовый осел! Ты опять за свое? Посмотри, мешок снова пустой! Марш бегом вниз, тащи новый!
А внизу, прямо напротив капо, стоял Генек. Стоял и смотрел. Казалось, происходящее его совсем не трогало.
Друзья приучили себя не проявлять своих чувств. Они могли не дрогнув смотреть, как убивают заключенных или ведут на виселицу очередную жертву. Вся жизнь их была подчинена подготовке к побегу. Подобные картины заставляли их энергично готовиться. Вмешиваться они не имели права даже тогда, когда видели, как расправляются с самыми слабыми и беззащитными. Вмешательство было бы равносильно самоубийству.
Но на этот раз Генек не смог сдержаться: в голове ни одной мысли. Он просто стоял и ждал, когда бедняга спустился вниз. Генек молча взял у него из рук мешок и стал наполнять камнями.
— Эй! Ты там! Проклятая христианская собака! Тебе чего надо?
— Я помогаю своему товарищу. Он устал, поэтому роняет мешок, а я сильней его.
С наполненным до краев мешком Генек пошел наверх. В лагере он очень похудел, но был еще довольно сильным. Рослая фигура выглядела внушительно, а рассерженное лицо вызывающе. Он шел широко расставляя ноги, стараясь не упасть. Генек не хотел, чтобы этот бандит наверху видел его упавшим. Он перешагнул через край карьера и, тяжело дыша, остановился перед капо, возвышаясь на целую голову.
— Я не так беспомощен, как мой друг, у меня мешок не перевернется.
Качнув плечом, он сбросил свою ношу как раз туда, куда хотел, — на ноги капо.
Заорав как резаный, капо размахнулся кулаком, но ударить не успел. Генек перехватил его руку и, вложив в удар всю свою ненависть, стукнул капо кулаком под ложечку. Все замерли. Корчась от боли, капо свалился, а Генек стоял, с ненавистью глядя на него, еле сдерживаясь, чтобы не растоптать эту гадину ногами.
— Пристрелите его! Пристрелите эту свинью! — визжал капо.
На счастье Генека в карьере дежурил лейтенант CN Клейн. Невзрачный, маленький человечек, прозванный Карликом.
Как все низкорослые люди, он пытался казаться крепким и сильным. В последнюю минуту Генек вспомнил об этой слабости Карлика. Он вспомнил, что Клейн очень гордится, если ему удастся одним ударом сбить заключенного с ног. Он даже иногда оставлял в живых свидетелей своей силы. План родился мгновенно. И Генек решил попытать счастья.
Карлик уже торопился на выручку капо. Маленький человечек едва доходил Генеку до груди, очки придавали ему какой-то будничный, невоенный вид.
Клейн еще не выбрал, что пустить в ход — кулак или револьвер. И Генек воспользовался этим. Будто в страхе, он закрыл лицо руками. Это движение заставило Карлика остановить свой выбор на кулаке.
Слабый удар по виску не убил бы и мухи, но Генек как мешок свалился на землю, а Карлик, забыв о револьвере, с недоумением уставился на свой кулак.
К этому времени капо уже пришел в себя, подскочил к Генеку и замахнулся булыжником.
— Стой! — крикнул Карлик. — Видел, как я свалил его одним ударом? Черт подери, ведь и стукнул-то тихонько. Встать, мерзавец! — приказал он Генеку.
Тот, как бы плохо соображая от боли, потряс головой и с трудом поднялся.
— Что, не нравится? Хороши кулаки у эсэсовцев? — И ударил Генека вторично. Генек снова упал.
Капо тупо уставился на булыжник, который все еще держал в руке.
— Дайте я его…
— Заткнись! — рявкнул Карлик. — Сам знаю, что с ним сделать! Он отправится на три дня в бункер. А ты лучше смотри за работой. Видишь, эта шваль бездельничает. Ни один не работает.
— Они, наверное, пить хотят, — оправдывался капо. — Что пасти раззявили? Пить хотите?
Они все действительно хотели пить. Наверху стояла бочка с водой, но только для капо. Пленным пить не разрешали. Нелегко было беднягам работать под палящими тучами солнца, но они молчали. Никто не верил в милосердие капо. Однако пленник, которого защитил Генек, поддался на провокацию.
— — Я хочу пить, господин капо, — прошептал он.
— Иди сюда, вонючая собака, лакай.
Генек все еще лежал на земле. Карлик взглянул на капо в ожидании развлечения, его глаза за стеклами очков поблескивали от удовольствия.
Капо схватил живой скелет за шиворот и поволок к бочке. Он окунул голову пленника в воду и держал ее там.
— Пей! Пей! Все до дна пей! — кричал он.
Генек с удивлением заметил, что Клейн хихикает.
«Об этом следует рассказать Ханнелоре, — думал Клейн, имея в виду хорошенькую медсестру. — Надо рассказать, что он топит заключенных в бочке».
Клейн сиял, наблюдая, как умирал несчастный.
— Лакай! — исступленно вопил капо.
Пленник дернулся и обмяк. Капо отшвырнул от себя утопленника с выпученными глазами на страшном лице и, подобострастно улыбаясь, попросил:
— Дайте, я и этого напою!
Но Клейну жалко было расставаться со своей «игрушкой».
— Угости немножко. Пусть попьет водички из этой бочки. Она придется по вкусу этой скотине.
— Я не хочу пить, — в ужасе произнес Генек.
Но капо уже нес полный котелок мутной, грязной воды, в которой только что утопили человека, товарища! Генек содрогнулся.
— Пей! — приказал Клейн грозно.
Генек стал пить, сгорая от стыда, с трудом сдерживаясь, чтобы его не вырвало. Он выпил все до капли. Клейн остался доволен.
— Пошли, — весело сказал он, — прогуляешься к карцеру, там тебе понравится.
Генек немного замешкался. Карлик толкнул его в спину.
Они прошли мимо Стефана, который стоял оцепенев, без кровинки в лице и, волнуясь за Генека, наблюдал за всем происходившим.
— Мужайся, друг! — шепнул он Генеку.
— Ты, морда, куда суешься? — заорал Клейн, семенивший на коротких ножках рядом с Генеком.
Через каждые сто метров пути он заскакивал вперед и, размахнувшись, бил Генека. Ведь надо всем показать, какой он сильный. Генек послушно падал. «Три дня карцера — не сладко, — Думал он, — но выдержать можно». Он выдержит и выйдет оттуда невредимым. Его силы утроились от этой страшной воды. Вместе с нею он выпил новую порцию ненависти, а ненависть увеличивает силы.
Януш давно пытается узнать подробности об одиннадцатом блоке. Когда Генек выйдет оттуда, у Януша будет точная информация из первоисточника.
Карлик с конвоируемым вошел в лагерь. Он останавливался около каждого эсэсовца и рассказывал о своем триумфе.
— Напал на капо. Очень сильный парень, а я стукнул его разочек в висок, и он свалился, как спелая груша. Ну, как тебе нравится мой кулак, скотина?обращался он к Генеку и демонстрировал свой удар. Генек падал. Эсэсовцы смеялись.
— О! Клейн, ты можешь стать боксером! Куда ты его тащишь?
— В одиннадцатый блок. Три ночи карцера и три дня работы со штрафниками. Я хочу сдать его сам.
— Мы только что оттуда. Там сейчас русские пленные. Покажи этому типу. Взглянуть стоит.
— Шнель, болван! — заторопился Карлик.
Еще издали услышал Генек крики, несшиеся из одиннадцатого блока. В дверях их никто не встретил. Клейн втолкнул его в коридор, а затем через боковую дверь ввел в просторное помещение.
Что там творилось! Эсэсовцы и капо избивали голых пленных. Горела печь, на углях лежали раскаленные добела железные прутья.
Больше всех свирепствовал Рихтер. Генек подумал: «У кого хватит сил отомстить за все это? Найдется ли такой человек, который придумает злодеям достаточно суровую кару?»
— Вот это да! — обрадовался Клейн.
Вооруженные свинцовыми дубинками немцы гонялись по всему помещению за русскими и били по чем попало, ломая руки, ноги, пробивая головы. Каждый удар гулко раздавался в комнате. Человек сорок уже лежали на земле, корчась от боли или потеряв сознание. Убегавшие падали, спотыкаясь о тела своих товарищей. Но палки их настигали. Дикая сцена длилась не меньше часа, до тех пор, пока не попадали все русские.
— Контроль! — скомандовал один из эсэсовцев, с удовольствием наблюдавший в стороне за расправой.
Потерявшие всякий человеческий облик, бандиты тыкали раскаленным железом в половые органы. Раздавался отвратительный шипящий звук, нестерпимо воняло паленым. «Контроль» оказал магическое действие. Жгучая боль прерывала самые глубокие обмороки, и «мертвые» вскакивали с дикими воплями. Их обругали «проклятыми симулянтами», и избиение началось снова.
Когда страшный «контроль» показал, что в живых не осталось ни одной души, Рихтер заметил Генека.
— Ты как здесь очутился?
— Меня пригласили полюбоваться спектаклем, — ответил Генек.
— Он напал на капо, — объяснил Клейн. — Я стукнул его легонько рукой, а он свалился как мешок.
— Ты знаешь, что я одним ударом разбиваю череп, — сказал Юп Генеку и посмотрел на свинцовую дубинку, которую держал в руках.
— Он отсидит три ночи в карцере и три дня отработает со штрафниками, но не больше, — прервал Клейн.
— Ну-ка дай я взгляну на твою морду, — подошел Юп к Генеку. — Эге! Никак, дружок писаря?!
— У меня нет друзей, — насупившись, буркнул Генек.
— Пошли, — позвал его Карлик, — отведу тебя в «санаторий».
В конторке записали фамилию и номер Генека. Сюда из камер, находившихся внизу, доносилось пение взбунтовавшихся заключенных. Им было слышно, как расправлялись с русскими. И они знали, что скоро придет их черед, как бы они себя ни вели. Поэтому они пели партизанские песни. Пели смело, вызывающе. Генек приободрился. Посмотрел на писаря, корпевшего над своими бумажками, и на портрет Гитлера. В нем опять заговорил Мордерца, ему захотелось свернуть шею эсэсовцу и Клейну, завладеть их оружием и устроить немцам хорошую потасовку, но он сдержался.
— За что сюда попал? — спросил — эсэсовец.
— Справьтесь у него, — кивнул головой Генек в сторону Клейна.
— Проклятый ублюдок, если еще раз осмелишься грубить, я тебя…
— Брось, — вмешался Клейн. — Я проучил его достаточно.
Он снова стукнул Генека своим до смешного маленьким кулачком. Генек не шелохнулся. Писарь отвлекся от своей работы. Карлик готов был убить Генека. В бешенстве он ударил Генека еще раз. Генек упал. Надо выжить. Что толку, если его прикончат? Надо бежать, найти партизан. И мстить. Он вдвойне оправдает свою кличку. Только бы попасть на волю. Он заставит шкопов на своей шкуре испытать все, что они делают здесь с заключенными.
— Запиши — непослушание, — велел Клейн другому офицеру. — Три ночи в карцере и три дня работы в штрафной.
— Я пошлю его в группу Кранкемана. Этот умеет обламывать непослушных.
— Очень хорошо, — одобрил Клейн. — Я, пожалуй, сам отведу его вниз. Пусть прохладится в карцере, а буянить будет — помести в одиночку.
У Генека тошнота подступила к горлу, когда он вдохнул затхлый, спертый воздух подвала. У входа лежали два трупа, за дверями не было слышно ни звука.
«Зеленый» со шрамом на лбу открыл дверь, втолкнул Генека в подвал и захлопнул ее.
В подвале невыносимо воняло. В темноте было трудно различить, сколько еще человек находится там. Маленькое окошечко являлось единственным источником света и свежего воздуха.
— На сколько дней? — спросил кто-то Генека.
— На три, — ответил он.
— А днем со штрафниками?
— Да! Обещали так!
Генек увидел, что у окошка, прижимаясь друг к другу, стоят все заключенные. Лежали лишь те, кому уже не подняться. Один царапал что-то ногтем на стене.
— Что он там пишет? Мемуары? — поинтересовался Генек.
— Это ксендз. Вот уже два дня без перерыва он рисует распятого Христа, хотя времени у него достаточно. Ведь он должен пробыть здесь до смерти.
— Проклятие, — пробормотал Генек, прислонился к сырой стене и тихонько скользнул вниз.
— Встань! Лежать и сидеть не разрешается!
— А те? — указал Генек на пол.
— Им ничего не остается. Это мертвые.
Генек содрогнулся. Недаром здесь пахнет смертью, страхом и обреченностью.
«Нельзя распускаться, — думал Генек. — Надо выдержать и это».
— Ты счастливец, — послышалось в темноте. — Три дня выдержит каждый. А я вот получил три недели, без выхода на работу. Три недели я должен просидеть здесь без воды и пищи.
— Но это же невозможно! — ужаснулся Генек.
— И все же я пробуду здесь три недели. Три дня уже прошло. Пройдет еще дня четыре, и я умру. Но эсэсовцы считают, что каждый должен отсидеть до конца. Поэтому труп будет лежать, пока не истечет срок.
— Да, эсэсовцев даже смертью не проведешь. Хаха-ха!
— Не отчаивайся, — сказал ксендз, не прекращая своей работы, — надо верить и надеяться. Я здесь уже восемнадцать дней.
— Без воды и хлеба? — недоверчиво спросил Генек.
— Я хочу прожить как можно дольше, — ответил ксендз. — Возможно, протяну шесть недель, на которые приговорен.
— Он хочет, чтобы мы исповедовались, когда ослабеваем и за нами приходит старуха с косой, — сказал один из заключенных. Многие исповедуются. Боюсь, что и я этим кончу, хотя плохо себе представляю, в чем мне каяться. Я никогда не причинял никому зла, кроме того шкопа, который опозорил мою дочь. Я убил его молотком, но не считаю свой поступок грехом. Поэтому не собираюсь каяться, даже если отсюда попаду в ад. После этого лагеря он мне не страшен. Одного боюсь — что ад битком набит шкопами.
— Проклятие! — повторил Генек единственное слово, приходившее здесь ему на ум. — Проклятие!
— Три дня пролетят быстро, — подбадривал его ксендз. — Из-за трех дней не стоит отчаиваться, сын мой.
— Я печалюсь не о себе, — ответил Генек. — Мне жаль вас всех.
— Нас пока нечего жалеть. Я видел, как умирают люди от слабости. Они засыпают, чтобы никогда больше не проснуться. Сейчас еще ничего. Будет страшнее, если сюда поместят новых штрафников. Тогда всем не хватит воздуха, и слабые умрут от удушья. Здесь требуется больше мужества для жизни, чем для смерти. Я бы очень хотел умереть. Может быть, там, на небесах, меня причислят к мученикам. Сюда меня бросили за то, что я тайно служил мессу в блоке. Кто-то выдал меня старшему по блоку за порцию супа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28