— удивилась я.
— Похожа. Не станешь же ты говорить, будто не ведаешь, что творишь.
Наверное, по моему лицу он увидел, что я ничего не понимаю, потому что медленно и внятно начал мне объяснять:
— Конунг Магнус не сводит с тебя глаз. Я не знаю, о чем вы с ним разговариваете, но он похож на мартовского кота.
— Ни о чем тайном мы не беседуем, — отрезала я.
— Пусть так. Я-то тебе верю, — успокоил меня Халльдор. — Но иной раз дело и не в словах. Взгляд значит больше, чем слова. Я обратил внимание, как вы смотрите друг на друга. Ты, наверно, и сама этого не замечаешь. Но учти, что поощряешь его.
— У меня и в мыслях не было ничего дурного, — сказала я, правда уже не так твердо. — Мне нравится Магнус, но ты ошибаешься, если думаешь, что я люблю его не как брата.
— Ты уверена? — В голосе Халльдора не было ни насмешки, ни недоверия, он просто предлагал мне еще раз все обдумать.
— Может быть, и не совсем как брата, — призналась я наконец. — Но это потому, что он не такой, как Харальд. А люблю я только Харальда.
— Я это знаю. Иначе я не стал бы разговаривать с тобой. Харальд тоже любит тебя — любит больше всех на свете. Но с Харальдом всегда нужно быть начеку. Следить, чтобы он не заставил тебя плясать под свою дудку.
Я кивнула.
— А Магнус такой покладистый.
— Им можно вертеть как угодно, — подхватил Халльдор.
Я промолчала.
— О Магнусе мне больше нечего сказать, — продолжал Халльдор. — Давай лучше поговорим о Харальде. Он и раньше не очень-то ладил со своим родичем и сотоварищем по престолу. А теперь и вовсе готов выколоть ему глаза, оскопить его и поджарить на медленном огне. Разве ты этого не видишь?
— Харальд съязвил несколько раз по поводу нашей дружбы. Только я не придала этому значения.
Халльдор возвел глаза к небу.
— Святая Троица! Да разве ты не понимаешь, что играешь с огнем? Или ты думаешь, что, любя Харальда, можно немного полюбезничать и с Магнусом? Если так, то ты заблуждаешься.
Я была слепа, потому что не желала ничего видеть, это мне вскоре стало ясно. И я попыталась исправить то, что сделала.
Я перестала оставаться с Магнусом наедине и почти не разговаривала с ним.
Магнус ходил с несчастным видом.
Харальд молчал. Но больше уже не язвил насчет Магнуса. Его любовь ко мне проявлялась сильнее, чем за все последнее время. Мне было приятно, хотя до того я не осознавала, что мне не хватает его тепла. Я сама себя не понимала.
Однако во мне жила надежда, что все образуется.
Возможно, так и было бы, но Магнусу пришла в голову безумная мысль — сложить для меня вису. Он рассчитывал, что смысл этой висы и кому она предназначена, пойму только я.
Харальд услыхал вису прежде меня.
— Как поживает мудрая конунгова сестра? — спросил он однажды вечером, когда мы остались одни. Голос его был резок.
— Я тебя не понимаю.
— Магнус сложил для тебя вису. Он думает, наверное, что перехитрил всех.
— Я ее не слыхала.
Харальд презрительно повторил мне ее:
Когда носитель меча говорит, что носит любовную муку: страсть к дочерям бондов, я ему верю охотно.
Но если женщина держит меня без сна и покоя, то это одна на свете: мудрая конунгова сестра.
— Даже вису толком сложить не умеет, — насмешливо сказал Харальд. — Недотепа, где уж ему браться за искусство скальдов.
— Я не просила его складывать для меня вису.
Харальд посмотрел на меня.
— А об этом и не надо просить, достаточно бесстыдно вести себя. По твоей вине я выставлен на посмешище.
— Если кто и выставлен на посмешище, так это Магнус, — сказала я. — Но думаю, никто не поймет, кому предназначена эта виса. Не все такие проницательные, как ты.
— Побереги лесть для другого раза. — Он сказал это с такой злостью, с какой никогда еще не говорил со мной.
Я замолчала, спорить с Харальдом было бесполезно.
Лучше подождать, чтобы он сам успокоился, думала я.
И опять Эллисив рассказывала.
Поздней осенью мы все поплыли из Вика вдоль побережья на север. Господи, что это было за плаванье!
Харальд и Магнус все время старались обогнать друг друга — мы неслись так, что волны перехлестывали через борт.
На стоянке тот, кто пришел первым, старался занять более удобное место.
Магнус справедливо негодовал, если Харальд занимал самый удобный причал: он говорил, что по условиям их договора лучшее место принадлежит ему. Харальд не соглашался, по его мнению, это условие должно было соблюдаться лишь в том случае, если они вошли в гавань одновременно.
Он попросту издевался над Магнусом. И Магнусу нечем было ответить ему.
Однажды вечером Харальд первый вошел в гавань и пришвартовал свой корабль к причалу, принадлежавшему конунгу. Он намного опередил Магнуса, и, когда тот вошел в гавань, люди Харальда уже успели поставить на корабле шатер.
На этот раз Магнус решил не уступать. Не успели на его корабле убрать парус, как гребцы взялись за весла и помчали корабль прямо на нас, воины стояли на палубе, обнажив мечи.
Харальд громко расхохотался.
— Я вижу, мой родич сильно разгневан!
Он велел своим воинам перерубить канаты и отвести корабль.
— Более мудрый уступает, — сказал он и добавил:— Иногда.
Наверное, то же самое он сказал и Магнусу, когда поднялся к нему на корабль.
— Когда-нибудь я лягу с тобой прямо на палубе, чтобы твой братец мог все видеть, — сказал он, вернувшись.
— Посмотришь, что будет, если ты посмеешь обращаться со мной, как с невольницей, — предупредила я.
— Ты слишком самоуверенна. Но не исключено, что я и поступлю так, если мне захочется подразнить этого святошу.
Хуже всего, что в запале он мог выполнить свою угрозу.
Харальд и Магнус остались на зиму в Нидаросе, в торговом посаде. Но Харальд не пожелал жить вместе с Магнусом в усадьбе конунга, он поселился в другой усадьбе, она тоже была собственностью конунга, а до того принадлежала Кальву сыну Арни, теперь он был в изгнании.
Между нами все было по-прежнему, и в то же время что-то изменилось. О случившемся мы больше не поминали.
Зима была суровая. Говорили, что море между Норвегией и Данией сковало льдом.
В ту зиму я первый раз увидела раку Олава Святого. Я отправилась в церковь главным образом из любопытства, мне хотелось побольше узнать про «Олава Святого, моего отца», который не сходил у Магнуса с языка. Я даже забыла, что Олав был также братом Харальда, ибо Харальд не поминал его без нужды.
Рака конунга стояла в алтаре церкви святого Климента: даже зимой, когда не было пилигримов, в церкви всегда толпились люди.
Я попыталась расспросить священника об Олаве Святом, и он принялся перечислять его чудеса. Особенно меня удивило, что Олав, когда был на Руси, вернул зрение Владимиру, сыну князя Ярослава. Я сказала священнику, что мой брат никогда не был слепым, и священник смутился, поняв, кто я такая, — меня в Нидаросе почти не знали. Лишь к концу зимы люди начали звать меня по имени.
Оказалось, что Магнус уже несколько лет ежегодно открывал раку и подстригал святому волосы и ногти. Это был торжественный обряд. Молва гласила, что святой в гробу как бы спит и потому нуждается в уходе.
Пока Магнус находился в церкви, возбужденная толпа ждала его на паперти в мокром снегу. Люди расходились, лишь узнав, что священный обряд исполнен.
— Ты не слишком благоговеешь перед этим святым, — заметил Олав.
— Наверное, потому, что у меня нет причин для особого благоговения, — сказала Эллисив и поспешила продолжить рассказ прежде, чем Олав успел задать новый вопрос.
В Нидаросе жила женщина, которая могла поведать об Олаве Святом больше, чем священники. Это была королева Астрид, его вдова, мне она приходится теткой по матери, она была побочной дочерью моего деда, конунга Швеции.
Про Астрид говорили всякое.
Одни считали ее гордой и суровой. Другие намекали на близость между нею и Сигватом сыном Торда — после смерти конунга Олава Сигват прожил у нее в Швеции несколько лет.
Королеву Астрид редко видели в усадьбе конунга, она жила отдельно. Говорили, будто она не ужилась с Альвхильд, матерью Магнуса. Альвхильд была наложницей конунга Олава.
Зная о неприязни Астрид к матери Магнуса, Харальд особенно искал дружбы королевы. Только из этого ничего не вышло.
Королева Астрид и Харальд ни разу не виделись с тех пор, как он заезжал в Швецию после битвы при Стикластадире. Теперь они с первого взгляда невзлюбили друг друга. Я думаю потому, что были оба одинаково суровы. Королева Астрид была очень красива.
— Ладья еще хоть куда, — сказал про нее Харальд по дороге домой. — Только вряд ли ею правили умелые руки.
— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла я.
— Олав умел сражаться. Но сомневаюсь, чтобы он мог править такой женщиной.
Я обиделась за Астрид. С какой стати кто-то должен ею править?
Я стала приходить в гости к Астрид без Харальда.
От нее я узнала, что при жизни Олав был не такой уж святой. Но меня это не удивило. Братья моего отца, Борис и Глеб — в Норвегии Глеба называли бы Гудлейв, — стали святыми только потому, что приняли мученическую смерть.
В ту зиму в Нидарос приехал Арнор Скальд Ярлов, он сложил по висе каждому из конунгов. А твоему отцу пообещал, кроме того, сложить о нем поминальную драпу, если переживет его.
Ранней весной конунги начали собирать ополчение. Они хотели двинуться на юг, в Данию, чтобы навсегда изгнать оттуда Свейна сына Ульва.
Но в поход они смогли отправиться только летом. Их взаимная неприязнь была так велика, что они почти не разговаривали друг с другом, Магнус был угрюм и раздражителен.
Он собирался взять в поход свою мать. Меня Харальд даже не спросил, хочу ли я идти с ним, это было решено раз и навсегда.
— Отец часто брал мать в походы, — вспомнил Олав. — Ей это не больно-то нравилось. Но он, наверное, привык, что ты всегда была рядом с ним.
— Может быть. Или просто не мог обходиться без женщины. А плодить детей без разбора ему тоже не хотелось, он сам говорил об этом. Не хотел, чтобы его сыновья передрались за власть после его смерти.
Она продолжала:
Мы двинулись в поход на кораблях конунгов и ополчения, пришедшего с севера и из Трондхейма. Кроме того, с нами шли лендрманны на своих кораблях и со своими дружинами. У нас собралась уже большая сила. Однако по дороге на юг наше войско продолжало пополняться в каждом фюльке.
Свейна сына Ульва мы в Дании не застали. Нам сказали, что он бежал в Сканей.
Харальд и Магнус разделились, и каждый со своим войском отправился на поиски Свейна, захватывая по пути новые земли.
Накануне дня святого Лаврентия битва наконец состоялась — Свейну удалось собрать несколько кораблей. Перевес был на нашей стороне, и вскоре Свейн обратился в бегство.
Время шло — Магнус и Харальд созывали датчан на тинги, чтобы все было по правилам.
В Ёталанде оба конунга снова встретились и вместе отправились в Сьяланд.
Поход был закончен, но мы оставались там несколько дней.
Вскоре люди узнали, что Магнусу приснился вещий сон — он любил рассказывать свои сны, в которых почти всегда видел отца.
Так было и на этот раз.
Олав Святой явился ему во сне и предложил на выбор две судьбы: либо Магнус немедленно последует за ним, либо проживет долгую жизнь, станет могущественнейшим из конунгом, но совершит такой тяжкий грех, что вряд ли его когда-нибудь искупит. Магнус будто бы сказал во сне: реши ты за меня, отец. И Олав ответил: тогда следуй за мной сейчас.
Через несколько дней Магнус умер.
Все произошло очень быстро. Утром он проснулся больным, едва успел проститься с близкими, и все было кончено.
Узнав, что Магнус при смерти, Харальд кинулся к нему на корабль. Вернулся он очень скоро.
— Эйнар Брюхотряс сидит там, будто патриарх на пасхальной мессе, — сказал он. — Весь корабль залит слезами, того гляди, всплывут доски на палубе.
— В тебе больше злобы, чем скорби, — заметила я.
— Да, я зол, — согласился Харальд, — И попридержи свои слезы, а то у тебя глаза уже на мокром месте. Магнус завещал Данию Свейну, а не мне. Кроме того, за прошлый год он умудрился промотать все золото, которое я ему дал. Говорит, что роздал его своим людям. Я так и знал, что он это сделает.
— Харальд, — взмолилась я. — Ты же говоришь об умирающем.
— А с чего ты взяла, что я должен оплакивать Магнуса?
Не успел он это сказать, как протрубил рог, возвестивший о смерти Магнуса конунга.
В мою душу закралось подозрение.
Там, на корабле, я не решилась сказать ни слова, нас могли услышать.
Но это мучительное подозрение не покидало меня.
Я уходила в укрытие под палубой, где меня никто не мог потревожить. Там я плакала и над умершим Магнусом, и над жестокостью Харальда, и над собственной слабостью.
Олав пришел на другой день, хотя это было Сретенье . И Эллисив продолжала рассказывать.
Перед смертью Магнус послал сообщить Свейну сыну Ульва, что оставляет ему в наследство Данию. Харальд поручил своим людям перехватить гонцов Магнуса, но опоздал. Теперь следовало ждать, что датчане захотят собраться под властью Свейна.
Тем не менее Харальд отказался признать волю Магнуса и созвал воинов на тинг.
Он сказал, что Дания, так же как и Норвегия, по наследству должна достаться ему. Поэтому он намерен созвать датчан на тинг, чтобы они признали его конунгом. Потом он отправится в Сканей и изгонит оттуда Свейна сына Ульва. И тогда норвежцы уже вечно будут господствовать над датчанами.
Кое-кто крикнул «да», но это были редкие выкрики.
Наконец вперед вышел Эйнар Брюхотряс.
Он сказал, что предпочитает последовать за мертвым конунгом Магнусом, чем за живым конунгом Харальдом. И вместо того, чтобы поддерживать Харальда в его дальних походах, где тот собирается завоевывать земли, принадлежащие другим конунгам, он намерен отвезти прах Магнуса в Трондхейм и похоронить его там рядом с его святым отцом.
Эйнар Брюхотряс говорил так хорошо, что многие захотели присоединиться к нему. Кончилось тем, что с ним уехали все тренды, а также люди из земель севернее Трондхейма и еще многие другие.
Харальд ничего не сказал на это. Но те, кто его хорошо знал, видели, как он разгневан.
У Харальда не осталось достаточно войска, чтобы подчинить себе Данию. Кроме того, было опасно позволять Эйнару Брюхотрясу самому распоряжаться в Норвегии — Харальду следовало спешить, а то он рисковал вернуться в страну, охваченную бунтом.
Главные силы Харальда находились в Вике и дальше по побережью до самого Стада. Все люди из этих мест примкнули к нему, самыми значительными из них были могущественные сыновья Эрлинга из Соли. Харальду, как он сказал мне, было неважно, что ими движет, любовь к нему или ненависть к Эйнару.
Самое главное было собрать такое войско, чтобы Эйнар не посмел вступить в открытое сражение.
Мы подняли паруса и повернули на север, в Вик.
Что касается меня, все это время меня донимали мысли, которые я упорно гнала прочь, С тех пор как мы прибыли в Данию в первый раз, я стала замечать за Харальдом поступки, которые не могла одобрить. Прежде всего — это его измена Свейну сыну Ульва, прикрытая к тому же клеветой на него. Потом его мошенничество с выплатой Магнусу половины золота, его мстительность, жадность и мелочность.
Я все видела и в то же время закрывала на это глаза. Иногда я, правда, пыталась спорить, но быстро отступалась.
Однако теперь, со смертью Магнуса, дело зашло слишком далеко.
Я больше не могла не замечать, что Харальд, которого я любила до безумия, — лжец, предатель, человек, который не задумываясь нарушает данное слово, если ему это выгодно, и который не пощадит никого, чтобы сделать по-своему.
Мне снова вспомнилось все, что в детстве мои наставники говорили мне о честности, доброте и любви к ближнему. Я поняла даже, что именно поведение Харальда толкнуло меня к Магнусу, другу моего детства.
И все-таки я не могла разлюбить Харальда. Я говорила себе, что он все же не такой, отказывалась верить дурному.
Я видела, как человека разрубали надвое ударом меча. Таким ударом меча стала для меня смерть Магнуса. А разрубленной оказалась моя душа.
Самое умное было держать язык за зубами и притворяться, будто мне нравится все, что делает Харальд. Но это было бы предательством по отношению к нам обоим. Мне была бы грош цена, если б я избрала этот путь.
И потому я решила поговорить с Харальдом при первом же удобном случае. А там будь что будет. Думаю, у меня была надежда, что он изменится ради меня, ведь он любил меня.
Первой нашей остановкой был Сарпсборг, и Харальд созвал на тинг всех местных жителей.
Пришли многие, их даже не потребовалось долго уговаривать, они единодушно признали Харальда конунгом всей Норвегии.
Мы жили в большом доме, построенном Олавом Святым — он часто зимой жил в Сарпсборге. Там было отдельное помещение, которое он использовал как спальные покои, это помещение мы и заняли.
И там я попыталась поговорить с Харальдом.
Мне не хотелось начинать издалека, и я сразу приступила к делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Похожа. Не станешь же ты говорить, будто не ведаешь, что творишь.
Наверное, по моему лицу он увидел, что я ничего не понимаю, потому что медленно и внятно начал мне объяснять:
— Конунг Магнус не сводит с тебя глаз. Я не знаю, о чем вы с ним разговариваете, но он похож на мартовского кота.
— Ни о чем тайном мы не беседуем, — отрезала я.
— Пусть так. Я-то тебе верю, — успокоил меня Халльдор. — Но иной раз дело и не в словах. Взгляд значит больше, чем слова. Я обратил внимание, как вы смотрите друг на друга. Ты, наверно, и сама этого не замечаешь. Но учти, что поощряешь его.
— У меня и в мыслях не было ничего дурного, — сказала я, правда уже не так твердо. — Мне нравится Магнус, но ты ошибаешься, если думаешь, что я люблю его не как брата.
— Ты уверена? — В голосе Халльдора не было ни насмешки, ни недоверия, он просто предлагал мне еще раз все обдумать.
— Может быть, и не совсем как брата, — призналась я наконец. — Но это потому, что он не такой, как Харальд. А люблю я только Харальда.
— Я это знаю. Иначе я не стал бы разговаривать с тобой. Харальд тоже любит тебя — любит больше всех на свете. Но с Харальдом всегда нужно быть начеку. Следить, чтобы он не заставил тебя плясать под свою дудку.
Я кивнула.
— А Магнус такой покладистый.
— Им можно вертеть как угодно, — подхватил Халльдор.
Я промолчала.
— О Магнусе мне больше нечего сказать, — продолжал Халльдор. — Давай лучше поговорим о Харальде. Он и раньше не очень-то ладил со своим родичем и сотоварищем по престолу. А теперь и вовсе готов выколоть ему глаза, оскопить его и поджарить на медленном огне. Разве ты этого не видишь?
— Харальд съязвил несколько раз по поводу нашей дружбы. Только я не придала этому значения.
Халльдор возвел глаза к небу.
— Святая Троица! Да разве ты не понимаешь, что играешь с огнем? Или ты думаешь, что, любя Харальда, можно немного полюбезничать и с Магнусом? Если так, то ты заблуждаешься.
Я была слепа, потому что не желала ничего видеть, это мне вскоре стало ясно. И я попыталась исправить то, что сделала.
Я перестала оставаться с Магнусом наедине и почти не разговаривала с ним.
Магнус ходил с несчастным видом.
Харальд молчал. Но больше уже не язвил насчет Магнуса. Его любовь ко мне проявлялась сильнее, чем за все последнее время. Мне было приятно, хотя до того я не осознавала, что мне не хватает его тепла. Я сама себя не понимала.
Однако во мне жила надежда, что все образуется.
Возможно, так и было бы, но Магнусу пришла в голову безумная мысль — сложить для меня вису. Он рассчитывал, что смысл этой висы и кому она предназначена, пойму только я.
Харальд услыхал вису прежде меня.
— Как поживает мудрая конунгова сестра? — спросил он однажды вечером, когда мы остались одни. Голос его был резок.
— Я тебя не понимаю.
— Магнус сложил для тебя вису. Он думает, наверное, что перехитрил всех.
— Я ее не слыхала.
Харальд презрительно повторил мне ее:
Когда носитель меча говорит, что носит любовную муку: страсть к дочерям бондов, я ему верю охотно.
Но если женщина держит меня без сна и покоя, то это одна на свете: мудрая конунгова сестра.
— Даже вису толком сложить не умеет, — насмешливо сказал Харальд. — Недотепа, где уж ему браться за искусство скальдов.
— Я не просила его складывать для меня вису.
Харальд посмотрел на меня.
— А об этом и не надо просить, достаточно бесстыдно вести себя. По твоей вине я выставлен на посмешище.
— Если кто и выставлен на посмешище, так это Магнус, — сказала я. — Но думаю, никто не поймет, кому предназначена эта виса. Не все такие проницательные, как ты.
— Побереги лесть для другого раза. — Он сказал это с такой злостью, с какой никогда еще не говорил со мной.
Я замолчала, спорить с Харальдом было бесполезно.
Лучше подождать, чтобы он сам успокоился, думала я.
И опять Эллисив рассказывала.
Поздней осенью мы все поплыли из Вика вдоль побережья на север. Господи, что это было за плаванье!
Харальд и Магнус все время старались обогнать друг друга — мы неслись так, что волны перехлестывали через борт.
На стоянке тот, кто пришел первым, старался занять более удобное место.
Магнус справедливо негодовал, если Харальд занимал самый удобный причал: он говорил, что по условиям их договора лучшее место принадлежит ему. Харальд не соглашался, по его мнению, это условие должно было соблюдаться лишь в том случае, если они вошли в гавань одновременно.
Он попросту издевался над Магнусом. И Магнусу нечем было ответить ему.
Однажды вечером Харальд первый вошел в гавань и пришвартовал свой корабль к причалу, принадлежавшему конунгу. Он намного опередил Магнуса, и, когда тот вошел в гавань, люди Харальда уже успели поставить на корабле шатер.
На этот раз Магнус решил не уступать. Не успели на его корабле убрать парус, как гребцы взялись за весла и помчали корабль прямо на нас, воины стояли на палубе, обнажив мечи.
Харальд громко расхохотался.
— Я вижу, мой родич сильно разгневан!
Он велел своим воинам перерубить канаты и отвести корабль.
— Более мудрый уступает, — сказал он и добавил:— Иногда.
Наверное, то же самое он сказал и Магнусу, когда поднялся к нему на корабль.
— Когда-нибудь я лягу с тобой прямо на палубе, чтобы твой братец мог все видеть, — сказал он, вернувшись.
— Посмотришь, что будет, если ты посмеешь обращаться со мной, как с невольницей, — предупредила я.
— Ты слишком самоуверенна. Но не исключено, что я и поступлю так, если мне захочется подразнить этого святошу.
Хуже всего, что в запале он мог выполнить свою угрозу.
Харальд и Магнус остались на зиму в Нидаросе, в торговом посаде. Но Харальд не пожелал жить вместе с Магнусом в усадьбе конунга, он поселился в другой усадьбе, она тоже была собственностью конунга, а до того принадлежала Кальву сыну Арни, теперь он был в изгнании.
Между нами все было по-прежнему, и в то же время что-то изменилось. О случившемся мы больше не поминали.
Зима была суровая. Говорили, что море между Норвегией и Данией сковало льдом.
В ту зиму я первый раз увидела раку Олава Святого. Я отправилась в церковь главным образом из любопытства, мне хотелось побольше узнать про «Олава Святого, моего отца», который не сходил у Магнуса с языка. Я даже забыла, что Олав был также братом Харальда, ибо Харальд не поминал его без нужды.
Рака конунга стояла в алтаре церкви святого Климента: даже зимой, когда не было пилигримов, в церкви всегда толпились люди.
Я попыталась расспросить священника об Олаве Святом, и он принялся перечислять его чудеса. Особенно меня удивило, что Олав, когда был на Руси, вернул зрение Владимиру, сыну князя Ярослава. Я сказала священнику, что мой брат никогда не был слепым, и священник смутился, поняв, кто я такая, — меня в Нидаросе почти не знали. Лишь к концу зимы люди начали звать меня по имени.
Оказалось, что Магнус уже несколько лет ежегодно открывал раку и подстригал святому волосы и ногти. Это был торжественный обряд. Молва гласила, что святой в гробу как бы спит и потому нуждается в уходе.
Пока Магнус находился в церкви, возбужденная толпа ждала его на паперти в мокром снегу. Люди расходились, лишь узнав, что священный обряд исполнен.
— Ты не слишком благоговеешь перед этим святым, — заметил Олав.
— Наверное, потому, что у меня нет причин для особого благоговения, — сказала Эллисив и поспешила продолжить рассказ прежде, чем Олав успел задать новый вопрос.
В Нидаросе жила женщина, которая могла поведать об Олаве Святом больше, чем священники. Это была королева Астрид, его вдова, мне она приходится теткой по матери, она была побочной дочерью моего деда, конунга Швеции.
Про Астрид говорили всякое.
Одни считали ее гордой и суровой. Другие намекали на близость между нею и Сигватом сыном Торда — после смерти конунга Олава Сигват прожил у нее в Швеции несколько лет.
Королеву Астрид редко видели в усадьбе конунга, она жила отдельно. Говорили, будто она не ужилась с Альвхильд, матерью Магнуса. Альвхильд была наложницей конунга Олава.
Зная о неприязни Астрид к матери Магнуса, Харальд особенно искал дружбы королевы. Только из этого ничего не вышло.
Королева Астрид и Харальд ни разу не виделись с тех пор, как он заезжал в Швецию после битвы при Стикластадире. Теперь они с первого взгляда невзлюбили друг друга. Я думаю потому, что были оба одинаково суровы. Королева Астрид была очень красива.
— Ладья еще хоть куда, — сказал про нее Харальд по дороге домой. — Только вряд ли ею правили умелые руки.
— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла я.
— Олав умел сражаться. Но сомневаюсь, чтобы он мог править такой женщиной.
Я обиделась за Астрид. С какой стати кто-то должен ею править?
Я стала приходить в гости к Астрид без Харальда.
От нее я узнала, что при жизни Олав был не такой уж святой. Но меня это не удивило. Братья моего отца, Борис и Глеб — в Норвегии Глеба называли бы Гудлейв, — стали святыми только потому, что приняли мученическую смерть.
В ту зиму в Нидарос приехал Арнор Скальд Ярлов, он сложил по висе каждому из конунгов. А твоему отцу пообещал, кроме того, сложить о нем поминальную драпу, если переживет его.
Ранней весной конунги начали собирать ополчение. Они хотели двинуться на юг, в Данию, чтобы навсегда изгнать оттуда Свейна сына Ульва.
Но в поход они смогли отправиться только летом. Их взаимная неприязнь была так велика, что они почти не разговаривали друг с другом, Магнус был угрюм и раздражителен.
Он собирался взять в поход свою мать. Меня Харальд даже не спросил, хочу ли я идти с ним, это было решено раз и навсегда.
— Отец часто брал мать в походы, — вспомнил Олав. — Ей это не больно-то нравилось. Но он, наверное, привык, что ты всегда была рядом с ним.
— Может быть. Или просто не мог обходиться без женщины. А плодить детей без разбора ему тоже не хотелось, он сам говорил об этом. Не хотел, чтобы его сыновья передрались за власть после его смерти.
Она продолжала:
Мы двинулись в поход на кораблях конунгов и ополчения, пришедшего с севера и из Трондхейма. Кроме того, с нами шли лендрманны на своих кораблях и со своими дружинами. У нас собралась уже большая сила. Однако по дороге на юг наше войско продолжало пополняться в каждом фюльке.
Свейна сына Ульва мы в Дании не застали. Нам сказали, что он бежал в Сканей.
Харальд и Магнус разделились, и каждый со своим войском отправился на поиски Свейна, захватывая по пути новые земли.
Накануне дня святого Лаврентия битва наконец состоялась — Свейну удалось собрать несколько кораблей. Перевес был на нашей стороне, и вскоре Свейн обратился в бегство.
Время шло — Магнус и Харальд созывали датчан на тинги, чтобы все было по правилам.
В Ёталанде оба конунга снова встретились и вместе отправились в Сьяланд.
Поход был закончен, но мы оставались там несколько дней.
Вскоре люди узнали, что Магнусу приснился вещий сон — он любил рассказывать свои сны, в которых почти всегда видел отца.
Так было и на этот раз.
Олав Святой явился ему во сне и предложил на выбор две судьбы: либо Магнус немедленно последует за ним, либо проживет долгую жизнь, станет могущественнейшим из конунгом, но совершит такой тяжкий грех, что вряд ли его когда-нибудь искупит. Магнус будто бы сказал во сне: реши ты за меня, отец. И Олав ответил: тогда следуй за мной сейчас.
Через несколько дней Магнус умер.
Все произошло очень быстро. Утром он проснулся больным, едва успел проститься с близкими, и все было кончено.
Узнав, что Магнус при смерти, Харальд кинулся к нему на корабль. Вернулся он очень скоро.
— Эйнар Брюхотряс сидит там, будто патриарх на пасхальной мессе, — сказал он. — Весь корабль залит слезами, того гляди, всплывут доски на палубе.
— В тебе больше злобы, чем скорби, — заметила я.
— Да, я зол, — согласился Харальд, — И попридержи свои слезы, а то у тебя глаза уже на мокром месте. Магнус завещал Данию Свейну, а не мне. Кроме того, за прошлый год он умудрился промотать все золото, которое я ему дал. Говорит, что роздал его своим людям. Я так и знал, что он это сделает.
— Харальд, — взмолилась я. — Ты же говоришь об умирающем.
— А с чего ты взяла, что я должен оплакивать Магнуса?
Не успел он это сказать, как протрубил рог, возвестивший о смерти Магнуса конунга.
В мою душу закралось подозрение.
Там, на корабле, я не решилась сказать ни слова, нас могли услышать.
Но это мучительное подозрение не покидало меня.
Я уходила в укрытие под палубой, где меня никто не мог потревожить. Там я плакала и над умершим Магнусом, и над жестокостью Харальда, и над собственной слабостью.
Олав пришел на другой день, хотя это было Сретенье . И Эллисив продолжала рассказывать.
Перед смертью Магнус послал сообщить Свейну сыну Ульва, что оставляет ему в наследство Данию. Харальд поручил своим людям перехватить гонцов Магнуса, но опоздал. Теперь следовало ждать, что датчане захотят собраться под властью Свейна.
Тем не менее Харальд отказался признать волю Магнуса и созвал воинов на тинг.
Он сказал, что Дания, так же как и Норвегия, по наследству должна достаться ему. Поэтому он намерен созвать датчан на тинг, чтобы они признали его конунгом. Потом он отправится в Сканей и изгонит оттуда Свейна сына Ульва. И тогда норвежцы уже вечно будут господствовать над датчанами.
Кое-кто крикнул «да», но это были редкие выкрики.
Наконец вперед вышел Эйнар Брюхотряс.
Он сказал, что предпочитает последовать за мертвым конунгом Магнусом, чем за живым конунгом Харальдом. И вместо того, чтобы поддерживать Харальда в его дальних походах, где тот собирается завоевывать земли, принадлежащие другим конунгам, он намерен отвезти прах Магнуса в Трондхейм и похоронить его там рядом с его святым отцом.
Эйнар Брюхотряс говорил так хорошо, что многие захотели присоединиться к нему. Кончилось тем, что с ним уехали все тренды, а также люди из земель севернее Трондхейма и еще многие другие.
Харальд ничего не сказал на это. Но те, кто его хорошо знал, видели, как он разгневан.
У Харальда не осталось достаточно войска, чтобы подчинить себе Данию. Кроме того, было опасно позволять Эйнару Брюхотрясу самому распоряжаться в Норвегии — Харальду следовало спешить, а то он рисковал вернуться в страну, охваченную бунтом.
Главные силы Харальда находились в Вике и дальше по побережью до самого Стада. Все люди из этих мест примкнули к нему, самыми значительными из них были могущественные сыновья Эрлинга из Соли. Харальду, как он сказал мне, было неважно, что ими движет, любовь к нему или ненависть к Эйнару.
Самое главное было собрать такое войско, чтобы Эйнар не посмел вступить в открытое сражение.
Мы подняли паруса и повернули на север, в Вик.
Что касается меня, все это время меня донимали мысли, которые я упорно гнала прочь, С тех пор как мы прибыли в Данию в первый раз, я стала замечать за Харальдом поступки, которые не могла одобрить. Прежде всего — это его измена Свейну сыну Ульва, прикрытая к тому же клеветой на него. Потом его мошенничество с выплатой Магнусу половины золота, его мстительность, жадность и мелочность.
Я все видела и в то же время закрывала на это глаза. Иногда я, правда, пыталась спорить, но быстро отступалась.
Однако теперь, со смертью Магнуса, дело зашло слишком далеко.
Я больше не могла не замечать, что Харальд, которого я любила до безумия, — лжец, предатель, человек, который не задумываясь нарушает данное слово, если ему это выгодно, и который не пощадит никого, чтобы сделать по-своему.
Мне снова вспомнилось все, что в детстве мои наставники говорили мне о честности, доброте и любви к ближнему. Я поняла даже, что именно поведение Харальда толкнуло меня к Магнусу, другу моего детства.
И все-таки я не могла разлюбить Харальда. Я говорила себе, что он все же не такой, отказывалась верить дурному.
Я видела, как человека разрубали надвое ударом меча. Таким ударом меча стала для меня смерть Магнуса. А разрубленной оказалась моя душа.
Самое умное было держать язык за зубами и притворяться, будто мне нравится все, что делает Харальд. Но это было бы предательством по отношению к нам обоим. Мне была бы грош цена, если б я избрала этот путь.
И потому я решила поговорить с Харальдом при первом же удобном случае. А там будь что будет. Думаю, у меня была надежда, что он изменится ради меня, ведь он любил меня.
Первой нашей остановкой был Сарпсборг, и Харальд созвал на тинг всех местных жителей.
Пришли многие, их даже не потребовалось долго уговаривать, они единодушно признали Харальда конунгом всей Норвегии.
Мы жили в большом доме, построенном Олавом Святым — он часто зимой жил в Сарпсборге. Там было отдельное помещение, которое он использовал как спальные покои, это помещение мы и заняли.
И там я попыталась поговорить с Харальдом.
Мне не хотелось начинать издалека, и я сразу приступила к делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25