А наша милость будет обычной: город разрушить, остатки населения продать в рабство!
— Иначе нельзя! — кивнул претор. — И так уже Рим становится похожим на тунику жалкого раба! Не успеваем залатать одну дыру, как тут же появляется другая. Не Нуманция — так Сицилия, не Македония — так Греция! Успокоим Сирию — поднимется Египет, утихомирим Египет — снова поднимет голову Сирия!
— Боги совсем забыли, что жертвоприношения Рима были всегда самыми щедрыми и желанными им! — вздохнул Эмилиан.
— Боги помнят об этом! — торопливо возразил претор, косясь в сторону статуй. — И потому Египет и Сирия больше не опасны нам! Антиох Сидет, базилевс сирийский, правда, разрушил без нашего ведома Иерусалим, но дальше этого не пошел. А Птолемей Фискон не знает, как ему разделить ложе, а также трон со своими единокровными женами! До других ли ему границ, когда самого вот-вот выгонит из страны Клеопатра Старшая?
— Выгонит — заставим принять! И на ложе, и на троне. Этот оплывший жиром любитель наслаждений полезнее нам, чем деятельный правитель. Страшнее то, что скоро и Риму будет не до других границ! — нахмурился Эмилиан. — А нам так нужны сейчас новые провинции. Вместо того, чтобы ехать под Нуманцию, с каким наслаждением я повел бы армию…
— В Иудею?
— Меня не интересуют развалины! Мои глаза пресыщены ими. Подождем, пока евреи отстроят Иерусалим и набьют его храмы золотой посудой!
— Тогда… в Парфию?
Консул вздохнул:
— Парфия пока нам не по зубам.
— Значит, Понт?
— Понтийское царство с его энергичным царем Митридатом нам выгоднее пока использовать как союзника. Пока, — повторил Эмилиан. Но, клянусь Марсом, это уже горячее!
— Малая Азия!
— Жарко, совсем жарко!
— Пергам?!
— Попал иглою!
Претор с изумлением посмотрел на консула:
— Но разве ты не знаешь, что у Пергама очень сильная армия? — спросил он. И не менее сильный боевой флот…
— Именно поэтому я и отправляюсь сегодня не в Пергам — нахмурился консул и испытующе оглядел претора. — А жаль! Это царство не дает мне спокойно спать так же, как Карфаген Катону! Кстати, ты бывал в Пергаме?
— Да.
— Давно?
— Еще юношей. Кажется, лет пятьдесят… Нет — пятьдесят пять тому назад.
— Значит, ты не знаешь Пергама.
— Но я много слышал о нем.
— Что именно? — оживился Эмилиан. — Говори!
— Благодаря предшественникам нынешнего Аттала из крошечной крепости он превратился в огромный город, славящийся алтарем Зевса и невероятной чистотой улиц.
— Так!
— Он присоединил к себе многие города и государства, и…
— И?
— Стал благороднее Афин.
— Так-так!
— Образованнее и культурнее Александрии Египетской.
— Говори!
— Сильнее Парфии.
— Говори, говори!
— Крупнее всех в Малой Азии!
— И это все?
— Я сказал то, что слышал. Неужели этого мало?
Губы Эмилиана тронула усмешка.
— Для какой-нибудь Вифинии это было бы пределом мечтаний. Но речь — о Пергаме. Я же говорил, ты не знаешь его. А ведь о чем не знают, того не желают, как говорят у нас в народе! — снова испытующе посмотрел он на претора.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты знаешь, мои глаза видели всякое богатство, — уклончиво ответил консул. — Вспомни хотя бы, сколько золота и серебра пронесли перед моей триумфальной колесницей после победы над Карфагеном…
— О, это было незабываемое зрелище! — уважительно воскликнул претор.
— Так это лишь пыль перед богатством, которое накопили в своих сокровищницах пергамские цари! Все эти Эвмены и Атталы, начав с небольшой части казны Александра Македонского за столетие сумели превратить Пергам в богатейшее государство. Они выжили все из своих рабов, плодородных земель, тучных пастбищ, лесов, рудников, удобных гаваней. Кто теперь не знает знаменитого пергамента и великолепного пергамского оливкового масла? И их армия, действительно, одна из сильнейших в мире!
— Но такое богатство делает Пергам опасным Риму!
— Верно. И — желанным! — многозначительно поднял палец Эмилиан.
— Но мы не в состоянии пойти на него войной! — напомнил претор.
— И это верно. Значит, нужен иной путь.
— Дружба?
— Дружба может быть только с равными!
— Не война и не дружба? — претор с любопытством взглянул на консула. — Ты предлагаешь что-то третье?
— Да! Иначе я не заводил бы весь этот разговор! То, что я тебе сказал, лишь половина истины. Своему быстрому взлету Пергам обязан не только тучным пастбищам и удобным гаваням. Не только воинской храбрости и дипломатической ловкости своих базилевсов. Этому он обязан в первую очередь нам, римлянам. Разве случайно диадема Эвмена, отца нынешнего царя, была украшена камеей с изображением моего славного деда? Ведь именно по предложению Сципиона за участие пергамцев в Сирийской войне сенат даровал Эвмену Эфес, Мизию, Ликаонию, обе Фригии. Все это втрое, впятеро увеличило доходы Пергама и в итоге до отказа наполнило его казну. Не пора ли теперь возвращать нам долги? Пусть Эвмен умер. Но жив Аттал. Какая нам разница — пусть вернет он. Да, он слушает нас во всем, провел в наших интересах у себя финансовую реформу, усилил налоговые поборы, но этого мало! Мы дали его отцу гораздо больше. А Рим никогда и ничего не дает даром!
— Разве Аттал расстанется добровольно с частью своих сокровищ? — усомнился претор.
— Речь идет не о жалкой части! — отрезал Эмилиан.
— Тем более! Я слышал, что Аттал глуп и безволен. В последнее время он совершенно ушел от государственных дел, уединился и даже ищет смерти. Говорят, он сошел с ума, но не до такой же степени!
— Этот «сумасшедший», — усмехнулся Эмилиан, — между прочим, изучает ботанику, пишет научные труды, ваяет прекрасные статуи из воска, наконец, изобретает лекарства.
— Лекарства?!
— Да, и не без успеха. Они излечивают печень и селезенку, помогают от кожных болезней. Одну из них — «Атталово белило» спасло мою жену от сильного воспаления, перед которым оказались бессильны знаменитые греческие снадобья и притирки!
— А как сейчас здоровье Семпронии? — участливо спросил претор, отлично зная, что консул, не любивший свою жену, два года назад отправил ее в скромное сципионовское имение и до сих пор не разрешает вернуться в Рим.
— Лучше. Но не настолько, чтобы дышать испорченным воздухом столицы. Если бы ее мать, Корнелия, не совала вечно нос не в свои дела, не напоминала, что она дочь Сципиона Старшего, я бы… Однако мы говорим не о моей теще — мужчине в женской одежде, — спохватился Эмилиан, — а об Аттале! Все слухи о его сумасшествии — вздор, выдумка его многочисленных врагов.
— Но если он умен, то это только усложняет нашу задачу.
— Наоборот — упрощает!
Консул взглянул на недоумевающего претора и пояснил:
— Ученый ум царя поможет ему быстро понять нас. А его ненависть к своим подданным и великое множество врагов еще больше ускорят это. Первое, — загнул он палец, — Аттал давно уже ищет случая, чтобы унизить, растоптать свой народ. Второе — в Пергаме сейчас крайне неспокойно: бунтуют рабы, волнуется сельское население, купечество, наемная армия. Все они уже открыто высказывают ненависть к Риму, вернее, к нашим ростовщикам. Вот-вот может начаться бунт, и без нашей помощи тогда Атталу и его знати не устоять. И третье: Аттал прекрасно понимает фактическое господство Рима над Пергамом, хотя его царство и самое сильное в Малой Азии. Что после всего этого остается делать Атталу?
— Что?..
— Завещать после своей смерти царство Риму! — объяснил Эмилиан.
— Завещать царство? — переспросил ошеломленный претор.
— Да! — нетерпеливо вскричал консул, раздраженный непониманием старика, которому он вынужден доверить такое дело. — Царство со всеми подданными, нашими будущими слугами и рабами, гаванями, пастбищами и — сокровищницей! Надо только подать такую мысль последнему Атталиду. Понял наконец?
Претор просиял.
Двигавшийся несколько десятков лет по служебным ступенькам к вершине власти, отдавший все состояние на подкупы и подарки избирателям, влезший в неоплатные долги, связанный по рукам и ногам взятками, он уже видел себя наместником новой провинции. Да еще какой! Он выжал бы из Пергама столько золота, что возвратился бы в Рим самым богатым человеком, без труда расплатясь с кредиторами.
«Бедным он приехал в богатую провинцию, — с завистью говорили бы о нем, — и богатым уехал из бедной провинции!»
— Ну, — поторопил его Эмилиан, как бы читая мысли претора и думая про себя: «Ну, побудешь ты немного в новой провинции, много тебе при твоей старости там не выдержать. А потом, рассчитавшись с Нуманцией, я нагряну туда!»
— Завещать целое царство, как завещают дом, виллу или несколько тысяч сестерциев? — очнулся претор.
— Ну наконец-то! — усмехнулся Эмилиан.
— И без войны овладеть богатейшим государством, всей его казной?!
— Ты делаешь успехи!
— Но у Аттала есть брат! — вдруг вспомнил претор, и лицо его помрачнело.
— Аристоник? — уточнил Эмилиан. — Этот сын царя и рабыни?
— Он сейчас в расцвете сил, и по греческим законам может наследовать престол брата…
— С каких это пор римский судья стал интересоваться греческими законами? — удивился консул и посоветовал: — Забудь про Аристоника. После убийства матери и невесты Аттал перебил почти всю свою родню. Аристоника же он посчитал убить ниже своего достоинства и ограничился тем, что запретил ему жить во дворце. Теперь его сводный брат разделяет трущобы Пергама с нищими и рабами. Помеха ли нам такой «наследник»?
— Однако Аттал может не согласиться написать такое завещание! — продолжал сомневаться претор.
— Конечно! — кивнул Эмилиан. — Но, я полагаю, всегда найдется искусный скриба, умеющий подделывать чужие почерки и подписи. Даже такие замысловатые, как подписи царей. Бумага не краснеет. Нам важно само завещание, а не то, каким путем оно добыто. Разве осмелится кто-либо спросить об этом у Рима? Сильного никто не спрашивает, где он взял, достаточно того, что он имеет. Если бы мои руки не были связаны Нуманцией, не прошло б и месяца, как Пергам превратился в римскую провинцию «Азия». А так должен перепоручать это дело тебе. Справишься?
— Конечно! С радостью!.. — приложил ладонь к груди претор. — Но… — покосился он на консула, — Аттал может прожить и сто лет, написав завещание, а ему сейчас нет и тридцати…
— Но ведь ты сам говорил, что в последнее время Аттал ищет смерти! — резко бросил Эмилиан. — А как любит повторять мой друг философ Панеций, кто спасает человека против его воли, поступает не лучше убийцы. Ты понял меня?
— Д-да…
— Ты чем-то удивлен?
— Конечно… Если бы мне сказал это сенатор Квинт Помпей или Публий Сатурей, а не ты, славящийся своей справедливостью и неподкупностью…
— А-а, вон ты о чем! — неожиданно засмеялся Эмилиан и, наклонившись к самому уху претора, прошептал: — Знаешь, как сказал бы по этому поводу тот же Панеций? Нехорошо пахнет тот, кто пахнет всегда хорошо! Итак, — снова стал серьезным он. — Берешься?
— Да!
— И у тебя есть надежный человек, который немедленно отправится в Пергам под чужим именем и прикрытием невинного должностного поручения?
— Да!
— Кто он?
— Здешний торговец. Луций Пропорций.
— Пропорций, Пропорций… — задумался Эмилиан. — Не тот ли это смельчак, который воевал у меня под Карфагеном?
— У тебя прекрасная память! — восхитился претор. — Но только ты воевал с Квинтом, а я говорю о его брате — Луцие.
— Что он из себя представляет?
— Умен и осторожен, как никто другой умеет убеждать людей и обводить их вокруг пальца. Вообще эти братья очень разные и совершенно не похожи характерами. Квинт, которого знаешь ты, как бы это сказать… привык разить врага в грудь, а от Луция, которого знаю я, скорее надо ждать удара в спину. Если ты позволишь, он заедет за Квинтом в Афины, и они отправятся в Пергам вместе.
— Пока пусть едет один, — подумав решил консул. — Нам больше подходит Луций. Можешь пообещать ему в награду…
— Место в сенате! — опередил Эмилиана претор.
— Хорошо.
— Тогда я немедленно посылаю за Луцием! — заторопился претор. — И ты сможешь объяснить ему…
— Ты сможешь! — поправил претора Эмилиан. — Объяснишь Луцию, что от него требуется простым, доходчивым языком. А я только взгляну на него.
2. Дело государственной важности
Следуя за двумя молчаливыми ликторами, Луций Пропорций пришел на Форум, где разделившиеся на группы сенаторы еще оживленно обсуждали недавнее собрание. Один из ликторов жестом приказал следовать в храм Сатурна.
«Зачем меня привели сюда? Да так спешно, ничего не объясняя?..» — переступая порог храма, думал Луций. Как и брат, был он худощав, высок ростом. Однако внешнее сходство братьев на этом и кончалось.
Если Квинт был воином, и оставался им, даже став ростовщиком, то в Луцие все выдавало купца: беспокойные, цепкие глаза, суетливые пальцы, податливая шея, готовая угодливо согнуться перед сильным и надменно выпрямиться перед должником или клиентом.
Ни нажитый всеми правдами и неправдами капитал, ни переход во всадническое сословие не изменили в нем прежних привычек мелкого купца.
«Кому я понадобился? — прикидывал он. — Хорошо, если городскому претору. Пятьдесят тысяч сестерциев, что ой якобы взял у меня в долг, еще долго будут закрывать ему глаза на мои грешки. А если что-то вынюхала и решила заняться мной сенатская комиссия?..»
— Пойду доложу консулу, что он уже здесь! — сказал один из ликторов и скрылся за неприметной дверью у алтаря.
«Консулу?! — ужаснулся Пропорций. — Неужели Фульвию Флакку стало известно, что я поставил его армии плохой ячмень? Тогда я пропал: меня ждет суд, штраф, может быть, даже отлучение от воды и огня!.. А вдруг, — мелькнула слабая надежда, — Флакк не успел закупить что-то для войска, и ему срочно потребовалось зерно или вино?»
— Послушай, — обратился Луций к оставшемуся ликтору. — Зачем я понадобился Фульвию Флакку?
Ликтор молчал, глядя поверх головы приведенного торговца. Луций достал расшитый жемчужным бисером кошель.
— Вот тебе золотой!
Ликтор затаил дыхание. Если бы не дернувшийся на его шее кадык, можно было подумать, что в храме стало на одну статую больше.
«Не взял золото! Неужели мои дела так плохи?..»
— Эй! — негромко окликнул Луций. — Два золотых!
Ликтор очнулся и быстро спрятал монеты.
— Тебя велел привести сюда не Фульвий Флакк… — шепотом начал он.
— А кто же? Кто?
Ликтор испуганно выпрямился и замолчал.
Пропорций проследовал за его подобострастным взглядом и увидел входящего в храм Сципиона Эмилиана.
«О боги! Сам Сципион… — узнал он прославленного полководца. — Но ведь у меня не было с ним никаких дел! На ячмень ему наплевать — консулы вечно грызутся между собой и завидуют друг другу, — ему даже выгодно, что голодные кони не так быстро понесут Фульвия к славе. Или ему донесли, что мои обвинения против Авла Секунда, которому я был должен сто тысяч — лжесвидетельство?! Но тогда меня ждет уже не изгнание, а Тарпейская скала!»
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове побледневшего Луция. Он уже видел перед собой отвесный утес на берегу Тибра, с которого сбрасывают государственных преступников, как вдруг следом за консулом в храм вошел городской претор.
Эмилиан подошел к ожившему Луцию и сказал, оглядываясь на претора:
— Похож! Они что — близнецы?
— Рождены в одночасье! — воскликнул претор.
Лицо Эмилиана смягчила довольная улыбка.
— Близнецы — счастливая примета! — веско сказал он. — Не было бы Ромула с Рэмом, не было б и Рима! Сами боги дают нам знак своей благосклонности.
Луций понял, что его привели сюда вовсе не для того, чтобы сбросить с Тарпейской скалы или изгнать из Рима.
Склонившись перед консулом, он елейно произнес:
— Ты — достойный сын Эмилия Павла!
Претор из-за спины консула сделал предостерегающий знак, но Луция уже ничто не могло остановить.
— Весь Рим знает, что он тоже свято верил в приметы! — частил он. — Когда перед войной с македонским царем Персеем дочь встретила его криком: «Папа, Персея больше нет!» — имея в виду издохшую собачку по кличке Перс, твой отец так обрадовался, что, не мешкая, повел войска в бой и одержал побе…
Луций поднял глаза на консула и осекся. Лицо Эмилиана было багровым.
О боги! Как он мог забыть то, о чем знает весь Рим: Сципион Эмилиан не выносит, когда при нем говорят о его родном отце, потому что в юности предал его, перейдя в более славную семью Сципионов. И его бедный отец Эмилий Павел умер от тоски в полном одиночестве…
Но Луций не был бы Луцием, если бы не нашел выхода из этого щекотливого положения.
— Но еще больше ты достоин славы своего великого деда, Сципиона Африканского! — повысил он голос и с облегчением увидел, как разглаживаются морщины на лбу консула. — Всему миру известно, что свои поступки он объяснял прямыми советами богов! И мне вовсе не кажется нелепым слух, — на всякий случай прибавил от себя Луций, — будто его отцом был сам Юпитер в облике исполинского змея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Иначе нельзя! — кивнул претор. — И так уже Рим становится похожим на тунику жалкого раба! Не успеваем залатать одну дыру, как тут же появляется другая. Не Нуманция — так Сицилия, не Македония — так Греция! Успокоим Сирию — поднимется Египет, утихомирим Египет — снова поднимет голову Сирия!
— Боги совсем забыли, что жертвоприношения Рима были всегда самыми щедрыми и желанными им! — вздохнул Эмилиан.
— Боги помнят об этом! — торопливо возразил претор, косясь в сторону статуй. — И потому Египет и Сирия больше не опасны нам! Антиох Сидет, базилевс сирийский, правда, разрушил без нашего ведома Иерусалим, но дальше этого не пошел. А Птолемей Фискон не знает, как ему разделить ложе, а также трон со своими единокровными женами! До других ли ему границ, когда самого вот-вот выгонит из страны Клеопатра Старшая?
— Выгонит — заставим принять! И на ложе, и на троне. Этот оплывший жиром любитель наслаждений полезнее нам, чем деятельный правитель. Страшнее то, что скоро и Риму будет не до других границ! — нахмурился Эмилиан. — А нам так нужны сейчас новые провинции. Вместо того, чтобы ехать под Нуманцию, с каким наслаждением я повел бы армию…
— В Иудею?
— Меня не интересуют развалины! Мои глаза пресыщены ими. Подождем, пока евреи отстроят Иерусалим и набьют его храмы золотой посудой!
— Тогда… в Парфию?
Консул вздохнул:
— Парфия пока нам не по зубам.
— Значит, Понт?
— Понтийское царство с его энергичным царем Митридатом нам выгоднее пока использовать как союзника. Пока, — повторил Эмилиан. Но, клянусь Марсом, это уже горячее!
— Малая Азия!
— Жарко, совсем жарко!
— Пергам?!
— Попал иглою!
Претор с изумлением посмотрел на консула:
— Но разве ты не знаешь, что у Пергама очень сильная армия? — спросил он. И не менее сильный боевой флот…
— Именно поэтому я и отправляюсь сегодня не в Пергам — нахмурился консул и испытующе оглядел претора. — А жаль! Это царство не дает мне спокойно спать так же, как Карфаген Катону! Кстати, ты бывал в Пергаме?
— Да.
— Давно?
— Еще юношей. Кажется, лет пятьдесят… Нет — пятьдесят пять тому назад.
— Значит, ты не знаешь Пергама.
— Но я много слышал о нем.
— Что именно? — оживился Эмилиан. — Говори!
— Благодаря предшественникам нынешнего Аттала из крошечной крепости он превратился в огромный город, славящийся алтарем Зевса и невероятной чистотой улиц.
— Так!
— Он присоединил к себе многие города и государства, и…
— И?
— Стал благороднее Афин.
— Так-так!
— Образованнее и культурнее Александрии Египетской.
— Говори!
— Сильнее Парфии.
— Говори, говори!
— Крупнее всех в Малой Азии!
— И это все?
— Я сказал то, что слышал. Неужели этого мало?
Губы Эмилиана тронула усмешка.
— Для какой-нибудь Вифинии это было бы пределом мечтаний. Но речь — о Пергаме. Я же говорил, ты не знаешь его. А ведь о чем не знают, того не желают, как говорят у нас в народе! — снова испытующе посмотрел он на претора.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты знаешь, мои глаза видели всякое богатство, — уклончиво ответил консул. — Вспомни хотя бы, сколько золота и серебра пронесли перед моей триумфальной колесницей после победы над Карфагеном…
— О, это было незабываемое зрелище! — уважительно воскликнул претор.
— Так это лишь пыль перед богатством, которое накопили в своих сокровищницах пергамские цари! Все эти Эвмены и Атталы, начав с небольшой части казны Александра Македонского за столетие сумели превратить Пергам в богатейшее государство. Они выжили все из своих рабов, плодородных земель, тучных пастбищ, лесов, рудников, удобных гаваней. Кто теперь не знает знаменитого пергамента и великолепного пергамского оливкового масла? И их армия, действительно, одна из сильнейших в мире!
— Но такое богатство делает Пергам опасным Риму!
— Верно. И — желанным! — многозначительно поднял палец Эмилиан.
— Но мы не в состоянии пойти на него войной! — напомнил претор.
— И это верно. Значит, нужен иной путь.
— Дружба?
— Дружба может быть только с равными!
— Не война и не дружба? — претор с любопытством взглянул на консула. — Ты предлагаешь что-то третье?
— Да! Иначе я не заводил бы весь этот разговор! То, что я тебе сказал, лишь половина истины. Своему быстрому взлету Пергам обязан не только тучным пастбищам и удобным гаваням. Не только воинской храбрости и дипломатической ловкости своих базилевсов. Этому он обязан в первую очередь нам, римлянам. Разве случайно диадема Эвмена, отца нынешнего царя, была украшена камеей с изображением моего славного деда? Ведь именно по предложению Сципиона за участие пергамцев в Сирийской войне сенат даровал Эвмену Эфес, Мизию, Ликаонию, обе Фригии. Все это втрое, впятеро увеличило доходы Пергама и в итоге до отказа наполнило его казну. Не пора ли теперь возвращать нам долги? Пусть Эвмен умер. Но жив Аттал. Какая нам разница — пусть вернет он. Да, он слушает нас во всем, провел в наших интересах у себя финансовую реформу, усилил налоговые поборы, но этого мало! Мы дали его отцу гораздо больше. А Рим никогда и ничего не дает даром!
— Разве Аттал расстанется добровольно с частью своих сокровищ? — усомнился претор.
— Речь идет не о жалкой части! — отрезал Эмилиан.
— Тем более! Я слышал, что Аттал глуп и безволен. В последнее время он совершенно ушел от государственных дел, уединился и даже ищет смерти. Говорят, он сошел с ума, но не до такой же степени!
— Этот «сумасшедший», — усмехнулся Эмилиан, — между прочим, изучает ботанику, пишет научные труды, ваяет прекрасные статуи из воска, наконец, изобретает лекарства.
— Лекарства?!
— Да, и не без успеха. Они излечивают печень и селезенку, помогают от кожных болезней. Одну из них — «Атталово белило» спасло мою жену от сильного воспаления, перед которым оказались бессильны знаменитые греческие снадобья и притирки!
— А как сейчас здоровье Семпронии? — участливо спросил претор, отлично зная, что консул, не любивший свою жену, два года назад отправил ее в скромное сципионовское имение и до сих пор не разрешает вернуться в Рим.
— Лучше. Но не настолько, чтобы дышать испорченным воздухом столицы. Если бы ее мать, Корнелия, не совала вечно нос не в свои дела, не напоминала, что она дочь Сципиона Старшего, я бы… Однако мы говорим не о моей теще — мужчине в женской одежде, — спохватился Эмилиан, — а об Аттале! Все слухи о его сумасшествии — вздор, выдумка его многочисленных врагов.
— Но если он умен, то это только усложняет нашу задачу.
— Наоборот — упрощает!
Консул взглянул на недоумевающего претора и пояснил:
— Ученый ум царя поможет ему быстро понять нас. А его ненависть к своим подданным и великое множество врагов еще больше ускорят это. Первое, — загнул он палец, — Аттал давно уже ищет случая, чтобы унизить, растоптать свой народ. Второе — в Пергаме сейчас крайне неспокойно: бунтуют рабы, волнуется сельское население, купечество, наемная армия. Все они уже открыто высказывают ненависть к Риму, вернее, к нашим ростовщикам. Вот-вот может начаться бунт, и без нашей помощи тогда Атталу и его знати не устоять. И третье: Аттал прекрасно понимает фактическое господство Рима над Пергамом, хотя его царство и самое сильное в Малой Азии. Что после всего этого остается делать Атталу?
— Что?..
— Завещать после своей смерти царство Риму! — объяснил Эмилиан.
— Завещать царство? — переспросил ошеломленный претор.
— Да! — нетерпеливо вскричал консул, раздраженный непониманием старика, которому он вынужден доверить такое дело. — Царство со всеми подданными, нашими будущими слугами и рабами, гаванями, пастбищами и — сокровищницей! Надо только подать такую мысль последнему Атталиду. Понял наконец?
Претор просиял.
Двигавшийся несколько десятков лет по служебным ступенькам к вершине власти, отдавший все состояние на подкупы и подарки избирателям, влезший в неоплатные долги, связанный по рукам и ногам взятками, он уже видел себя наместником новой провинции. Да еще какой! Он выжал бы из Пергама столько золота, что возвратился бы в Рим самым богатым человеком, без труда расплатясь с кредиторами.
«Бедным он приехал в богатую провинцию, — с завистью говорили бы о нем, — и богатым уехал из бедной провинции!»
— Ну, — поторопил его Эмилиан, как бы читая мысли претора и думая про себя: «Ну, побудешь ты немного в новой провинции, много тебе при твоей старости там не выдержать. А потом, рассчитавшись с Нуманцией, я нагряну туда!»
— Завещать целое царство, как завещают дом, виллу или несколько тысяч сестерциев? — очнулся претор.
— Ну наконец-то! — усмехнулся Эмилиан.
— И без войны овладеть богатейшим государством, всей его казной?!
— Ты делаешь успехи!
— Но у Аттала есть брат! — вдруг вспомнил претор, и лицо его помрачнело.
— Аристоник? — уточнил Эмилиан. — Этот сын царя и рабыни?
— Он сейчас в расцвете сил, и по греческим законам может наследовать престол брата…
— С каких это пор римский судья стал интересоваться греческими законами? — удивился консул и посоветовал: — Забудь про Аристоника. После убийства матери и невесты Аттал перебил почти всю свою родню. Аристоника же он посчитал убить ниже своего достоинства и ограничился тем, что запретил ему жить во дворце. Теперь его сводный брат разделяет трущобы Пергама с нищими и рабами. Помеха ли нам такой «наследник»?
— Однако Аттал может не согласиться написать такое завещание! — продолжал сомневаться претор.
— Конечно! — кивнул Эмилиан. — Но, я полагаю, всегда найдется искусный скриба, умеющий подделывать чужие почерки и подписи. Даже такие замысловатые, как подписи царей. Бумага не краснеет. Нам важно само завещание, а не то, каким путем оно добыто. Разве осмелится кто-либо спросить об этом у Рима? Сильного никто не спрашивает, где он взял, достаточно того, что он имеет. Если бы мои руки не были связаны Нуманцией, не прошло б и месяца, как Пергам превратился в римскую провинцию «Азия». А так должен перепоручать это дело тебе. Справишься?
— Конечно! С радостью!.. — приложил ладонь к груди претор. — Но… — покосился он на консула, — Аттал может прожить и сто лет, написав завещание, а ему сейчас нет и тридцати…
— Но ведь ты сам говорил, что в последнее время Аттал ищет смерти! — резко бросил Эмилиан. — А как любит повторять мой друг философ Панеций, кто спасает человека против его воли, поступает не лучше убийцы. Ты понял меня?
— Д-да…
— Ты чем-то удивлен?
— Конечно… Если бы мне сказал это сенатор Квинт Помпей или Публий Сатурей, а не ты, славящийся своей справедливостью и неподкупностью…
— А-а, вон ты о чем! — неожиданно засмеялся Эмилиан и, наклонившись к самому уху претора, прошептал: — Знаешь, как сказал бы по этому поводу тот же Панеций? Нехорошо пахнет тот, кто пахнет всегда хорошо! Итак, — снова стал серьезным он. — Берешься?
— Да!
— И у тебя есть надежный человек, который немедленно отправится в Пергам под чужим именем и прикрытием невинного должностного поручения?
— Да!
— Кто он?
— Здешний торговец. Луций Пропорций.
— Пропорций, Пропорций… — задумался Эмилиан. — Не тот ли это смельчак, который воевал у меня под Карфагеном?
— У тебя прекрасная память! — восхитился претор. — Но только ты воевал с Квинтом, а я говорю о его брате — Луцие.
— Что он из себя представляет?
— Умен и осторожен, как никто другой умеет убеждать людей и обводить их вокруг пальца. Вообще эти братья очень разные и совершенно не похожи характерами. Квинт, которого знаешь ты, как бы это сказать… привык разить врага в грудь, а от Луция, которого знаю я, скорее надо ждать удара в спину. Если ты позволишь, он заедет за Квинтом в Афины, и они отправятся в Пергам вместе.
— Пока пусть едет один, — подумав решил консул. — Нам больше подходит Луций. Можешь пообещать ему в награду…
— Место в сенате! — опередил Эмилиана претор.
— Хорошо.
— Тогда я немедленно посылаю за Луцием! — заторопился претор. — И ты сможешь объяснить ему…
— Ты сможешь! — поправил претора Эмилиан. — Объяснишь Луцию, что от него требуется простым, доходчивым языком. А я только взгляну на него.
2. Дело государственной важности
Следуя за двумя молчаливыми ликторами, Луций Пропорций пришел на Форум, где разделившиеся на группы сенаторы еще оживленно обсуждали недавнее собрание. Один из ликторов жестом приказал следовать в храм Сатурна.
«Зачем меня привели сюда? Да так спешно, ничего не объясняя?..» — переступая порог храма, думал Луций. Как и брат, был он худощав, высок ростом. Однако внешнее сходство братьев на этом и кончалось.
Если Квинт был воином, и оставался им, даже став ростовщиком, то в Луцие все выдавало купца: беспокойные, цепкие глаза, суетливые пальцы, податливая шея, готовая угодливо согнуться перед сильным и надменно выпрямиться перед должником или клиентом.
Ни нажитый всеми правдами и неправдами капитал, ни переход во всадническое сословие не изменили в нем прежних привычек мелкого купца.
«Кому я понадобился? — прикидывал он. — Хорошо, если городскому претору. Пятьдесят тысяч сестерциев, что ой якобы взял у меня в долг, еще долго будут закрывать ему глаза на мои грешки. А если что-то вынюхала и решила заняться мной сенатская комиссия?..»
— Пойду доложу консулу, что он уже здесь! — сказал один из ликторов и скрылся за неприметной дверью у алтаря.
«Консулу?! — ужаснулся Пропорций. — Неужели Фульвию Флакку стало известно, что я поставил его армии плохой ячмень? Тогда я пропал: меня ждет суд, штраф, может быть, даже отлучение от воды и огня!.. А вдруг, — мелькнула слабая надежда, — Флакк не успел закупить что-то для войска, и ему срочно потребовалось зерно или вино?»
— Послушай, — обратился Луций к оставшемуся ликтору. — Зачем я понадобился Фульвию Флакку?
Ликтор молчал, глядя поверх головы приведенного торговца. Луций достал расшитый жемчужным бисером кошель.
— Вот тебе золотой!
Ликтор затаил дыхание. Если бы не дернувшийся на его шее кадык, можно было подумать, что в храме стало на одну статую больше.
«Не взял золото! Неужели мои дела так плохи?..»
— Эй! — негромко окликнул Луций. — Два золотых!
Ликтор очнулся и быстро спрятал монеты.
— Тебя велел привести сюда не Фульвий Флакк… — шепотом начал он.
— А кто же? Кто?
Ликтор испуганно выпрямился и замолчал.
Пропорций проследовал за его подобострастным взглядом и увидел входящего в храм Сципиона Эмилиана.
«О боги! Сам Сципион… — узнал он прославленного полководца. — Но ведь у меня не было с ним никаких дел! На ячмень ему наплевать — консулы вечно грызутся между собой и завидуют друг другу, — ему даже выгодно, что голодные кони не так быстро понесут Фульвия к славе. Или ему донесли, что мои обвинения против Авла Секунда, которому я был должен сто тысяч — лжесвидетельство?! Но тогда меня ждет уже не изгнание, а Тарпейская скала!»
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове побледневшего Луция. Он уже видел перед собой отвесный утес на берегу Тибра, с которого сбрасывают государственных преступников, как вдруг следом за консулом в храм вошел городской претор.
Эмилиан подошел к ожившему Луцию и сказал, оглядываясь на претора:
— Похож! Они что — близнецы?
— Рождены в одночасье! — воскликнул претор.
Лицо Эмилиана смягчила довольная улыбка.
— Близнецы — счастливая примета! — веско сказал он. — Не было бы Ромула с Рэмом, не было б и Рима! Сами боги дают нам знак своей благосклонности.
Луций понял, что его привели сюда вовсе не для того, чтобы сбросить с Тарпейской скалы или изгнать из Рима.
Склонившись перед консулом, он елейно произнес:
— Ты — достойный сын Эмилия Павла!
Претор из-за спины консула сделал предостерегающий знак, но Луция уже ничто не могло остановить.
— Весь Рим знает, что он тоже свято верил в приметы! — частил он. — Когда перед войной с македонским царем Персеем дочь встретила его криком: «Папа, Персея больше нет!» — имея в виду издохшую собачку по кличке Перс, твой отец так обрадовался, что, не мешкая, повел войска в бой и одержал побе…
Луций поднял глаза на консула и осекся. Лицо Эмилиана было багровым.
О боги! Как он мог забыть то, о чем знает весь Рим: Сципион Эмилиан не выносит, когда при нем говорят о его родном отце, потому что в юности предал его, перейдя в более славную семью Сципионов. И его бедный отец Эмилий Павел умер от тоски в полном одиночестве…
Но Луций не был бы Луцием, если бы не нашел выхода из этого щекотливого положения.
— Но еще больше ты достоин славы своего великого деда, Сципиона Африканского! — повысил он голос и с облегчением увидел, как разглаживаются морщины на лбу консула. — Всему миру известно, что свои поступки он объяснял прямыми советами богов! И мне вовсе не кажется нелепым слух, — на всякий случай прибавил от себя Луций, — будто его отцом был сам Юпитер в облике исполинского змея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61