Истинных своих намерений Эвдем так и не открыл. Впрочем, так же, как и сам Луций.
«Так чего ему надо от меня? — продолжал размышлять Пропорций. — Поддержки Рима в каком-нибудь заговоре против Аттала? Высокой должности в новой провинции? Разрешения поехать торговать в Рим? Как бы там ни было, а пятьсот тысяч сестерциев, надежный ночлег, охрана — как нельзя кстати! И совсем будет хорошо, если этот Эвдем поможет мне проникнуть во дворец к Атталу!»
— Кроме того! — обежав повеселевшего Луция, запищал на другое ухо управляющий. — Если ты задержишься по делам в других городах нашего царства, рабы доставят тебя в лучшие харчевни Эфеса, Левков, Смирны. Можешь привести и своих друзей: еда, вино, танцовщицы — все оплачено!
— Твой хозяин случайно не бог с рогом изобилия в руках? — недоверчиво слушая управляющего, рассмеялся Луций.
— Нет, он на службе у начальника кинжала!
Луций приостановился, словно налетел на невидимую стену. Внезапная догадка осенила его.
«А этот Эвдем не так уж и прост! Повозка, охрана, оплаченный обед во всех городах, — все это действительно неспроста! Мало того, что я весь на виду в его доме, так теперь ему будет известен каждый мой шаг в Пергаме и за его пределами! Но он явно перестарался, теперь я буду начеку. Не отказываться же мне в самом деле от его подарков и услуг, чтобы не вызвать подозрений, да и без охраны в этом городе мне никак нельзя!»
Сделав вид, что рассматривает одну из многочисленных в коридоре статуй — бородатого Сатира, — Луций кивнул управляющему, и они продолжили путь. Перед обитой позолоченными пластинами дверью евнух попросил римлянина минуточку подождать, пока он доложит своему господину о приходе достопочтенного гостя.
— Не угодно ли тебе будет пока осмотреть эту прекрасную парную статую? — указал он коротким пальцем на мраморную фигуру девушки, склонившуюся над спящим юношей. — Это Селена и Эндимион, которого Зевс погрузил в вечный сон, чтобы сохранить ему вечную молодость и красоту. Скульптор запечатлел один из тех трогательных моментов, когда влюбленная Селена приходила в пещеру на горе Латмос, чтобы любоваться юношей и целовать его!
Заинтересовавшийся Луций обошел статую и, когда оглянулся, управляющего рядом уже не было. Из приоткрытой двери донесся знакомый голос Эвдема:
— Сейчас освобожусь. — И тот же голос, только уже жесткий, не терпящий возражений, быстро проговорил: — Это хорошо, что ты познакомился с рабом купца Артемидора. Теперь под видом обиженного римлянином человека ты должен проникнуть в его дом и сообщать мне о каждом новом госте, о каждом разговоре! Не обессудь, что для убедительности твоих слов о жестокости римлянина мои люди вчера основательно разукрасили тебя. Вот тебе за это три золотых статера!
— Но, господин! — послышался знакомый Луцию голос, прерывающийся от обиды и волнения. — Я вызвался служить тебе совсем не ради денег!..
— Знаю, Демарх! — повысил голос Эвдем. — И потому доверил тебе один из самых опасных домов в Пергаме! А статеры возьми, — уже мягче добавил он. — Они еще пригодятся твоей семье. Ведь теперь некогда будет таскать тележки с вещами гостей Пергама, а твое прекрасное знание города поможет в достижении более высоких целей! Ступай!
Дверь распахнулась, и на Луция чуть было не налетел тот самый носильщик, по вине которого он чуть было не остался без вещей.
Увидев римлянина, Демарх испуганно отпрянул, словно встретил живое изваяние самого страшного бога, и бочком, бочком — между статуей и Пропорцией — стал протискиваться к выходу.
— Разве так нежно я разукрасил бы тебя за вчерашнее? — усмехнулся Луций, глядя на покрытое синяками и ссадинами лицо носильщика, и погрозил ему вдогонку кулаком: — Я бы нарезал ремней из твоей подлой шкуры и с утра до ночи стегал бы ими твою жену и детей! Но погоди — это наша встреча с тобой не последняя!
Сердито отдуваясь, Луций вошел следом за евнухом в роскошную залу. Нехотя кивнул приветливо улыбнувшемуся хозяину.
— Встретил старого знакомого? — подводя римлянина к креслу с пурпурными подушками, спросил Эвдем, делая знак управляющему удалиться. — Я понимаю, он оживил в тебе неприятные воспоминания. Но, право, это безобиднейшее и самое покорное на свете существо! Забудь о нем, словно его никогда не существовало. Тем более, что это святая правда: как только он окажет мне небольшую услугу, мои люди превратят его в воздух, землю, траву… Они, в отличие от меня, не поэты, но дело свое знают. Лучше скажи, как тебе спалось в моем дворце, не испытываешь ли ты в чем нужду или недостаток?
— В твоем дворце впору останавливаться самим богам! — искренне воскликнул Луций. — А твоим гостеприимством и щедростью остался бы, наверное, доволен даже сам Юпитер! Эта подаренная армии Рима партия оливкового масла, туника, твоя забота о моем безопасном передвижении по Пергаму…
— Пустяки! — мягко перебил Луция Эвдем.
— Твой дом, наверное, богаче дворца самого царя! — вкрадчиво заметил Луций, осторожно подталкивая разговор к Атталу. — И прекраснее!
— Богаче — да, — кивнул Эвдем и виновато пожал плечами. — Но — не прекраснее!
— Как?! Да твоя спальня, эти залы, коридоры со статуями… Одна только Селена, ласкающая юношу, чего стоит!
— Отныне она твоя!
— О!
— Но остерегайся! — лукаво поднял палец Эвдем. — Если от невинных ласк со спящим Эндимионом Селена родила пятьдесят дочерей, то тебя ждет настоящее разорение бесчисленным количеством приданых! Ведь, судя по вчерашним восторгам танцовщиц, ты далеко не сонный человек!
Вспомнив приятно проведенную вторую половину вчерашнего пира, Луций довольно усмехнулся и вздрогнул от неожиданного вопроса:
— Когда велишь запаковывать эту статую?
«Выпытывает, что именно привело меня в Пергам: оливковое масло, которое он уже закупил, или… Ай, хитрец, задурманивает приятными разговорами, чтобы узнать главное. Но меня так просто не проведешь!»
Не переставая улыбаться, Луций ответил уколовшему его острым взглядом Эвдему:
— Благодаря тебе, этот поистине царский подарок можно упаковывать хоть сегодня. Но… — нарочито долго помедлил он, — я хотел бы осмотреть Пергам, когда еще представится такая возможность. И потом — очень надо повидать вашего царя, о нем столько противоречивых слухов у нас в Риме, но вряд ли это возможно…
— В Пергаме все возможно! — вдруг послышалось за спиной Луция.
Римлянин обернулся и увидел поигрывающего плеткой коренастого человека с жестким, надменным лицом.
— Я к тебе, Эвдем! — не сводя глаз с римлянина, обратился к хозяину незнакомец.
— Это Зимрид, начальник кинжала, то есть охраны нашего царя! — представил его Эвдем. — А это Гней Лициний, — показал он на Луция. — Мой гость и друг, приехал сюда с легацией для закупки нашего оливкового масла.
— Легацию! — коротко бросил Зимрид, протягивая руку к Луцию.
— Что? — испуганно переспросил тот, бросая взгляд на Эвдема.
— Легацию! — настойчивее повторил начальник кинжала и, когда побледневший Пропорций, увидев чуть заметный кивок хозяина, достал легацию, буквально выхватил ее из рук римлянина. — Так. «Дана Гнею Лицинию… — Зимрид поднял глаза на Луция, словно прикидывая, подходит ли ему это имя. — В том что… оказывать содействие…» Подпись… печать… Все верно! Так зачем ты приехал в Пергам?
— Там все написано! — кивнул на легацию Луций, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом начальника кинжала. — Закупить оливковое масло для армии Фульвия Флакка…
— Это ты расскажешь в Риме своему Фульвию! — посоветовал Зимрид. — А мне скажешь правду.
— Ты забываешься! — захлебнулся Луций. — Перед тобой посланник великого Рима! Будущий сенатор, может быть, даже консул!
— Тем более! — усмехнулся Зимрид и угрожающе придвинулся к римлянину: — Правду! Ну?
— Но почему… почему ты мне не веришь? — прохрипел Луций, отступая назад и чувствуя спиной стену.
— Потому что покупатели оливкового масла не приезжают в Пергам с легацией, подписанной самим претором, который, как мне известно, сейчас у вас за главу государства! Потому что ты, всадник, можешь стать сенатором только если окажешь своему Риму неоценимую услугу! Потому что…
— Оставь его, Зимрид! — вступился за Луция Эвдем. — Он мой гость и ничего плохого не замышляет против Пергама! Гней, подтверди!
— Клянусь! — воскликнул Пропорций, пряча за спину руку с рубиновым перстнем.
— Смотри, Эвдем! — пригрозил Зимрид, отходя от Луция, — помимо — гм-м — двух талантов это может стоить тебе головы!
— Моя голова давно уже ничего не стоит. Одно слово Аттала — и…
— Как сказать! — загадочно покачал головой начальник кинжала. — Еще десять талантов — и ты, как прежде, каждый день сможешь иметь счастье лицезреть Аттала и беседовать с ним!
— Это невозможно… — прошептал Эвдем. — Ты шутишь!
— В Пергаме — все возможно! — усмехнулся Зимрид. — Но прежде ты должен съездить на Хиос, Родос, Делос, обшарить все их рабские рынки и найти такого лекаря, который смог бы избавить нашего царя от мучительной болезни!
— Как — у него опять сердцебиения?
— Увы! — сокрушенно покачал головой начальник кинжала. — И против них бессильны острые мечи и пики моих верных людей. Найди такого лекаря, прошу тебя, Эвдем. И я в тот же день представлю тебя царю.
— И меня?.. — шагнул вперед Луций. — Я… заплачу!
— Может, и тебя! — кивнул Зимрид. — Если только, конечно, это не пойдет во вред базилевсу, хотя какой ему может быть вред от вашего старого, алчного претора! Так — какие-нибудь беспошлинные закупки пергамента для Египта, куда ввоз его строго запрещен нашим законом. Я угадал?
— Я восхищен тем, что ваш царь доверил должность начальника кинжала столь проницательному человеку! — деланно изумился Луций, вздыхая с облегчением.
— То-то! — назидательно заметил Зимрид. — А денег твоих мне не надо! Да-да! — повторил он удивленно приподнявшему бровь Эвдему. — Не надо! Вдруг я сам когда-нибудь стану базилевсом! — в шутку сказал он, и глаза его лукаво блеснули. — Вспомни тогда, Гней Лициний, о моей услуге!
— Конечно, не забуду, когда сам стану консулом! — тоже в шутку сказал Луций, и глаза его повеселели.
3. Лавка Артемидора
После посещения Эвдема счастливый Демарх, сжимая в кулаке три статера — целое состояние для его семьи, торопился выполнить приказание своего нового господина. Ноги сами несли его к лавке купца, у которого вчерашним вечером он договорился встретиться с рабом Артемидора.
— Самого Артемидора пока нет, — сказал тогда раб, сочувственно выслушав рассказ Демарха о пропаже вещей перед алтарем Зевса. — Он в отъезде вот уже два месяца. Но твои сведения о том, как римляне готовы поступить с нами, могут заинтересовать его друзей. Приходи завтра!
Демарху понравился этот раб — образованный и мягкий, как все рабы из далекой Греции. Но что-то в его голосе, в привычке то и дело оглядываться во время разговора вызывало неприятное ощущение.
«В лавке этого Артемидора зреет явно что-то преступное! Недаром Эвдем сказал о ней, что это один из самых опасных домов в Пергаме! — на ходу думал он. — И это наверняка так, хоть там и говорят о своей ненависти к римлянам. Не может такой добрый и справедливый человек, как Эвдем, преследовать хороших людей. Значит, Артемидор, его друзья и даже рабы замыслили заговор, может, они собираются рассорить Пергам с Римом, а это — война, в ходе которой погибнут или попадут в рабство многие пергамцы, как знать, возможно, и мои дети! Это новые бессмысленные разрушения святилищ и храмов, быть может — о боги! — даже великого алтаря Зевса!..»
К высокому просторному дому с нарисованными яркими красками на стене вазами Демарх подошел с твердым убеждением, что в нем находятся его личные враги.
Он с трудом заставил себя улыбнуться радостно бросившемуся к нему знакомому рабу, благо, это жалкое подобие улыбки грек расценил как то, что разбитые римлянином губы плохо повинуются пергамцу.
— Иди за мной! — оглянувшись по сторонам, быстро приказал раб. Следуя за ним, Демарх прошел мимо многочисленных прилавков, уставленных дорогими вазами, мегарскими чашами, амфорисками, стеклянными колбами, всем тем товаром, место которому только в домах зажиточных людей Пергама. Сам Демарх пользовался только сосудами, купленными в самых дешевых гончарных мастерских, и потому зачарованно озирался вокруг, спотыкаясь и приостанавливаясь, к неудовольствию поторапливающего его раба.
У одной из круглобоких ваз он застыл, и никакие окрики грека не могли заставить его сдвинуться с места. Ваза была расписана знакомыми фрагментами восточного фриза алтаря Зевса!
Демарх обошел вазу кругом, поражаясь, как точно сумел воспроизвести художник каждое движение Зевса и Геи, каждое перышко на крыльях торжествующей победы Ники. Голова борющегося с самим Аполлоном змееногого гиганта так же, как и на самом алтаре, слегка стилизована, и точно так же в ней уже нет живого огня.
Еще один шаг — и Демарх увидел гиганта, сражающегося с Гекатой. Но тот ли это гигант, вялый, бесстрастный, самый неудавшийся из всех окружавших его фигур?
Здесь он был изображен художником, превратившимся вдруг из покорного подражателя в соперника великим создателям алтаря, борцом, с неукротимой, бешеной яростью кусающим зубами плечо своего божественного противника, совсем как гигант в группе Дионы на северном фризе.
Почувствовав, что его трогает за локоть раб, Демарх с неохотой оторвал глаза от вазы, собрался даже купить ее.
Он уже хотел спросить о цене, как вдруг вспомнил, что все эти вазы, боги на них, сам алтарь подвергаются угрозе, и идет она, возможно, из этой самой лавки.
Демарх сжал в кулаке статеры и решительно шагнул следом за рабом.
У неприметной двери грек остановился и, оглянувшись на скучающих продавцов, быстро открыл ее, поторапливая Демарха знаком следовать за ним.
За дверью оказались ступеньки, ведущие вниз. Их освещали несколько тускло горящих светильников.
Ожидавший увидеть мрачное и таинственное подземелье, Демарх остановился перед стеной, снизу доверху заставленной полками с вазами и мегарскими чашами.
Это был обычный подвал торговой лавки, где хранились товары. Но раб, заговорщицки подмигнув, повернул одну из самых неброских ваз, и стена бесшумно отодвинулась, обнажая еще одну дверь. Раб открыл ее, жестом пригласил Демарха за собой, но вскоре неожиданно остановился. Пергамец в потемках едва не налетел на него. Впереди стояла группа вооруженных людей.
В свете далекого факела блеснули бронзовые наконечники пик. Демарх почувствовал, как одно из них уперлось своим острием прямо ему в грудь.
— Кто? — отрывисто бросил стоящий к ним ближе всех человек.
— Фу ты, Пифон! Вечно пугаешь меня своим неожиданным появлением, — проворчал грек, пытаясь отвести от своей груди пику.
— Кто?! — грозно повторил воин.
— Да это же я — Лимней!
— Кто?!! — в третий раз воскликнул воин, всем своим видом давая понять, что еще мгновение — и он пронзит грека.
— Гелиос! — торопливо ответил раб.
— Да радует он нас своим теплом и светом вечно! — опуская копье, заученно отозвался воин. — Это другое дело. Проходи!
— Можно подумать, что ты впервые видишь меня! — упрекнул Пифона грек. — Ведь не прошло и получаса, как я вышел отсюда!
— А откуда мне знать, кого ты привел за собой? — огрызнулся воин. — Сказано — пропускать тех, кто назовет имя Гелиоса, а всех остальных убивать на месте, так я и делаю!
«Строгие у них порядки! — догоняя Лимнея, подумал Демарх. — Видно, дело здесь куда серьезнее, чем предполагает Эвдем. Странно только одно — выбрали для пароля Гелиоса, а сами собираются глубоко под землей!»
Наконец Лимней остановился и сообщил:
— Пришли!
Чуть слышно скрипнула дверь. Демарх невольно зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Помявшись на пороге, он вошел в большую, просторную комнату и робко осмотрелся вокруг.
Это была обычная с виду скульптурная мастерская, каких немало он видел в Пергаме.
Повсюду стояли готовые и незавершенные статуи, глыбы и небольшие куски неотесанного мрамора. На этих кусках и глыбах сидели несколько человек в одежде пергамских купцов и воинов.
Вдоль стен на лавочках и ложах, предназначенных, очевидно, для натурщиков, тоже вперемешку сидели купцы, ремесленники, командиры наемных отрядов и — Демарх даже глазам своим не поверил — рабы.
Все эти богато и бедно одетые люди, с перстнями на пальцах и ошейниками на шеях, с аккуратно завитыми волосами и клеймами на щеках совсем как равные переговаривались и отчаянно спорили друг с другом.
При появлении Демарха шум мало-помалу стал стихать. Вскоре все взгляды устремились на окончательно заробевшего пергамца.
Сидевший в кресле мужчина лет тридцати, одетый в грубый халат бедняка, красивый, широкоплечий, с волнистыми волосами, спадающими на плечи, кивком головы приказал Демарху выйти на середину и, оглядев его, сочувственно спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
«Так чего ему надо от меня? — продолжал размышлять Пропорций. — Поддержки Рима в каком-нибудь заговоре против Аттала? Высокой должности в новой провинции? Разрешения поехать торговать в Рим? Как бы там ни было, а пятьсот тысяч сестерциев, надежный ночлег, охрана — как нельзя кстати! И совсем будет хорошо, если этот Эвдем поможет мне проникнуть во дворец к Атталу!»
— Кроме того! — обежав повеселевшего Луция, запищал на другое ухо управляющий. — Если ты задержишься по делам в других городах нашего царства, рабы доставят тебя в лучшие харчевни Эфеса, Левков, Смирны. Можешь привести и своих друзей: еда, вино, танцовщицы — все оплачено!
— Твой хозяин случайно не бог с рогом изобилия в руках? — недоверчиво слушая управляющего, рассмеялся Луций.
— Нет, он на службе у начальника кинжала!
Луций приостановился, словно налетел на невидимую стену. Внезапная догадка осенила его.
«А этот Эвдем не так уж и прост! Повозка, охрана, оплаченный обед во всех городах, — все это действительно неспроста! Мало того, что я весь на виду в его доме, так теперь ему будет известен каждый мой шаг в Пергаме и за его пределами! Но он явно перестарался, теперь я буду начеку. Не отказываться же мне в самом деле от его подарков и услуг, чтобы не вызвать подозрений, да и без охраны в этом городе мне никак нельзя!»
Сделав вид, что рассматривает одну из многочисленных в коридоре статуй — бородатого Сатира, — Луций кивнул управляющему, и они продолжили путь. Перед обитой позолоченными пластинами дверью евнух попросил римлянина минуточку подождать, пока он доложит своему господину о приходе достопочтенного гостя.
— Не угодно ли тебе будет пока осмотреть эту прекрасную парную статую? — указал он коротким пальцем на мраморную фигуру девушки, склонившуюся над спящим юношей. — Это Селена и Эндимион, которого Зевс погрузил в вечный сон, чтобы сохранить ему вечную молодость и красоту. Скульптор запечатлел один из тех трогательных моментов, когда влюбленная Селена приходила в пещеру на горе Латмос, чтобы любоваться юношей и целовать его!
Заинтересовавшийся Луций обошел статую и, когда оглянулся, управляющего рядом уже не было. Из приоткрытой двери донесся знакомый голос Эвдема:
— Сейчас освобожусь. — И тот же голос, только уже жесткий, не терпящий возражений, быстро проговорил: — Это хорошо, что ты познакомился с рабом купца Артемидора. Теперь под видом обиженного римлянином человека ты должен проникнуть в его дом и сообщать мне о каждом новом госте, о каждом разговоре! Не обессудь, что для убедительности твоих слов о жестокости римлянина мои люди вчера основательно разукрасили тебя. Вот тебе за это три золотых статера!
— Но, господин! — послышался знакомый Луцию голос, прерывающийся от обиды и волнения. — Я вызвался служить тебе совсем не ради денег!..
— Знаю, Демарх! — повысил голос Эвдем. — И потому доверил тебе один из самых опасных домов в Пергаме! А статеры возьми, — уже мягче добавил он. — Они еще пригодятся твоей семье. Ведь теперь некогда будет таскать тележки с вещами гостей Пергама, а твое прекрасное знание города поможет в достижении более высоких целей! Ступай!
Дверь распахнулась, и на Луция чуть было не налетел тот самый носильщик, по вине которого он чуть было не остался без вещей.
Увидев римлянина, Демарх испуганно отпрянул, словно встретил живое изваяние самого страшного бога, и бочком, бочком — между статуей и Пропорцией — стал протискиваться к выходу.
— Разве так нежно я разукрасил бы тебя за вчерашнее? — усмехнулся Луций, глядя на покрытое синяками и ссадинами лицо носильщика, и погрозил ему вдогонку кулаком: — Я бы нарезал ремней из твоей подлой шкуры и с утра до ночи стегал бы ими твою жену и детей! Но погоди — это наша встреча с тобой не последняя!
Сердито отдуваясь, Луций вошел следом за евнухом в роскошную залу. Нехотя кивнул приветливо улыбнувшемуся хозяину.
— Встретил старого знакомого? — подводя римлянина к креслу с пурпурными подушками, спросил Эвдем, делая знак управляющему удалиться. — Я понимаю, он оживил в тебе неприятные воспоминания. Но, право, это безобиднейшее и самое покорное на свете существо! Забудь о нем, словно его никогда не существовало. Тем более, что это святая правда: как только он окажет мне небольшую услугу, мои люди превратят его в воздух, землю, траву… Они, в отличие от меня, не поэты, но дело свое знают. Лучше скажи, как тебе спалось в моем дворце, не испытываешь ли ты в чем нужду или недостаток?
— В твоем дворце впору останавливаться самим богам! — искренне воскликнул Луций. — А твоим гостеприимством и щедростью остался бы, наверное, доволен даже сам Юпитер! Эта подаренная армии Рима партия оливкового масла, туника, твоя забота о моем безопасном передвижении по Пергаму…
— Пустяки! — мягко перебил Луция Эвдем.
— Твой дом, наверное, богаче дворца самого царя! — вкрадчиво заметил Луций, осторожно подталкивая разговор к Атталу. — И прекраснее!
— Богаче — да, — кивнул Эвдем и виновато пожал плечами. — Но — не прекраснее!
— Как?! Да твоя спальня, эти залы, коридоры со статуями… Одна только Селена, ласкающая юношу, чего стоит!
— Отныне она твоя!
— О!
— Но остерегайся! — лукаво поднял палец Эвдем. — Если от невинных ласк со спящим Эндимионом Селена родила пятьдесят дочерей, то тебя ждет настоящее разорение бесчисленным количеством приданых! Ведь, судя по вчерашним восторгам танцовщиц, ты далеко не сонный человек!
Вспомнив приятно проведенную вторую половину вчерашнего пира, Луций довольно усмехнулся и вздрогнул от неожиданного вопроса:
— Когда велишь запаковывать эту статую?
«Выпытывает, что именно привело меня в Пергам: оливковое масло, которое он уже закупил, или… Ай, хитрец, задурманивает приятными разговорами, чтобы узнать главное. Но меня так просто не проведешь!»
Не переставая улыбаться, Луций ответил уколовшему его острым взглядом Эвдему:
— Благодаря тебе, этот поистине царский подарок можно упаковывать хоть сегодня. Но… — нарочито долго помедлил он, — я хотел бы осмотреть Пергам, когда еще представится такая возможность. И потом — очень надо повидать вашего царя, о нем столько противоречивых слухов у нас в Риме, но вряд ли это возможно…
— В Пергаме все возможно! — вдруг послышалось за спиной Луция.
Римлянин обернулся и увидел поигрывающего плеткой коренастого человека с жестким, надменным лицом.
— Я к тебе, Эвдем! — не сводя глаз с римлянина, обратился к хозяину незнакомец.
— Это Зимрид, начальник кинжала, то есть охраны нашего царя! — представил его Эвдем. — А это Гней Лициний, — показал он на Луция. — Мой гость и друг, приехал сюда с легацией для закупки нашего оливкового масла.
— Легацию! — коротко бросил Зимрид, протягивая руку к Луцию.
— Что? — испуганно переспросил тот, бросая взгляд на Эвдема.
— Легацию! — настойчивее повторил начальник кинжала и, когда побледневший Пропорций, увидев чуть заметный кивок хозяина, достал легацию, буквально выхватил ее из рук римлянина. — Так. «Дана Гнею Лицинию… — Зимрид поднял глаза на Луция, словно прикидывая, подходит ли ему это имя. — В том что… оказывать содействие…» Подпись… печать… Все верно! Так зачем ты приехал в Пергам?
— Там все написано! — кивнул на легацию Луций, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом начальника кинжала. — Закупить оливковое масло для армии Фульвия Флакка…
— Это ты расскажешь в Риме своему Фульвию! — посоветовал Зимрид. — А мне скажешь правду.
— Ты забываешься! — захлебнулся Луций. — Перед тобой посланник великого Рима! Будущий сенатор, может быть, даже консул!
— Тем более! — усмехнулся Зимрид и угрожающе придвинулся к римлянину: — Правду! Ну?
— Но почему… почему ты мне не веришь? — прохрипел Луций, отступая назад и чувствуя спиной стену.
— Потому что покупатели оливкового масла не приезжают в Пергам с легацией, подписанной самим претором, который, как мне известно, сейчас у вас за главу государства! Потому что ты, всадник, можешь стать сенатором только если окажешь своему Риму неоценимую услугу! Потому что…
— Оставь его, Зимрид! — вступился за Луция Эвдем. — Он мой гость и ничего плохого не замышляет против Пергама! Гней, подтверди!
— Клянусь! — воскликнул Пропорций, пряча за спину руку с рубиновым перстнем.
— Смотри, Эвдем! — пригрозил Зимрид, отходя от Луция, — помимо — гм-м — двух талантов это может стоить тебе головы!
— Моя голова давно уже ничего не стоит. Одно слово Аттала — и…
— Как сказать! — загадочно покачал головой начальник кинжала. — Еще десять талантов — и ты, как прежде, каждый день сможешь иметь счастье лицезреть Аттала и беседовать с ним!
— Это невозможно… — прошептал Эвдем. — Ты шутишь!
— В Пергаме — все возможно! — усмехнулся Зимрид. — Но прежде ты должен съездить на Хиос, Родос, Делос, обшарить все их рабские рынки и найти такого лекаря, который смог бы избавить нашего царя от мучительной болезни!
— Как — у него опять сердцебиения?
— Увы! — сокрушенно покачал головой начальник кинжала. — И против них бессильны острые мечи и пики моих верных людей. Найди такого лекаря, прошу тебя, Эвдем. И я в тот же день представлю тебя царю.
— И меня?.. — шагнул вперед Луций. — Я… заплачу!
— Может, и тебя! — кивнул Зимрид. — Если только, конечно, это не пойдет во вред базилевсу, хотя какой ему может быть вред от вашего старого, алчного претора! Так — какие-нибудь беспошлинные закупки пергамента для Египта, куда ввоз его строго запрещен нашим законом. Я угадал?
— Я восхищен тем, что ваш царь доверил должность начальника кинжала столь проницательному человеку! — деланно изумился Луций, вздыхая с облегчением.
— То-то! — назидательно заметил Зимрид. — А денег твоих мне не надо! Да-да! — повторил он удивленно приподнявшему бровь Эвдему. — Не надо! Вдруг я сам когда-нибудь стану базилевсом! — в шутку сказал он, и глаза его лукаво блеснули. — Вспомни тогда, Гней Лициний, о моей услуге!
— Конечно, не забуду, когда сам стану консулом! — тоже в шутку сказал Луций, и глаза его повеселели.
3. Лавка Артемидора
После посещения Эвдема счастливый Демарх, сжимая в кулаке три статера — целое состояние для его семьи, торопился выполнить приказание своего нового господина. Ноги сами несли его к лавке купца, у которого вчерашним вечером он договорился встретиться с рабом Артемидора.
— Самого Артемидора пока нет, — сказал тогда раб, сочувственно выслушав рассказ Демарха о пропаже вещей перед алтарем Зевса. — Он в отъезде вот уже два месяца. Но твои сведения о том, как римляне готовы поступить с нами, могут заинтересовать его друзей. Приходи завтра!
Демарху понравился этот раб — образованный и мягкий, как все рабы из далекой Греции. Но что-то в его голосе, в привычке то и дело оглядываться во время разговора вызывало неприятное ощущение.
«В лавке этого Артемидора зреет явно что-то преступное! Недаром Эвдем сказал о ней, что это один из самых опасных домов в Пергаме! — на ходу думал он. — И это наверняка так, хоть там и говорят о своей ненависти к римлянам. Не может такой добрый и справедливый человек, как Эвдем, преследовать хороших людей. Значит, Артемидор, его друзья и даже рабы замыслили заговор, может, они собираются рассорить Пергам с Римом, а это — война, в ходе которой погибнут или попадут в рабство многие пергамцы, как знать, возможно, и мои дети! Это новые бессмысленные разрушения святилищ и храмов, быть может — о боги! — даже великого алтаря Зевса!..»
К высокому просторному дому с нарисованными яркими красками на стене вазами Демарх подошел с твердым убеждением, что в нем находятся его личные враги.
Он с трудом заставил себя улыбнуться радостно бросившемуся к нему знакомому рабу, благо, это жалкое подобие улыбки грек расценил как то, что разбитые римлянином губы плохо повинуются пергамцу.
— Иди за мной! — оглянувшись по сторонам, быстро приказал раб. Следуя за ним, Демарх прошел мимо многочисленных прилавков, уставленных дорогими вазами, мегарскими чашами, амфорисками, стеклянными колбами, всем тем товаром, место которому только в домах зажиточных людей Пергама. Сам Демарх пользовался только сосудами, купленными в самых дешевых гончарных мастерских, и потому зачарованно озирался вокруг, спотыкаясь и приостанавливаясь, к неудовольствию поторапливающего его раба.
У одной из круглобоких ваз он застыл, и никакие окрики грека не могли заставить его сдвинуться с места. Ваза была расписана знакомыми фрагментами восточного фриза алтаря Зевса!
Демарх обошел вазу кругом, поражаясь, как точно сумел воспроизвести художник каждое движение Зевса и Геи, каждое перышко на крыльях торжествующей победы Ники. Голова борющегося с самим Аполлоном змееногого гиганта так же, как и на самом алтаре, слегка стилизована, и точно так же в ней уже нет живого огня.
Еще один шаг — и Демарх увидел гиганта, сражающегося с Гекатой. Но тот ли это гигант, вялый, бесстрастный, самый неудавшийся из всех окружавших его фигур?
Здесь он был изображен художником, превратившимся вдруг из покорного подражателя в соперника великим создателям алтаря, борцом, с неукротимой, бешеной яростью кусающим зубами плечо своего божественного противника, совсем как гигант в группе Дионы на северном фризе.
Почувствовав, что его трогает за локоть раб, Демарх с неохотой оторвал глаза от вазы, собрался даже купить ее.
Он уже хотел спросить о цене, как вдруг вспомнил, что все эти вазы, боги на них, сам алтарь подвергаются угрозе, и идет она, возможно, из этой самой лавки.
Демарх сжал в кулаке статеры и решительно шагнул следом за рабом.
У неприметной двери грек остановился и, оглянувшись на скучающих продавцов, быстро открыл ее, поторапливая Демарха знаком следовать за ним.
За дверью оказались ступеньки, ведущие вниз. Их освещали несколько тускло горящих светильников.
Ожидавший увидеть мрачное и таинственное подземелье, Демарх остановился перед стеной, снизу доверху заставленной полками с вазами и мегарскими чашами.
Это был обычный подвал торговой лавки, где хранились товары. Но раб, заговорщицки подмигнув, повернул одну из самых неброских ваз, и стена бесшумно отодвинулась, обнажая еще одну дверь. Раб открыл ее, жестом пригласил Демарха за собой, но вскоре неожиданно остановился. Пергамец в потемках едва не налетел на него. Впереди стояла группа вооруженных людей.
В свете далекого факела блеснули бронзовые наконечники пик. Демарх почувствовал, как одно из них уперлось своим острием прямо ему в грудь.
— Кто? — отрывисто бросил стоящий к ним ближе всех человек.
— Фу ты, Пифон! Вечно пугаешь меня своим неожиданным появлением, — проворчал грек, пытаясь отвести от своей груди пику.
— Кто?! — грозно повторил воин.
— Да это же я — Лимней!
— Кто?!! — в третий раз воскликнул воин, всем своим видом давая понять, что еще мгновение — и он пронзит грека.
— Гелиос! — торопливо ответил раб.
— Да радует он нас своим теплом и светом вечно! — опуская копье, заученно отозвался воин. — Это другое дело. Проходи!
— Можно подумать, что ты впервые видишь меня! — упрекнул Пифона грек. — Ведь не прошло и получаса, как я вышел отсюда!
— А откуда мне знать, кого ты привел за собой? — огрызнулся воин. — Сказано — пропускать тех, кто назовет имя Гелиоса, а всех остальных убивать на месте, так я и делаю!
«Строгие у них порядки! — догоняя Лимнея, подумал Демарх. — Видно, дело здесь куда серьезнее, чем предполагает Эвдем. Странно только одно — выбрали для пароля Гелиоса, а сами собираются глубоко под землей!»
Наконец Лимней остановился и сообщил:
— Пришли!
Чуть слышно скрипнула дверь. Демарх невольно зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Помявшись на пороге, он вошел в большую, просторную комнату и робко осмотрелся вокруг.
Это была обычная с виду скульптурная мастерская, каких немало он видел в Пергаме.
Повсюду стояли готовые и незавершенные статуи, глыбы и небольшие куски неотесанного мрамора. На этих кусках и глыбах сидели несколько человек в одежде пергамских купцов и воинов.
Вдоль стен на лавочках и ложах, предназначенных, очевидно, для натурщиков, тоже вперемешку сидели купцы, ремесленники, командиры наемных отрядов и — Демарх даже глазам своим не поверил — рабы.
Все эти богато и бедно одетые люди, с перстнями на пальцах и ошейниками на шеях, с аккуратно завитыми волосами и клеймами на щеках совсем как равные переговаривались и отчаянно спорили друг с другом.
При появлении Демарха шум мало-помалу стал стихать. Вскоре все взгляды устремились на окончательно заробевшего пергамца.
Сидевший в кресле мужчина лет тридцати, одетый в грубый халат бедняка, красивый, широкоплечий, с волнистыми волосами, спадающими на плечи, кивком головы приказал Демарху выйти на середину и, оглядев его, сочувственно спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61