— Должно полагать, что пришла пора и нам извлечь мечи из ножен?Сергей щурил глаза, будто старался рассмотреть какой-то далекий предмет.— Прежде всего, надо получить возможно точные сведения о состоянии умов среди нижних чинов и их готовности примкнуть к возмущению, — после долгого молчания ответил он.— В моем эскадроне, куда ни кликну, все за мною пойдут, — уверял гусар. — У нас и среди нижних чинов есть «славяне».— И многие проникнуты нашими устремлениями настолько, чтобы от слов перейти к делу? — недоверчиво спросил Сергей.— У нас дисциплина крепка, а это самое главное, Сергей Иванович. Ведь пушки палят в ту сторону, куда их прикажут повернуть.Муравьев все так же щурился, словно всматривался вдаль.Вошел деньщик с подносом, на котором стоял кофейник, и шипела на сковороде яичница.— Закусите со мною, — предложил гусар, замечая необычайную бледность гостя.Муравьев отказался:— Мне до ночи необходимо непременно поспеть в Любар…У Артамона Муравьева Сергей застал брата и тотчас же передал обоим все, что слышал от Рота о трагедии, разыгравшейся в Петербурге 14 декабря.Матвей изменился в лице, а Артамон, сжав кулаки, стал грозить и новому царю и генералам, которые участвовали в подавлении восстания:— Подождите, мы вам покажем! Не уйти вам от народного суда! Не думайте, что наш народ останется навечно покорным рабом вашим. Не думайте, что русское дворянство обречено на вечный позор рабовладения. У нас есть совесть, и трепещите, тираны: она проснулась!Матвей насмешливым взглядом следил за жестикуляцией Артамона.Сергей молчал. Он всячески боролся с охватывающей его усталостью, но выспренние слова Артамона все же звучали как будто издалека.Вдруг за окном раздалось лошадиное фырканье, стукнули двери с крыльца в прихожую, потом в смежных комнатах и в кабинет ворвался Михаил Бестужев-Рюмин.— Сережа, милый мой друг! Как я счастлив, что застал тебя здесь! Жандармы ищут тебя. Есть приказ арестовать тебя и направить в Петербург. Они были у графини Браницкой, полагая, что ты там… — Он прижимался морозной щекой к щеке Сергея, обнимал его, гладил руки.Матвей строго отстранил его от брата:— Расскажите все толком, Мишель.— Садись сюда, Миша, грейся и рассказывай, — попросил Сергей.Артамон замер на месте.— Я уже предупредил Щепилу, Соловьева, Сухинова и Кузьмина о случившемся. — Бестужев шумно передохнул: — Тут же мы держали совет. Наши напрямик заявили, что они тебя жандармам не выдадут. Они только не знали еще, где ты находишься. Стали высказывать различные планы оповестить тебя об опасности, как вдруг слышим стук в ворота, а затем в окна. Приказываем денщику отпереть, и… — вообразите! — вваливается наш Гебель с двумя жандармскими офицерами да прямо к тебе в кабинет. Перерыли все, забрали бумаги — и назад. Наши верхами им вслед по житомирской дороге. Сразу поняли, что за тобой, и порешили: Щепиле, Кузьмину и Сухинову немедля собрать свои роты и вести к тебе, а мне скакать на розыски, чтобы предварить обо всем…— Значит, все кончено, — с глубокой скорбью произнес Матвей. — Нас ожидает та же участь, что и наших северных друзей…Подперев голову, Сергей напряженно обдумывал, что ему следует предпринять в эти минуты.Он видел, какой бледностью покрылись лица Артамона и брата.— Да, да, — повторял Матвей, — мы погибнем, погибнем…— Затем, чтобы дать отчизне дышать пленительным духом вольности, — патетически произнес Бестужев-Рюмин.— Аминь! — с каким-то веселым отчаянием согласился Матвей — А посему я предлагаю не дожидаться, покуда с нами сделают то же, что сделали с нашими единомышленниками в Санкт-Петербурге, а самим убраться из жизни. А чтобы не было грустно умирать, вели, Артамон, подать шампанского!Артамон курил, отвернувшись к окну. Густые струи табачного дыма подымались над его головой. Вся его фигура как будто ссутулилась.— Рано ты, брат, заговорил о смерти, — произнес, наконец, Сергей, — мы не вправе располагать нашей жизнью по собственному усмотрению. Мы все поклялись отдать ее на благо отечества и эту клятву должны сдержать!— Ты прав, Сережа. — Бестужев порывисто схватил руку Сергея и крепко пожал ее. — Ты прав. Не надо говорить о смерти, когда родина призывает нас к подвигам во славу…— Постойте, Бестужев, — нетерпеливо оборвал Матвей. — Фраз достаточно. Что ты полагаешь делать, Сережа?Сергей поднялся с кресла, подошел к Артамону. Он стоял все в той же позе, лицом к окну, синему от наступившего вечера.— Артамон, — заговорил Сергей, слегка касаясь его руки. — Момент чрезвычайно серьезный. И ты можешь еще много помочь нашему делу. Тебе надлежит собрать Ахтырский полк и увлечь за собой александрийских гусар. Я нынче беседовал с одним из офицеров этого полка. Они наши. Затем с этими полками явитесь нечаянно в Житомир и арестуйте корпусную квартиру. Ведь ты не раз обещал нам решительную поддержку.Артамон стоял все так же неподвижно.— Я сейчас напишу две записки, — отходя от него, сказал Сергей.Бестужев торопливо вырвал из своей записной книжки несколько листков и протянул Сергею.Тот, не садясь, написал на каждом по нескольку строк и отдал Артамону.— Вот одну отошли немедля Горбачевскому, другую в восьмую бригаду…— Постойте, — перебил Артамон. — Я сейчас же скачу в Санкт-Петербург, к государю. Я расскажу ему все подробно о Тайном нашем обществе, представлю, с какою целью оно было составлено, что намеревалось сделать… Я уверен, что государь, узнав наши добрые и патриотические намерения, оставит нас всех при своих местах. И, наверно, вокруг него найдутся люди, которые примут нашу сторону. А посему записки твои надо… вот что… — Он поднес их к свече и разом зажег обе.Сергей отступил на шаг. На его белом, как алебастр, лбу резко обозначились суровые морщины.— Я жестоко обманулся в тебе, Артамон, — заговорил он с негодованием, — ибо поступки твои относительно нашего Общества заслуживают всевозможных упреков. Когда я хотел принять в Общество твоего брата, он, будучи прямодушен, откровенно объяснил мне, что образ его мыслей противен всякого рода революциям и что он не хочет принадлежать ни к какому противуправительственному Обществу. Ты же, коли помнишь, принял предложение с неописуемым жаром, осыпал нас обещаниями, клялся сделать то, чего мы даже не требовали. А ныне, в столь критические минуты, когда дело идет о жизни и смерти всех нас, ты не только отказываешься от помощи, но даже не хочешь уведомить наших членов об угрожающей мне и им опасности. После сего я прекращаю с тобой не только дружбу, но и знакомство. С этой минуты все мои сношения с тобой порваны.Сергей быстро отошел в полутемный угол комнаты и что-то торопливо отыскивал среди своих бумаг. Бестужев кусал губы.Матвей молча в упор, смотрел на Артамона. Тот вдруг заговорил извиняющимся тоном:— Вот Сережа рассердился на меня. А что собственно я могу сделать? Полк я принял недавно. Ни офицеров, ни солдат не знаю. К такому важному предприятию полк, конечно, вовсе не подготовлен. А посему выводить людей на подобное дело — значит заведомо идти на неудачу.Бестужев так и рванулся к Артамону:— Я, господин полковник, думаю совершенно противное. Если бы вы проявили должную решимость и волю — все было бы хорошо. Ежели вы сами не желаете говорить с людьми, соберите полк к штаб-квартире, а остальное предоставьте мне.Сергеи снова сделал движение к Артамону:— Я еще раз обращаюсь к твоей чести и совести. Коли ты отступаешься в эту знаменательную, трудную минуту, не мешай нам делать свое дело. Отошли мои записки в восьмую бригаду. Это моя последняя к тебе просьба, Артамон. Единственная услуга, которую я от тебя требую.— Экая беда, — проговорил Артамон. — И, как нарочно, Веруши нет дома. Опять ускакала в Москву, как говорят, «за песнями». — Он растерянно огляделся и встретился с тяжелым, немигающим взглядом Матвея. — Ну, хорошо, хорошо, пиши, пожалуй, — сказал он. — Записку Горбачевскому я отошлю.Сергей снова набросал записки. Одну протянул Артамону, другую — Бестужеву-Рюмину.— Отдай кому следует, — тихо проговорил он.— Дайте мне лошадь, — обратился Бестужев к Артамону, — я сейчас же свезу записку в восьмую бригаду.— С удовольствием бы дал, кабы она у меня была, — чуть-чуть покраснев, ответил Артамон, — а вы отпрягите от Сережиной тройки пристяжную и скачите куда угодно.— Благодарю за совет, — холодно бросил Бестужев, — ведь я кажись, сказывал вам, что мой возок изломался и что я взял у еврея форшпанку, которую едва ли и тройка довезет. А как же уедет Сережа?— Оставь, Миша. — Сергей стал натягивать шинель, — Ты с нами, Матвей?— Ну, разумеется. 38. Зарево па юге Бескрайний непроходимый лесной покров разорвался у небольшой деревни на три густо-синих бора. «Трилесы» назвал когда-то владелец-помещик эту захудалую деревушку. И будто забыл о ней. Толку от нее было мало. Мужики в ней рослые, крепкие, словно старые дубы, характером сучковаты. Бабы цепкие, как коряги, смуглые и молчаливые. Ребятишки, как грибы, все больше на опушке лесной возятся. И глушь и тишь в Трилесах такая, будто бескрайний бор только на время расступился и вот-вот снова сдвинет деревья и кусты и уберет в свою таинственную гущу избушки, похожие на пни и кочки, вместе с их одичалыми обитателями.Сальная свеча мигала желтым огоньком. От этого миганья шаткие тени скользили по низкому потолку и закоптелым стенам избы, в которой квартировал поручик Кузьмин.Самого Кузьмина не было дома, и братьев Муравьевых с Михаилом Бестужевым встретил подслеповатый, маленький, почти карлик, денщик.— А их благородие в Васильков подались, — заявил он гостям. — Заходите, заходите, панове. Водицы согреть для чаю, чи в шинок сбигти за горилкой? — спросил он, когда приехавшие, сбросив шинели, уселись на лавках вокруг непокрытого скатертью стола.— Покуда ничего не надо, голубчик, — ответил Сергей. — Поди, мы позовем, коли понадобишься. Надо скорее вызвать всех сюда, — продолжал он. И, придвинув к себе свечу, написал Кузьмину:«Анастасий Дмитриевич! Я приехал в Трилесы и остановился в вашей квартире. Приезжайте и скажите Соловьеву, Щепиле и Сухинову, чтобы они тоже как можно скорее ехали в Трилесы.Ваш Сергей Муравьев ».— Миша, пошли эту записку с кем-либо из здешних рядовых, — обратился он к Бестужеву-Рюмину.Тот поднялся с лавки и стал застегивать шинель.— Куда ты? — удивился Сергей.— Записку твою отошлю, а сам поскачу в Радомысль к Повало-Швейковскому, а от него — по другим полкам.— Останься до утра…— Куда же, глядя на ночь, скакать, — пожал плечами Матвей. — Удивительная у вас стремительность в поступках.Бестужев только укоризненно посмотрел на братьев.Прислонившись затылком к стене, Сергей закрыл глаза.Матвей хмуро следил за поспешными движениями Бестужева.— Я скоро вернусь, — сказал тот, выходя.— Пойди, Сережа, приляг, — ласково прикоснулся к плечу брата Матвей.Сергей медленно поднял веки.— Да, хорошо бы уснуть.Он встал и потянулся. Потом прошел за перегородку. Рассмотрел в полумраке узкую кровать, прикрытую ковриком. От прикосновения к полотну наволочки мгновенный холодок пробежал по телу. Это было последнее ощущение яви. Затем пришел глубокий сон.Полковник Гебель с жандармским офицером Лангом, войдя через час в эту избу, после того как вся она по их распоряжению была окружена квартировавшей в Трилесах ротой, несколько мгновений растерянно оглядывался.— Ужели успели уйти? — сипло спросил Ланг. — Однако же шинели и фуражки здесь…Гебель поднес палец к губам. В наступившей тишине слышалось ровное, глубокое дыхание спящих людей.Гебель и Ланг шагнули на цыпочках за перегородку. Оба Муравьевы крепко спали; Сергей — вытянувшись на постели, Матвей — сидя у брата в ногах, с опущенной на спинку кровати головой. На табурете у изголовья тускло поблескивали дула пистолетов.Гебель глазами указал на них Лангу. Тот бесшумно схватил их и рассовал по карманам.Гебель громко кашлянул.Матвей открыл глаза и сразу вскочил на ноги. От его резкого движения проснулся и Сергей.— По высочайшему повелению вы арестованы, господа офицеры, — объявил Гебель.Сергей закинул руки за голову и протяжно зевнул.— Ну, и что же дальше, господин полковник? — спокойно спросил он.— Утром вы вместе с братом будете отправлены при фельдъегере в Санкт-Петербург.— Так до утра можно еще изрядно поспать, — улыбнулся Сергей, — с вашего разрешения, господин полковник? — Он повернулся лицом к стене и затих.Гебель снова переглянулся с Лангом, и оба как-то неопределенно хмыкнули.— Вам больше ничего не остается делать, как приказать подать чаю, — посоветовал МатвейВсю ночь он не сомкнул глаз. Сергей же, спал или, делая вид, что спит, лежал в той же неподвижной позе, отвернувшись лицом к стене. Матвей подходил к столу, пил чай и беспрестанно набивал трубку крепким табаком.Жандарм сначала следил за каждым его движением. Потом веки у него набрякли и перестали подниматься.Гебель пробовал завязать разговор и с Лангом и с Матвеем, но Ланг отвечал все более и более невпопад, а Матвей сказал лишь одну фразу:— Брат очень устал. Не будем мешать, ему спать.И больше не проронил ни слова.Гебель сердито прихлебывал чай, потом так же сердито тыкал вилкой в плохо зажаренную курицу. А часа через два сердито храпел, уронив седую голову на вытянутые по столу руки. Закинув голову к стене, храпел и Ланг.Серо-голубой туманный свет пополз от окна и отогнал темноту в углы избы. Прокричал петух, ему ответил другой. По обледенелому срубу колодца звякнули ведра.Матвей хотел подойти к Сергею, но в эту минуту явственно услышал скрип примерзших к снегу ворот, лошадиный топот и громкие голоса. Он приник к окну.Два верховых офицера о чем-то говорили с караульными, оживленно жестикулируя.Сгрудившиеся было солдаты расступились, и офицеры взбежали по шатким ступеням крыльца.Через минуту в избе зазвучали взволнованные и гневные фразы:— Сергей Иваныч где?— Я сию минуту, — раздался голос из-за перегородки.А вслед за ним начальнический окрик Гебеля:— Поручик Кузьмин, объявляю вам строгий выговор за самовольную отлучку из роты. Поручик Сухинов, объявляю строгий выговор за неявку к новому вашему назначению.— Ладно, ладно, — сквозь стиснутые зубы бросил Кузьмин. — После поговорим.Дверь снова распахнулась.— Здесь, голубчики, — быстро входя, заговорил Щепила. — Я тебе говорил, — обернулся он к следовавшему за ним Соловьеву.— Убрать их следует немедля…— Что это значит, господа офицеры? — задрожал от злости и страха Гебель.Ланг тоже испуганно мигал глазами.— Я требую повиновения. Немедленно отправляйтесь каждый по своим местам, — приказал Гебель.— Помолчите, полковник, — холодно проговорил Сергей Муравьев.И поманил к себе офицеров.Несколько минут они шепотом о чем-то совещались. Затем Щепила и Соловьев выбежали к солдатам. Сергей, прильнув к стеклу, видел, как оживились и заулыбались лица солдат в ответ на слова офицеров.— Ланг, распорядитесь, чтобы закладывали лошадей, — приказал Гебель.Ланг вышел и столкнулся в сенях с Щепилой.— А, подлая тварь! Подслушиваешь нашу беседу с людьми…Щепила схватил солдатское ружье, стоящее в углу сеней.— Не жаль тебе пули на эдакую дрянь, — отвел его руку подошедший Соловьев.Ланг бросился бежать. На шум выскочил из избы Сухинов.— Беги за ним! — велел Щепила. — Иначе он известит дивизионного командира о начале возмущения и тем пресечет наш успех.Стреляя вверх, Сухинов бросился за жандармом.— Что за шум? — раздался с порога обозленный окрик Гебеля. — Долго ли будут продолжаться подобные безобразия?!В упор глядя исподлобья на Гебеля, Щепила пошел на него.— Нет, господин полковник, — отчеканил он, — это не безобразие, а революция… — И, сжав приклад ружья, ткнул Гебеля штыком.Тот завопил неожиданно визгливым голосом и схватился за штык. За окнами послышался шум, крики. Зазвенели разбитые стекла. Соловьев ринулся в избу. Она была пуста. Сквозь выломанное окно он увидел обоих Муравьевых-Апостолов без шапок и шинелей. Братья о чем-то возбужденно разговаривали с солдатами. Потом метнулась окровавленная фигура Гебеля, за ним ринулись Щепила, Кузьмин и Сергей Муравьев, Сергей первый догнал Гебеля и стал бить его прикладом.— Сережа! Сережа! — оттягивал брата подбежавший Матвей.Сергей был в исступлении.— Так ему так! — кричали солдаты. — Всю ночь караула не сменял, немчура проклятый! Наскрозь, до самой души, на морозе простыли. Теперь и в избы погреться пойти можно бы…И один за другим стали расходиться, не обращая внимания на вопли Гебеля.Соловьев ударом штыка свалил его на землю. Подбежал Щепила, схватил Сергея за плечи, с усилием отнял у него ружье и вдвоем с Матвеем отвел в избу. Скоро вернулся Кузьмин.— У меня есть ром, — сказал он. — Сейчас налью Сергею Ивановичу, — и, разбираясь в шкафу, говорил с одышкой: — Эдакий живучий этот Гебель. Лишь только вы отошли, он приподнялся и на карачках пополз к воротам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88