— Кто?— Да они, — ткнул пистолетом Кюхельбекер в сторону дворца и прицелился в Михаила.Бестужев схватил его за руку. Но выстрел раздался. Михаил Павлович, втянув голову в плечи, галопом поскакал назад.— Ваше величество, прикажите послать за шинелью, — заботливо предложил Бенкендорф, когда увидел Николая на Дворцовой площади в одном мундире. — Ветер становится резким, и мороз усилился.— Ты советуешь — за шинелью, Васильчиков — за артиллерией. Вижу, дело предстоит жаркое…— Совсем одурели, канальи, — кивая в сторону Сенатской площади, поддакнул Бенкендорф. — Генерала Милорадовича ранили.«Допрыгался хвастунишка», — подумал Николай.— Послать к нему моего… — спохватился и «медика» не прибавил. «Может быть, для меня самого пригодится», — подумал с опаской.Но Бенкендорф догадался:— Не беспокойтесь, ваше величество. Врач Петрашевский уж и пулю вынул. Граф обрадовался, что она оказалась не солдатской. Разумеется, ее пустил кто-либо из каналий фрачников.— А ты в артиллерии уверен? — перебил Николай.— Абсолютно, ваше величество.— Когда она прибудет, прикажи Сухозанету построить правым флангом к бульвару, а левым — к Невскому проспекту, — и царь поскакал к измайловцам.Он старался держаться особенно молодецки. И когда спросил у батальона: «Пойдете за мной?» — внешне вопрос прозвучал почти спокойно.Батальон молчал, а за него во все горло гаркнул генерал Левашев.— Рады стараться, ваше императорское величество!— Ежели есть среди вас такие, которые хотят идти против меня, — продолжал Николай, — не препятствую. Присоединяйтесь к мятежникам.— Ишь ты, смиренный какой, — сказал насмешливо кто-то в задних рядах.— Ежели таких среди измайловцев нет — к атаке в колонну! Первый и второй взвод, вполоборота нале-во!— Ур-ра! — опять неистово закричал Левашев и, как дирижер, взмахнул рукой.— Ур-ра! — нестройно ответили измайловцы и двинулись к Адмиралтейству.А им навстречу гремело:— Ур-ра-а, Константин! Ур-ра-а!..Откуда-то — не понять откуда — запели и зажужжали, как злые осы, пули…— Ты рискуешь головой, — Михаил Павлович потянул Николая за угол.Генерал Толь неотступно следовал за ними.— Государь, прикажите очистить площадь или… — проговорил он угрюмо.— Или что? — лязгая зубами, спросил Николай.«Трусит он так или замерз?» — подумал Толь.И, глядя прямо в будто замороженные глаза Николая, отрубил:— Или откажитесь от престола.— Я послал за артиллерией…— Она прибыла с замедлением и без снарядов, — сообщил Михаил.— За снарядами послать в артиллерийскую лабораторию и привезти их хотя бы на извозчиках! — исступленно крикнул Николай и так вонзил шпоры в коня, что тот взвился на дыбы и, как бешеный, понесся к бульвару.Едва удалось осадить его у самой ограды. На всем скаку подлетел генерал Комаровский:— Ваше величество, извольте…Но Николай перебил с испугом:— Кто этот белокурый полковник? Он сегодня уже несколько раз попадается мне на глаза. Смотрите, как он подозрительно держится.Заметив, что говорят о нем, Булатов сделал быстрое движение, словно собираясь достать что-то из бокового кармана. Потом резко отдернул руку и юркнул в толпу.Николай отъехал на несколько шагов.— Ваше величество… — снова начал Комаровский и опять не договорил: прямо перед самой мордой царского коня откуда-то появился высокий драгунский офицер с черной повязкой на одном глазу, черноусый, черноволосый. В правой руке он держал обнаженную саблю, на острие которой был надет его головной убор с белым султаном. Выпуклый черный глаз дерзко уперся в лицо царя.— Что вам надо? — вздрогнул Николай.Офицер вытянул руку с саблей в сторону Сената и с чувством проговорил:— Я был с теми, государь. Но оставил безумцев и явился к вам. Примите блудного сына, ваше величество! — трагическим шепотом докончил он.— Как вас звать, капитан? — спросил Николай.— Якубович, ваше величество.— Спасибо, вы знаете ваш долг, — и, наклонившись с седла, Николай протянул драгуну два пальца.— Довожу до сведения вашего величества, что мятежники дерзновенны и жаждут крови. Они…Николай остановил его движением руки:— Я осведомлен обо всем, господин… Якубовский…— Якубович, — поправил драгун.Но Николай уже отвернулся к подскакавшему генералу:— Ну что, Сухозанет?— Снаряды привезены, и орудия заряжены картечью, ваше величество.— Хорошо, Сухозанет. Попытайтесь там в последний раз, — царь движением подбородка указал в сторону памятника Петру, уже окутывающегося сумерками.Сухозанет стрелой помчался туда.— Мало тебе Стюрлера и Милорадовича, — упрекнул Николая Михаил.На Сенатской площади вспыхивали молнии ружейных залпов. Из белых дымков прибойно хлынул грозный многоголосый гул. 34. «Диктатор» В Главном штабе старший адъютант дежурного генерала Яковлев прочел только что полученный из Сената манифест о вступлении на престол Николая, сложил его аккуратно и задумчиво посвистал.«Выходит, что слухи о волнении в гвардии и о каком-то заговоре — вымысел праздных умов», — думал он, шагая по комнате.Задержавшись у окна, он оглядел площадь и ахнул:— Батюшки! А ведь и впрямь неблагополучно! Люди, войска! Пойти узнать…В коридоре встретил князя Трубецкого и поразился его болезненным видом.— По нездоровью вам и выходить не следовало бы, ваше сиятельство. Прошу в кабинет его превосходительства, — он распахнул дверь и пропустил вперед Трубецкого. Присядьте на диванчик. Вот манифест с приложением, извольте почитать. А я пойду разузнаю… — и Яковлев быстро удалился.Трубецкой опустился на клеенчатый диван, уставился в еще пахнущий типографской краской манифест, но читать не мог. Буквы слились в черные полоски, и от этих черных по белому строк рябило в глазах. В кабинете было тихо, так тихо, что Трубецкому вдруг стало жутко. Он вытащил золотые на вычурной цепи часы. Взглянул на них и снова положил в карман.«Однако который же все-таки час?»Он опять достал часы и долго смотрел на стрелки.«Что-то странное происходит со временем или со мною самим», — подумал он и вдруг прислушался: неясный гул долетал со стороны Дворцовой площади.Трубецкой быстро подошел к окну, протер затуманившееся от его дыхания стекло рукавом мундира и увидел Дворцовую площадь, заполненную различными войсковыми частями: эскадроны конной гвардии в железных кирасах и касках, кавалергарды в белых колетах… Роты Измайловского полка, батальон егерского, гренадеры, семеновцы…Дальнозоркими глазами Трубецкой жадно всматривался в эти войска и узнавал знакомых ему начальников полков.Перед родным ему Преображенским полком мерно шагал его приятель, весельчак и картежник Славка Исленев.Возле левофлангового павловца, круто выпятив грудь, стоял граф Ливен. Князь Мещерский что-то кричал своим гренадерам. Командир полка граф Апраксин гарцевал перед кавалергардами…«Но почему же все они в одних мундирах? — удивленно отметил Трубецкой. — Ах да, ведь все сегодня утром были приглашены для присяги во дворец, а вместо дворца очутились на морозе… А рядом с Апраксиным… Нет, не может быть… Анненков?! Но он же наш…»В воображении Трубецкого всплыла последняя встреча с Анненковым: Полина Гебль, Аглая Давыдова, исполинский ананас в руках Александра Львовича…— Боже мой, и этот полк! — Трубецкой отшатнулся, протер глаза и снова прильнул к стеклу.На Дворцовую площадь входили со стороны Невского проспекта стройные шеренги Московского полка с Михаилом Павловичем во главе.Навстречу полку двигалась кавалькада всадников. В одном них Трубецкой сразу узнал Николая, в других — генералов Бенкендорфа, Васильчикова, Толя, Комаровского. Трубецкой не спускал глаз с Николая. Вот он поднял руку и что-то говорит солдатам. Вот отъехал с Михаилом в сторону, и сейчас же возле них очутился Толь. Генерал что-то сказал, и Николай, как бешеный, помчался к бульвару, Комаровский следом… Вот царь остановился, и перед ним…«Нет, не может быть… Я, конечно, обознался… Якубович! Он, он! Его черная повязка, его усатое лицо. Что-то белое на кончике его сабли… Так вот оно что! Вместо обещанного предводительства артиллерией — парламентер! Николай протягивает ему руку, значит мир заключен», — проносились у Трубецкого отрывистые мысли. И когда рассмотрел в стороне одинокую фигуру полковника Булатова, уже не удивился: Булатов предупреждал, что если увидит у Сената мало войска, «не станет себя марать». — «А у Сената дела, видимо, совсем плохи… Да и сам диктатор хорош! — упрекнул себя Трубецкой, чувствуя, как кровь горячим потоком прихлынула к лицу. — Гляжу на площадь, как на шахматную доску, и мечтаю, как бы сыграть хотя бы вничью…»Словно в ответ на эту мысль, за окнами загремели пушечные выстрелы…Батарея артиллерии, тускло освещаемая мерцанием сумерек, повернула жерла пушек к Сенатской площади.— Больше нельзя терять ни минуты, — категорически заявил царю князь Васильчиков. — Немедленно картечь!— Хорошо начало царствования, — поморщился Николай. — Картечь против подданных…— Для того чтобы спасти престол, — торопливо подсказал Васильчиков. — Смотрите…Без шапки, с растрепанными волосами, белый, как мел, галопом примчался Сухозанет.— Сумасбродные! Требуют конституции, — едва мог он выговорить и закашлялся до синевы.Николай скрипнул зубами.— Батарея, орудия заряжай! — зычно раздалась его команда. — За-ря-жай!А оттуда, из серого предвечернего тумана с чернеющим силуэтом вздыбленного коня, грозный отклик рокочущего:— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а-а!— Пальба орудиями по порядку! Правый фланг начинай! Первая!— Первая, первая, первая! — пронеслось от Адмиралтейства и замерло у Невского проспекта.Но выстрела не было. Пальник Серегин бросил уже зажженный фитиль в снег и придавил сапогом.Николай пригнулся с седла к поручику Бакунину:— Так вот как у вас…— Виноват, ваше величество.Бакунин метнулся к пушке.— Ты что же? — встряхнул он пальника за грудь.— Свои, ваше благородие.— Я тебе, сволочь… Если бы я сам стоял перед дулом — и то должен палить.Схватил фитиль. Серегин успел подтолкнуть дуло вверх. Грянул выстрел. Первый снаряд попал в сенатскую стену под крышу. Многократным эхом откликнулись ему ружейные выстрелы.Николай спрыгнул с лошади и сам подбежал к пушке. Пригнул дуло. И снова скомандовал:— Вторая, жа-ай — пли! Третья, жа-ай — пли!Царь уже не смотрел туда, где падали люди, корчась в лужах крови с выкатившимися от ужаса и боли глазами. Он все повторял, притопывая правой ногой:— Жа-ай! Пли! Жа-ай! Пли-и!У Дворцового моста, куда кинулись обезумевшие толпы, тоже зарявкали пушки. Часто, оглушительно.— Пали, пали! — орал фейерверкеру Левашев. — Жай! Пли!— И наводить не надобно! — кричал на ухо Николаю Васильчиков. — Расстояние — рукой подать…— Вся эта шваль стадом держится! — вопил в другое царское ухо Толь. — Давно бы так…Николай приказал выкатить пушки на набережную, и картечь завизжала вдоль Невы. Рвала лед и взметала его острыми зеркальными осколками. Люди падали в мутно-черную воду, окрашивая ее струями крови.«Ишь разгулялся как!» — с невольной брезгливостью подумал Михаил о брате, который не переставал топать ногой и, как одержимый, с пеной на посиневших губах, неистово вопил:— Жай-жай! Пли-и-и!В Главном штабе вздрагивали стены и окна дребезжали и звенели.— Значит, все-таки началось! И началось страшно! — шептал Трубецкой, вытирая со лба капли холодного пота.Постоял несколько минут в остолбенении, потом схватился за голову и ринулся вон. А навстречу — испуганная стая военных чиновников. Лица бескровные, хохолки на головах торчком, фалды мундиров, как петушиные крылья при переполохе.— Куда вы, ваше сиятельство! Не ходите! На Петровой площади бунт! Слышите, пушки палят?Но Трубецкой, крепко держась за перила, спустился с лестницы,У самого выхода столкнулся с правителем канцелярии:— Не ездите, ваше сиятельство, — схватил тот Трубецкого за рукав. — Ужас что творится… На Морской, у Сената, у Адмиралтейства да, кажется, по всей столице пальба! Всюду войска, народ, убитые… Я своими глазами лужи крови видел… Слышите — пушки!— Я тут неподалеку, к полковнику Бибикову, — отвечал Трубецкой. — Он должен быть в курсе…У Бибикова пробыл несколько минут. Невпопад отвечал на вопросы и ничего не понимал из того, что говорил полковник. Извозчик отказался везти на Миллионную:— Помилуйте, вашбродь, что ж под пули ехать! — И, хлестнув мерина, свернул в переулок.И снова двор Главного штаба. Какие-то ящики, обитые железными обручами. Замерзшие лужи, кирпичи. Потом витая лестница и открытая дверь в канцелярию. А там суетящиеся люди, бледные и говорливые. И все о том же, о том:— Убитых сотни!— А сколько потопленных в Неве!— И всех хватают, всех тащат в крепость!— Не в крепость, а во дворец!— Стюрлера, говорят, — наповал!— А Милорадович еще жив, но помрет не нынче-завтра. Арендт, говорят, рукой махнул, как увидел рану…Трубецкой прислонился к стене. Перед глазами поплыли оранжевые круги, сердце забилось где-то около горла, и темное забытье обморока заволокло сознание.Он пришел в себя в какой-то каморке, на деревянной скамье. Возле него суетился старик, — должно быть, сторож или дворник.— Вот и очнулись, ваше благородие. Я вас и водицей сбрызгивал. Вишь, сердце зашлось как…— Да, я очень нездоров, — слабым голосом ответил Трубецкой и стал застегивать шинель. — Помоги, братец, спуститься да кликни извозчика.— Сейчас-то, пожалуй, можно и ехать. Пальба вовсе утихомирилась. А куда прикажете нанимать?— На Миллионную, к дому австрийского посольства.— Тогда пущай через Аглицкую набережную везет, а то иначе не проехать: пикетов наставлено видимо-невидимо…Как Трубецкой и надеялся, Катерина Ивановна, едва только узнала, что он ушел из дому, а в городе беспокойно, тотчас же поехала к своей сестре — жене австрийского посланника Лебцельтерна, который обычно обо всем знал.Здесь с волнением обсуждали события, и отсутствие Трубецкого всех тревожило.Когда он, наконец, появился, Каташа бросилась ему навстречу, хотела попрекнуть за то, что заставил ее так беспокоиться, но, взглянув на него, только спросила:— Что с тобою, Сержик? Ты очень бледен…Трубецкой устало опустился на близ стоящее кресло.— Тоска, Каташа… Лютая тоска…— Пойдем в гостиную, мой друг, — звала Катерина Ивановна. — Там папа, мсье Воше и секретарь французского посольства. Мсье Легрен и мсье Воше были сами очевидцами того, что творилось на Сенатской площади…— Мне никого не хочется видеть, Каташа…— И напрасно, Сержик. Пойдем — на людях развлечешься.— Что за ужасная история, князь? Отчего она вдруг возникла? — встретили Трубецкого возмущенными вопросами Лаваль и Легрен. — Почему бунтуют гвардейцы?— Вероятно, в некоторых ротах забыли прочесть завещание покойного императора относительно его преемника, — не глядя никому в глаза, ответил Трубецкой.— Полно, князь, — возразил Легрен, — дело совсем не в нескольких ротах. На мой взгляд, у мятежников было не менее трех тысяч штыков и при этом из привилегированных полков и Гвардейского экипажа. Да и среди тех, кто стоял у дворца, тоже было немало колеблющихся. Я собственными ушами слышал, как некоторые солдаты говорили: «Вот стемнеет, и мы туда перейдем», то есть к мятежным войскам.— Но у мятежников не было артиллерии, — сказал Лаваль.— Я знаю точно, что и артиллерия колебалась, — заявил Лебцельтерн. — У двух батарей при выезде оказались перерезанными постромки, а у тех, что прибыли на Дворцовую площадь, не было снарядов… Мой атташе видел, между прочим, перед каре противу правительственных войск также и штатских, которые держались весьма воинственно.— Да, да, я с графом Шварценбергом проходил близко и узнал среди этих штатских некоторых молодых людей, которых встречал у вас, князь, — обратился Воше к Трубецкому. — Все они точно ожидали чего-то,Трубецкой покраснел, а Воше, принимая из рук Катерины Ивановны чашку душистого чая, продолжал:— Я видел там и князя Александра Одоевского. Он был очень оживлен. Мне, между прочим, говорили, что два эскадрона конной гвардии на быстром аллюре прорвались между Сенатом и мятежниками и сразу же стали их окружать. В общем слухов масса — и все такие ужасные…— Да, тяжелый день, — вздохнул старик Лаваль. — Несомненно, что у мятежников был какой-то замысел, но что-то мешало им проявить должную инициативу.— Вероятно, они убедились, что их средства несоразмерны их замыслам, — глухо произнес Трубецкой.«Он совсем болен», — с беспокойством всматриваясь в лицо мужа, решила Катерина Ивановна.— Que diable! — с сердитой насмешкой проговорил секретарь французского посольства. — Si on a voulu faire une revolution, се n'est pas comme cela qu'il fallait s'y prendre! note 34 Note34
Черт возьми! Если уж захотели сделать революцию, то не так надо было за это браться! (франц.)

— А быть может, неудача произошла оттого, — возразил Воше, — что у них не было смелого и энергичного военачальника.Трубецкой поперхнулся чаем и закашлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88