Крупные степные звезды глядели на него сквозь продранную кошму, а он лежал и думал о судьбе своего народа. Сколько пришлось пережить ему и что ожидает его в будущем?Да, черные тучи собираются над родной степью, а народ втянут бесчисленными родовыми правителями в кровавую междоусобицу и не устоит под напором джунгарской орды. Именно сейчас необходим человек, способный железной рукой объединить племена и роды, переломав хребет не желающим единства. Но где этот хан?.. Престарелый Булат?.. Самеке?.. Бешеный султан Барак?.. Нет, пожалуй, лучше всего для этого подходит тридцатилетний Абулхаир. Смелый и умный правитель, но, как всякий хан, свое ставит выше всего. Ну, а где найдешь такого хана, который бы не был честолюбив? Так уж Бог их устроил. Но что вот можно сказать об этом громадном юнце, раскинувшем руки с ним рядом и храпящем похлеще трех батыров. Ведь по положению и он имеет право на ханский престол. Сын Валия-султана, чистый чингизид…Бухар-жырау усмехнулся. Абулхаир, конечно, уедет, не узнав ничего об Абулмансуре. Вот бы увидеть лицо хана Младшего жуза, когда он узнает впоследствии, кого он встретил в дырявой чабанской юрте…Чем притягивал его к себе этот юноша с немигающими глазами? Может быть, и нужно заворожить сейчас степь таким вот холодным взглядом. А в том, что юный султан умен и сдержан, жырау имел возможность убедиться за время общения с ним. Чутье поэта никогда еще не подводило Бухара-жырау. Вот только смущает неспособность оценить услугу, оказанную простолюдином. Но, может быть, все это показалось ему и не собирается Абулмансур казнить своего спасителя?Впрочем, рановато думать об этом юнце как о будущем хане. Разве дадут возможность растолкать себя такие волки, как Самеке, Барак или тот же Абулхаир!.. Только к утру жырау погрузился в тяжелый сон, будто опустился в черный бездонный омут…Яркое солнце ударило ему в глаза, и он проснулся. Туленгуты из свиты хана Абулхаира ходили вокруг юрты. На рассвете они все же нашли, где ночует их хозяин. Слуги уже седлали коней. Бухар-жырау посмотрел в сторону. Юный султан храпел по-прежнему, разметав во сне тяжелые, сильные руки. Но старого раба Ораза прислуживавшего им эти два дня, нигде не увидал жырау, сколько ни смотрел.— Я не вижу твоего напарника Ораза, — сказал Бухар-жырау проснувшемуся наконец Абулмансуру. — Не случилось ли с ним какой-нибудь беды?Абулмансур посмотрел по своей привычке ему прямо в глаза, и снова пополз холодок по спине видавшего виды жырау.— С ним случилось то, что должно было случиться, — спокойно сказал юный султан. — Ведь ты же догадывался об этом…Жырау опустил голову. Да, видно, такова уж судьба рабов в этом страшном мире.— Когда же ты успел? — спросил он.— Это делается быстро!Равнодушие было в тоне молодого султана.— Но он же не был твоим врагом! — заметил жырау, просто чтобы не молчать.— Все сейчас мои враги! — коротко ответил юноша.— Если будешь таким… таким бессердечным, то далеко не уйдешь, султан! — Гнев закипел в сердце жырау. — Два врага у нас: один внешний, а другой — бии и султаны родов, что тянут нас во все стороны. Так что тому, кто хочет объединить людей, следует считаться с народом, а не убивать верных людей почем зря!— А кто узнает, что это сделал я?— Но я ведь знаю! — вскричал жырау.— Ты не расскажешь.— Почему?Молодой султан опять посмотрел ему в глаза своим немигающим взглядом:— Потому что я стану во главе Белой Орды, а ты стоишь за ее единство!Когда Бухар-жырау уже садился на коня, молодой султан тронул его стремя.— Я сменю свое имя!— Как же ты назовешь себя?— Аблай… Этого имени боятся в степи!— Но Аблай — кровопийца… Так ведь назвали люди твоего деда!— Пусть будет так!.. III Песчаная буря помогла храброму батыру Елчибеку оставить Туркестан. С отрядом смельчаков, скрываясь днем в камышах и двигаясь только ночью, направился он в Сауран, чтобы дать там достойный отпор джунгарам.Часть жителей города, кто не пошел с Елчибеком, огибая Сауран, направилась в сторону Ташкента. А остальные, особенно приезжие, решили далеко не уходить и скрылись в камышах у Сейхундарьи.Оборона Туркестана и некоторых других городов задержала продвижение джунгарского войска и дала возможность спастись хоть части беженцев. На военном совете, устроенном на развалинах Туркестана, дальнейшие завоевания решено было отложить до будущего лета. По предложению главных джунгарских багадуров и нойонов весной следующего года намечалось взять в смертельные клещи всю страну казахов. Вклинившись в среднеазиатские ханства, а затем спустившись к Аралу по Сейхундарье и Джейхундарье, тумены джунгарского контайчи должны были выйти к Жаику и Едилю, где уже кочевали ранее проникшие туда из Джунгарии калмыки. А со стороны Джунгарских ворот и Алтая предполагалось пустить «облавой» другое войско. Оба крыла и должны были соединиться у Астрахани, образовав новое Великое Джунгарское ханство. Сыбан Раптан претендовал при этом и на часть принадлежащей уже России Сибири, в частности на новые города пограничной линии, в том числе на Томск. И хоть при этом он время от времени грозился в сторону Китая, ни для кого не составляло секрета, кто подстегивает надутого джунгарского контайчи в его вожделениях.Все это напоминало древнюю индийскую охоту на тигрового питона. Чтобы прельстить питона, жертва изюбр ставилась у его норы задом. Близорукий питон начинал заглатывать изюбра с хвоста, но, когда доходил до головы, огромные ветвистые рога не проходили даже в питонью пасть. Тут-то и принимались за дело опытные охотники. Именно на такого питона походил сейчас джунгарский контайчи Сыбан Раптан, ибо рога казахского изюбра, до которых он добирался с такой настойчивостью, упирались в широкую российскую границу.Говорят, Бог, перед тем как отвернуться от человека, лишает его разума. Поздней осенью контайчи Сыбан Раптан вместе с войском своего сына Галден-Церена и дочери Хочи двинулся из Туркестана к Жана-Кургану. На этот раз с ним было сорок тысяч всадников остальные войска он оставил для полного разорения захваченных земель. И вдруг нарочный, прискакавший от едущей впереди войска Хочи, доложил, что навстречу движется несметное полчище казахов. Самоуверенный Сыбан Раптан удивился. * * * По его сведениям, ни о каком сопротивлении казахов сейчас не могло быть и речи.Скажи моей дочери Хоче, что если она стада овец и табуны лошадей приняла за войско, то пусть предупредит нас, и мы пошлем пастухов! — приказал он нарочному.Но вскоре контайчи пришлось убедиться, что дочь не ошибалась. Снова прискакавший от нее гонец прокричал:Всадники Младшего жуза казахов… Хан Абулхаир во главе… Не меньше тридцати тысяч… С правой от нас стороны всадники Среднего жуза казахов… Брат хана Булата — Самеке ведет их… Тоже тридцать тысяч…Дочь передавала, что оба казахские войска должны соединиться у поймы реки Шиели, и предлагала подождать этого. «Они тогда будут все в одном мешке, и нам останется лишь завязать его!» — передал гонец ее слова. В джунгарском войске не писали друг другу, и гонцы должны были отличаться безукоризненной памятью.Не менее ослепленный гордыней, чем его достойная дочь, Сыбан Раптан готов был склониться к этому предложению, но его отговорил советник Ренат — дважды плененный швед. Он вообще предложил отступить и уклониться от сражения с превосходящими силами противника.— Нет, мы сокрушим их поодиночке — сначала Абулхаира, а потом Самеке! — сказал контайчи.— А что вы будете делать, если неожиданно подойдет войско Самеке в момент сражения с Абулхаиром? — спросил Ренат.— Джунгарский меч разит как молния — быстро и всесокрушающе! — ответил контайчи Сыбан Раптан.— Но если все же случится так? — настаивал Ренат.— Этого не может случится! — ответил контайчи.— Тогда мы потерпим поражение! — тихо, но твердо сказал его сын Галден-Церен.Гладен-Церен предложил подтянуть еще двадцать тысяч всадников и тогда вступить в бой с казахами. Старый и мудрый контайчи расхохотался:— Вот тогда мы точно будем опрокинуты!— Почему? — удивился сын.— Двадцать тысяч наших воинов стерегут двадцать тысяч троп, по которым ходят за нашей спиной казахи. Если мы призовем этих воинов сюда, по всем этим тропам придут казахи. Разве не знаешь ты, что один стреляющий в спину опаснее пятнадцати стреляющих в лицо!— Но кто… кто придет стрелять нам в спину? — удивился Галден-Церен.— Мертвые! — очень серьезно сказал Сыбан Раптан.Шведский офицер Ренат заглянул ему в лицо. Нет, контайчи не шутил. * * * Решено было идти стремительным маршем на Абулхаира, чтобы опрокинуть и втоптать в землю его войско до подхода конницы Среднего жуза.— Когда из всех путей доступен только один, нужно пустить коня в галоп! — сказал контайчи Сыбан Раптан.Советник Ренат едва заметно пожал плечами. Про себя он подумал о том, что в этой естественной простоте решений и заключались, видимо, непобедимость и сила всех предков контайчи, великих пролитой кровью…Так, галопом, и двинулось в ночь джунгарское войско. Степь гудела от тысяч литых копыт, и ветер свистел от развевающихся во тьме косматых конских грив и стелющихся хвостов. В ночи достигли заросшего камышом озера неподалеку от реки Шиели, где располагался лагерь Абулхаира. Здесь ждала отца воинственная Хоча со своими ертоулами — разведчиками. Она вышла к контайчи, помогла ему слезать с коня и повела в свой шатер, скрытый камышами.Вошли в шатер и Галден-Церен с Ренатом, присели на колено у входа. Девушка принялась молча взбалтывать кумыс в турсуке. Так же молча подала большую чашу сначала отцу, потом старшему брату и Ренату. Сыбан Раптан утолил дорожную жажду двумя-тремя затяжными глотками, потом посмотрел в сторону стоящих на пороге ертоулов.— А где их командир, Шангрек-нойон?Хоча еще несколько раз поболтала турсук, долила отцу свежего кумыса.— Вон он там, лежит мертвый за шатром…— А кто убил?— Я убила.— Где он?Дочь повела отца по едва заметной при луне тропинке, показала на труп. Юноша был широкоплечий, лет двадцати пяти, в богатой одежде. В груди, как раз напротив сердца, торчала вошедшая до половины стрела.Он провинился, и я убила его, — сказала Хоча. Я приговорила его!Что он сделал? — спросил контайчи.Шангрек-нойон был сыном одного из знатнейших людей Джунгарского ханства багадура из рода Меркит Дода-Доржи. Багадур в прошлом году посватал своего сына за тринадцатилетнюю дочь контайчи, и Сыбан Раптан согласился. Этой зимой должна была состояться свадьба. Неизвестно почему, но Хоча не выражала радости.А дело было в том, что она поняла, как относится к ней молодой и красивый нойон. Для него она была дочерью контайчи, и только. Недавно она узнала, что Шангрек-нойон приводил к себе в шатер другую джунгарку. Если бы эта джунгарка была некрасива, дочь контайчи не обратила бы внимания. Но, приведя к себе красивую джунгарку красивее ее, он оскорбил гордость воинственной Хочи…— Он был виновен по отношению к этому джигиту! — сказала она и указала на другой труп.За кустом лежал юноша-казах. Подошедший вместе с Галден-Цереном Ренат успел заметить, что у мертвого казаха скромная одежда и простой березовый лук за спиной. Хоча отпустила ветку, и та прикрыла казахского джигита.— Рассказывай! — сказал Сыбан Раптан.— Вчера утром промчалась по той стороне озера девушка… — Хоча указала рукой со свернутой камчой. — Она ехала к Абулхаиру, и даже мой конь Кумай-тось еле догнал ее. Я накинула аркан на нее, и… Она была очень красива— Что было потом? — спросил отец, покосившись на труп Шангрек-нойона…— Я стала спрашивать ее, но казашка ответила, что умрет, но ничего не скажет. Тогда я сказала, то она умрет. Но Шангрек-нойон не захотел этого. Он сказал, пусть она умрет завтра. Он говорил, что, может быть, ночью она что-нибудь расскажет ему… И все джигиты-ертоулы стали говорить мне, что лучше, если она умрет завтра. Они ведь все тоже меркитского рода. Держась за сабли, они стали вокруг меня. Тогда я решила, что назло Шангрек-нойону подарю красивую казашку брату моему Галден-Церену. Мое право было распоряжаться ею, как мне вздумается, потому что она — моя добыча!..— Что было потом? — не меняя тона, повторил контайчи.— Я повелела джигитам всем вместе стеречь пленницу, а Шангрек-нойону сказала, что с него достаточно стеречь ее кобылу… А потом ертоулы схватили на том берегу озера и привели ко мне казахского джигита, который лежит там мертвым. И он тоже не захотел отвечать на мои вопросы. Я подумала, что они близкие люди — джигит и девушка, а поэтому велела сдавить волосяным арканом его бедра. Когда щетинистый жгут перекрутили два раза, он завопил, девушка стала кусать губы. И все же не вытерпел джигит. Он пообещал рассказать про все, о чем знает…— Что он сказал? — спросил контайчи.Когда я велела приотпустить жгут, он сказал, что послан ертоулом к Абулхаиру. И это он поведал мне, что войско Абулхаира ночует сегодня у реки Шиели и что в нем тридцать тысяч воинов. Они двинутся нам навстречу, когда дождутся хана Самеке из Среднего жуза. У хана Самеке тоже тридцать тысяч воинов, привыкших сражаться с нами…Когда же они должны встретиться — Абулхаир и Самеке?Хоча нахмурила свои густые брови…А произошло вот что. Не успела она договорить до конца свой вопрос о том, когда должны встретиться оба казахских войска, как девушка-казашка вдруг прыгнула словно рысь, и в горле джигита остался маленький кривой нож. Тогда Хоча усмехнулась и приказала заковать девушку в китайские кандалы. Ее тут же заковали, но ночью по приказу Шангрек-нойона расковали. Он сам вывел ее в степь и отпустил на волю…— Я сама услышала, как он сказал ей: «Улетай, девушка-птица, от этой жестокосердой змеи!» — вскричала Хоча, сверкнув глазами.А она ответила: «Спасибо тебе, достойный воин. Хоть ты и враг моего племени, но справедлив. У тебя человеческое сердце. Может быть, мы еще встретимся с тобой…» Тогда я натянула свой лук, и… и они никогда уже не встретятся!..— А где ее тело! — спросил контайчи.Пока я во второй раз натянула лук, ее конь скрылся в камышах… — Значит, Абулхаир знает о нашем приближении!— Да! — ответила четырнадцатилетняя девочка и всхлипнула, вспомнив свою обиду.У Сыбан Раптана свирепо приподнялась верхняя губа:Эй ты, мокрая лягушка! Откуда эта позорная вода в глазах дочери контайчи! Только зайцы и олени плачут от собственной слабости. Для людей это противоестественно.Хоча выпрямилась, глаза ее высохли, и она прошла по трупу Шангрек-нойона, наступив ему на лицо.— Не увидит высшего неба этот слюнтяй! — сказала она.— Да, пусть Дода-Доржи пеняет на себя, коль породил такого слабодушного сына! — согласно кивнул контайчи и, задевая одним каблуком сапога за другой, пошел на своих коротких кривых ногах к лошади.Перед тем как взобраться в седло, он повернулся всем телом к Галден-Церену:— Не забудь о меркитских джигитах, которые видели все!— Конечно, отец!Несмотря на свои шестьдесят с лишком лет, контайчи легко, чуть прикоснувшись носком сапога к стремени, вскочил в седло, и косматый гнедой жеребец понес его назад, к войску. Сзади в белом лунном свете послышались всхлипы. Это телохранители Галден-Церена короткими точными взмахами тяжелых джунгарских шашек отсекали головы у меркитских джигитов, которые видели смерть Шангрек-нойона…Попавшая в руки к Хоче и отпущенная Шангрек-нойоном была Гаухар — девушка из Туркестана. Она приходилась сестрой молодому батыру Малайсары из аргынского рода басентиин, который жил в то время у гор Улытау. Два раза в год аулы этого рода посылали под защитой немалого отряда джигитов караваны с шерстью и кожами в Туркестан, Ташкент, и в иные годы — в Бухару и Хиву. Обратно везли чай, бухарский сахар, одежду, домашнюю утварь и материю. * * * В этом году караван под защитой самого Малайсары отправлен был в Туркестан. С группой девушек, которым предстояло в ближайшее время выйти замуж, поехала с караваном и Гаухар. Невесты обычно сами участвовали в выборе для себя свадебных нарядов.Более богатая часть родового каравана двинулись дальше, в Ташкент. А менее богатые остались в Туркестане. Здесь их и застало джунгарское нашествие. Женщины и дети скрылись в густых камышах Сейхундарьи, а джигиты приняли участие в защите города. Те из них, кто уцелел, вырвались оттуда во время большой бури и присоединились к женщинам и детям.Что ни день высылали ертоулов беглецы в разные стороны. В один из счастливых дней узнали, что приближается тридцатитысячное войско Младшего жуза во главе с Абулхаиром, а вскоре «узун кулак» — знаменитое степное «длинное ухо» — принес вести и о движении конницы Самеке-хана, идущего на соединение с Абулхаиром. Радости людей, многие недели скрывавшихся в камышах, не было предела. Но как-то выехав из камышей, ертоулы услышали тяжелый тысяченогий топот. В ночи шла на галопе грозная конница контайчи Сыбан Раптана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35