Вообще-то испарина прошибла дьякона еще до ошеломительных известий Джинджер. В предвидении возвращения преподобного из проповеднического турне по Западному Теннесси и Кентукки, когда с ним почему-то не удавалось связаться, Пэтч заехал в «Маяк» посовещаться насчет расписания изучения Библии на следующие месяцы – библейские курсы были его специальностью. Он постучал в дверь кабинета Дуна, увидел, что она приотворена, и заглянул. Преподобный явно еще не вернулся, и Пэтч на секундочку зашел набросать записку на настольном календаре Князя.
Естественно, он не стал бы совать нос, но его внимание привлекла стопка неоплаченных счетов. И не только счетов, но и угрожающих писем из банка, от автобусной компании, от составителей книги гимнов, от типографии. Как это могло быть? Дети Света были паствой щедрой, радостно отстегивали двадцать процентов, а не скупую десятину, как баптисты. Двадцать процентов – такая была идея у Дуна с самого начала, и сундуки должны были быть полны.
Князю Света являлись видения, но не их детальная проработка, и Пэтч подумал, не вложил ли Князь слишком много ресурсов в запуск дирижабля. Привязанный к крыше воздушный гелиевый шар в виде ангела, излучающий стробированный свет из глаз, должен был быть виден, как гордо провозглашал Князь, «из семи штатов, если не из восьми. Маяк, указующий жаждущим душам путь к нашей церкви». А может быть, преподобный слишком неосмотрительно приобрел для церкви такое больше здание. Да, конечно, холм, где расположился «Маяк», доминировал над Гатлинбургом, и плоская крыша идеально подходила для массового Вознесения, как и внутренняя стальная лестница, ведущая на крышу из святилища. Толстые непробиваемые стены здания и стальные двери также могли бы послужить пастве еще долго после Вознесения, в годы Скорбей, если кто-то из Детей Света останется, когда первая волна уйдет на небо. Но… крыша текла, стенам не хватало гидроизоляции, проводка вся алюминиевая, потолок с асбестом, а всего хуже – отопление и кондиционер для огромного бетонного сарая должны были сжирать все средства.
Пэтч еще крепче зажмурился, не замечая лужиц пота, скапливающихся в складках кожи, пока он стоял на коленях, потому что – у него тени сомнения не было – в списке св. Петра на Вознесение он должен был стоять сразу вслед за Князем.
– Так и было! – объясняла Джинджер горстке верных, неровным кругом стоящих около Пэтча, разинув рты от изумления. – Вознесся! Прямо у меня на глазах. Я тут же прибежала и рассказала дьякону Пэтчу. Нет-нет, с ним ничего – его просто потрясли вести. Мне кажется, он сейчас молится…
Не слыша разговора у себя над головой, Пэтч почувствовал стекающую по лопатке струйку пота; она слилась с такой же, образовав на пояснице виртуальный Нил. Попытался заговорить – но голос ему изменил. «Соберись, ты! – шепнул ему тихий, но очень разумный голос из какого-то дальнего угла черепа. – Этим людям надо сказать, что делать, или они впадут в панику».
– Точно как в «Титанике», – говорила тем временем Джинджер хористкам, снующим в платьях Вознесения, подобно перепуганным мышам. – Помните? Когда пассажиры первого класса надели спасательные жилеты и пошли к шлюпкам? Но если все будут сохранять спокойствие, все будет хорошо. Теперь построимся и по порядку – к лестнице на крышу. Бетси, запусти оповещение по телефону, сообщи всем, кто еще не пришел к «Маяку», что Вознесение началось.
Вознесение! От грома этого слова мозги у Пэтча поплыли лужей. Он остался стоять на коленях, с отвисшей челюстью, таращась на пол невидящими глазами. Полуобернулся на звук хлопнувшей двери, замотал головой, чтобы собраться с мыслями. Испустил резкий и – да, презрительный – вздох. Он всегда полагал, что, когда начнется Вознесение, именно он поведет Достойных на Небеса. В конце концов, именно он цитировал строки Писания в присутствии Князя. Он, Пэтч, был предан, предан замыслу Господа, он вел жизнь аскета, он проповедовал Слово куда раньше, чем забрел в этот город Шикльтон Дун.
– Зачем же ты первым взял Дуна, о Господь? – вопросил он, возводя открытые глаза горе.
– Затем, – ответила Джинджер откуда-то у него из-за плеча, – что преподобный Дун был Князем Света, новым Мессией, Тем, кто Избран.
Пэтч костяшками пальцев потер взмокшие виски, пульсирующие тревогой и осознанием. Да, он, аки Фома, усомнился. Что, если Господь оставил меня здесь ради неверия моего? Одного, пред лицом Антихриста и Времен Скорбей?
Нет. Не может этого быть. Пэтч снова обдумал все с начала и до конца. Пусть пути Господни неисповедимы, но ведут они к цели. Итак, какова же Его цель, когда Он оставляет меня распростертого на полу, а Дуна возносит к Небесам? Разве не я основал эту церковь? Разве не я бродил по улицам, проповедуя грешникам Гатлинбурга, приезжим и местным, предупреждая их о пришествии Скорбей, об адском огне, о необходимости спасения. И не моя была вина, что их больше привлекали дикие медведи, соленые ириски, откровенные футболки и торговые ряды. Не моя вина, что меня презирали местные церкви за ревность к Господу, что полицейские лакеи Торговой Палаты предупреждали меня, чтобы «сбавил тон».
А потом однажды я встречаю Дуна возле Музея Библии Живой; он ищет, по его словам, «благотворительное предприятие». Я его просвещаю Даниилом и Иезекиилем, рассказываю ему пророчества Откровения, говорю о душах, жаждущих спасения, мириадах туристов, прибывающих каждый год в наш маленький городок, швыряющих деньги на непристойные пустяки. Я говорю ему о моей церкви воинствующей. Он предлагает мне помощь, и я беру его к себе.
Беру к себе? Как бы не так, это он берет все себе, меня понизив до дьякона. Меня, постигшего призвание священнослужителя Божия.
Джинджер потянула его за локоть, Пэтч отстранился, погруженный в свои попытки проникнуть разумом Божественный Замысел. Он покачивался, закрыв глаза ладонями.
Почему Дун? Надо отдать ему должное, словом он владел. Мастер проповеди и обращения. Он излучал некую ауру, хотя больше напоминал не пророка древности, а павлина. При плюгавой фигуре и простой роже у него был загар цвета старой бронзы, а зубы у него были не то что у меня – белые, как крылья ангелов. Длинные и густые черные волосы, как у Иисуса, хотя не светлые, как у Господа, а черные. Да, Дун мог своими речами из гадюки сделать комнатную собачку. За ним шли, как за Гаммельнским Крысоловом, каждое его слово ловили.
Слово? Как бы не так! Если Дун читал Книгу Книг каждую свободную минуту, как утверждал, как он тогда мог так уродовать Писание? Да только в прошлое воскресенье пожилой чете, запутавшейся в родословных Ветхого Завета, он говорил, что Каина и Авеля воспитала дикая волчица! И что, обращенные возмущенно ахнули? Да нет. Покивали довольно, как мирные сонные овцы.
Презрение, которое уже несколько недель кипящей кислотой разъедало душу Пэтча, захлестнуло мозг. Дун стал главным, а меня понизили до его помощника. Почему же Дун, а не я, о Господи?
Кто-то похлопал его по плечу:
– Эй, дьякон Пэтч, мы уже идем наверх.
Он закрыл слух для слов Джинджер, думая только одно: «Почему? Почему? Почему?»
Под нестройный звон кожаных подошв по металлу Дети Света поднимались по стальной лестнице на крышу, где Джинджер уже звонила в Гонг Вознесения с непонятными китайскими символами, подвешенный на шелковых шнурах в шестифутовой тиковой раме. Гонг был привезен из Святой Земли, как объяснил Князь, наследие от рыцаря-крестоносца, и никогда до сих пор не звонил. А сейчас он призывал верных на Крышу Вознесения.
Пэтч истолковал этот шум как звон небесных колоколов, предисловие к посланию Господа. Господа! – говорящего хотя бы в ухо Пэтчу, объясняющего свою Божественную логику: «Это Я послал Дуна в Гатлинбург, потому что тебе нужна была помощь, Крили Пэтч. Дун был тебе полезен? Он умножил твои ряды, собрал деньги, чтобы приобрести старый арсенал, и запустил дирижабль, привлекая неверующих. Он писал заявления для печати, организовал хор, доводил паству до транса во время своих пусть не слишком точных, но уж точно одухотворенных проповедей. Я вознес Дуна в обещание и в остережение многим. Им говорю Я: близко Конец Времен. Ищите спасения. Идите за новым Моим пророком, Крили Пэтчем, и вы тоже будете вознесены в Царствие Небесное».
И спросил Бог:
– Будешь ли ты посланцем Моим? Возьмешься ли управлять церковью нашей? Подготовишь ли Детей Моих к Великому Вознесению?
– Да! – ответил Пэтч, вскакивая на ноги. – Да, Господи, буду!
Приведенный в действие божественным наставлением, Крили Пэтч воздел руки и повернулся, чтобы сообщить Детям Света весть радости.
В зале было пусто.
10
Младший прижимал ладонь к щеке, пылающей от сердитой пощечины отца. Персик почесывал затылок. Ящик стоял, свесив руки, не замечая боли в плече от удара Траута, мысли его метались в беззвучной мольбе: «Только не гляди в соседний морозильник». Он представил себе роковой телефонный звонок мистера Траута смертоносному Молоту, отмечающий его, Ящика, клеймом судьбы.
– Одно только могу придумать! – Лицо мистера Траута багровело, как красная ракета фейерверка. – Тот, кто его выпустил из морозильника, проскочил, когда вы трое откатили наружную Дверь. По-другому быть не могло. За вами, кретинами, хвост был.
Младший энергично замотал головой:
– Не может быть!
– Никак нет, сэр, – сказал Персик. – Я проверялся как следует.
Ящик увидел свалившуюся с неба возможность:
– Точно, так оно и выходит.
Младший и Персик бросили на него взгляд, говорящий: «Спятил?»
– В смысле, – объяснил Ящик, – по-другому точно не может быть? Наверное, та телка.
Кто угодно, что угодно, сказал он себе, только не я и не этот морозильник.
Голова мистера Траута повернулась к нему орудийной башней:
– Телка?
– Ага, – попятился Ящик. – В доме Дуна… была там телка.
– Она с ним вошла, – подтвердил Младший. – Мы их из машины увидели. Они пришли, ну, это… – Он сделал колечко из пальцев левой руки и подвигал в нем указательным пальцем, осклабившись до ушей. – Мы на крыльцо поднялись и стали на них смотреть через окно возле двери. Оттого-то этот Дун и был голый, как кочерга. Разделся и торчал в холле, а она наверх пошла. Значит, она там была в спальне, а мы его взяли – и ходу. Не могла она нас видеть.
– И как она выглядит, эта девка? – спросил Траут. – Вы ее раньше видали? Может, это его жена была – я слыхал, Дун женат.
– Вряд ли, – сказал Младший. – Он слишком был заинтересован. А она блондинка, отличная фигура.
– Еще какая, – добавил Персик.
– Одета – люкс, – сказал Младший. – Все как надо: на шпильках, юбка пуза не прикрывает, свитерок в обтяжку. Ноги длинные, и задница такая… ну, тугая.
– Отличная, – подтвердил Персик.
Мистер Траут отмахнулся:
– Ладно, понял. Я другое хочу знать: вы ее узнаете, если опять увидите?
– Там темно было, – ответил Младший.
– Вы сказали, она была в холле. Наверняка свет был включен.
– Ага… – Младший посмотрел на Персика, на Ящика. – Похоже, я не рассмотрел лица как следует. – Ящик и Персик пожали плечами – дескать, они тоже. – Но вид отличный, блондинка такая. Увижу снова – узнаю, наверное. Ноги длинные…
– Это мы уже выяснили. – Руки мистера Траута сжались в кулаки, а ногой он зло, но безрезультатно попытался пнуть Младшего – тот отскочил с дороги. – Слушайте, вы! Если пойдет слух, что кто-то меня нагрел и смылся, длинный нос показывая, все уважение потеряют. – Он возбужденно заплясал. – Понимаете? Потеряют уважение!
– Понимаем, сэр.
– Я не для того сорок один год строил бизнес за бизнесом, налаживал контакты и всем давал понять, что Тадеушу Трауту лучше дорогу не переходить…
Багровое лицо в пигментных пятнах вдруг стало лиловым. Траут разевал рот, как выловленный карп, глаза вылезли из орбит, веки задрожали, ненатурально замигали, потом медленно, дрожа, закрылись. Старик схватился за грудь.
– Папа! – Младший подбежал сбоку, обхватил Траута за дрожащие плечи. – Персик, стул ему!
Младший вытащил у отца из кармана коробочку в форме кегли, вытряхнул оттуда таблетку и сунул Трауту под посеревший толстый язык.
Персик подставил под его тушу стул, Ящик схватил «Боулинг тайме» и стал обмахивать лицо Траута. Оно медленно меняло цвет обратно – все оттенки лилового, красное, затем снова розовое.
Траут открыл глаза, резко встал со стула и глубоко вздохнул.
– Ф-фух… да, серьезный был приступ. Этот гад Дун чуть меня Не убил – так вывел меня из себя. – Он подрулил к сыну: – Эту Девку доставить сюда, ясно? – Он замахал руками, снова наливаясь кровью: – И Шики Дуна тоже доставить! За церковью его присматривайте, за домом. Поймать обоих – и ко мне. Всех оповестить: складских рабочих, фабрику помадки, музей, мокассиновую лавку, все наши магазинчики!
Он хлопком сцепил руки, и зловещая усмешка заиграла у него на широкой веснушчатой физиономии.
– Перейди дорогу Тадеушу Трауту – и увидишь, что с тобой станет.
11
Ящик вышел со всеми, но остановился купить еще четверть галлона «Бурбона» и треть бутылки выпил в такси, чтобы утишить свои страхи. Трясясь от выпитого и все еще расходившихся нервов, всегда натянутых от стероидного коктейля, он вернулся на склад в одиночку.
Думать он мог только об одном: «последнее средство» мистера Траута, смертоносный Молот.
– Жуткий зверь, – сказал как-то Младший. – Не то чтобы он просто давил, или душил, или стрелял до смерти. Говорят, он им пальцы отстреливает, на руках, на ногах, носы, уши, ну, и все хозяйство – просто для поразвлечься. Без булды. Мой старик мне говорил, что этот тип устроил пару месяцев назад в Лексингтоне. Две или три обоймы расстрелял, отщелкивая кусочки, пока наконец пулю в сердце не положил.
И еще более зловещую историю рассказывал Младший, как мистер Траут обнаружил, что предшественник Ящика ворует со склада: как-то ночью его пикап заехал в погрузочный док, и кузов был полон стейков на косточке и лопаточных частей. Младший услышал судьбоносный призыв. Через два дня вор не появился на работе. И на следующий день, и через день тоже. Имя его никто не произносил, но ходили разговоры, что Молот смолол его в мясорубке в гамбургер и доставил в белой мясницкой бумаге – сто пятьдесят три пакета для распространения в фаст-фудах Гатлинбурга, Пиджин-Форджа и Ноксвиля.
С тех пор Ящик гамбургеров не ел.
Мистер Траут об этом даже не заговаривал – просто сказал Младшему, чтобы нашел человека – им оказался Ящик. Было это всего три недели назад, и с тех пор уже случилось прискорбное недоразумение с капитаном команды мистера Траута по боулингу. А теперь еще и вот это.
Ящик подкрался к двери склада. Какой там код тревоги? Ему еще пока не доверили этот секрет, но он часто видел, как Младший нажимал кнопки. И сейчас ввел идеальный счет боулинга на третьем броске: 3-0-0-3. Лампочка замигала и осталась красной. А, черт. Он не так запомнил этот боулинговский счет или не те кнопки нажал? Может, там двести, 2-0-0-3. Попробовал – мигает… красный. 2-0-0-2? Три неверные попытки, и сработает сигнал – так говорил Младший.
Нет, три сотни – волшебное число. Наверное, он не ту кнопку нажал. Ящик собрался, взялся левой рукой за правую и наставил палец. 3-0-0-3.
Есть! Зеленый. Ящик приоткрыл дверь, заглянул – свет все еще был выключен. Он осторожно позвал: – Эй, есть кто?
Темнота отозвалась только эхом его дрожащего голоса. Ящик вошел, посветил фонариком и нетвердой походкой двинулся в холодный коридор. Детские страхи перед духами и телами заставляли его все время вздрагивать. Наведенная стероидами паранойя включилась на последнюю передачу. Перед роковым морозильником Ящик остановился, осветил фонариком тяжелую стальную дверь «Сушителя вакуумного Акме Эверласт», повел лучом налево-направо, боясь, что в темноте затаился Молот и ждет. Кое-как пробормотав короткую молитву, он повернул холодное стальное колесо. Дверь приотворилась. Перед тем как посветить внутрь, Ящик шепнул: «Дун?» – надеясь, что из темноты появится именно Дун, а не какая-нибудь клыкастая ночная тварь или гигантская крыса.
Дун не ответил. Почти готовый дернуться назад, если в луче покажутся желтые зубы и острые когти, Ящик перекрестил камеру фонариком. Луч отразился от нержавеющей стали, бронзы, медных труб. А еще – белого и черного меха. Скунс, опоссум, енот. И все замерли в страхе. Что же там такое?
Постой… Вон там свернулся такой у задней стенки, между поддоном с вяленой говядиной и какими-то сушеными фруктами… Ага! Дун это. А хорошо это или плохо? Если б Дун удрал на самом деле, у мистера Траута был бы шанс получить деньги обратно. А если Дун мертв… тут перед глазами нарисовался призрак Молота. Нет, туда лучше не суйся – мысли позитивно. Если Дун тут и еще дергается, Ящик может даже стать героем, что беглеца поймал.
– Эй, Дун! Вставай!
Дун не шевельнулся. Как и вся прочая дичь.
Ящик ухватился за край двери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42