– Вознесение пришло!
6
Джимми Перо сидел на крыше пикапа, прослужившего уже тринадцать лет, зацепившись стертыми каблуками за край оцинкованного бака, стоящего в прицепе для скота. В сгущающихся сумерках он смотрел, как кларион грампус, трехфутовый рыжеватый дельфин, нарезает бесконечные круги. Он так метался со вчера, с того момента, как его поймали.
– Не выбраться, малыш, – сказал Джимми.
Грампус – как всегда, когда Джимми с ним заговаривал – остановился, высунул из воды тупое рыло, уставился на Джимми внимательно и стал болтать: стаккато свистков, щелчков и треска, загадочных и неразличимых, как передача инопланетян из глубин космоса.
– Извини, не понимаю по-дельфински, – неискренне усмехнувшись, сказал Джимми.
Он поднял глаза к серым тучам и застегнул джинсовую куртку – холодало. На самом деле Джимми отлично понимал, что хочет ему сказать грампус.
Красный шар солнца, на миг показавшийся в промоине затянутого западного неба, брызнул светом, спускаясь за силуэты сосен на дальнем гребне холма у океана. Внизу, в темнеющей долине, двумя желтыми прямоугольниками светилась хижина, где друзья Джимми, девять молодых индейцев племени махак, обсуждали форму грядущего обряда, который якобы выполняли их праотцы век назад по окончании морской охоты.
Джимми, будучи индейцем, братом по цвету кожи, но неизвестного племени, был удален сегодня из внутреннего святилища и поставлен стражем. Его пикап, где содержался грампус, стоял на подъеме на грунтовой двухполосной дороге, достаточно высоко, чтобы отсюда была видна хижина и огни приближающихся по далекому хайвею машин. Но зато в этом тайном месте вряд ли его побеспокоят защитники окружающей среды, которые изо всех сил старались – а вот фиг им! – лишить народ махаков его традиции.
Братство Махаков было местной ветвью АДС – Американского Движения Сопротивления, небольшой, но радикальной группы разгневанных молодых людей. Джимми знал, что отец его одобрил бы, потому что отец был Великим Вождем.
Мать его была рыжей и веснушчатой апалачской девчонкой по имени Мэгги Мак-Дауд из Восточного Теннесси. В отца она влюбилась в Нэшвиле, бурно и романтически. Потом ее любовник покинул город и не вернулся, а девушка оказалась беременной. Она воспитывала Джимми в Восточном Теннесси, пока не погибла через двенадцать лет в селевом потоке. Тогда Джимми взял под крыло дед, ее отец. Мать Джимми так и не открыла племенную принадлежность его отца или хотя бы его имя, всегда называла его только Вождь.
Джимми унаследовал от матери светлую кожу и серые глаза, хотя дед считал, что у него самого и матери Джимми тоже есть индейская кровь. От отца ему достались черные волосы и тяга к странствиям вместе с половинкой индейской монетки для волос – он подарил ее матери Джимми в тот вечер, когда они встретились в баре, где играли «блуграсс». Когда на десятый день рождения мать вложила монету Джимми в ладошку, то сказала ему, что Вождь нашел ее на поле битвы Литтл-Биг-Хорн.
– Не потеряй, Джимми, она тебе счастье принесет.
С тех пор он всегда носил монету на шее.
В смысле географии отец Джимми мог происходить из восточной ветви чероки, но, зная только прозвище, Джимми не мог связать его с резервацией в Грейт-Смоки-Маунтинз. Пенни наводило на мысль о сиу или шайенах, великих воинах равнин, но Джимми съездил на запад и ничего не нашел.
В шестнадцать он назвал себя Джимми Перо, попрощался с дедом и отправился странствовать в поисках себя. Он участвовал в самых скандальных пикетах коренных американцев возле белых музеев, требуя возвращения костей предков. После НАГПРА – Акта о Репатриации 1996 года, когда тема костей и похоронных принадлежностей стала менее актуальной, Джимми включался в борьбу за игру в казино на землях племен. Он перепрыгивал от дела к делу: празднование Дня Колумба, спортивные логотипы, повтор по кабельному телевидению фильмов про ковбоев и индейцев, а теперь примкнул к протесту махаков. Когда у Джимми в карманах становилось пусто или же он падал духом, он приезжал в Теннесси к деду, заряжался энергией прохладных зеленых холмов – и возвращался на тропу войны.
Месяц назад он связался с Братством Махаков, услышав про клариона грампуса по радио, – от тогда ехал в автомобиле приятеля из АДС в Медисин-Бау, штат Вайоминг.
Моросило. Джимми поднял воротник, глянул в бак и снова получил приветствие в виде щелчков и свистов. Сгорбившись, он отвернулся от блестящих щенячьих глаз. Посмотрел на затянутое небо. Хотя наверняка не видно будет, скоро за этими облаками взойдет первый серпик нового месяца. Все согласились, что именно эту ночь выбрали бы предки. Единственное, что еще не было решено – и что соплеменники Джимми как раз сейчас обсуждали, – так это как доставить свой шумный приз и что с ним делать потом.
К сожалению, самые древние из стариков племени ничего не помнили об охоте предков на клариона грампуса, понятия не имели ни о ритуалах, сопровождающих принесение жертвы, ни о самом миниатюрном дельфине. Да и вообще стариков грампус мало интересовал – куда больше их занимали такие будничные вопросы, как падение вылова лосося, разработка вебсайта и ремонт протекающей крыши общего дома племени.
Джимми слушал дебаты Братства (но не участвовал) за ужином из холодной пиццы и пива. С самого начала было решено, что хвост будет установлен на берегу на высоком шесте как свидетельство победы махаков, но в какой форме будет принесена жертва – согласия не было. Наиболее популярные варианты: пронзить дельфина копьем, сердце вырезать и съесть ломти теплого мяса. Или забить дубиной и освежевать, потом мясо высушить полосками на солнце, а из шкуры сделать церемониальную погремушку. Или просто застрелить, а труп запечь на открытом огне. Мяса грампуса никто не пробовал, но все Братство согласилось, что каждому, даже Джимми, будет выдана его доля – приготовленная на огне или в виде суши.
До прошлого года никто и не знал, что кларион грампус – это отдельный вид. Пока мелкие дельфины заплывали иногда в далекую, почти закрытую и редко посещаемую бухту Сандер-Бэй и считались всего лишь ювенильной формой обыкновенного бутылконоса, никто на них и внимания не обращал. Потом одна женщина-океанограф из Сиэтла, проводя рутинное вскрытие небольшой самки, найденной на берегу мертвой, неожиданно для самой себя нашла шесть почти созревших эмбрионов. То есть предмет исследования оказался не детенышем бутылконоса, а взрослым представителем нового вида, еще неизвестного науке. Заключение ученой подтвердил анализ ДНК, и миниатюрный дельфин вместе со своим ограниченным ареалом обитания – бухтой Сандер-Бэй, штат Вашингтон – был должным образом описан в научном журнале.
Новое морское млекопитающее – новость интересная, и СМИ северо-запада наняли рыбачье судно и послали репортеров в Сандер-Бэй посмотреть, что и как. Репортеры получили больше, чем рассчитывали: к восторгу операторов, как только судно остановилось на разведку, тут же появились два клариона, высунули из воды рыла и началось то, что сейчас от побережья до побережья известно как «зов клариона» – живая трескотня, которую свидетели под присягой готовы были назвать попыткой завязать разговор. Почти сразу же зоолингвисты со своими компьютерами стали пытаться перевести это на человеческий язык. Бухту наводнили стада «зодиаков», набитых любопытными, начался туристский бум на ранее девственных берегах, защитники среды выступили с протестами против коммерциализации Сандер-Бэй. В результате кларион грампус был объявлен угрожаемым видом.
Маленькие грампусы стали новостью национального масштаба, но кто-нибудь упомянул при этом живущее рядом племя махаков, хотя бы вскользь?
Чтобы исправить это упущение, Братство Махаков продекларировало свой суверенитет над бухтой Сандер-Бэй и объявило охоту на грампуса – черт с ним, с угрожаемым видом. Микрофоны и видеокамеры репортеров материализовались как по волшебству.
Экологи протестовали. Гринпис, защитники рыбы и дичи, береговая охрана, общество этичного отношения к животным, общество Кусто и Друзья Животных посылали в Сандер-Бэй лодки для охраны грампуса. Братство и один энергичный молодой юрист обратились в Конгресс. Хотя в племени не было ни воспоминаний о грампусе, ни мифов об охоте на него, ни обрядовых предметов, сделанных из его шкур, зубов или костей, Братство сумело отыскать в близлежащих холмах несколько выветренных камней и сочло их доказательством, что грампус играл в религии махаков важную роль. Среди резных фигурок обнаружились несколько похожих на рыбу, круг – очевидно, ритуальный барабан, и человекообразная фигурка – наверняка шаман. Экологи кричали «Ни за что!», но несколько влиятельных конгрессменов, почуяв запах пиара и возможность угодить ранимым этническим чувствам, протолкнули билль, дающий Братству право на отлов или отстрел одного клариона грампуса, с каковым потом могут поступить по своему усмотрению. Одного. После чего вид останется строго охраняемым и в списке угрожаемых.
Таким образом, как ни смешно, но под эгидой береговой охраны, на виду у армады экологов и набитых репортерами судов Братство Махаков выехало на фиберглассовом «скифе» на воды Сандер-Бэй осуществить свое историческое право. Не успело суденышко остановиться, как небольшой грампус тут же приветствовал охотников «зовом клариона». Гарпун и винтовки отложили в сторону, заменив простой сетью, потому что увезти живого грампуса навстречу неизвестной судьбе – это продлит и внимание прессы, и страдания защитников китообразных.
Углубившись в свои мысли, Джимми чуть было не пропустил момент, когда окна хижины погасли и замигали фонарики, сигнализируя, что решение принято.
– Похоже, все, дружище, – сказал Джимми.
Отсутствующим взглядом он продолжал смотреть на уже невидимую хижину. Сглотнув сухим ртом, он украдкой глянул на прицеп, надеясь, что кларион как раз у противоположной стенки.
И вздрогнул, когда кларион зачирикал, защелкал и засвистел в футе под ним. Голову он высунул из воды, глаза смотрели на Джимми не отрываясь. Дельфин ушел под воду, потом высунулся до половины, лихорадочно плеща хвостом и вереща еще громче.
Джимми зажал уши и спрыгнул наземь. Через минуту он сел за руль и, как было договорено, три раза мигнул фарами в сторону хижины, подтверждая получение сигнала от Братства. Включив зажигание, он в сгущающихся сумерках медленно тронул машину, выключив фары, как ему было заранее велено, – скрываясь от возможных врагов, осматривающих местность.
Он замедлил ход, оглянулся на темный прицеп, налево на хижину – и резко вывернул руль вправо, к хайвею.
Фары он не включал, пока не выехал на асфальт, потом проехал тридцать одну милю до съезда в сторону Сандер-Бэй. Там он откинул задний борт и задним ходом загнал прицеп в море. Оцинкованный бак шевельнулся, всплыл на минутку и тут же погрузился в воду.
Кларион грампус махнул хвостом – и был таков.
Джимми вышел из кабины, сунул туда руку и отпустил ручной тормоз, послав грузовик в те же холодные темные воды бухты Сандер-Бэй – все равно старому пикапу не осилить было дороги домой. Потом постоял, глядя на потревоженную черную воду, пока не услышал знакомый зов клариона – щебечущее прощание в пятидесяти футах от берега.
Он сунул два пальца в рот и свистнул в ответ.
– Береги себя, малыш, – сказал Джимми и пошел к хайвею – ловить попутку до Восточного Теннесси и готовиться к долгому разговору с дедом.
7
Младший, Персик и Ящик со своим голым пленником остановились возле стальных стен какого-то склада. Фирма «Грейт-Смоки Фудз – лучшая вяленая говядина в мире» втиснулась между горой и задним фасадом мотеля в даунтауне Гатлинбурга. Младший понажимал кнопки на панели, и дверь на колесиках размером с грузовик со скрипом поднялась, пропуская машину, и с тем же скрипом за ней опустилась. Вся тройка вместе с пленником задержалась перед самым кабинетом Тадеуша Траута, запустив сперва Младшего попробовать воду. Мистер Траут был известен своими бурными настроениями, и разумно было не лезть без разведки.
Траут, главный источник быстрых, хотя и драконовских ссуд для нуждающихся Восточного Теннесси, организатор грабежа грузовиков по всем южным Аппалачам, разговаривал по телефону с каким-то ополченцем, обсуждая сроки годности мяса вакуумной сушки. «Грейт-Смоки Фудз», поставщик всех ресторанов, снабжала также туристов, охотников и экстремалов продуктами вакуумной сушки, одинаково пригодными для тропы и для бункера.
– Продержится ли десять лет? – переспрашивал Траут. – Да куда ж оно денется? Видели когда-нибудь египетские мумии? Смотрели, какие они сухие? Как вы думаете, им сколько?
Подгрудок и брыли у него хлопали в энтузиазме, как у бегущей по следу гончей. Обычно бледная кожа лица, испещренная старческими пигментными пятнами, порозовела от возбуждения.
– Слишком дорого? А сколько, по-вашему, будет через десять лет стоить электричество для вашего холодильника? Это если вообще после вторжения НАТО электричество будет…
Младший сдал назад, ожидая затишья в этой буре. Другие честные заведения его отца – «Лавка помадки мистера Т.» на стрипе Гатлинбурга, «Мокасины! Мокасины!» и магазинчик «Из кузова – в шкаф» в Пиджин-Фордже – были приобретены для очистки прибыли от не столь публичных предприятий мистера Траута. Отмывание – это Младший понимал, но зачем отец так пашет на эти бизнесы, как какая-то конторская крыса «с девяти до пяти»? И любимая папочкина игрушка «Музей Библии Живой», главный аттракцион Гатлинбурга: четырехэтажное здание бывшей матрасной фабрики, перестроенное в виде вавилонской пирамиды, на вершине холма, перед старым арсеналом. И все прибыли других предприятий мистера Траута, легальных и мошеннических, находили путь в эту воронку.
– Это вещь! – говорил Траут Младшему не меньше сотни раз в день и добавлял каждый раз: – Знаешь, какую книгу читают больше всего на свете? – (Младший в таких случаях, чтобы его просто позлить, отвечал: «Телефонную?»)
Траут, притворяясь, что не слышит, говорил так:
– Ты и оглянуться не успеешь, как меня назовут Уолтом Диснеем от религии. Мальчик, в Библии полно золота, и я эту шахту к нему прокопаю.
А больше его ничто не трогало, кроме боулинга. Ох этот боулинг! Младший мрачно покосился на трофеи. Сотня их была, наверное. В бывшей кладовой рядом с кабинетом Траут устроил святилище. Фотографии знаменитых боулеров и старые карты со счетом на стенах. Шар, которым Траут выиграл игру в «Хойнке Классик» в Цинциннати тридцать один год назад, возвышался на алтаре. Священный шар, обрамленный двумя кеглями, которые когда-то создали знаменитый сплит 7-10, «змеиные глаза». В другом памятном турнире Траут не только добил этот сплит, но (еще тогда были пин-споттеры) одну из священных кеглей послал на насест пин-боя, сбив его оттуда (и в нокаут отправив). Этот ошеломительный результат заслужил Тадеушу Трауту бессмертие в Международном Музее Боулинга и в Зале Славы в Сент-Луисе, штат Миссури.
К хренам этот боулинг! У Младшего стояк бывал от другого: захватывающая уголовная работа, чтобы с горячими бабами, с пистолетами и мордобоем. Но это, увы, редко бывало более чем мечтой. Мистер Траут подкупал водителей, чтобы заезжали на глухие дороги, прикидываясь, что заблудились, а ребята Младшего их связывали. Младший и его команда оказывались просто грузчиками – таскали ящики с грузовика на грузовик. Редко когда попадалась приятная работка наказать халявщика. А когда мистеру Трауту надо бывало, чтобы не стало кого-то, он Младшего звал? Фиг. Звонил Молоту.
Младший хотел переехать в Вегас, командовать сетью проституток и наемных убийц вроде Молота, но мистер Траут постоянно отказывал, напоминая, что конкуренция в Вегасе жесткая, а жизнь в Гатлинбурге – легкая. В частности, мистер Траут любил своих приятелей по гольфу и чистый горный воздух – на аллергию жаловался. И удить рыбку любил. А еще – тут у Младшего щеки загорались от стыда – свой легальный, скучный, блин, бизнес.
В Восточном Теннесси мечтам Младшего было до боли тесно. Иногда случалось ему купить на юге малость травки или кокса или местную дурь и толкнуть со скромной прибылью в Ноксвиль или Эшвиль. Недавно он купил подержанный фургон булочника в честолюбивой надежде найти горячую бабенку для работы на стоянках грузовиков на семьдесят пятой федеральной дороге, но все бабы, к которым он с этим подкатывался, предпринимательской жилкой не обладали и либо ржали, либо давали ему по морде. А бордельчик, который он хотел организовать в Гатлинбурге? Плюнь и забудь. Мало того что кадров не было, так проезжающие туристы всегда были скованы женами с детишками, по вечерам болтались по улицам, глядя, как готовится сливочная помадка, либо ахая на дурацкие футболки в лавчонках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
6
Джимми Перо сидел на крыше пикапа, прослужившего уже тринадцать лет, зацепившись стертыми каблуками за край оцинкованного бака, стоящего в прицепе для скота. В сгущающихся сумерках он смотрел, как кларион грампус, трехфутовый рыжеватый дельфин, нарезает бесконечные круги. Он так метался со вчера, с того момента, как его поймали.
– Не выбраться, малыш, – сказал Джимми.
Грампус – как всегда, когда Джимми с ним заговаривал – остановился, высунул из воды тупое рыло, уставился на Джимми внимательно и стал болтать: стаккато свистков, щелчков и треска, загадочных и неразличимых, как передача инопланетян из глубин космоса.
– Извини, не понимаю по-дельфински, – неискренне усмехнувшись, сказал Джимми.
Он поднял глаза к серым тучам и застегнул джинсовую куртку – холодало. На самом деле Джимми отлично понимал, что хочет ему сказать грампус.
Красный шар солнца, на миг показавшийся в промоине затянутого западного неба, брызнул светом, спускаясь за силуэты сосен на дальнем гребне холма у океана. Внизу, в темнеющей долине, двумя желтыми прямоугольниками светилась хижина, где друзья Джимми, девять молодых индейцев племени махак, обсуждали форму грядущего обряда, который якобы выполняли их праотцы век назад по окончании морской охоты.
Джимми, будучи индейцем, братом по цвету кожи, но неизвестного племени, был удален сегодня из внутреннего святилища и поставлен стражем. Его пикап, где содержался грампус, стоял на подъеме на грунтовой двухполосной дороге, достаточно высоко, чтобы отсюда была видна хижина и огни приближающихся по далекому хайвею машин. Но зато в этом тайном месте вряд ли его побеспокоят защитники окружающей среды, которые изо всех сил старались – а вот фиг им! – лишить народ махаков его традиции.
Братство Махаков было местной ветвью АДС – Американского Движения Сопротивления, небольшой, но радикальной группы разгневанных молодых людей. Джимми знал, что отец его одобрил бы, потому что отец был Великим Вождем.
Мать его была рыжей и веснушчатой апалачской девчонкой по имени Мэгги Мак-Дауд из Восточного Теннесси. В отца она влюбилась в Нэшвиле, бурно и романтически. Потом ее любовник покинул город и не вернулся, а девушка оказалась беременной. Она воспитывала Джимми в Восточном Теннесси, пока не погибла через двенадцать лет в селевом потоке. Тогда Джимми взял под крыло дед, ее отец. Мать Джимми так и не открыла племенную принадлежность его отца или хотя бы его имя, всегда называла его только Вождь.
Джимми унаследовал от матери светлую кожу и серые глаза, хотя дед считал, что у него самого и матери Джимми тоже есть индейская кровь. От отца ему достались черные волосы и тяга к странствиям вместе с половинкой индейской монетки для волос – он подарил ее матери Джимми в тот вечер, когда они встретились в баре, где играли «блуграсс». Когда на десятый день рождения мать вложила монету Джимми в ладошку, то сказала ему, что Вождь нашел ее на поле битвы Литтл-Биг-Хорн.
– Не потеряй, Джимми, она тебе счастье принесет.
С тех пор он всегда носил монету на шее.
В смысле географии отец Джимми мог происходить из восточной ветви чероки, но, зная только прозвище, Джимми не мог связать его с резервацией в Грейт-Смоки-Маунтинз. Пенни наводило на мысль о сиу или шайенах, великих воинах равнин, но Джимми съездил на запад и ничего не нашел.
В шестнадцать он назвал себя Джимми Перо, попрощался с дедом и отправился странствовать в поисках себя. Он участвовал в самых скандальных пикетах коренных американцев возле белых музеев, требуя возвращения костей предков. После НАГПРА – Акта о Репатриации 1996 года, когда тема костей и похоронных принадлежностей стала менее актуальной, Джимми включался в борьбу за игру в казино на землях племен. Он перепрыгивал от дела к делу: празднование Дня Колумба, спортивные логотипы, повтор по кабельному телевидению фильмов про ковбоев и индейцев, а теперь примкнул к протесту махаков. Когда у Джимми в карманах становилось пусто или же он падал духом, он приезжал в Теннесси к деду, заряжался энергией прохладных зеленых холмов – и возвращался на тропу войны.
Месяц назад он связался с Братством Махаков, услышав про клариона грампуса по радио, – от тогда ехал в автомобиле приятеля из АДС в Медисин-Бау, штат Вайоминг.
Моросило. Джимми поднял воротник, глянул в бак и снова получил приветствие в виде щелчков и свистов. Сгорбившись, он отвернулся от блестящих щенячьих глаз. Посмотрел на затянутое небо. Хотя наверняка не видно будет, скоро за этими облаками взойдет первый серпик нового месяца. Все согласились, что именно эту ночь выбрали бы предки. Единственное, что еще не было решено – и что соплеменники Джимми как раз сейчас обсуждали, – так это как доставить свой шумный приз и что с ним делать потом.
К сожалению, самые древние из стариков племени ничего не помнили об охоте предков на клариона грампуса, понятия не имели ни о ритуалах, сопровождающих принесение жертвы, ни о самом миниатюрном дельфине. Да и вообще стариков грампус мало интересовал – куда больше их занимали такие будничные вопросы, как падение вылова лосося, разработка вебсайта и ремонт протекающей крыши общего дома племени.
Джимми слушал дебаты Братства (но не участвовал) за ужином из холодной пиццы и пива. С самого начала было решено, что хвост будет установлен на берегу на высоком шесте как свидетельство победы махаков, но в какой форме будет принесена жертва – согласия не было. Наиболее популярные варианты: пронзить дельфина копьем, сердце вырезать и съесть ломти теплого мяса. Или забить дубиной и освежевать, потом мясо высушить полосками на солнце, а из шкуры сделать церемониальную погремушку. Или просто застрелить, а труп запечь на открытом огне. Мяса грампуса никто не пробовал, но все Братство согласилось, что каждому, даже Джимми, будет выдана его доля – приготовленная на огне или в виде суши.
До прошлого года никто и не знал, что кларион грампус – это отдельный вид. Пока мелкие дельфины заплывали иногда в далекую, почти закрытую и редко посещаемую бухту Сандер-Бэй и считались всего лишь ювенильной формой обыкновенного бутылконоса, никто на них и внимания не обращал. Потом одна женщина-океанограф из Сиэтла, проводя рутинное вскрытие небольшой самки, найденной на берегу мертвой, неожиданно для самой себя нашла шесть почти созревших эмбрионов. То есть предмет исследования оказался не детенышем бутылконоса, а взрослым представителем нового вида, еще неизвестного науке. Заключение ученой подтвердил анализ ДНК, и миниатюрный дельфин вместе со своим ограниченным ареалом обитания – бухтой Сандер-Бэй, штат Вашингтон – был должным образом описан в научном журнале.
Новое морское млекопитающее – новость интересная, и СМИ северо-запада наняли рыбачье судно и послали репортеров в Сандер-Бэй посмотреть, что и как. Репортеры получили больше, чем рассчитывали: к восторгу операторов, как только судно остановилось на разведку, тут же появились два клариона, высунули из воды рыла и началось то, что сейчас от побережья до побережья известно как «зов клариона» – живая трескотня, которую свидетели под присягой готовы были назвать попыткой завязать разговор. Почти сразу же зоолингвисты со своими компьютерами стали пытаться перевести это на человеческий язык. Бухту наводнили стада «зодиаков», набитых любопытными, начался туристский бум на ранее девственных берегах, защитники среды выступили с протестами против коммерциализации Сандер-Бэй. В результате кларион грампус был объявлен угрожаемым видом.
Маленькие грампусы стали новостью национального масштаба, но кто-нибудь упомянул при этом живущее рядом племя махаков, хотя бы вскользь?
Чтобы исправить это упущение, Братство Махаков продекларировало свой суверенитет над бухтой Сандер-Бэй и объявило охоту на грампуса – черт с ним, с угрожаемым видом. Микрофоны и видеокамеры репортеров материализовались как по волшебству.
Экологи протестовали. Гринпис, защитники рыбы и дичи, береговая охрана, общество этичного отношения к животным, общество Кусто и Друзья Животных посылали в Сандер-Бэй лодки для охраны грампуса. Братство и один энергичный молодой юрист обратились в Конгресс. Хотя в племени не было ни воспоминаний о грампусе, ни мифов об охоте на него, ни обрядовых предметов, сделанных из его шкур, зубов или костей, Братство сумело отыскать в близлежащих холмах несколько выветренных камней и сочло их доказательством, что грампус играл в религии махаков важную роль. Среди резных фигурок обнаружились несколько похожих на рыбу, круг – очевидно, ритуальный барабан, и человекообразная фигурка – наверняка шаман. Экологи кричали «Ни за что!», но несколько влиятельных конгрессменов, почуяв запах пиара и возможность угодить ранимым этническим чувствам, протолкнули билль, дающий Братству право на отлов или отстрел одного клариона грампуса, с каковым потом могут поступить по своему усмотрению. Одного. После чего вид останется строго охраняемым и в списке угрожаемых.
Таким образом, как ни смешно, но под эгидой береговой охраны, на виду у армады экологов и набитых репортерами судов Братство Махаков выехало на фиберглассовом «скифе» на воды Сандер-Бэй осуществить свое историческое право. Не успело суденышко остановиться, как небольшой грампус тут же приветствовал охотников «зовом клариона». Гарпун и винтовки отложили в сторону, заменив простой сетью, потому что увезти живого грампуса навстречу неизвестной судьбе – это продлит и внимание прессы, и страдания защитников китообразных.
Углубившись в свои мысли, Джимми чуть было не пропустил момент, когда окна хижины погасли и замигали фонарики, сигнализируя, что решение принято.
– Похоже, все, дружище, – сказал Джимми.
Отсутствующим взглядом он продолжал смотреть на уже невидимую хижину. Сглотнув сухим ртом, он украдкой глянул на прицеп, надеясь, что кларион как раз у противоположной стенки.
И вздрогнул, когда кларион зачирикал, защелкал и засвистел в футе под ним. Голову он высунул из воды, глаза смотрели на Джимми не отрываясь. Дельфин ушел под воду, потом высунулся до половины, лихорадочно плеща хвостом и вереща еще громче.
Джимми зажал уши и спрыгнул наземь. Через минуту он сел за руль и, как было договорено, три раза мигнул фарами в сторону хижины, подтверждая получение сигнала от Братства. Включив зажигание, он в сгущающихся сумерках медленно тронул машину, выключив фары, как ему было заранее велено, – скрываясь от возможных врагов, осматривающих местность.
Он замедлил ход, оглянулся на темный прицеп, налево на хижину – и резко вывернул руль вправо, к хайвею.
Фары он не включал, пока не выехал на асфальт, потом проехал тридцать одну милю до съезда в сторону Сандер-Бэй. Там он откинул задний борт и задним ходом загнал прицеп в море. Оцинкованный бак шевельнулся, всплыл на минутку и тут же погрузился в воду.
Кларион грампус махнул хвостом – и был таков.
Джимми вышел из кабины, сунул туда руку и отпустил ручной тормоз, послав грузовик в те же холодные темные воды бухты Сандер-Бэй – все равно старому пикапу не осилить было дороги домой. Потом постоял, глядя на потревоженную черную воду, пока не услышал знакомый зов клариона – щебечущее прощание в пятидесяти футах от берега.
Он сунул два пальца в рот и свистнул в ответ.
– Береги себя, малыш, – сказал Джимми и пошел к хайвею – ловить попутку до Восточного Теннесси и готовиться к долгому разговору с дедом.
7
Младший, Персик и Ящик со своим голым пленником остановились возле стальных стен какого-то склада. Фирма «Грейт-Смоки Фудз – лучшая вяленая говядина в мире» втиснулась между горой и задним фасадом мотеля в даунтауне Гатлинбурга. Младший понажимал кнопки на панели, и дверь на колесиках размером с грузовик со скрипом поднялась, пропуская машину, и с тем же скрипом за ней опустилась. Вся тройка вместе с пленником задержалась перед самым кабинетом Тадеуша Траута, запустив сперва Младшего попробовать воду. Мистер Траут был известен своими бурными настроениями, и разумно было не лезть без разведки.
Траут, главный источник быстрых, хотя и драконовских ссуд для нуждающихся Восточного Теннесси, организатор грабежа грузовиков по всем южным Аппалачам, разговаривал по телефону с каким-то ополченцем, обсуждая сроки годности мяса вакуумной сушки. «Грейт-Смоки Фудз», поставщик всех ресторанов, снабжала также туристов, охотников и экстремалов продуктами вакуумной сушки, одинаково пригодными для тропы и для бункера.
– Продержится ли десять лет? – переспрашивал Траут. – Да куда ж оно денется? Видели когда-нибудь египетские мумии? Смотрели, какие они сухие? Как вы думаете, им сколько?
Подгрудок и брыли у него хлопали в энтузиазме, как у бегущей по следу гончей. Обычно бледная кожа лица, испещренная старческими пигментными пятнами, порозовела от возбуждения.
– Слишком дорого? А сколько, по-вашему, будет через десять лет стоить электричество для вашего холодильника? Это если вообще после вторжения НАТО электричество будет…
Младший сдал назад, ожидая затишья в этой буре. Другие честные заведения его отца – «Лавка помадки мистера Т.» на стрипе Гатлинбурга, «Мокасины! Мокасины!» и магазинчик «Из кузова – в шкаф» в Пиджин-Фордже – были приобретены для очистки прибыли от не столь публичных предприятий мистера Траута. Отмывание – это Младший понимал, но зачем отец так пашет на эти бизнесы, как какая-то конторская крыса «с девяти до пяти»? И любимая папочкина игрушка «Музей Библии Живой», главный аттракцион Гатлинбурга: четырехэтажное здание бывшей матрасной фабрики, перестроенное в виде вавилонской пирамиды, на вершине холма, перед старым арсеналом. И все прибыли других предприятий мистера Траута, легальных и мошеннических, находили путь в эту воронку.
– Это вещь! – говорил Траут Младшему не меньше сотни раз в день и добавлял каждый раз: – Знаешь, какую книгу читают больше всего на свете? – (Младший в таких случаях, чтобы его просто позлить, отвечал: «Телефонную?»)
Траут, притворяясь, что не слышит, говорил так:
– Ты и оглянуться не успеешь, как меня назовут Уолтом Диснеем от религии. Мальчик, в Библии полно золота, и я эту шахту к нему прокопаю.
А больше его ничто не трогало, кроме боулинга. Ох этот боулинг! Младший мрачно покосился на трофеи. Сотня их была, наверное. В бывшей кладовой рядом с кабинетом Траут устроил святилище. Фотографии знаменитых боулеров и старые карты со счетом на стенах. Шар, которым Траут выиграл игру в «Хойнке Классик» в Цинциннати тридцать один год назад, возвышался на алтаре. Священный шар, обрамленный двумя кеглями, которые когда-то создали знаменитый сплит 7-10, «змеиные глаза». В другом памятном турнире Траут не только добил этот сплит, но (еще тогда были пин-споттеры) одну из священных кеглей послал на насест пин-боя, сбив его оттуда (и в нокаут отправив). Этот ошеломительный результат заслужил Тадеушу Трауту бессмертие в Международном Музее Боулинга и в Зале Славы в Сент-Луисе, штат Миссури.
К хренам этот боулинг! У Младшего стояк бывал от другого: захватывающая уголовная работа, чтобы с горячими бабами, с пистолетами и мордобоем. Но это, увы, редко бывало более чем мечтой. Мистер Траут подкупал водителей, чтобы заезжали на глухие дороги, прикидываясь, что заблудились, а ребята Младшего их связывали. Младший и его команда оказывались просто грузчиками – таскали ящики с грузовика на грузовик. Редко когда попадалась приятная работка наказать халявщика. А когда мистеру Трауту надо бывало, чтобы не стало кого-то, он Младшего звал? Фиг. Звонил Молоту.
Младший хотел переехать в Вегас, командовать сетью проституток и наемных убийц вроде Молота, но мистер Траут постоянно отказывал, напоминая, что конкуренция в Вегасе жесткая, а жизнь в Гатлинбурге – легкая. В частности, мистер Траут любил своих приятелей по гольфу и чистый горный воздух – на аллергию жаловался. И удить рыбку любил. А еще – тут у Младшего щеки загорались от стыда – свой легальный, скучный, блин, бизнес.
В Восточном Теннесси мечтам Младшего было до боли тесно. Иногда случалось ему купить на юге малость травки или кокса или местную дурь и толкнуть со скромной прибылью в Ноксвиль или Эшвиль. Недавно он купил подержанный фургон булочника в честолюбивой надежде найти горячую бабенку для работы на стоянках грузовиков на семьдесят пятой федеральной дороге, но все бабы, к которым он с этим подкатывался, предпринимательской жилкой не обладали и либо ржали, либо давали ему по морде. А бордельчик, который он хотел организовать в Гатлинбурге? Плюнь и забудь. Мало того что кадров не было, так проезжающие туристы всегда были скованы женами с детишками, по вечерам болтались по улицам, глядя, как готовится сливочная помадка, либо ахая на дурацкие футболки в лавчонках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42