— Какого черта?
— Не поняла.
— Какого черта я буду рассылать запросы по Пасюку, если его дело закрыто? Пасюк выпущен на свободу в связи с недостаточностью улик. Зачем, интересно, он вам понадобился?
Лицо Нержавеющей Мани сначала побледнело, а потом покрылось красными пятнами. Полковник с внезапно пробудившимся интересом наблюдал за странными метаморфозами, происходящими с физиономией майора Червячук.
— Есть основания предполагать, что Богдан Пасюк убил генерала Красномырдикова, — с усилием выдавила из себя Марина Александровна.
— Пасюк? Убил Красномырдикова? Чего ради? Какие еще основания?
Теперь лицо Червячук было багрово-красным.
— Я нашла в компьютере генерала предсказание о том, что генерала зарубят летящим томагавком. Топор — это тот же томагавк. Генерал стоял спиной к убийце потому, что не видел его. Убийца метнул топор. Метать топор с большого расстояния очень трудно. Это мог сделать только профессионал. Богдан Пасюк метал топор, с десяти шагов попадая точно в цель.
— Откуда вы это знаете? — быстро спросил Иван Евсеевич.
— Что я знаю?
— То, что Пасюк с десяти шагов точно попадал топором в цель.
— Я… Я… — замялась Марина Александровна.
— Да не мямлите вы!
— Я была знакома с Пасюком.
Кровь отхлынула от лица Марины.
«А ведь ты не такая уж и Нержавеющая, — ухмыльнулся про себя полковник, зафиксировав очередную перемену оттенка. — Мужененавистница Червячук и Пасюк. Вот это номер! Она же из-за него с ума сходит, это даже ежу понятно. Сама не поймет, то ли трахнуть его хочет, то ли убить, а скорее и то и другое одновременно. Поверить не могу!»
— Близко знакомы?
— В каком смысле?
— В этом самом, — безжалостно ухмыльнулся Иван Евсеевич. — Хотелось бы знать, насколько близко. Вы спали с ним?
— Товарищ полковник!
Губы Марины Александровны задрожали.
— Я уже сто лет товарищ полковник. Так вы спали с Богданом Пасюком или нет?
— Вы… вы…
Резко развернувшись, Червячук выбежала из кабинета.
— Интересно, что еще за предсказание она нашла в генеральском компьютере? — пробормотал себе под нос полковник Обрыдлов.

Богдан Пасюк задумчиво посмотрел на картину «Иван Грозный делает контрольный выстрел».
— Тебе не хватает только скульптурной группы «Геракл разрывает пасть писающему мальчику», — заметил он.
— А что, неплохая идея, — ухмыльнулся Психоз. — Есть у нас один спортсмен, так ваяет, что дрожь пробирает. Закажу ему мраморную скульптуру. Так как же тебя угораздило ментам подставиться?
— От сумы да от тюрьмы не зарекайся, — пожал плечами Богдан.
— Ну, из тюрьмы, допустим, я тебя вытащил.
— Я этого не забуду.
— Конечно, не забудешь. Слышал уже об убийстве Красномырдикова?
Пасюк кивнул.
— Не вовремя. Очень не вовремя. Мы не можем сорвать сроки поставок, — покачал головой синяевский авторитет.
— Я все улажу. У меня есть выход на каналы генерала.
— Это хорошо. А что ты думаешь по поводу убийства?
— Нестандартное выполнение.
— Это уж точно. Я вот думаю, было ли это ударом по генералу или по нашей группировке?
— Обух? — Богдан, как всегда, схватывал все налету.
Ефим Обухоев, глава Боровской преступной группировки, в последнее время наезжал на синяевцев, пытаясь потеснить их с рынка сбыта оружия. Подкатывал он со своими предложениями и к Красномырдикову, но генерал крепко сидел на крючке у Психоза, поэтому вежливо послал Обуха куда подальше.
— Это не боровцы, — покачал головой синяевский авторитет.
— Кто же тогда?
— Если скажу, ты подумаешь, что я свихнулся.
— На то ты и Психоз, — усмехнулся Пасюк.
— «Ангбинхоай».
— Ты свихнулся.
— Вот видишь: я предупреждал.
— Но это — почти миф. Ходят слухи, что «Анбинхоай» проникла в Россию, но, насколько мне известно, достойной доверия информации об этой организации пока нет ни у ментов, ни у российской мафии, ни у федералов. Китайцы вообще не любят светиться. Они занимаются своими делами, стараясь сводить к минимуму контакты с представителями белой расы. Да, они торгуют оружием, но у них свои каналы сбыта. Они ведут некоторые дела с русскими, но все законспирировано до такой степени, что вообще непонятно, кто и с кем имеет дело.
Красномырдиков китайцам не мешал. Сомнительно, чтобы он имел с ними какие-то дела. К тому же, если покопаться, можно будет без труда найти пару десятков человек, имеющих желание и возможность прикончить генерала. Так при чем тут китайские Триады?
— Ты еще не все знаешь. Генерала убили, метнув в него топор. Около магазина, рядом с которым был убит генерал, сторож обнаружил дохлую кошку с разрубленным пополам черепом. Он выбросил кошку в помойку, так что менты ее не нашли. Я видел ее труп. Похоже на ритуальное убийство — как раз в стиле косоглазых. На кошке мы нашли длинный черный волос, каштановый у корня. Метать топор китайцы умеют — боевики Триад владеют всеми видами холодного оружия. Не исключено, что китаезы придумали, как выманить Красномырдикова из дома к памятнику Зое с кислотой, и там прикончили его, а заодно и кошку. Русский киллер никогда в жизни не воспользовался бы топором, обычный человек так точно метнуть топор с большого расстояния просто неспособен, — а расстояние было большим, потому что генерал, почти наверняка, не видел убийцу.
— Если волос у корня был каштановым, это означает, что он покрашен, то есть это не мог быть волос китайца, — возразил Богдан. — Нестыковочка получается.
— Наоборот, все совершенно логично. Член «Ангбинхоай» никогда не оставил бы свой волос на месте преступления. Его специально подбросили, чтобы направить ментов по ложному следу.
— Может, ты и прав. — Пасюк решил не вступать в спор. — Объясни мне только одно: на хрена козе баян. Если китаезам приспичило убрать генерала, зачем потребовалось устраивать весь этот цирк с ритуальным убийством кошки, с крашеным волосом?
— Китайцы, — пожал плечами Психоз. — Маленькие желтенькие человечки с манией величия и сдвинутыми набекрень мозгами. Они и не на такое способны.
— Я все-таки склоняюсь к версии о маньяке. Генерал подвернулся под руку чисто случайно.
— Может, это был и маньяк, — кивнул синяевский авторитет. — Тем не менее китайская версия мне кажется интересной. Я хочу, чтобы ты ее проверил.
— Я? Почему я?
— А что мне, своих братков на это дело посылать, чтобы они пальцами «козу» китайцам показали? Они же дубоголовые, как менты, а тут дипломатия нужна. Восток — дело тонкое. Надо разнюхать обстановку, не привлекая к себе внимания. Если китайцы замочили Красномырдикова, не исключено, что на этом они не остановятся. В этом случае нужно будет выяснить, в чем заключается их интерес и принять соответствующие меры. Если же Триады не причастны к убийству, следует выяснить это, не вызывая подозрений у косоглазых.
— Хорошо, я попробую поработать в этом направлении, — вздохнул Богдан.
— Знаешь. — Психоз бросил задумчивый взгляд на «Ивана Грозного, делающего контрольный выстрел». — Я уже подумываю том, чтобы заказать себе картину «Чеченцы пишут письмо китайским Триадам».
— Я тоже люблю искусство, — усмехнулся Пасюк.

— Хреново, — сказал Колюня, задумчиво созерцая лежащий в коробке замороженный трупик Лолиты. — Очень хреново.
— Действительно. Бедное животное, — сочувственно вздохнул Денис и отхлебнул пива.
— Да я не о том, — поморщился опер. — Хреново, что мы вчера в помойку не заглянули. Как теперь эту улику оформлять, непонятно. И волос тоже. А вдруг это вы с Глебом его подкинули, чтобы направить следствие по ложному пути?
— Зачем? — удивился Зыков. — Я не меньше вашего хочу это убийство раскрыть.
— Мало ли зачем, — пожал плечами Чупрун. — Может вы сами генерала замочили, а теперь заметаете следы.
— Глупости, — возразил Денис. — Я вообще здесь только после смерти Красномырдикова появился, а работникам магазина чего ради генерала убивать? Насколько я понял, генерал работал на синяевскую группировку.
— По пьяни, — объяснил опер. — Знаешь анекдот про Илью Муромца? Приходит Илья в лес, а там деревья повыдерганы, у Змея Горыныча крылья переломаны, избушка Бабы Яги по бревнышку рассыпана, сама Баба Яга грустно так на пеньке сидит с подбитым глазом.
Илья Муромец спрашивает ее: «Кто ж, бабуля, здесь такое безобразие учинил, вас с Горынычем изобидел?», а Баба Яга вздыхает и говорит: «Какой же ты, Илюша, добрый, когда трезвый!»
— Вряд ли, — возразил Зыков. — По пьяни так топор не бросишь. Тут твердая рука нужна.
— Как раз по пьяни и бросишь. Пьяные еще не такие чудеса творят. Везет им, заразам.
— Так как насчет кошки? — спросил Денис. — Проведете экспертизу?
— Проведем, обязательно проведем, только надо придумать, как теперь эту чертову улику оформить.
— А вы обратили внимание на камеры слежения у особняков новых русских? Убийца ведь мог попасть в поле зрения камеры, и тогда его изображение есть на видеокассете.
— Не считай нас за дураков, — почему-то обиделся Колюня. — Естественно, мы изъяли и просмотрели пленки, заснятые в ночь убийства.
— И что?
— А ничего. В некоторых особняках камеры так, для отвода глаз стоят, чтобы воров пугать, в других видеокассету по второму кругу успели использовать, суки экономные, на кассетах, полученных у хозяев находящихся поодаль от Дачного проспекта особняков, вообще после полуночи никто не заснят, в итоге есть только одна пленка, которая может оказаться полезной, да и от нее толку немного.
— А что на ней? — оживился Зыков.
— Силуэт мужчины, который проходил по Дачному проспекту незадолго до смерти генерала.
— Так это же здорово! — обрадовался журналист. — А опознать не удалось?
— Какой там опознать! — расстроено махнул рукой опер. — Он в тени шел, далеко от фонарей, шапочка на нем с длинным таким козырьком, так что лица не видно. Промелькнул в темноте, как привидение. Разве такого опознаешь?
— Жалко, — вздохнул Денис.
— Жалко, — согласился Чупрун.
— Значит, мы договорились? Будем сотрудничать?
— Слушай. — Колюня доверительно наклонился к журналисту. — Скажи мне только одну вещь: как он это делает?
— Кто? Что делает? — не сразу сообразил Зыков.
— Да пес этот, будь он неладен! Как он палку-то с крыши достает?
— Понятия не имею, — пожал плечами Денис. — Я здесь работаю только с сегодняшнего утра. По правде говоря, мне и самому до смерти интересно.
— Но ведь собаки не летают. Так? — Колюня испытующе посмотрел на журналиста.
— Не летают, — подтвердил тот. — Если верить Глебу, они только левитируют.
— Вот что, парень, — решительно произнес опер. — Хочешь работать со мной — разбейся в лепешку, но узнай, в чем тут трюк.
— Узнаю. Обязательно узнаю, — честно глядя в глаза Колюне, пообещал Денис.

Марина Александровна Червячук включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. Эту четырехчасовую кассету, на которой были зафиксированы люди, проходящие в ночь убийства генерала перед камерой слежения с десяти часов вечера до двух часов ночи, дал оперативникам предприниматель, особняк которого стоял на пересечении Дачного проспекта и Лесной улицы, примерно на полпути между памятником Зое с кислотой и железной дорогой.
На экране телевизора возникло чуть затемненное изображение погружающейся в сумерки улицы. Червячук нажала на перемотку с одновременным просмотром кадров. Люди с комично-лихорадочной поспешностью сновали взад-вперед по тротуару. В правом нижнем углу высвечивались яркие белые цифры, указывающие дату и время съемки с точностью до секунды.
Экран становился все темнее и темнее. На Дачном проспекте зажегся фонарь, золотистым полукругом выхватывая из ночного мрака часть тротуара. Время перевалило за полночь. Теперь улица была пуста.
Темная фигура утрированно торопливыми шагами пронеслась по экрану и растворилась в темноте.
Марина нажала на «плей», на обратную перемотку и снова на «плей».
Неясный размытый силуэт теперь уже с нормальной скоростью двигался по неосвещенной стороне дороги, подальше от фонарей.
Раз за разом прокручивая эту сцену, Червячук до рези в глазах вглядывалась в туманную фигуру. Прежде чем исчезнуть с экрана, идущий по дороге человек делал своеобразное движение головой, поднимая и поворачивая ее. Похожим жестом мужчина, в которого она была влюблена, иногда разминал на ходу мышцы шеи.
«Я схожу с ума, — подумала Марина. — Это уже превращается в наваждение. Я не должна больше думать о нем, иначе скоро я начну видеть его в каждом пятне на стене».
Червячук снова отмотала пленку назад и включила воспроизведение. Призрак прошлого, повернув голову до боли знакомым жестом, растаял за кадром. Марине хотелось вцепиться в него руками, не позволяя ускользнуть, развернуть лицом к свету, сорвать с его головы идиотскую шапочку с закрывающим лицо козырьком и, заглянув в глаза, задать наконец вопрос, неотступно терзающий ее на протяжении пятнадцати лет. Только после этого она спросила бы у Богдана Пасюка, почему он убил генерала Красномырдикова.
Каждый новый повтор навязчивого эпизода словно забивал гвоздь в ее израненное сердце, но Червячук, уже не в силах остановиться, продолжала жать на кнопки дистанционного управления, истязая себя с отчаянной одержимостью мазохиста.
В видеомагнитофоне что-то щелкнуло. Вместо темного силуэта на экране под аккомпанемент неприятного скрипа заметались черно-белые зигзаги.
«Зажевывает пленку! — мелькнуло в голове у Марины. — Проклятье!»
Червячук сорвалась с места и бросилась к видику, в приступе паники не сразу сообразив нажать на «стоп». Когда сообразила, было уже поздно. Богдан опять обманул ее. Он снова ускользнул, как и пятнадцать лет назад.
Глотая скатывающиеся по щекам слезы ярости и отчаяния, Марина нажала «эджект» и, не сдержавшись, яростно дернула на себя кассету, корежа и разрывая застрявшую в механизме пленку. Швырнув на пол безнадежно испорченную улику, она выскочила из кабинета, чуть не сбив с ног идущего по коридору полковника Обрыдлова.
Иван Евсеевич озадаченно наблюдал, как рыдающая Червячук, громко топоча по паркету каблуками своих не по-женски грубых ботинок, неуклюже бежит к выходу из Управления.
— Елки зеленые, с какими кадрами приходится работать, — укоризненно покачал головой полковник.

Ой, цветет калина в поле у ручья.
Парня мало — дога полюбила я… —
подвизгивая в стиле «русская деревня», напевала Сусанна Потебенько.
— Кого ты там полюбила? — изумился Максим Лизоженов.
— Дога! — гордо откликнулась несовершеннолетняя путанка.
– Дога полюби-ила на свою беду…
— Мастино неаполитано, — поправил Максим.
— Кого? — не поняла девушка.
— Неаполитанского мастифа. Это порода такая. На дога похож, только чуть пониже и морщинистый.
— А что, с дельфином глухо?
— Увы, — развел руками Лизоженов. — С дельфинами в Москве напряженка.
— Жаль, — вздохнула Сусанна. — А я уже представляла себя в костюме русалки. Хочется побыстрее стать звездой. Кстати, знаешь, у меня тут несколько отличных идеек возникло. Я вообще натура творческая.
— Кто бы сомневался, — язвительно хмыкнул сын поэта.
— Почему бы нам не снять настоящее, большое кино? — не обращая внимания на звучащую в его голосе издевку, вдохновенно продолжала путанка. — Нечто вроде эротических римейков шедевров советского киноискусства. Порноверсию «Белого солнца пустыни» можно было бы назвать «Белое солнце постели». Только представь: Абдулла на поверку оказался бы бородатой активной лесбиянкой, а закопанному по горло в песок Саиду Сухов засовывал бы в рот не носик чайника, а сам понимаешь что. Другой вариант — «Джентльмены у дачи» — о том, как чувиха, дочь барыги-спекулянта, на даче занимается сексом с беглыми уголовниками, изображающими из себя археологов, ищущих золотой фаллос Александра Македонского. Еще можно сделать картину «Операция „Х“ или Новые приключения Шурика», или «Трах-тористы» — о вспашке целинных земель новаторскими методами. Я могла бы играть передовую доярку Фросю…

— Хватит! — не выдержал Лизоженов. — Ты, случайно, не ошиблась в выборе профессии? Может, тебе в сценаристы податься?
— Вот еще, — фыркнула Потебенько. — Делать мне больше нечего —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34