Четыре из них достигли Лилиистар.Пятый – нет; риги уничтожили его с помощью автоматической мины. Начиная с этого времени, наша разведка, действующая на территории Имлерии, постоянно доносит до нас сведения, что агенты Лилистар переправляют наркотик на Землю для использования против наших же людей.
– Эрик кивнул.
– Великолепно, она получила наркотик не в ТМК. Но какое это имеет значение?
– Это значит, – сказала мисс Бахис, – что ваша жена получила предложение от агентов разведки Лилистар и не может поэтому находиться здесь, в Чиенне; мы уже говорили с представителями Секретной службы. Ее необходимо перевести в Тиуану или в Сан-Диего. Другой возможности нет. Она конечно будет все отрицать, но совершенно очевидно, что она получила свой запас наркотиков в обмен на работу в качестве агента Лилистар. Возможно, поэтому она и последовала сюда за вами.
– Но если, – сказал Эрик, – вы лишите ее возможности получать наркотик…
– Это не входит в наши намерения, – сказал Хазельтин. – Как раз напротив; наиболее конструктивный метод прекратить ее связь с агентами Лилистар заключается в снабжении ее из наших запасов. Такова наша политика в подобных случаях… и ваша жена не первая; мы уже встречались с подобными случаями, и поверьте моему слову, мы знаем, что делать. Наш выбор ограничивается весьма скудным набором возможностей. Первая – она нуждается в наркотике только как в средстве поддержания жизни и уже одно это делает необходимым обеспечивать потребность в нем. Но существует и другая, и вам следует об этом знать. Космический корабль, который был послан к Лилистар, но подорвался на мине… у имеем основания подозревать, что риги имели возможность спасти остатки корабля. Они получили мизерное, но вполне реальное количество Джи-Джи 180, – Он остановился. – Они тоже работают над противоядием. В комнате наступило молчание.
– У нас на Земле нет лекарства, – продолжал Хазельтин. – Лилистарцы, безусловно, даже не пытаются его разработать, что бы они не наобещали шей жене. Они просто примериваются, как лучше использовать имеющееся в их распоряжении количество наркотика против нас или наших врагов. Так обстоят дела. Но риги уже могли получить лекарство, было бы несправедливо и аморально утаивать это от вас. Я не предлагаю, чтобы вы вступили в контакт с нашим врагом; я не предлагаю ничего – я просто стараюсь быть с вами честным. За четыре месяца мы можем получить это противоядие, а можем и не получить; у нас нет возможности заглянуть в будущее.
– Наркотик, – произнес Эрик, – может иногда предоставить эту возможность.
– Хазельтин и мисс Бахис обменялись взглядами.
– Верно, – сказал, кивнув Хазельтин. – Это особо секретная информация, о чем вы, конечно, знаете. Я полагаю, вы узнали это от вашей жены. Она двигается под воздействием наркотика именно в этом направлении? Это достаточно редкое исключение; возврат в прошлое, по видимому, является правилом. Эрик настороженно ответил:
– Мы говорили об этом с Кэти.
– Хорошо, – сказал Хазельтин, – это возможность, по крайней мере, теоретическая. Отправитъся в будущее, получить лекарство – возможно даже не само лекарство, а его формулу, запомнить ее и предоставить нашим химикам. И дело в шляпе. Кажется слишком простым, не правда ли? Действие наркотика включает в себя воспроизводство вещества, являющегося источником нового, неизвестного соединения, которое участвует в обмене веществ вместо Джи-Джи 180… Первое возражение, которое приходит голову, заключается в том, что противоядие в принципе невозможно, при этом путешествие в будущее совершенно бесполезно. Ведь до сих пор не найдено надежного средства даже от опиумной наркомании героин все еще остается запрещенным и очень опасным, почти как столетие назад. Но мне приходит s голову и более серьезное возражение. Лично я – а я руководил всеми стадиями испытаний Джи-Джи 180 – не могу избавиться от ощущения, что время в которое попадает человек под воздействием наркотика, просто галлюцинация. Я не верю, что это настоящее прошлое или настоящее будущее.
– Тогда что же это?
– То, к чему мы в “Хазельтин Корпорейшн” стремились с самого начала; мы утверждаем, что Джи-Джи 180 является галлюкогенным наркотиком и ничем больше. Просто то, насколько галлюцинация отчетлива, не может быть критерием; большинство галлюцинаций кажутся реальными вне зависимости и причины, их вызвавшей, будь то наркотик, шизофрения, травма головы или стимуляция определенны областей мозга. Вы, доктор, должны это знать; галлюцинирующий человек никогда не думает, что он видит, скажем, лимонное дерево – он его действительно видит. Для него это реальное ощущение, такое же реальное, как для нас присутствие в этой комнате, Ни один из тех, кто отправлялся в прошлое под воздействием Джи-Джи 180, не принес оттуда никакого вещественного свидетельства; никто из них не пропал или… Мисс Бахис прервала его:
– Я с вами не согласна, мистер Хазельтин, Я беседовала со многими из тех, кто находился под воздействием Джи-Джи 180, и они рассказывали такие детали, которые, я совершенно убеждена, они не могли узнать иначе, как побывав в прошлом. Я не могу лето доказать, но я в этом уверена. Извините за то, что я вас перебила.
– Дремлющие воспоминания, – раздраженно сказал Хазельтин, – или, Господи помилуй, прошлые жизни; возможно, существует переселение душ.
– Если Джи-Джи 180 действительно дает реальную возможность путешествовать во времени, – сказал Эрик, – он не может быть хорошим оружием против ригов. Это может дать им больше, чем они потеряют. Поэтому вам просто необходимо верить, что это просто галлюцинации, мистер Хазельтин. Пока вы не расстались с планами продать свое оружие правительству.
– Типичный пример аргумента “ad hominem”, – сказал Хазельтин – Нападай не на доводы, а на мотивы, вы меня удивили, доктор, – Он выглядел расстроенным. – Но, возможно, вы и правы. Как я могу знать? Я никогда не пробовал его, и мы перестали испытывать его сразу же, как только обнаружили его опасные свойства; нам разрешено экспериментировать только на животных. У нас есть еще те, кто первый испытывал наркотик да такие, как ваша жена, И… – он заколебался, затем пожал плечам и продолжил: – И конечно, мы давали его ригам в наших лагерях для военнопленный, иначе невозможно устатановить, какое действие он оказывает на них.
– Как они реагировали на это? -
– Примерно, как и наши люди. Наркомания, неврологические расстройства, галлюцинации – настолько сильные, что делают их безразличными к их реальному положехию. – Он добавил, обращаясь наполовину к сашому себе – Такие вещи проходится делать в военное время. А они говорят о нацистах.
– Мы должны победить, мистер Хазелтин, – добавила мисс Бахис.
– Конечно, – устало ответил Хазелтин, – вы совершенно правы, мисс Бахис, как бесконечно вы правы! – Он уставился в пол ничего не видящим взглядом.
– Дайте мистеру Свитсенту запас наркотика – сказала мисс Бахис.
Кивнув, Хазельтин залез в карман пиджака.
– Вот он, – Он извлек плоскую металлическую коробочку. – Джи Джи 180. Официально мы не можем дать его вашей жене, мы не имеем права снабжать наркоманов. Так что берите, а что вы с ним будете делать – это ваше дело. В любом случае этого ей хватит на всю оставшуюся жизнь. – Он не смотрел Эрику в глаза, он не отводил взгляда от пола.
Принимая коробочку, Эрик сказал:
– Похоже, вы не очень рады изобретению своей компании.
– Рад? – откликнулся Хазельтин. – Да, конечно, разве вы не видите? Вы знаете, как это ни странно, самое худшее было наблюдать за военнопленными порции наркотика. Они просто складывались, обмякали; для них не наступало облегчения. Они жили этим наркотиком, лишь только попробовав егo. Они радовались ему; галлюцинации были для них, как бы это выразиться? – развлечением… нет, не развлечением. Это захватывало их целиком. Я не дою, что это было, но они выглядели так, как будто заглядывали в бесконечность. Но это как раз то, что на медицинском языке называется…
– Жизнь коротка, – сказал Эрик.
– И подла, – добавил Хазельтин, как бы машинально, – Я не могу быть фаталистом, доктор. Может быть, вы удачливы или хитры, что-нибудь в этом роде.
– Нет, – ответил Эрик. – Едва ли. Быть все время подавленным нежелательно; фатализм – это не талант, а затяжная болезнь. Как скоро после приема Джи-Джи 180 начинается ломка? Другими словами, необходимо…
– Вы можете делать перерыв между приемом от двенадцати до двадцати четырех часов, – сказала мисс Бахис. Затем наступает коллапс механизма обмена веществ. Это – неприятно. Мягко говоря.
Хазельтин хрипло произнес:
– Неприятно – Боже милостивый, будьте реалистом, это невыносимо. Это смертельная агония, в буквальном смысле, И человек знает об этом. Чувствует, не будучи способным определить, что это такое. Немногие из нас переживали смертельную агонию.
– Джино Молинари, – сказал Эрик. – Он переживал. Но он уникален. – Пряча металлическую коробку в карман, он думал: “Итак, у меня есть не более двадцати четырех часов до того момента, когда я буду вынужден принять вторую порцию наркотика. Но это может произойти и сегодня вечером.
– Значит у ригов может быть противоядие. Не следует ли мне обратиться к ним для спасения своей жизни? Жизни Кэти? – Он не мог решить, “Возможно, – думал он, – я пойму это после первого знакомства с явлением ломки. А если не тоща то когда обнаружу первые признаки распада нервной системы”.
Он до сих пор не переставал изумляться, как его жена, вот так просто, взяла и отравила его. Какую же ненависть она должна к нему испытывать! Какое презрение к жизни. Но разве он не чувствует то самое? Он вспомнил свою первую беседу с Джино Молинари; его чувства тогда проявились предельно ясно. Они не отличались от чувств Кэти. В этом было одно из последствий войны – жизнь отдельное человека потеряла ценность. Так что он может видеть во всем войну. Это было бы для него легче. Но он знал, что война здесь не причем.
Глава 11
По пути в изолятор, где Эрик собирался передать Кэти ее ампулы, он, как ни невероятно это было, заметил мешковатую фигуру больного Джино Молинари. Он сидел в своем кресле на колесиках, с ногами, укрытыми пледом; его зловещий взгляд пригвоздил Эрика к полу.
– Ваша квартира прослушивается, – сказал Молинари. – Ваша беседа с Хазельтином и Бахис была зафиксирована, записана на пленку и передана мне в письменном виде.
– Так быстро? – только и смог сказать Эрик, Слава Богу, он не упомянул о своей собственной наркомании.
– Уберите ее отсюда, – простонал Молинари, – Она работает на Лилистар, она способна на все – я знаю. Такое уже случалось. – Он весь дрожал. – На самом деле ее здесь уже нет; моя Секретная служба уже выпроводила ее на вертолете. Так что я не понимаю, почему меня так это беспокоит… умом я понимаю, что полностью контролирую ситуацию.
– Если у вас есть запись нашего разговора, вы должны знать, что мисс Бахис уже распорядилась, яобы Кэти„.
– Я это знаю. – Молинари тяжело дышал, его вид был нездоровым и бледным; кожа висела тяжелыми складками на его морщинистом лице. – Видите, как работают эти лилистарцы? Используют наше оружие против нас же. Настоящие ублюдки, Я помог вам пробраться сюда, а вы притащили свою жену; чтобы получить эго дерьмо, этот проклятый наркотик, она способна на все – организовать на меня покушение, если они этого потребуют. Я знаю все об этом фродадрине; это я придумал для него название. От немецкого Froh, что значит радость, и латинского heda – корня слова, обозначающего удовольствие. Drine, конечно… – он замолк, его распухшие губы перекосились. – Я слишком болен, чтобы испытывать подобные встряски. И это когда все думают, что я восстанавливаю силы после операции, Вы пытаетесь вылечить меня или убить, доктор? Или вы и сами не знаете?
– Я не знаю. – Он чувствовал себя совершенно растерянным и выведенным из равновесия; слишком многое свалилось на него.
– Вы плохо выглядите. Вы переживаете, хотя, судя по вашему досье и по вашим собственным утверждениям, вы плохо относитесь к вашей жене, а она к вам. Я полагаю, вы думаете, что останься вы с ней, она не стала бы наркоманкой. Запомните, каждый должен жить своей собственной жизнью – она должна сама отвечать за свои поступки. Вы не заставляли ее сделать то, что она сделала. Она решила это сделать. Чувствуете вы себя после этого лучше? – Он наблюдал за выражением лица Эрика.
– Со мной… вес будет в порядке, – ответил Эрик.
– Как у свиньи в заднице. Вы выглядите не лучше ее; я спускался на нее взглянуть, не смог удержаться. Бедная женщина, уже сейчас можно заметить следы ущерба, причиненного этим наркотиком. И сколько не пересаживай ей новую печень или к переливай свежую кровь, ничего не поможет; все уже пробовали до нее, как вы знаете.
– Вы с ней говорили?
– Я? Разговаривать со шпионом Лилистар? – Молинари уставился на него. – Да, я поговорил с ней Пока они вывозили ее. Мне было любопытно взглянуть, что из себя представляет женщина, с которой вы связались; у вас есть жилка мазохизма в восемь ярдов ширины, и она это полностью подтверждает Она гарпия, Свитсент, монстр. Как вы мне и говорили. Знаете, что она мне сказала? – он усмехнулся. – Она сказала, что вы тоже наркоман. Прост чтобы причинить неприятности, верно?
– Верно, – натянуто ответил Эрик.
– Почему вы так смотрите на меня? – спросил Молинари, в его темных заплывших глазах пробудился интерес, – Вам было неприятно об этом услышать? Узнать, что она сделает все возможное, чтобы испортить вашу карьеру здесь? Эрик, если бы я заподозрил, что вы связались с этим наркотиком, я не стал бы вышвыривать вас отсюда: я бы вас убил. В военное время я убиваю – это моя работа! Так же – мы с вами знаем об этом, если вы помните наш разговор, – как может наступить момент, возможно, очень скоро, когда вам придется… – он помедлил. – Как мы договорились. Убить меня. Правильно, доктор?
– Мне необходимо дать ей запас наркотика. Могу я идти. Секретарь? Пока они не улетели.
– Нет, – ответил Молинари, – потому что осталось еще кое-что, о чем я хочу вас спросить. Министр Френекси еще здесь, вы об этом знаете. Со своими людьми, в восточном крыле, в уединении, – Он протянул руку. – Мне нужна одна капсула Джи-Джи 18О, доктор. Дайте ее мне и забудьте об этом разговоре.
Эрик подумал про себя: “Я знаю, что ты собираешься делать. Или, скорее, попытаешься, сделать. Но у тебя нет ни единого шанса; это не средние века”.
– Я собираюсь вручить ему эту капсулу лично, – сказал Молинари, – чтобы убедиться, что она попала по назначению, а не выпита непрошеным посредником по дороге.
– Нет, – сказал Эрик, – я решительно отказываюсь, – Почему? – Молинари склонил голову набок.
– Это самоубийство. Для всех на Земле.
– Вы знаете, как русские избавились от Берии? Берия носил с собой в Кремль револьвер, что было нарушением закона; он носил его в дипломате, и они выкрали у него дипломат и застрелили его из его же собственного револьвера. Вы думаете, что наверху все должно быть сложным? Существуют простые решения, которые всегда просматривают посредственности; это основной дефект человека из толпы.,. – Молинари запнулся и внезапно прижал руку к груди. – Сердце. Кажется, оно остановилось. Теперь оно начало стучать снова, но секунду назад оно стояло, – Он побелел как полотно, и его голос понизился до шепота.
– Я отвезу вас в вашу комнату, – Эрик зашел за спинку кресла и покатил его; Мол не протестовал, но сидел, бессильно склонившись вперед, массируя грудную клетку, изучая и ощупывая себя, поглощенный чувством накатившего на него страха. Все было забыто; для него не существовало сейчас ничего, кроме его больного, страдающего тела. Оно стало его вселенной.
С помощью двух сиделок Эрику удалось уложить Молинари в постель.
– Послушайте, Свитсент, – прошептал Молинари, лежа на подушках. – У меня нет необходимости доставать эту штуку через вас; я могу надавить на Хазельтина, и он доставит ее мне. Вирджил Акерман мой друг, Вирджил позаботится об этом. И не пытайтесь учить меня, делайте свое дело, а я буду заниматься своим. – Он закрыл глаза и застонал, – Боже, я знаю, только что лопнула артерия где-то рядом с сердцем, я чувствую, как из нее льется кровь. Вызовите Тигардена. – Он снова застонал и повернулся лицом к стене. – Ну и день! Но я еще покажу этому Френекси. – Неожиданно он открыл глаза и сказал; – Я знаю, что это была неудачная идея. Но это одна из тех идей, которые приходят мне в голову последнее время, тупые идеи, наподобие этой. Что мне еще остается? Можете вы придумать что-нибудь получше? – Он подождал. – Нет. Потому что другого выхода просто не существует – вот почему, – Молинари снова закрыл глаза, – Я чувствую себя ужасно; думаю, я действительно умираю, и на этот раз вам не удастся меня спасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Эрик кивнул.
– Великолепно, она получила наркотик не в ТМК. Но какое это имеет значение?
– Это значит, – сказала мисс Бахис, – что ваша жена получила предложение от агентов разведки Лилистар и не может поэтому находиться здесь, в Чиенне; мы уже говорили с представителями Секретной службы. Ее необходимо перевести в Тиуану или в Сан-Диего. Другой возможности нет. Она конечно будет все отрицать, но совершенно очевидно, что она получила свой запас наркотиков в обмен на работу в качестве агента Лилистар. Возможно, поэтому она и последовала сюда за вами.
– Но если, – сказал Эрик, – вы лишите ее возможности получать наркотик…
– Это не входит в наши намерения, – сказал Хазельтин. – Как раз напротив; наиболее конструктивный метод прекратить ее связь с агентами Лилистар заключается в снабжении ее из наших запасов. Такова наша политика в подобных случаях… и ваша жена не первая; мы уже встречались с подобными случаями, и поверьте моему слову, мы знаем, что делать. Наш выбор ограничивается весьма скудным набором возможностей. Первая – она нуждается в наркотике только как в средстве поддержания жизни и уже одно это делает необходимым обеспечивать потребность в нем. Но существует и другая, и вам следует об этом знать. Космический корабль, который был послан к Лилистар, но подорвался на мине… у имеем основания подозревать, что риги имели возможность спасти остатки корабля. Они получили мизерное, но вполне реальное количество Джи-Джи 180, – Он остановился. – Они тоже работают над противоядием. В комнате наступило молчание.
– У нас на Земле нет лекарства, – продолжал Хазельтин. – Лилистарцы, безусловно, даже не пытаются его разработать, что бы они не наобещали шей жене. Они просто примериваются, как лучше использовать имеющееся в их распоряжении количество наркотика против нас или наших врагов. Так обстоят дела. Но риги уже могли получить лекарство, было бы несправедливо и аморально утаивать это от вас. Я не предлагаю, чтобы вы вступили в контакт с нашим врагом; я не предлагаю ничего – я просто стараюсь быть с вами честным. За четыре месяца мы можем получить это противоядие, а можем и не получить; у нас нет возможности заглянуть в будущее.
– Наркотик, – произнес Эрик, – может иногда предоставить эту возможность.
– Хазельтин и мисс Бахис обменялись взглядами.
– Верно, – сказал, кивнув Хазельтин. – Это особо секретная информация, о чем вы, конечно, знаете. Я полагаю, вы узнали это от вашей жены. Она двигается под воздействием наркотика именно в этом направлении? Это достаточно редкое исключение; возврат в прошлое, по видимому, является правилом. Эрик настороженно ответил:
– Мы говорили об этом с Кэти.
– Хорошо, – сказал Хазельтин, – это возможность, по крайней мере, теоретическая. Отправитъся в будущее, получить лекарство – возможно даже не само лекарство, а его формулу, запомнить ее и предоставить нашим химикам. И дело в шляпе. Кажется слишком простым, не правда ли? Действие наркотика включает в себя воспроизводство вещества, являющегося источником нового, неизвестного соединения, которое участвует в обмене веществ вместо Джи-Джи 180… Первое возражение, которое приходит голову, заключается в том, что противоядие в принципе невозможно, при этом путешествие в будущее совершенно бесполезно. Ведь до сих пор не найдено надежного средства даже от опиумной наркомании героин все еще остается запрещенным и очень опасным, почти как столетие назад. Но мне приходит s голову и более серьезное возражение. Лично я – а я руководил всеми стадиями испытаний Джи-Джи 180 – не могу избавиться от ощущения, что время в которое попадает человек под воздействием наркотика, просто галлюцинация. Я не верю, что это настоящее прошлое или настоящее будущее.
– Тогда что же это?
– То, к чему мы в “Хазельтин Корпорейшн” стремились с самого начала; мы утверждаем, что Джи-Джи 180 является галлюкогенным наркотиком и ничем больше. Просто то, насколько галлюцинация отчетлива, не может быть критерием; большинство галлюцинаций кажутся реальными вне зависимости и причины, их вызвавшей, будь то наркотик, шизофрения, травма головы или стимуляция определенны областей мозга. Вы, доктор, должны это знать; галлюцинирующий человек никогда не думает, что он видит, скажем, лимонное дерево – он его действительно видит. Для него это реальное ощущение, такое же реальное, как для нас присутствие в этой комнате, Ни один из тех, кто отправлялся в прошлое под воздействием Джи-Джи 180, не принес оттуда никакого вещественного свидетельства; никто из них не пропал или… Мисс Бахис прервала его:
– Я с вами не согласна, мистер Хазельтин, Я беседовала со многими из тех, кто находился под воздействием Джи-Джи 180, и они рассказывали такие детали, которые, я совершенно убеждена, они не могли узнать иначе, как побывав в прошлом. Я не могу лето доказать, но я в этом уверена. Извините за то, что я вас перебила.
– Дремлющие воспоминания, – раздраженно сказал Хазельтин, – или, Господи помилуй, прошлые жизни; возможно, существует переселение душ.
– Если Джи-Джи 180 действительно дает реальную возможность путешествовать во времени, – сказал Эрик, – он не может быть хорошим оружием против ригов. Это может дать им больше, чем они потеряют. Поэтому вам просто необходимо верить, что это просто галлюцинации, мистер Хазельтин. Пока вы не расстались с планами продать свое оружие правительству.
– Типичный пример аргумента “ad hominem”, – сказал Хазельтин – Нападай не на доводы, а на мотивы, вы меня удивили, доктор, – Он выглядел расстроенным. – Но, возможно, вы и правы. Как я могу знать? Я никогда не пробовал его, и мы перестали испытывать его сразу же, как только обнаружили его опасные свойства; нам разрешено экспериментировать только на животных. У нас есть еще те, кто первый испытывал наркотик да такие, как ваша жена, И… – он заколебался, затем пожал плечам и продолжил: – И конечно, мы давали его ригам в наших лагерях для военнопленный, иначе невозможно устатановить, какое действие он оказывает на них.
– Как они реагировали на это? -
– Примерно, как и наши люди. Наркомания, неврологические расстройства, галлюцинации – настолько сильные, что делают их безразличными к их реальному положехию. – Он добавил, обращаясь наполовину к сашому себе – Такие вещи проходится делать в военное время. А они говорят о нацистах.
– Мы должны победить, мистер Хазелтин, – добавила мисс Бахис.
– Конечно, – устало ответил Хазелтин, – вы совершенно правы, мисс Бахис, как бесконечно вы правы! – Он уставился в пол ничего не видящим взглядом.
– Дайте мистеру Свитсенту запас наркотика – сказала мисс Бахис.
Кивнув, Хазельтин залез в карман пиджака.
– Вот он, – Он извлек плоскую металлическую коробочку. – Джи Джи 180. Официально мы не можем дать его вашей жене, мы не имеем права снабжать наркоманов. Так что берите, а что вы с ним будете делать – это ваше дело. В любом случае этого ей хватит на всю оставшуюся жизнь. – Он не смотрел Эрику в глаза, он не отводил взгляда от пола.
Принимая коробочку, Эрик сказал:
– Похоже, вы не очень рады изобретению своей компании.
– Рад? – откликнулся Хазельтин. – Да, конечно, разве вы не видите? Вы знаете, как это ни странно, самое худшее было наблюдать за военнопленными порции наркотика. Они просто складывались, обмякали; для них не наступало облегчения. Они жили этим наркотиком, лишь только попробовав егo. Они радовались ему; галлюцинации были для них, как бы это выразиться? – развлечением… нет, не развлечением. Это захватывало их целиком. Я не дою, что это было, но они выглядели так, как будто заглядывали в бесконечность. Но это как раз то, что на медицинском языке называется…
– Жизнь коротка, – сказал Эрик.
– И подла, – добавил Хазельтин, как бы машинально, – Я не могу быть фаталистом, доктор. Может быть, вы удачливы или хитры, что-нибудь в этом роде.
– Нет, – ответил Эрик. – Едва ли. Быть все время подавленным нежелательно; фатализм – это не талант, а затяжная болезнь. Как скоро после приема Джи-Джи 180 начинается ломка? Другими словами, необходимо…
– Вы можете делать перерыв между приемом от двенадцати до двадцати четырех часов, – сказала мисс Бахис. Затем наступает коллапс механизма обмена веществ. Это – неприятно. Мягко говоря.
Хазельтин хрипло произнес:
– Неприятно – Боже милостивый, будьте реалистом, это невыносимо. Это смертельная агония, в буквальном смысле, И человек знает об этом. Чувствует, не будучи способным определить, что это такое. Немногие из нас переживали смертельную агонию.
– Джино Молинари, – сказал Эрик. – Он переживал. Но он уникален. – Пряча металлическую коробку в карман, он думал: “Итак, у меня есть не более двадцати четырех часов до того момента, когда я буду вынужден принять вторую порцию наркотика. Но это может произойти и сегодня вечером.
– Значит у ригов может быть противоядие. Не следует ли мне обратиться к ним для спасения своей жизни? Жизни Кэти? – Он не мог решить, “Возможно, – думал он, – я пойму это после первого знакомства с явлением ломки. А если не тоща то когда обнаружу первые признаки распада нервной системы”.
Он до сих пор не переставал изумляться, как его жена, вот так просто, взяла и отравила его. Какую же ненависть она должна к нему испытывать! Какое презрение к жизни. Но разве он не чувствует то самое? Он вспомнил свою первую беседу с Джино Молинари; его чувства тогда проявились предельно ясно. Они не отличались от чувств Кэти. В этом было одно из последствий войны – жизнь отдельное человека потеряла ценность. Так что он может видеть во всем войну. Это было бы для него легче. Но он знал, что война здесь не причем.
Глава 11
По пути в изолятор, где Эрик собирался передать Кэти ее ампулы, он, как ни невероятно это было, заметил мешковатую фигуру больного Джино Молинари. Он сидел в своем кресле на колесиках, с ногами, укрытыми пледом; его зловещий взгляд пригвоздил Эрика к полу.
– Ваша квартира прослушивается, – сказал Молинари. – Ваша беседа с Хазельтином и Бахис была зафиксирована, записана на пленку и передана мне в письменном виде.
– Так быстро? – только и смог сказать Эрик, Слава Богу, он не упомянул о своей собственной наркомании.
– Уберите ее отсюда, – простонал Молинари, – Она работает на Лилистар, она способна на все – я знаю. Такое уже случалось. – Он весь дрожал. – На самом деле ее здесь уже нет; моя Секретная служба уже выпроводила ее на вертолете. Так что я не понимаю, почему меня так это беспокоит… умом я понимаю, что полностью контролирую ситуацию.
– Если у вас есть запись нашего разговора, вы должны знать, что мисс Бахис уже распорядилась, яобы Кэти„.
– Я это знаю. – Молинари тяжело дышал, его вид был нездоровым и бледным; кожа висела тяжелыми складками на его морщинистом лице. – Видите, как работают эти лилистарцы? Используют наше оружие против нас же. Настоящие ублюдки, Я помог вам пробраться сюда, а вы притащили свою жену; чтобы получить эго дерьмо, этот проклятый наркотик, она способна на все – организовать на меня покушение, если они этого потребуют. Я знаю все об этом фродадрине; это я придумал для него название. От немецкого Froh, что значит радость, и латинского heda – корня слова, обозначающего удовольствие. Drine, конечно… – он замолк, его распухшие губы перекосились. – Я слишком болен, чтобы испытывать подобные встряски. И это когда все думают, что я восстанавливаю силы после операции, Вы пытаетесь вылечить меня или убить, доктор? Или вы и сами не знаете?
– Я не знаю. – Он чувствовал себя совершенно растерянным и выведенным из равновесия; слишком многое свалилось на него.
– Вы плохо выглядите. Вы переживаете, хотя, судя по вашему досье и по вашим собственным утверждениям, вы плохо относитесь к вашей жене, а она к вам. Я полагаю, вы думаете, что останься вы с ней, она не стала бы наркоманкой. Запомните, каждый должен жить своей собственной жизнью – она должна сама отвечать за свои поступки. Вы не заставляли ее сделать то, что она сделала. Она решила это сделать. Чувствуете вы себя после этого лучше? – Он наблюдал за выражением лица Эрика.
– Со мной… вес будет в порядке, – ответил Эрик.
– Как у свиньи в заднице. Вы выглядите не лучше ее; я спускался на нее взглянуть, не смог удержаться. Бедная женщина, уже сейчас можно заметить следы ущерба, причиненного этим наркотиком. И сколько не пересаживай ей новую печень или к переливай свежую кровь, ничего не поможет; все уже пробовали до нее, как вы знаете.
– Вы с ней говорили?
– Я? Разговаривать со шпионом Лилистар? – Молинари уставился на него. – Да, я поговорил с ней Пока они вывозили ее. Мне было любопытно взглянуть, что из себя представляет женщина, с которой вы связались; у вас есть жилка мазохизма в восемь ярдов ширины, и она это полностью подтверждает Она гарпия, Свитсент, монстр. Как вы мне и говорили. Знаете, что она мне сказала? – он усмехнулся. – Она сказала, что вы тоже наркоман. Прост чтобы причинить неприятности, верно?
– Верно, – натянуто ответил Эрик.
– Почему вы так смотрите на меня? – спросил Молинари, в его темных заплывших глазах пробудился интерес, – Вам было неприятно об этом услышать? Узнать, что она сделает все возможное, чтобы испортить вашу карьеру здесь? Эрик, если бы я заподозрил, что вы связались с этим наркотиком, я не стал бы вышвыривать вас отсюда: я бы вас убил. В военное время я убиваю – это моя работа! Так же – мы с вами знаем об этом, если вы помните наш разговор, – как может наступить момент, возможно, очень скоро, когда вам придется… – он помедлил. – Как мы договорились. Убить меня. Правильно, доктор?
– Мне необходимо дать ей запас наркотика. Могу я идти. Секретарь? Пока они не улетели.
– Нет, – ответил Молинари, – потому что осталось еще кое-что, о чем я хочу вас спросить. Министр Френекси еще здесь, вы об этом знаете. Со своими людьми, в восточном крыле, в уединении, – Он протянул руку. – Мне нужна одна капсула Джи-Джи 18О, доктор. Дайте ее мне и забудьте об этом разговоре.
Эрик подумал про себя: “Я знаю, что ты собираешься делать. Или, скорее, попытаешься, сделать. Но у тебя нет ни единого шанса; это не средние века”.
– Я собираюсь вручить ему эту капсулу лично, – сказал Молинари, – чтобы убедиться, что она попала по назначению, а не выпита непрошеным посредником по дороге.
– Нет, – сказал Эрик, – я решительно отказываюсь, – Почему? – Молинари склонил голову набок.
– Это самоубийство. Для всех на Земле.
– Вы знаете, как русские избавились от Берии? Берия носил с собой в Кремль револьвер, что было нарушением закона; он носил его в дипломате, и они выкрали у него дипломат и застрелили его из его же собственного револьвера. Вы думаете, что наверху все должно быть сложным? Существуют простые решения, которые всегда просматривают посредственности; это основной дефект человека из толпы.,. – Молинари запнулся и внезапно прижал руку к груди. – Сердце. Кажется, оно остановилось. Теперь оно начало стучать снова, но секунду назад оно стояло, – Он побелел как полотно, и его голос понизился до шепота.
– Я отвезу вас в вашу комнату, – Эрик зашел за спинку кресла и покатил его; Мол не протестовал, но сидел, бессильно склонившись вперед, массируя грудную клетку, изучая и ощупывая себя, поглощенный чувством накатившего на него страха. Все было забыто; для него не существовало сейчас ничего, кроме его больного, страдающего тела. Оно стало его вселенной.
С помощью двух сиделок Эрику удалось уложить Молинари в постель.
– Послушайте, Свитсент, – прошептал Молинари, лежа на подушках. – У меня нет необходимости доставать эту штуку через вас; я могу надавить на Хазельтина, и он доставит ее мне. Вирджил Акерман мой друг, Вирджил позаботится об этом. И не пытайтесь учить меня, делайте свое дело, а я буду заниматься своим. – Он закрыл глаза и застонал, – Боже, я знаю, только что лопнула артерия где-то рядом с сердцем, я чувствую, как из нее льется кровь. Вызовите Тигардена. – Он снова застонал и повернулся лицом к стене. – Ну и день! Но я еще покажу этому Френекси. – Неожиданно он открыл глаза и сказал; – Я знаю, что это была неудачная идея. Но это одна из тех идей, которые приходят мне в голову последнее время, тупые идеи, наподобие этой. Что мне еще остается? Можете вы придумать что-нибудь получше? – Он подождал. – Нет. Потому что другого выхода просто не существует – вот почему, – Молинари снова закрыл глаза, – Я чувствую себя ужасно; думаю, я действительно умираю, и на этот раз вам не удастся меня спасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26