А после укуса Богомола в живых не останешься...
Смущало Андрея и другое... Если хотите, та напряженность чувства, с которой Богомол тянулась к нему. Несколько раз ему пришлось убедиться, что он для неё дороже, чем просто память о человеке, которого она обожала и из смерти которого сотворила себе кумир. Андрей постепенно занимал Ленькино место в её мыслях - именно Андрей, вне зависимости от его сходства с Ленькой... Однажды она почти призналась ему, что он - единственный человек, от которого она хотела бы иметь ребенка... Андрею становилось почти очевидно, что она пытается обманывать себя, преуменьшая свои чувства к нему - и от этого его мороз продирал по коже, ведь этот самообман мог привести к любому взрыву...
Надо сказать, он не сразу поверил в её историю. Ведь эта история была... Ну, как сказать? Правдоподобна до неправдоподобности, что ли... Если Богомол была человеком Повара, думалось Андрею - а такого он в свое время не мог исключать - то, притворяясь, будто она удирает от Повара, который хочет её уничтожить, чем она могла взять Хованцева, чтобы он выполнил то, что нужно Повару - и ей? Какой-то подобной душещипательной байкой! Когда Андрей попал в поле зрения Повара, Повар не мог не проработать историю его семьи и его ближайшее окружение. Ему ведь нужно было знать, что Андрей за человек! И вот своему агенту - действующей как якобы самостоятельная киллерша, преследующая только свои личные цели - он передает: у Хованцева, которого ты ведешь, был погибший в поножовщине двоюродный брат в Самаре, которого он любил и на которого даже внешне похож. Дополнительные детали такие-то... Сочини для него красивую сказочку, опираясь на эту документированную основу - главное, чтобы Хованцев сделал для тебя то-то и то-то... И меня, думал Андрей, как последнего олуха ловят на крючок... И никакая Богомол, в таком случае, не психопатка, и даже не уголовница... Она - очень опытный и циничный работник - из тех умных и бездушных исполнителей, которых называют "самыми ценными кадрами".
Но Богомол знала такие подробности, до которых даже Повар вряд ли докопался бы. Богомол отправляла деньги тете Тане задолго до встречи с Андреем. И - главное - Андрей расставил Богомолу несколько психологических ловушек. Сейчас не время и не место рассказывать, что это были за ловушки. Суть в том, что Андрей был убежден: если бы вся её история была вымыслом, она бы в одну из них угодила. И, в итоге, он получил самые достоверные (для него, по крайней мере) доказательства того, что в жутком и ослепительном мире огромных капиталов, борьбы спецслужб и заказных убийств невероятная игра случая и впрямь нос к носу свела двоих людей, странным образом не чужих друг другу - тех, кого в свое время объединила общая трагедия, общая утрата, и которые, по странному парадоксу судьбы, долгое время и ведать не ведали друг о друге, чтобы встретиться словно на другой планете...
Не сказать, что от этого Богомол стала Андрею намного симпатичней но, по крайней мере, он мог утешаться сознанием, что имеет дело не с бездушной машиной для убийства, а с живым человеком...
- Жратву несут, - сообщил Федор. - Не знаю, как ты, а я подзаправлюсь - ещё неизвестно, когда снова поем.
Андрей открыл глаза. Стюардессы разносили подносики с завтраком который в самолетах почему-то все равно называют "обедом".
- Тоже не откажусь, - сказал он. - В самолете всегда аппетит разыгрывается, особенно когда вздремнешь.
Федор одобрительно кивнул.
- Небось, родственники живут не ахти, да?
- Ну... - Андрей подумал. - Наверно, на общем фоне неплохо.
- Помогаете?
- Сколько-то.
- Угу, - стюардесса поставила подносы на наши откидные столики, и Федор стал распечатывать булочку.
- Да, кстати, насчет нотариуса... - сказал Андрей. - Удалось выяснить, какие нотариусы заверяли другие доверенности?
- Удалось, - буркнул Федор.
- Что, это какая-то тайна?
- Никакой тайны, - хмыкнул Федор. - Еще в двух случаях нотариус тот же самый. И три оставшиеся доверенности заверены другими.
- Три? Но ведь всего четыре случая...
- Я ж говорил, было ещё два случая, когда мы были убеждены, что действовала та же банда. Но родственники к нам не обращались, вот нам и не удалось провести расследование. Пытались подъехать к родственникам, но те отказались от любого сотрудничества и молчат в тряпочку, хотя мы и втолковывали им, что заложников наверняка нет в живых и надо хотя бы наказать преступников... Словом, мы по-тихому проверили и эти два случая. Банковскую документацию по ним, я имею в виду.
- Все доверенности - из Самары? И по украденным паспортам?
- Да. То есть, насчет того, чтобы по украденным паспортам, это ещё надо проверять. Но, скорее всего, так.
- Есть сведения насчет людей, на чьи паспорта оформляли доверенности?
- Пока - самые туманные.
- А насчет того, кто мог убить одного из Сизовых?
- Не то, чтобы сведения, а так... - Федор сделал неопределенный жест рукой. - Правдоподобные догадки.
Он явно был не слишком расположен говорить об этом.
- Не хочешь, чтобы мы знали?
- Всякое знание умножает скорбь, - усмехнулся Федор, в характерной своей манере, к которой Андрей начинал привыкать. - А если серьезно... Не в обиду тебе и Игорю, потому что ребята вы толковые, но не про вас это дело. Не про вас...
- Почему?
Федор некоторое время созерцал в иллюминатор облака, над которыми летел самолет - облака громоздились друг на друга, образовывая невероятные пейзажи - прежде чем ответить.
- Потому что вы к столичным разборкам слишком привыкшие, - наконец проговорил он. - И все по московским меркам невольно меряете. А провинция это не Москва. Там бывает настолько другой отсчет, что если пытаться приложить к нему московские "как" и "почему", опираясь на знания психологии и логики поведения московских мафиози, то можно и заплутать не в ту сторону, и таких дров наломать, что никто потом эти завалы не расчистит... - он вздохнул. - Ведь Игорь последние несколько лет только по Москве работал, так? А я во как, - он чиркнул рукой по горлу, - накатался по провинции! Там все иное. Тихий омут, мать его...
- В котором черти водятся?
- Не черти, а так... мелкие пакостные чертенята. Которые порой похуже матерых чертей бывают. Потому что крупный бандит - он о своей выгоде помнит, и зря на рожон не полезет, а у всякой мелкой швали сдерживающих центров нет... Потому как им терять нечего, и для них кровь людская как водица...
- То есть, лучше с крупными бандитами дело иметь? - спросил Андрей.
- Да, - сумрачно кивнул Федор. - Они хотя бы знают, чего хотят.
И опять примолк, размышляя о своем.
Андрей понял, что лучше его некоторое время не дергать.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
"И опять я проснулся с самого ранья. За окном темень, и чувствуется, что мороз крепчает. У Васильича все рамы заделаны, он мужик основательный, щелей нет, и не просто они заклеены на зиму, а ещё и вот эти прокладки резиновые стоят, благодаря которым окно словно прилипает к раме и никакого холода не пропустит. И, все равно, приложишь руку к раме или стеклу совсем холодные. Мороз удерживают, но сами словно на последнем рубеже стоят. И батареи не шибко горячие - видно, где-то неполадки в отоплении пошли. А раз температура батарей падает, значит, и в квартире становится прохладно. Ну, да нам не привыкать, чего только за свою жизнь испытать не довелось!
Сделал я себе опять чайку горячего, сижу, соображаю, как день построить. Этот майор Наумкин, он, значит, с самого утра позвонить обещал, как в больнице побывает и разузнает, что там и как. Но в больницу его раньше девяти все равно не допустят, значит, он мне, считай, в десять позвонит, а то и в одиннадцать. А на часах четверть восьмого.
Я телевизор поглядел, все эти утренние программы новостей, с развлекательными смешанные, чайку сладкого попил, хлебом зажевавши - в точности, как вчера. Потом думаю, что негоже сложа руки сидеть, стал квартиру до ума доводить. Часок поработал - и уже следов погрома на глаз совсем не различишь. Конечно, кое-где обои покарябанные, да ссадины на мебельном лаке - так, вообще-то для семейной жизни нормально, ведь все изнашивается, но кто Васильича знает, тот твердо скажет, что он бы такого ни за что не допустил, и по этим незаметным приметам скажет, что с хозяином беда стряслась. Но я эти мелочи так и оставил - хоть и лак мебельный нашел в стенном шкафу, и обоев запасные рулоны, но в этих делах я как раз не силен. У себя дома обои переклеивал - так их всех повело. Зачем, думаю, за мартышкин труд браться, который все равно переделывать придется?
А тут как раз в дверь звонят. Я, по накатанной уже привычке, пистолет за пояс, свитер и пиджак одернул и иду открывать.
- Кто там? - спрашиваю.
- Это Букин, - говорит голос. - Владимир Егорович.
Я дверь открываю, директор завода заходит.
- Не разбудил? - спрашивает.
- Нет, - отвечаю, - я давно на ногах. А вы-то сами с чего пожаловали, в такую рань?
- Да так, - говорит. - Все равно мимо вас еду, так, подумал, может, вас до больницы подброшу, если вы туда собираетесь. Все легче, чем на своих двоих. Ведь вы, наверно, собирались женщин навещать?
- Собирался, - киваю. - Но пока не могу двигаться. Прежде меня там сегодня начальник милиции должен был побывать, а потом перезвонить мне, есть сегодня допуск к моим больным или нет. Буквально с минуты на минуту жду его звонка.
- Это вы можете до морковкина заговенья ждать! - веселенько так отвечает Букин. - Начальнику милиции не до вас. Он, наверно, и забыл, что с утра в больницу собирался. Он сейчас с братьями Сизовыми разбирается!
- Что такое? - вопрошаю. - Неужели ещё одного брата убили?
- Нет, - говорит. - Один брат, Сергей, ночью в бега ушел. А последний, Антон, затемно явился в милицию, с собственноручным признанием, что это они налет на квартиру совершили, чтобы Пигарева проучить. Сейчас в милиции дым коромыслом, этот Антон во всех подробностях рассказывает, как дело было, а сбежавшего Сергея в розыск объявили!
Я так и сел - на табуреточку в прихожей, на которой обувь переодевают. Что же это такое получается? Выходит, Антон Сизов и эти двое неизвестных смерть Сергея скрыли, тело где-то спрятали, а с Антоном порешили, что ему лучше всего повинную нести? Неужели он так и не сознается, что брат его убит, а не сбежал? Что это за игры такие?
- Ничего не понимаю, - говорю. - Зачем ему в милицию идти? Сбежал бы вместе с братом - и вся недолга!
- Видно, свои соображения имеются, - резонно говорит Букин. - Я так понимаю, их смерть Олега очень напугала. Видно, они знают, кто на них охоту открыл - мощная какая-то группировка, с которой они не поладили. Вот они денек подумали, и рассудили, что пора смываться, чтобы самим под пулю не угодить. Сергей удрал и где-нибудь отсиживается теперь, как таракан в щели. А Антон, он всегда самый головастый из братьев был, вот и пришел к выводу, что в тюрьме ему безопасней будет, чем на свободе. Там хоть "моя милиция меня бережет"! - смеется Букин. - А если, скажем, он участие в основных безобразиях отрицать будет, и будет утверждать, что только на стреме стоял, а в квартиру и не заглядывал - то получит он годка три от силы, и выйдет чистеньким и беленьким, когда вся суматоха давно уляжется и его жизни ничто не будет угрожать!
Наверно, так, думаю. Перетрусил Антон, когда я второго брата прямо в доме их застрелил, похожем на крепость. И решил сдаться милиции, чтобы и до него пуля не добралась. Но почему про убийство ничего не рассказывает? Никак нельзя засвечивать тех гостей, что вчера вечером у братьев были? Ведь если про убийство расскажет - то милиция в конце концов вырвет у него признание, что братья были не одни, как он там ни крутись!
А ведь по крайней мере один из этой парочки мне неизвестных участвовал в погроме квартиры. А может, и оба - ведь и впрямь кто-то должен "на шухере" стоять, на лестничной клетке. Значит, внутри квартиры четверо, и за дверью один - всего пять получается! Трое братьев и двое гостей... И такая меня обида взяла. Эх, думаю, догадался бы ещё вчера, не одного бы подстрелил, а по крайней мере двоих! А теперь ищи-свищи! До Антона не доберешься, а их подельников и не разыщешь, ведь ничего о них не знаю, кто они и откуда.
Ну, ничего, авось, старая армейская школа не подведет. На рынке потолкаюсь, с людьми поговорю - где-нибудь да найду зацепочку к этим неизвестным.
И все равно, не очень я понимаю, что происходит. То, что они труп скрыли, меня смущает. Какое-то темное дело за этим мерещится.
- Ладно, - говорю. - Тогда, действительно, мне прямой смысл имеет в больницу отправиться, узнать, как там Настасья и Валентина, не нужно ли им чего. А оттуда можно и в милицию зайти, узнать у майора поподробнее, что там с признанием этого Сизова произошло.
- Любопытно? - усмехается Букин.
- Еще как любопытно! - говорю.
- Понимаю, - кивает он. - Ну, что, поехали?
- Поехали! - соглашаюсь. Мелькнула у меня мысль, чтобы врачу позвонить, узнать, пустят меня или нет, а потом решил без звонка двигаться. На месте все разузнаю, и все равно я в милицию потом зайду, а она ведь с больницей рядом, так что ничего не потеряю, даже если не пустят.
Оделся я быстренько, и мы к подъезду спускаемся. Букин передо мной дверцу машины распахивает. Машина у него солидная, со значком таким, на нашу "Волгу" похожим. "Вольво", значит. Хоть и видно, что машина не новая, но в порядке, в хорошем состоянии, и внутри все удобно и отделано.
- Поехали, - говорит Букин шоферу.
А я как онемел. Шофер директора - один из тех гостей, что у братьев Сизовых вчерась были - и которые, надо полагать, и настропалили оставшегося в живых брата спрятать труп и с повинной явиться! Не тот, что голосил, когда череп Сергея Сизова прямо на него разнесло, а тот, что поспокойней был и в сторонке держался.
Выходит, и Букин какое-то отношение ко всему этому имеет... И разом припомнились мне и разговоры насчет "профсоюза", который директору охрану обеспечивает, и мысли Лексеича, что смерть Васильича и Букину оказывается на руку...
- Над моим предложением, кстати, не думали? - спрашивает Букин. - Или не до того было?
- Как не думать, думал, - отвечаю я, с мыслями собравшись. Интересное предложение. И готов соответствовать, если у вас у самого интерес не пропал.
- У меня нисколько не пропал, - говорит Букин. - Так что можно прямо сегодня все оформить, если не возражаете.
- Я не против, - говорю. - Вот только с делами разделаюсь...
- Вот и отлично! Я за вами машину пришлю. Часа в три вас устроит?
- Думаю, устроит, - говорю. - К трем я должен со всем управиться...
- А не управитесь - не нервничайте, - говорит Букин. - Если что, шофер подождет. Вы, все-таки, человек заслуженный, так что право на уважение имеете, и чтобы с вашим распорядком считались.
- Спасибо, - говорю. - Но я уж постараюсь, чтобы не заставлять себя ждать.
А тут мы и до больницы доехали. В Имжах все близко - городок-то маленький.
- Значит, сегодня все решим, к обоюдному удовольствию. Удачи вам! говорит Букин.
- И вам того же желаю! - отвечаю я, выбираясь из машины, и топаю в больницу.
Нахожу Петра Ильича - ну, врача этого - и спрашиваю:
- Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?
- Это не ко мне, - говорит врач, - а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.
Мы идем, а он говорит по пути:
- Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.
- А Валентине сказали? - спрашиваю.
- Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем - может, потом шок будет хуже. Но... - и плечами пожимает. - Вы Валентину увидите, сами все поймете.
Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.
- Привет, Настасья! - говорю. - Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.
- Было бы на что смотреть! - отвечает она. - Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.
- Да ничего, - говорю, - особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут - ещё красивее будешь.
- А на кой ляд, - возражает, - мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..
- Правда, - говорю. - Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.
- Не понимаю, - говорит Настасья, - зачем ему сознаваться?
- Перетрусил, вот и сознался, - отвечаю спокойненько. - Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни - рассыплются.
- Я не о том... - задумчиво этак произносит она. - Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они...
- Ты уверена? - спрашиваю. - В смысле, что это не братья Сизовы были?
- Ни в чем я не уверена, - отвечает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Смущало Андрея и другое... Если хотите, та напряженность чувства, с которой Богомол тянулась к нему. Несколько раз ему пришлось убедиться, что он для неё дороже, чем просто память о человеке, которого она обожала и из смерти которого сотворила себе кумир. Андрей постепенно занимал Ленькино место в её мыслях - именно Андрей, вне зависимости от его сходства с Ленькой... Однажды она почти призналась ему, что он - единственный человек, от которого она хотела бы иметь ребенка... Андрею становилось почти очевидно, что она пытается обманывать себя, преуменьшая свои чувства к нему - и от этого его мороз продирал по коже, ведь этот самообман мог привести к любому взрыву...
Надо сказать, он не сразу поверил в её историю. Ведь эта история была... Ну, как сказать? Правдоподобна до неправдоподобности, что ли... Если Богомол была человеком Повара, думалось Андрею - а такого он в свое время не мог исключать - то, притворяясь, будто она удирает от Повара, который хочет её уничтожить, чем она могла взять Хованцева, чтобы он выполнил то, что нужно Повару - и ей? Какой-то подобной душещипательной байкой! Когда Андрей попал в поле зрения Повара, Повар не мог не проработать историю его семьи и его ближайшее окружение. Ему ведь нужно было знать, что Андрей за человек! И вот своему агенту - действующей как якобы самостоятельная киллерша, преследующая только свои личные цели - он передает: у Хованцева, которого ты ведешь, был погибший в поножовщине двоюродный брат в Самаре, которого он любил и на которого даже внешне похож. Дополнительные детали такие-то... Сочини для него красивую сказочку, опираясь на эту документированную основу - главное, чтобы Хованцев сделал для тебя то-то и то-то... И меня, думал Андрей, как последнего олуха ловят на крючок... И никакая Богомол, в таком случае, не психопатка, и даже не уголовница... Она - очень опытный и циничный работник - из тех умных и бездушных исполнителей, которых называют "самыми ценными кадрами".
Но Богомол знала такие подробности, до которых даже Повар вряд ли докопался бы. Богомол отправляла деньги тете Тане задолго до встречи с Андреем. И - главное - Андрей расставил Богомолу несколько психологических ловушек. Сейчас не время и не место рассказывать, что это были за ловушки. Суть в том, что Андрей был убежден: если бы вся её история была вымыслом, она бы в одну из них угодила. И, в итоге, он получил самые достоверные (для него, по крайней мере) доказательства того, что в жутком и ослепительном мире огромных капиталов, борьбы спецслужб и заказных убийств невероятная игра случая и впрямь нос к носу свела двоих людей, странным образом не чужих друг другу - тех, кого в свое время объединила общая трагедия, общая утрата, и которые, по странному парадоксу судьбы, долгое время и ведать не ведали друг о друге, чтобы встретиться словно на другой планете...
Не сказать, что от этого Богомол стала Андрею намного симпатичней но, по крайней мере, он мог утешаться сознанием, что имеет дело не с бездушной машиной для убийства, а с живым человеком...
- Жратву несут, - сообщил Федор. - Не знаю, как ты, а я подзаправлюсь - ещё неизвестно, когда снова поем.
Андрей открыл глаза. Стюардессы разносили подносики с завтраком который в самолетах почему-то все равно называют "обедом".
- Тоже не откажусь, - сказал он. - В самолете всегда аппетит разыгрывается, особенно когда вздремнешь.
Федор одобрительно кивнул.
- Небось, родственники живут не ахти, да?
- Ну... - Андрей подумал. - Наверно, на общем фоне неплохо.
- Помогаете?
- Сколько-то.
- Угу, - стюардесса поставила подносы на наши откидные столики, и Федор стал распечатывать булочку.
- Да, кстати, насчет нотариуса... - сказал Андрей. - Удалось выяснить, какие нотариусы заверяли другие доверенности?
- Удалось, - буркнул Федор.
- Что, это какая-то тайна?
- Никакой тайны, - хмыкнул Федор. - Еще в двух случаях нотариус тот же самый. И три оставшиеся доверенности заверены другими.
- Три? Но ведь всего четыре случая...
- Я ж говорил, было ещё два случая, когда мы были убеждены, что действовала та же банда. Но родственники к нам не обращались, вот нам и не удалось провести расследование. Пытались подъехать к родственникам, но те отказались от любого сотрудничества и молчат в тряпочку, хотя мы и втолковывали им, что заложников наверняка нет в живых и надо хотя бы наказать преступников... Словом, мы по-тихому проверили и эти два случая. Банковскую документацию по ним, я имею в виду.
- Все доверенности - из Самары? И по украденным паспортам?
- Да. То есть, насчет того, чтобы по украденным паспортам, это ещё надо проверять. Но, скорее всего, так.
- Есть сведения насчет людей, на чьи паспорта оформляли доверенности?
- Пока - самые туманные.
- А насчет того, кто мог убить одного из Сизовых?
- Не то, чтобы сведения, а так... - Федор сделал неопределенный жест рукой. - Правдоподобные догадки.
Он явно был не слишком расположен говорить об этом.
- Не хочешь, чтобы мы знали?
- Всякое знание умножает скорбь, - усмехнулся Федор, в характерной своей манере, к которой Андрей начинал привыкать. - А если серьезно... Не в обиду тебе и Игорю, потому что ребята вы толковые, но не про вас это дело. Не про вас...
- Почему?
Федор некоторое время созерцал в иллюминатор облака, над которыми летел самолет - облака громоздились друг на друга, образовывая невероятные пейзажи - прежде чем ответить.
- Потому что вы к столичным разборкам слишком привыкшие, - наконец проговорил он. - И все по московским меркам невольно меряете. А провинция это не Москва. Там бывает настолько другой отсчет, что если пытаться приложить к нему московские "как" и "почему", опираясь на знания психологии и логики поведения московских мафиози, то можно и заплутать не в ту сторону, и таких дров наломать, что никто потом эти завалы не расчистит... - он вздохнул. - Ведь Игорь последние несколько лет только по Москве работал, так? А я во как, - он чиркнул рукой по горлу, - накатался по провинции! Там все иное. Тихий омут, мать его...
- В котором черти водятся?
- Не черти, а так... мелкие пакостные чертенята. Которые порой похуже матерых чертей бывают. Потому что крупный бандит - он о своей выгоде помнит, и зря на рожон не полезет, а у всякой мелкой швали сдерживающих центров нет... Потому как им терять нечего, и для них кровь людская как водица...
- То есть, лучше с крупными бандитами дело иметь? - спросил Андрей.
- Да, - сумрачно кивнул Федор. - Они хотя бы знают, чего хотят.
И опять примолк, размышляя о своем.
Андрей понял, что лучше его некоторое время не дергать.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
"И опять я проснулся с самого ранья. За окном темень, и чувствуется, что мороз крепчает. У Васильича все рамы заделаны, он мужик основательный, щелей нет, и не просто они заклеены на зиму, а ещё и вот эти прокладки резиновые стоят, благодаря которым окно словно прилипает к раме и никакого холода не пропустит. И, все равно, приложишь руку к раме или стеклу совсем холодные. Мороз удерживают, но сами словно на последнем рубеже стоят. И батареи не шибко горячие - видно, где-то неполадки в отоплении пошли. А раз температура батарей падает, значит, и в квартире становится прохладно. Ну, да нам не привыкать, чего только за свою жизнь испытать не довелось!
Сделал я себе опять чайку горячего, сижу, соображаю, как день построить. Этот майор Наумкин, он, значит, с самого утра позвонить обещал, как в больнице побывает и разузнает, что там и как. Но в больницу его раньше девяти все равно не допустят, значит, он мне, считай, в десять позвонит, а то и в одиннадцать. А на часах четверть восьмого.
Я телевизор поглядел, все эти утренние программы новостей, с развлекательными смешанные, чайку сладкого попил, хлебом зажевавши - в точности, как вчера. Потом думаю, что негоже сложа руки сидеть, стал квартиру до ума доводить. Часок поработал - и уже следов погрома на глаз совсем не различишь. Конечно, кое-где обои покарябанные, да ссадины на мебельном лаке - так, вообще-то для семейной жизни нормально, ведь все изнашивается, но кто Васильича знает, тот твердо скажет, что он бы такого ни за что не допустил, и по этим незаметным приметам скажет, что с хозяином беда стряслась. Но я эти мелочи так и оставил - хоть и лак мебельный нашел в стенном шкафу, и обоев запасные рулоны, но в этих делах я как раз не силен. У себя дома обои переклеивал - так их всех повело. Зачем, думаю, за мартышкин труд браться, который все равно переделывать придется?
А тут как раз в дверь звонят. Я, по накатанной уже привычке, пистолет за пояс, свитер и пиджак одернул и иду открывать.
- Кто там? - спрашиваю.
- Это Букин, - говорит голос. - Владимир Егорович.
Я дверь открываю, директор завода заходит.
- Не разбудил? - спрашивает.
- Нет, - отвечаю, - я давно на ногах. А вы-то сами с чего пожаловали, в такую рань?
- Да так, - говорит. - Все равно мимо вас еду, так, подумал, может, вас до больницы подброшу, если вы туда собираетесь. Все легче, чем на своих двоих. Ведь вы, наверно, собирались женщин навещать?
- Собирался, - киваю. - Но пока не могу двигаться. Прежде меня там сегодня начальник милиции должен был побывать, а потом перезвонить мне, есть сегодня допуск к моим больным или нет. Буквально с минуты на минуту жду его звонка.
- Это вы можете до морковкина заговенья ждать! - веселенько так отвечает Букин. - Начальнику милиции не до вас. Он, наверно, и забыл, что с утра в больницу собирался. Он сейчас с братьями Сизовыми разбирается!
- Что такое? - вопрошаю. - Неужели ещё одного брата убили?
- Нет, - говорит. - Один брат, Сергей, ночью в бега ушел. А последний, Антон, затемно явился в милицию, с собственноручным признанием, что это они налет на квартиру совершили, чтобы Пигарева проучить. Сейчас в милиции дым коромыслом, этот Антон во всех подробностях рассказывает, как дело было, а сбежавшего Сергея в розыск объявили!
Я так и сел - на табуреточку в прихожей, на которой обувь переодевают. Что же это такое получается? Выходит, Антон Сизов и эти двое неизвестных смерть Сергея скрыли, тело где-то спрятали, а с Антоном порешили, что ему лучше всего повинную нести? Неужели он так и не сознается, что брат его убит, а не сбежал? Что это за игры такие?
- Ничего не понимаю, - говорю. - Зачем ему в милицию идти? Сбежал бы вместе с братом - и вся недолга!
- Видно, свои соображения имеются, - резонно говорит Букин. - Я так понимаю, их смерть Олега очень напугала. Видно, они знают, кто на них охоту открыл - мощная какая-то группировка, с которой они не поладили. Вот они денек подумали, и рассудили, что пора смываться, чтобы самим под пулю не угодить. Сергей удрал и где-нибудь отсиживается теперь, как таракан в щели. А Антон, он всегда самый головастый из братьев был, вот и пришел к выводу, что в тюрьме ему безопасней будет, чем на свободе. Там хоть "моя милиция меня бережет"! - смеется Букин. - А если, скажем, он участие в основных безобразиях отрицать будет, и будет утверждать, что только на стреме стоял, а в квартиру и не заглядывал - то получит он годка три от силы, и выйдет чистеньким и беленьким, когда вся суматоха давно уляжется и его жизни ничто не будет угрожать!
Наверно, так, думаю. Перетрусил Антон, когда я второго брата прямо в доме их застрелил, похожем на крепость. И решил сдаться милиции, чтобы и до него пуля не добралась. Но почему про убийство ничего не рассказывает? Никак нельзя засвечивать тех гостей, что вчера вечером у братьев были? Ведь если про убийство расскажет - то милиция в конце концов вырвет у него признание, что братья были не одни, как он там ни крутись!
А ведь по крайней мере один из этой парочки мне неизвестных участвовал в погроме квартиры. А может, и оба - ведь и впрямь кто-то должен "на шухере" стоять, на лестничной клетке. Значит, внутри квартиры четверо, и за дверью один - всего пять получается! Трое братьев и двое гостей... И такая меня обида взяла. Эх, думаю, догадался бы ещё вчера, не одного бы подстрелил, а по крайней мере двоих! А теперь ищи-свищи! До Антона не доберешься, а их подельников и не разыщешь, ведь ничего о них не знаю, кто они и откуда.
Ну, ничего, авось, старая армейская школа не подведет. На рынке потолкаюсь, с людьми поговорю - где-нибудь да найду зацепочку к этим неизвестным.
И все равно, не очень я понимаю, что происходит. То, что они труп скрыли, меня смущает. Какое-то темное дело за этим мерещится.
- Ладно, - говорю. - Тогда, действительно, мне прямой смысл имеет в больницу отправиться, узнать, как там Настасья и Валентина, не нужно ли им чего. А оттуда можно и в милицию зайти, узнать у майора поподробнее, что там с признанием этого Сизова произошло.
- Любопытно? - усмехается Букин.
- Еще как любопытно! - говорю.
- Понимаю, - кивает он. - Ну, что, поехали?
- Поехали! - соглашаюсь. Мелькнула у меня мысль, чтобы врачу позвонить, узнать, пустят меня или нет, а потом решил без звонка двигаться. На месте все разузнаю, и все равно я в милицию потом зайду, а она ведь с больницей рядом, так что ничего не потеряю, даже если не пустят.
Оделся я быстренько, и мы к подъезду спускаемся. Букин передо мной дверцу машины распахивает. Машина у него солидная, со значком таким, на нашу "Волгу" похожим. "Вольво", значит. Хоть и видно, что машина не новая, но в порядке, в хорошем состоянии, и внутри все удобно и отделано.
- Поехали, - говорит Букин шоферу.
А я как онемел. Шофер директора - один из тех гостей, что у братьев Сизовых вчерась были - и которые, надо полагать, и настропалили оставшегося в живых брата спрятать труп и с повинной явиться! Не тот, что голосил, когда череп Сергея Сизова прямо на него разнесло, а тот, что поспокойней был и в сторонке держался.
Выходит, и Букин какое-то отношение ко всему этому имеет... И разом припомнились мне и разговоры насчет "профсоюза", который директору охрану обеспечивает, и мысли Лексеича, что смерть Васильича и Букину оказывается на руку...
- Над моим предложением, кстати, не думали? - спрашивает Букин. - Или не до того было?
- Как не думать, думал, - отвечаю я, с мыслями собравшись. Интересное предложение. И готов соответствовать, если у вас у самого интерес не пропал.
- У меня нисколько не пропал, - говорит Букин. - Так что можно прямо сегодня все оформить, если не возражаете.
- Я не против, - говорю. - Вот только с делами разделаюсь...
- Вот и отлично! Я за вами машину пришлю. Часа в три вас устроит?
- Думаю, устроит, - говорю. - К трем я должен со всем управиться...
- А не управитесь - не нервничайте, - говорит Букин. - Если что, шофер подождет. Вы, все-таки, человек заслуженный, так что право на уважение имеете, и чтобы с вашим распорядком считались.
- Спасибо, - говорю. - Но я уж постараюсь, чтобы не заставлять себя ждать.
А тут мы и до больницы доехали. В Имжах все близко - городок-то маленький.
- Значит, сегодня все решим, к обоюдному удовольствию. Удачи вам! говорит Букин.
- И вам того же желаю! - отвечаю я, выбираясь из машины, и топаю в больницу.
Нахожу Петра Ильича - ну, врача этого - и спрашиваю:
- Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?
- Это не ко мне, - говорит врач, - а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.
Мы идем, а он говорит по пути:
- Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.
- А Валентине сказали? - спрашиваю.
- Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем - может, потом шок будет хуже. Но... - и плечами пожимает. - Вы Валентину увидите, сами все поймете.
Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.
- Привет, Настасья! - говорю. - Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.
- Было бы на что смотреть! - отвечает она. - Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.
- Да ничего, - говорю, - особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут - ещё красивее будешь.
- А на кой ляд, - возражает, - мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..
- Правда, - говорю. - Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.
- Не понимаю, - говорит Настасья, - зачем ему сознаваться?
- Перетрусил, вот и сознался, - отвечаю спокойненько. - Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни - рассыплются.
- Я не о том... - задумчиво этак произносит она. - Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они...
- Ты уверена? - спрашиваю. - В смысле, что это не братья Сизовы были?
- Ни в чем я не уверена, - отвечает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38