Ее сильные ловкие пальцы мяли его кожу, проминали мускулы, стараясь нащупать точки наибольшего напряжения - этакие одеревенелые бугорки, которые должны были превратиться в мягкие и эластичные, прежде чем она повернет его лицом к себе. Иногда она приникала к нему, вытягивалась так, чтобы её грудь легко скользила по его спине, иногда опять выпрямлялась, крепче стискивая ноги, чтобы он полнее ощутил её плоть. Она работала вдумчиво и равномерно. Руки двигались сами по себе, а мыслями она была далеко - припоминала услышанное...
- ...Мне надо было найти человека со старинным фолиантом... С фолиантом, посвященным алгебре и астрологии выведения растений, в том числе орхидей... Чтобы вывезти его из Чечни...
- Ты знал, как его искать?
- У меня были некоторые наводки. Но прежде всего мне нужно было уйти в бега, заручившись доверием чеченцев...
- Я так понимаю, тебе это удалось.
- Да. Все произошло даже лучше, чем я надеялся. То есть, не знаю, можно ли говорить про "лучше", после всего, что произошло. То есть, я бы все равно это сделал - и ушел бы в бега, сорвав задание. Я и так его сорвал, в каком-то смысле. Но я не мог иначе.
- То есть? Что произошло?
Он слегка застонал - то ли оттого, что она, припоминая эту часть его рассказа, слишком сильно стиснула его плечи, оставив на них ярко-красные отметины своих пальцев - то ли потому что он припоминал то же самое, синхронно с ней. А ведь для него эти воспоминания были ещё живее и мучительней.
- Я застрелил четырех наших мародеров. То есть... Я ведь и Афганистан прошел, и был в других местах. Когда идет вот такая партизанская война из-под каждого куста, многие звереют, теряют рассудок. Наверно, комплекс затравленного зверя, понимаешь? От постоянного ожидания выстрела в спину пробуждается неуправляемая злоба, желание растерзать, разорвать, причинить боль, выплеснуть все, что накопилось. Такая жестокость, что люди сами потом не верят, будто это были они. Так вот... Я перехватил четырех наших солдат, трех рядовых и сержанта, взявшихся насиловать чеченскую девочку... Лет двенадцати, как моя сестра... Потом оказалось, что сержант велел рядовым делать это - чтобы повязать их круговой порукой... Это было в разрушенной, наполовину сожженной деревне... Мать и дочка были одними из немногих, кто оставался в этих развалинах, прятались там... Сержант уже изнасиловал девочку и велел первому рядовому, наставив на него автомат, снять брюки и начать... Двое других ждали своей очереди... Это было... Лучше не рассказывать, как это выглядело. Я перестрелял их всех. Потом я сказал матери и дочке - девочку качало, и она шла с трудом - что теперь мне хана, к своим возврата нет, и пусть они проводят меня в горы, только подтвердят, что я их спас, чтобы меня не расстреляли по ошибке...
- Разве ты не мог объяснить командованию, за что ты их?.. Тебя бы полностью простили.
- Наверно, мог... Но... Вот он, идеальный повод, который мне велел найти Повар. Хотя, повторяю, я бы пришиб этих подонков, даже если бы не искал повода. У меня в голове все помутилось. На месте этой девочки я увидел мою сестру, так ясно увидел, понимаешь? Если бы я знал, насколько это было... вещее видение, так это называется?
Он поглядел на неё пустым взглядом.
- Я никогда никому не рассказывал о том, что произошло. Даже Повар не знает. Он знает лишь, что я нашел идеальный повод, чтобы войти в доверие к горцам и найти человека с фолиантом. У меня бы язык не повернулся никому рассказывать. Хотя, возможно, он и догадался. По оставшимся трупам можно было вычислить, что произошло, и за что я их... Но ты первая, кому я об этом рассказываю.
Теперь она легонько барабанила ребрами ладоней по его шее и по ложбинке между его лопатками. Взяла его за плечи, потянула вверх. Его позвоночник стал немного податливей. Она словно выбивала и выдавливала из него ядрышко его боли. Ей становилось жарко - и она надеялась, что он ощущает ровный жар её лона, покоившегося у основания холмиков его твердых ягодиц. Наклонившись, она коснулась языком основания его шеи - пощекотала невесомым и быстрым движением, проверяя, насколько он готов. Он попытался втянуть голову в плечи - скорей прячась от себя, чем от её осторожной ласки, и она поняла, что желание закипает в нем помимо его воли: желание, за которое он себя сейчас ненавидит.
- ...А потом, когда я встретился с человеком с фолиантом... Это было нелегко, потому что он прятался... За ним шла настоящая охота... Мне помогли родственники девочки, которую я спас... Я стал их кровным братом, и для меня они были готовы на все... А потом пришли известия из Москвы... Двоюродный брат девочки, ездивший в Москву, чтобы подготовить почву для нашего тайного броска в столицу - промежуточной остановки перед рывком на Запад - привез мне кошмарные известия... Я просил его подкинуть денег моей семье... И он мне рассказал... Что произошло с моей семьей... Моя сестра то ли повесилась, то ли её повесили, после всего, что с ней сделали, мать пьет так, что почти потеряла человеческий облик... И что ко всему этому причастны их одноплеменники, старающиеся подмять под себя всю московскую проституцию... Они - мои враги - стали и их врагами. Тем более, что они были в числе врагов человека с фолиантом - в числе тех, кому было поручено... было выгодно, понимаешь?.. найти его и убить. И тогда я самовольно нарушил ход операции. Человек с фолиантом и остальные согласились со мной. Я честно сказал ему, что мое задание - как можно скорее вывезти его из России, и он должен понимать, какой опасности подвергнется, если согласится ждать - месяц, два, три, сколько будет нужно для моей мести - поэтому, если он скажет хоть слово, я немедленно его переправлю, и вернусь разобраться с собственными делами. Но мне бы хотелось покончить со всем до того, как мы расстанемся - потом мне могут просто не дать этого сделать. Ты ведь знаешь Повара... Он заявил, что не только останется, но и поможет мне в моей мести. И родственники девочки, сопровождавшие нас, сказали то же самое. Мол, если они бросят меня, то это будет для них вечным позором. Так я нарушил приказ Повара и сорвал его планы. А может, и не сорвал. Может, он все просчитал заранее, и задержка человека с фолиантом в Москве была ему на руку... Ведь и тебя он призвал, и того, другого. Мне было отдано распоряжение подыгрывать тому, другому - в обстоятельствах, изменившихся по моей воле и по моей вине...
- "Черному орлу"?
- Да. Он уже один раз разбирался с чеченцами, навык есть...
- Гм... Выходит, это на него я работала тогда, в Берлине... Но я считала его одним из них... И в его кличке есть что-то кавказское.
- Он не имеет к ним никакого отношения. А кличек у него много.
- Твой намек... Он имел какое-нибудь отношение к фильму "Черный орел"?
- Я использовал этот фильм как, так сказать, запасной ключик. Если бы ты не поняла одного намека, то многое сообразила бы, когда тебе на глаза попалась бы кассета. Что она попадется тебе на глаза - я не сомневался. Она сейчас всюду на видных местах - во всех киосках, во всех магазинах видеокассет.
- Мотив желательного сотрудничества КГБ и ЦРУ в аннотации - это, так сказать, случайная шелуха, или тоже конкретный намек?
- А ты как думаешь? Во всяком случае, во Франкфурте я должен был передать моего подопечного с рук на руки человеку, который имеет отношение не к нашим, а к другим спецслужбам. Этот человек и должен был его оберегать и увезти его дальше. Думаю, теперь Черному Орлу поручено то же самое.
- Ты знаешь, кто такой Черный Орел? Я имею в виду, его настоящее имя, какие-то данные его биографии?
- Откуда? Такого знать не положено. Если даже я и встречался с ним, то понятия не имел, что он - это он. Какой-нибудь западный коммерсант, или российский безработный, или вообще что-то очень неожиданное. Меня могли показать ему, для пользы дела. Но это значит только, что он меня всегда узнает... В смысле, что я - это я. А я его - нет.
- Почему вообще ты сообщил мне про Черного Орла - дав понять, что работаешь под ним?
- Ты должна была знать, во что ввязалась. И ты, и я - мы теперь дымовая завеса, понимаешь?
- Понимаю.
- Тогда не спрашивай больше ни о чем.
- Хорошо. Что было потом?
- Потом началась моя охота на Курослепова. Я думаю, вы о многом уже догадались, и догадались правильно. И как погиб Бечтаев, и как я узнал от Моховых, где тайник с пленкой - перед тем, как застрелить этого гада... Ну, и многое другое... Самое важное в другом. Когда Повар сменил мне задание при условии, что я готов буду погибнуть...
Да, Повар все переиграл - и переиграл так изящно, как будто с самого начала ему было нужно именно то, что произошло, а не другое. Он словно рассчитывал на то, что Беркутов "даст сбой" - и не мыслил себе эффектную заключительную развязку без такого своевременного срыва одного из своих лучших исполнителей. Можно было подумать, что... Но нет, даже Повар, пожалуй, на такое не способен.
Беркутов вздрогнул - словно подумав о том же самом - и Богомол медленно повернула его на спину, лицом к себе. Да, его мужская природа брала над ним верх - невзирая на его отчаянное сопротивление. Она встала над ним на четвереньки и осторожно, боясь сделать лишнее движение, опустилась на его твердый "кол", способный "залечить дуплистый ствол", как эта европейская идиома обыграна в "Фаусте". При всей твердости, этот кол вошел в неё легко и плавно - и сразу словно ещё больше разбух, заполняя все пространство, ему предназначенное. Она стала двигаться, так же медленно и аккуратно, как делала все до этого, глядя ему прямо в глаза. Его глаза были пусты - точно так же пусты, как и её собственные. Она умела придать своему взгляду любое выражение, он мог казаться затуманенным страстью, которой она вовсе не испытывала, но сейчас она отбросила все ухищрения и уловки. Вернее, держалась только за одну уловку: предстать такой же опустошенной и совершающей акт отчаяния, а не акт любви и наслаждения, как и Беркутов. Настроившись на его волну, она с поразительной ясностью ощутила, насколько он надломлен, насколько выжжено все внутри у этого человека. Ей стало страшно: она впервые ощутила, что такое иметь дело с настоящим мужчиной - в тот момент, когда от былого мужского величия остается только память, когда человек мерещится себе раздавленным червем. С таким крушением личности она никогда не сталкивалась - потому что никогда не имела дело с личностью, все её жертвы, с которыми она, "по производственной надобности", делила постель, были всего лишь слизняками - она сама их так про себя называла невзирая на все их капиталы, мускулы, пренебрежительное отношение к смерти, особенно чужой... Да, она впервые обладала настоящим мужчиной - и это было совсем иное чувство, несмотря на то, что в данный момент ей принадлежали лишь жалкие крохи... Ей хотелось расшевелить его, срастить сломанный хребет его души, увидеть, как в его глазах пробуждается жизнь - наверно, это было бы совсем упоительно.
Она насела на него чуть покрепче - так, что ей стало немного больно и он глухо застонал. Она закусила губу, чтобы не ответить на его стон своим стоном - ей казалось, что сейчас это может спугнуть тот робкий огонек жизни, который начал разгораться в его глазах. Она наклонилась к нему пониже, чтобы соски её грудей слегка скользили по его груди, и он вдруг вздрогнул, будто ударенный током - так содрогается человек, через которого пропускают ток реаниматоры, чтобы запустить остановившееся сердце, жадно следя при этом за монитором, на котором тонкая ровная нить становится все волнистей и изломанней - да, вот так он весь передернулся, будто получив мощный разряд электричества... И вдруг, одним мощным движением, он перевернул её на спину и сам оказался на ней, и теперь он резкими глубокими толчками входил в нее, а она ощутила странную слабость - слабость, являвшуюся предвестием чего-то, что она никогда прежде не испытывала - и при этом она неотрывно следила за его глазами. Жизнь все больше разгоралась в них, исчезала тоскливая опустошенность, и она поняла, что он становится собой.
И ещё она поняла, что теперь, ожив и перестав существовать только для того, чтобы отомстить и погибнуть, он станет опасен. Обретя былую силу, он может поломать всю игру - игру, так тщательно выстроенную Поваром. Из затравленного циркового слона он превратится в слона дикого и буйного, готового вытаптывать целые деревни, попадающиеся ему на пути. Да, она разбудила в нем прежнего мужчину, дала ему вновь ощутить свою силу - и тем выпустила джина из бутылки. Получалось, она пробудила его для жизни только ради того, чтобы немедленно его остановить. Иначе было нельзя - иначе он всех погубил бы. Но разве то, что он умрет полноценным человеком - это был неё её драгоценный дар? Прощальный дар - единственное, что она могла ему подарить.
Его опять сотрясло, словно ударом тока - и она ощутила в себе его семя, такое жаркое, какое никогда прежде в неё не изливалось. И она сама испытала нечто новое и удивительное - но прежде, чем она осознала эти свои новые ощущения, она сумела, собрав в кулак все силы и волю, нанести резкий точечный удар в его висок - собранными в щепоть и напряженными пальцами - и он, даже не ойкнув, начал оседать и придавил её своей тяжестью.
Она сдвинула с себя безжизненное тело, присела на край кровати и поглядела на того, кому сумела подарить такую блаженную и легкую смерть. Его зрачки уже остекленели и застыли, но в них все равно продолжали светиться сила и радость жизни.
- Удар милосердия, - пробормотала она, обращаясь к этим глазам.
Ей было не по себе. Комната слегка покачивалась и плыла перед ней, и она боялась подняться на ноги. Такое было ощущение, что ноги откажут и она рухнет на пол. Но, все равно, надо встать, пройти в ванную, одеться... Она чувствовала приятное тепло в животе - тепло, не желающее уходить, медленно расползающееся по телу. Это было похоже на чувство сытости, только без тяжести...
Сумочка с её сигаретами осталась на кухне. Она наклонилась к его брюкам, валявшимся возле кровати, достала из них зажигалку и сигареты, жадно закурила. Беркутов курил крепкий, почти горлодерный "Кэмел" без фильтра, к которому она была непривычна, и сама поражалась тому, с каким удовольствием она делает каждую затяжку - ей нравился этот дым, нравилось, что от него её пальцы начинают пахнуть совсем по-мужски - совсем как пальцы Беркутова...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Игорь и Клим сидели на лавочке на Гоголевском бульваре, неподалеку от детской площадки.
- Так что вот, - сказал Игорь. - Шиндина можно списывать в покойники, и теперь надо решить, как обставить это дело лучше для всех. Дать ему погибнуть, сдать его властям или ты просто пустишь слушок, что Шиндин приторговывал малолетками и охота на него идет из-за этого. Тогда перед ним закроется большинство логов, в которых он мог бы отсидеться, и он сам прыгнет в наши руки. Известно, что лучше видеть небо в шашечку, чем не видеть его вообще и никогда... Штука в том, что мне нужны эти головорезы, охотящиеся за Шиндиным. И если бы только мне они были нужны...
Клим задумчиво кивнул.
- Я бы разыграл вариант с запуском слухов. Самый безопасный для всех. Для нас с тобой, я имею в виду. Я запускаю слух, что с Шиндиным ведут войну на истребление за рынок малолеток - на этом рынке такие шакальи законы, что даже наших дрожь берет, хотя наши ребятки, вроде, ко всему приучены и ничем их не испугаешь. И одновременно я через третьи руки подкину Шиндину идейку, что спастись он может за твоей широкой спиной - если, конечно, согласится на определенное сотрудничество в обмен на защиту... Думаю, клюнет и сам к тебе прибежит. Ну, а решит и дальше скрываться - тут ничего не поделаешь, пусть гибнет, дурак. Кидаться в самый пожар, чтобы вытащить за шкирку такого драного кота - это уж извините.
- Так когда мне ждать весточку от тебя? - спросил Игорь.
- Постараюсь, чтобы уже к вечеру была какая-то ясность. А там - как получится. Сам понимаешь, не все от меня зависит...
- Тогда... - начал Игорь. И тут запищал его мобильный телефон. Игорь быстро поднес аппарат к уху. - Алло?
- Игорек? - услышал он взволнованный голос Андрея. - У нас тут тьма-тьмущая событий!.. - и Андрей вкратце проинформировал его о винтовке с оптическим прицелом в окне второго этажа дома напротив и о звонке Беркутова, объявившего Курослепову открытую войну и поклявшегося, что достанет своего врага в ближайшее время.
- Понял... - сказал Игорь. - Сейчас я к вам выезжаю. Перезвоню по пути. Скажи нашему клиенту, у меня для него не менее потрясающие новости!..
- Что-то серьезное? - поинтересовался Клим, когда Игорь отключился от связи.
- У нас не серьезных событий не бывает! - усмехнулся Игорь. Ладненько, буду ждать известий от тебя.
- Бывай! - Клим поднялся с лавочки. - И не обижайся, если вдруг повернется так, что мне сразу придется сдавать Шиндина... ну, в нужный отдел, вместо того, чтобы отправлять к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38