Но это вовсе не означает, что я утратил вкус к такому времяпровождению — наоборот, я здорово по нему соскучился и надеюсь — и даже планирую, и достаточно предметно — свои горные занятия возобновить. В этом, кстати, преимущество моего нового графика — весьма плотного, но зато стабильного. Предсказуемого. Жесткого в хорошем смысле.
— Так… Замечательно. Ну, теперь немного о личном… Сорри, специфика издания… Твой предпочтительный женский тип?
— Ну, разумеется, 90-60-90, а лучше 100-50-90, ноги от ушей, голубоглазая блондинка… Гы. Нет, если серьезно… То я даже не знаю, что сказать. Наверное, у меня просто нету таких… “фиксированных” требований к девушке, такого райдера — обязательно блондинку, непременно брюнетку, только высокую… или там только модельных форм… Не буду врать и говорить, что ничего, кроме душевных качеств, меня не интересует и что внешность… симпатичная… вообще не имеет для меня значения… Это не так, конечно. Но это и не… первичное, что ли, условие.
— А вот как ты относишься к женскому уму? Тебе хочется, чтобы женщина была… интеллектуально не слабее тебя? Или, наоборот, это скорее напрягало бы — как довольно многих мужчин?
— Умная женщина? С каких пор ты стал фанатом ненаучной фантастики?… Ну а если опять же серьезно… С дурами, явными дурами я общаться никогда не мог… по крайней мере, в мало-мальски сознательном возрасте… И сейчас не могу, не хочу и не буду. И даже если дура эта самых забубенно-сногсшибательных форм, меня хватит минут на пятнадцать, максимум. А потом я сбегу.
— Что, и такое бывало?
— Всякое бывало.
…Марис сажает меня на нагретое металлическое ограждение крыши, к краю спиной: “Только, смотри, не сверзись!” Обрачиваюсь — н-да… Мало (низко) не кажется… Не сдуло б еще ненароком…
— А как Денис Каманин относится к спорту? Как он, Каманин, поддерживает себя в форме?
— Хм… Я, само собой, не настаиваю, что неумеренное потребление алкоголя и хард драгз — это замечательно и чрезвычайно полезно… Но и к тем, кто тщательно придерживается спортивного образа жизни, утром занимается джоггингом, вечером работает на тренажерах, а на уик-энд плавает в бассейне, я тоже са-авсем не отношусь… Нет, регулярно ничем не занимаюсь, Хотя не исключено, что такое полное игнорирование спорта — это просто возрастное. Что я просто, тьфу-тьфу, пока не чувствую каких-то “телесных неудобств”, не ощущаю необходимости поддерживать форму специально. В конце концов, спорт не спорт, но даже моя нынешняя работа уже заставляет гораздо строже подходить к собственному распорядку дня… Увы. Издержки профессии.
— Ты кажешься чрезвычайно успешным, реализованным для своего возраста человеком… Чувствуешь ли ты себя удовлетворенным тем, как складывается твоя жизнь и карьера? А если не вполне — то можешь ли ты описать свой жизненный идеал?
— Как там звучал этот анекдот старый?… “Если вы утром проснулись и у вас ничего не болит — значит, вы умерли”?… Я уверен, что если человек в какой-то момент ощущает себя ПОЛНОСТЬЮ удовлетворенным и СТОПРОЦЕНТНО успешным и реализованным, то он уже умер. Как минимум — в качестве профессиональной и творческой единицы. Это не означает, разумеется, что я не бываю собой доволен и никогда не говорю себе “ай да Каманин, ай да сукин сын”… Но мне кажется естественным, что ОКОНЧАТЕЛЬНОГО довольства я никогда не испытывал и сейчас не испытываю… Что регулярно чувствую потребность меняться. Двигаться — дальше, в другом направлении… Открывать и осваивать новые области приложения своего профессионализма: ведь их много, они всегда есть, это относится к любому профессионализму… Надо только уметь их вовремя разглядеть. Собственно, то, что я делаю сейчас, — именно такого рода “профессиональное телодвижение”: я почувствовал необходимость перемен — я стараюсь делать что-то, чего еще не делал… Надеюсь, что смогу доказать себе и другим, что у меня и это получается, что я могу и в этом амплуа работать адекватно, эффективно… А потом можно будет опять искать и пробовать что-то новое.
— Ты что, уже думаешь ЕЩЕ о чем-то новом — еще не запустив нового проекта?
— Нет, я сейчас как раз в этом проекте с головой, и именно здесь, я уверен, есть еще огромное поле для освоения, для приложения сил… Я просто имею в виду, что сам этот процесс — движения вперед, расширения и освоения — и есть самое интересное в моей работе. То, за что я ее ценю.
— …А теперь сделай такое умное лицо… Такое задумчивое… может, даже немного мрачноватое…
— …Скажи нашим читателям несколько слов о твоем новом проекте: как ты сам, в качестве автора — и режиссера, и ведущего, я правильно понимаю? — его видишь?
— Ну, сейчас, пока зритель еще не видел ни одной нашей программы… до выхода нашего сентябрьского “пилота”… я не буду, просто не имею права раскрывать подробности… Но могу обещать тебе и зрителям, что ничего подобного на нашем тиви еще не делалось. Действительно уникальные документальные съемки, многие из них до сих пор были засекречены… Действительно эксклюзивная информация, предоставленная нам правоохранительными органами… Плюс технические возможности — в разных областях, вплоть до компьютерных визуальных эффектов мирового уровня!
— А вот скажи… Ты до сих пор делал в основном… ну, не хочется употреблять сильного слова “чернушные”, но такие негативные в целом фильмы и сюжеты… Попробую перечислить темы по памяти: тоталитарная секта, съемки порнофильмов, цветочная контрабанда, инвестиции российских криминальных денег в нашу экономику и недвижимость… Даже фильм, за который ты получил приз на Берлинале, не отличался, скажем так, оптимизмом — перелом человеческих судеб на фоне краха империи… А вот теперь ты будешь делать скорее позитивную программу, программу про успешные и компетентные действия полиции и других служб… Что ты сам думаешь о такой смене направленности, эмоционального и оценочного заряда?
— Я, прежде всего, совершенно НЕ думаю, что вот теперь я напялил неснимаемые розовые очки и стал оптимистичным благостным дебилом. Я хочу как раз обратить внимание — и читателей “ЖЗЛ”, и вообще всех наших будущих зрителей, особенно тех, кто как-то знает меня… мои фильмы… Так вот: Я — НЕ ИЗМЕНИЛСЯ. Я вовсе не перестал быть собой. Да, я действительно снимал сюжеты на сложные, болезненные темы. И, безусловно, правильно делал. Потому что закрывать глаза на все это, зарывать голову в песок — означает подвергать себя прямой опасности. Игнорируя происходящее, ты всегда подвергаешь себя опасности… Но, мне кажется, и противоположный подход, доведенный до абсолюта, до абсурда, — опасен и вреден. Может быть, еще более вреден. И уж точно — совершенно бесплоден. Нельзя зацикливаться на беспросветном негативе, на тотальном отрицании. Мы ведь знаем прекрасно, что никогда жизнь не состоит из одного негатива… и уж конечно наша жизнь — здесь — НЕ состоит из него одного… Хотя, чего греха таить, негатива в ней пока хватает. Так вот, чтобы количество неприглядных каких-то вещей сокращалось, а не наоборот, надо показывать и “позитив”… Надо, в конце концов, показывать, что с негативом МОЖНО бороться, что эта борьба МОЖЕТ быть успешна и результативна и что здесь и сейчас все-таки есть люди, которые по мере своих сил стараются ее, борьбу, вести. Вот в этом, если угодно, и состоит, так сказать, “идеология” нашей программы.
— А вот скажи, как получилось, что именно тебе предложили ее вести — причем, если я правильно понимаю, именно твоя кандидатура с самого начала рассматривалась как основная… почти безальтернативная… Нет тут противоречия? У тебя ведь была достаточно скандальная репутация, такого расследователя-одиночки? А тут все-таки — просветительская задача… прямой контакт с МВД, другими такими серьезными структурами…
— Ну, мне кажется, в этом-то и был смысл… Нет, я не хочу, конечно, строить из себя мерило объективности и непредвзятости… Но, как мне кажется, люди, придумавшие этот проект — и на телевидении, и в МВД, — они очень правильно поняли, что если аудитория воспримет его, как прямую рекламу, как пиар, как официозную пропаганду — вся затея лишится смысла и ценности. И, вероятно, как раз поэтому именно я со своей… ну да, отчасти скандальной, репутацией им подошел — уж по крайней мере, эта самая репутация — весомый аргумент в пользу моей, нашей неангажированности… Не скрою, такая — без всякой иронии говорю — трезвость и дальновидность создателей проекта меня самого сначала удивила… Но это было приятное удивление.
— Раньше ты был таким “одиноким волком”. Теперь работаешь в команде. Трудно ли было переключаться и как вообще ощущения?
— Ощущения — интересные. Как любой новый опыт. Сложно ли было переключаться с той ситуации, когда ты сам изобретаешь концепцию, на ту, когда ты реализуешь чужую? Нет. Тут вопрос исключительно в сути этой концепции — интересна ли она тебе. Нынешняя — мне интересна.
— Твоя программа будет выходить на двух языках — государственном, латышском… и русском. Для двух аудиторий. Как ты ощущаешь себя в роли такого “билингвального” и “двухобщинного” персонажа? Чувствуешь ли ты себя хотя бы немножко ответственным за… ну, процесс интеграции, взаимопонимания между титульной нацией и русскоязычными?
— Я полагаю, любой живущий здесь мало-мальски осмысленный и ответственный человек не может не ощущать своей причастности к этой стране, независимо от национальности… Конечно же, он при этом не может и игнорировать существующие национальные проблемы. Объективные, зачастую непростые проблемы. Но эти проблемы надо не усугублять, а решать. Причем решать, двигаясь друг друг навстречу, находя компромисс, — поскольку в реальном мире, не в утопиях радикалов, только компромиссные решения и возможны… И в этом плане, мне кажется, наша программа — тоже немаловажный шаг вперед. Мы будем рассказывать о действиях власти, государственной власти, грубо говоря, латышского государства, как его воспринимают все-таки очень многие наши с тобой соплеменники… — рассказывать причем о силовых аспектах этих действий, — в том числе и русской аудитории… Но о таких силовых действиях, которые предпринимаются в наших общих, независимо от родного языка, интересах!… Надеюсь, мы надеемся, это поможет нам сломать какие-то негативные стереотипы, наладить какую-то связь. С одной стороны, власть показывает и доказывает, что она озабочена мнением на свой счет и русского меньшинства тоже… В конце концов, кто все-таки приглашен на роль режиссера и ведущего?… С другой — русские, русскоязычные сами получают некую дополнительную возможность отказаться от предубеждений, преодолеть враждебность и зашоренность, в перспективе — включиться в какой-то продуктивный, взаимовыгодный процесс… общения… сотрудничества…
— О!… Ну вот на этой оптимистической ноте предлагаю закончить. — Джеф щелкает кнопкой. — Не буду тебя больше парить… Вон и Марис, бедный, совсем извелся… Все, все, отдаю Дэна тебе на растерзание…
Марис щерится плотоядно. Озабоченный Женька мерзостно шкворчит своей пленкой. “…Какой-то продуктивный, взаимовыгодный процесс…” Интересно, почему на любых носителях твой голос звучит так по-дурацки?…
— Че, — спрашиваю, — бежишь?
— Да, слушай, запара полная, несусь бегом… — Бросает диктофон в рюкзак, задергивает молнию. — Досниметесь сами…
— Когда, ты говоришь, номер выйдет?
— В начале месяца. Как раз к твоей премьере. Будешь в лучшем виде… Все, хай. — Выдирает пятерню уже не глядя, шагает к двери, почти переходя на бег. — Созвонимся…
— Давай…
— Спешишь, Денис? — Марис замечает, что я смотрю на часы.
Через полчаса, минут через сорок на крайняк в монтажной надо быть…
— Да нет, в общем…
— Ну, а мы долго и не будем… Давай теперь, знаешь как…
Долго не долго, а полчаса еще колбасимся.
— А ты чего? — удивляется Марис, видя, что я не ухожу с ним вместе.
— Ты иди, — говорю. — Я еще немного тут потусуюсь, покурю… Знаешь, дико неохота на работу… А тут вон — вид какой…
Марис сочувственно хмыкает:
— Где-то я тебя понимаю… Ну пропуск же местный у тебя есть?… — Взваливает фотосумочий свой параллелепипед на плечо. — Ну бывай, пока…
Отворачиваюсь от ветра, закуриваю. Ковыляю к краю. Справа внизу, полуприкрытые скошенной стеклянной стеной, что торчит над крышей еще чуть не на десять метров (какое-то кретиническое архитектурное излишество), — не достигающая подножия “Камня” дамба с престранным наименованием “А-Б”, маленький (тем более отсюда) затончик, когдатошний речной вокзал с пустым причалом на этом его берегу, заброшенный заводик с почерневшей кирпичной, пеньком кажущейся трубой — на противоположном. Улицы расползаются в хрущобные скопления. Грибок яхт-клуба присел под кроны.
Облокачиваюсь на горячее ограждение. Пепел с сигаретного кончика летит в реку. Темная, со стальным отливом Даугава множественно бликует за Каменным мостом. Высверкивает стеклами ползущий по нему почти неразличимый транспорт. Под горбами ферм Железнодорожного — тоненькая цепочка черных и желтых цистерн, смещающаяся в Задвинье: ни одного из ее концов не видать. Перпендикулярно телебашне — бледные слоистые облака.
Ветер тут же слизывает брошенный бычок. Плюю на ладонь, тру морду, стирая намазанное Ютой.
Здоровенный (наверное) белый (немереной стоимости) катер, разводя за собой пенные усики, бодро чешет с той стороны, от узкой зеленой Закюсалы, под Вантовый. Который совсем рядом, рукой дотянуться: верхушка пилона с антенной перед глазами. Влетающие на мост у меня из-под мышки нанометровые машины сбиваются в массу примерно у крепления второго пучка вант. Поднимающиеся оттуда столь же слитные абстрактные звуковые испарения будто не снизу всплывают, а просто висят кругом, в блеклом небе, и даже ложатся сверху вместе с жарким солнечным дрожанием.
Смотрю на часы. Поддеваю ногтем большого пальца замочек браслета. Снимаю. Несильно размахнувшись, кидаю.
Влезаю, осторожно балансируя, на заграждение. Сажусь — ногами в сторону реки. Ветер дергает за майку, подпихивает вбок — даже при несильном порыве пальцы рефлекторно сжимаются на металле. Если чуть-чуть наклониться, видна стройплощадка внизу, кучки песка, плоская крыша какого-то низенького, из-под основания “Камня” выползающего обширного строения — гаража?…
Одной рукой держась, второй извлекаю пачку. Губами вытягиваю сигарету. Так же, одной рукой, пытаюсь закурить. Не выходит — ветер… Отворачиваюсь как могу… Ни фига… А обеими ладонями не закроешься… Не, бесполезняк…
Бросаю зажигалку вниз, наклоняюсь проследить падение — не успеваю. Кидаю вслед сигарету. Момент безветрия — эта уходит отвесно. Вытаскиваю еще одну — ее уносит вправо почти горизонтально.
Следующая. Вытаскиваю, бросаю. Вытаскиваю. Бросаю. Одну за другой.
Их много еще. Почти полпачки.
март-август 2004.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Так… Замечательно. Ну, теперь немного о личном… Сорри, специфика издания… Твой предпочтительный женский тип?
— Ну, разумеется, 90-60-90, а лучше 100-50-90, ноги от ушей, голубоглазая блондинка… Гы. Нет, если серьезно… То я даже не знаю, что сказать. Наверное, у меня просто нету таких… “фиксированных” требований к девушке, такого райдера — обязательно блондинку, непременно брюнетку, только высокую… или там только модельных форм… Не буду врать и говорить, что ничего, кроме душевных качеств, меня не интересует и что внешность… симпатичная… вообще не имеет для меня значения… Это не так, конечно. Но это и не… первичное, что ли, условие.
— А вот как ты относишься к женскому уму? Тебе хочется, чтобы женщина была… интеллектуально не слабее тебя? Или, наоборот, это скорее напрягало бы — как довольно многих мужчин?
— Умная женщина? С каких пор ты стал фанатом ненаучной фантастики?… Ну а если опять же серьезно… С дурами, явными дурами я общаться никогда не мог… по крайней мере, в мало-мальски сознательном возрасте… И сейчас не могу, не хочу и не буду. И даже если дура эта самых забубенно-сногсшибательных форм, меня хватит минут на пятнадцать, максимум. А потом я сбегу.
— Что, и такое бывало?
— Всякое бывало.
…Марис сажает меня на нагретое металлическое ограждение крыши, к краю спиной: “Только, смотри, не сверзись!” Обрачиваюсь — н-да… Мало (низко) не кажется… Не сдуло б еще ненароком…
— А как Денис Каманин относится к спорту? Как он, Каманин, поддерживает себя в форме?
— Хм… Я, само собой, не настаиваю, что неумеренное потребление алкоголя и хард драгз — это замечательно и чрезвычайно полезно… Но и к тем, кто тщательно придерживается спортивного образа жизни, утром занимается джоггингом, вечером работает на тренажерах, а на уик-энд плавает в бассейне, я тоже са-авсем не отношусь… Нет, регулярно ничем не занимаюсь, Хотя не исключено, что такое полное игнорирование спорта — это просто возрастное. Что я просто, тьфу-тьфу, пока не чувствую каких-то “телесных неудобств”, не ощущаю необходимости поддерживать форму специально. В конце концов, спорт не спорт, но даже моя нынешняя работа уже заставляет гораздо строже подходить к собственному распорядку дня… Увы. Издержки профессии.
— Ты кажешься чрезвычайно успешным, реализованным для своего возраста человеком… Чувствуешь ли ты себя удовлетворенным тем, как складывается твоя жизнь и карьера? А если не вполне — то можешь ли ты описать свой жизненный идеал?
— Как там звучал этот анекдот старый?… “Если вы утром проснулись и у вас ничего не болит — значит, вы умерли”?… Я уверен, что если человек в какой-то момент ощущает себя ПОЛНОСТЬЮ удовлетворенным и СТОПРОЦЕНТНО успешным и реализованным, то он уже умер. Как минимум — в качестве профессиональной и творческой единицы. Это не означает, разумеется, что я не бываю собой доволен и никогда не говорю себе “ай да Каманин, ай да сукин сын”… Но мне кажется естественным, что ОКОНЧАТЕЛЬНОГО довольства я никогда не испытывал и сейчас не испытываю… Что регулярно чувствую потребность меняться. Двигаться — дальше, в другом направлении… Открывать и осваивать новые области приложения своего профессионализма: ведь их много, они всегда есть, это относится к любому профессионализму… Надо только уметь их вовремя разглядеть. Собственно, то, что я делаю сейчас, — именно такого рода “профессиональное телодвижение”: я почувствовал необходимость перемен — я стараюсь делать что-то, чего еще не делал… Надеюсь, что смогу доказать себе и другим, что у меня и это получается, что я могу и в этом амплуа работать адекватно, эффективно… А потом можно будет опять искать и пробовать что-то новое.
— Ты что, уже думаешь ЕЩЕ о чем-то новом — еще не запустив нового проекта?
— Нет, я сейчас как раз в этом проекте с головой, и именно здесь, я уверен, есть еще огромное поле для освоения, для приложения сил… Я просто имею в виду, что сам этот процесс — движения вперед, расширения и освоения — и есть самое интересное в моей работе. То, за что я ее ценю.
— …А теперь сделай такое умное лицо… Такое задумчивое… может, даже немного мрачноватое…
— …Скажи нашим читателям несколько слов о твоем новом проекте: как ты сам, в качестве автора — и режиссера, и ведущего, я правильно понимаю? — его видишь?
— Ну, сейчас, пока зритель еще не видел ни одной нашей программы… до выхода нашего сентябрьского “пилота”… я не буду, просто не имею права раскрывать подробности… Но могу обещать тебе и зрителям, что ничего подобного на нашем тиви еще не делалось. Действительно уникальные документальные съемки, многие из них до сих пор были засекречены… Действительно эксклюзивная информация, предоставленная нам правоохранительными органами… Плюс технические возможности — в разных областях, вплоть до компьютерных визуальных эффектов мирового уровня!
— А вот скажи… Ты до сих пор делал в основном… ну, не хочется употреблять сильного слова “чернушные”, но такие негативные в целом фильмы и сюжеты… Попробую перечислить темы по памяти: тоталитарная секта, съемки порнофильмов, цветочная контрабанда, инвестиции российских криминальных денег в нашу экономику и недвижимость… Даже фильм, за который ты получил приз на Берлинале, не отличался, скажем так, оптимизмом — перелом человеческих судеб на фоне краха империи… А вот теперь ты будешь делать скорее позитивную программу, программу про успешные и компетентные действия полиции и других служб… Что ты сам думаешь о такой смене направленности, эмоционального и оценочного заряда?
— Я, прежде всего, совершенно НЕ думаю, что вот теперь я напялил неснимаемые розовые очки и стал оптимистичным благостным дебилом. Я хочу как раз обратить внимание — и читателей “ЖЗЛ”, и вообще всех наших будущих зрителей, особенно тех, кто как-то знает меня… мои фильмы… Так вот: Я — НЕ ИЗМЕНИЛСЯ. Я вовсе не перестал быть собой. Да, я действительно снимал сюжеты на сложные, болезненные темы. И, безусловно, правильно делал. Потому что закрывать глаза на все это, зарывать голову в песок — означает подвергать себя прямой опасности. Игнорируя происходящее, ты всегда подвергаешь себя опасности… Но, мне кажется, и противоположный подход, доведенный до абсолюта, до абсурда, — опасен и вреден. Может быть, еще более вреден. И уж точно — совершенно бесплоден. Нельзя зацикливаться на беспросветном негативе, на тотальном отрицании. Мы ведь знаем прекрасно, что никогда жизнь не состоит из одного негатива… и уж конечно наша жизнь — здесь — НЕ состоит из него одного… Хотя, чего греха таить, негатива в ней пока хватает. Так вот, чтобы количество неприглядных каких-то вещей сокращалось, а не наоборот, надо показывать и “позитив”… Надо, в конце концов, показывать, что с негативом МОЖНО бороться, что эта борьба МОЖЕТ быть успешна и результативна и что здесь и сейчас все-таки есть люди, которые по мере своих сил стараются ее, борьбу, вести. Вот в этом, если угодно, и состоит, так сказать, “идеология” нашей программы.
— А вот скажи, как получилось, что именно тебе предложили ее вести — причем, если я правильно понимаю, именно твоя кандидатура с самого начала рассматривалась как основная… почти безальтернативная… Нет тут противоречия? У тебя ведь была достаточно скандальная репутация, такого расследователя-одиночки? А тут все-таки — просветительская задача… прямой контакт с МВД, другими такими серьезными структурами…
— Ну, мне кажется, в этом-то и был смысл… Нет, я не хочу, конечно, строить из себя мерило объективности и непредвзятости… Но, как мне кажется, люди, придумавшие этот проект — и на телевидении, и в МВД, — они очень правильно поняли, что если аудитория воспримет его, как прямую рекламу, как пиар, как официозную пропаганду — вся затея лишится смысла и ценности. И, вероятно, как раз поэтому именно я со своей… ну да, отчасти скандальной, репутацией им подошел — уж по крайней мере, эта самая репутация — весомый аргумент в пользу моей, нашей неангажированности… Не скрою, такая — без всякой иронии говорю — трезвость и дальновидность создателей проекта меня самого сначала удивила… Но это было приятное удивление.
— Раньше ты был таким “одиноким волком”. Теперь работаешь в команде. Трудно ли было переключаться и как вообще ощущения?
— Ощущения — интересные. Как любой новый опыт. Сложно ли было переключаться с той ситуации, когда ты сам изобретаешь концепцию, на ту, когда ты реализуешь чужую? Нет. Тут вопрос исключительно в сути этой концепции — интересна ли она тебе. Нынешняя — мне интересна.
— Твоя программа будет выходить на двух языках — государственном, латышском… и русском. Для двух аудиторий. Как ты ощущаешь себя в роли такого “билингвального” и “двухобщинного” персонажа? Чувствуешь ли ты себя хотя бы немножко ответственным за… ну, процесс интеграции, взаимопонимания между титульной нацией и русскоязычными?
— Я полагаю, любой живущий здесь мало-мальски осмысленный и ответственный человек не может не ощущать своей причастности к этой стране, независимо от национальности… Конечно же, он при этом не может и игнорировать существующие национальные проблемы. Объективные, зачастую непростые проблемы. Но эти проблемы надо не усугублять, а решать. Причем решать, двигаясь друг друг навстречу, находя компромисс, — поскольку в реальном мире, не в утопиях радикалов, только компромиссные решения и возможны… И в этом плане, мне кажется, наша программа — тоже немаловажный шаг вперед. Мы будем рассказывать о действиях власти, государственной власти, грубо говоря, латышского государства, как его воспринимают все-таки очень многие наши с тобой соплеменники… — рассказывать причем о силовых аспектах этих действий, — в том числе и русской аудитории… Но о таких силовых действиях, которые предпринимаются в наших общих, независимо от родного языка, интересах!… Надеюсь, мы надеемся, это поможет нам сломать какие-то негативные стереотипы, наладить какую-то связь. С одной стороны, власть показывает и доказывает, что она озабочена мнением на свой счет и русского меньшинства тоже… В конце концов, кто все-таки приглашен на роль режиссера и ведущего?… С другой — русские, русскоязычные сами получают некую дополнительную возможность отказаться от предубеждений, преодолеть враждебность и зашоренность, в перспективе — включиться в какой-то продуктивный, взаимовыгодный процесс… общения… сотрудничества…
— О!… Ну вот на этой оптимистической ноте предлагаю закончить. — Джеф щелкает кнопкой. — Не буду тебя больше парить… Вон и Марис, бедный, совсем извелся… Все, все, отдаю Дэна тебе на растерзание…
Марис щерится плотоядно. Озабоченный Женька мерзостно шкворчит своей пленкой. “…Какой-то продуктивный, взаимовыгодный процесс…” Интересно, почему на любых носителях твой голос звучит так по-дурацки?…
— Че, — спрашиваю, — бежишь?
— Да, слушай, запара полная, несусь бегом… — Бросает диктофон в рюкзак, задергивает молнию. — Досниметесь сами…
— Когда, ты говоришь, номер выйдет?
— В начале месяца. Как раз к твоей премьере. Будешь в лучшем виде… Все, хай. — Выдирает пятерню уже не глядя, шагает к двери, почти переходя на бег. — Созвонимся…
— Давай…
— Спешишь, Денис? — Марис замечает, что я смотрю на часы.
Через полчаса, минут через сорок на крайняк в монтажной надо быть…
— Да нет, в общем…
— Ну, а мы долго и не будем… Давай теперь, знаешь как…
Долго не долго, а полчаса еще колбасимся.
— А ты чего? — удивляется Марис, видя, что я не ухожу с ним вместе.
— Ты иди, — говорю. — Я еще немного тут потусуюсь, покурю… Знаешь, дико неохота на работу… А тут вон — вид какой…
Марис сочувственно хмыкает:
— Где-то я тебя понимаю… Ну пропуск же местный у тебя есть?… — Взваливает фотосумочий свой параллелепипед на плечо. — Ну бывай, пока…
Отворачиваюсь от ветра, закуриваю. Ковыляю к краю. Справа внизу, полуприкрытые скошенной стеклянной стеной, что торчит над крышей еще чуть не на десять метров (какое-то кретиническое архитектурное излишество), — не достигающая подножия “Камня” дамба с престранным наименованием “А-Б”, маленький (тем более отсюда) затончик, когдатошний речной вокзал с пустым причалом на этом его берегу, заброшенный заводик с почерневшей кирпичной, пеньком кажущейся трубой — на противоположном. Улицы расползаются в хрущобные скопления. Грибок яхт-клуба присел под кроны.
Облокачиваюсь на горячее ограждение. Пепел с сигаретного кончика летит в реку. Темная, со стальным отливом Даугава множественно бликует за Каменным мостом. Высверкивает стеклами ползущий по нему почти неразличимый транспорт. Под горбами ферм Железнодорожного — тоненькая цепочка черных и желтых цистерн, смещающаяся в Задвинье: ни одного из ее концов не видать. Перпендикулярно телебашне — бледные слоистые облака.
Ветер тут же слизывает брошенный бычок. Плюю на ладонь, тру морду, стирая намазанное Ютой.
Здоровенный (наверное) белый (немереной стоимости) катер, разводя за собой пенные усики, бодро чешет с той стороны, от узкой зеленой Закюсалы, под Вантовый. Который совсем рядом, рукой дотянуться: верхушка пилона с антенной перед глазами. Влетающие на мост у меня из-под мышки нанометровые машины сбиваются в массу примерно у крепления второго пучка вант. Поднимающиеся оттуда столь же слитные абстрактные звуковые испарения будто не снизу всплывают, а просто висят кругом, в блеклом небе, и даже ложатся сверху вместе с жарким солнечным дрожанием.
Смотрю на часы. Поддеваю ногтем большого пальца замочек браслета. Снимаю. Несильно размахнувшись, кидаю.
Влезаю, осторожно балансируя, на заграждение. Сажусь — ногами в сторону реки. Ветер дергает за майку, подпихивает вбок — даже при несильном порыве пальцы рефлекторно сжимаются на металле. Если чуть-чуть наклониться, видна стройплощадка внизу, кучки песка, плоская крыша какого-то низенького, из-под основания “Камня” выползающего обширного строения — гаража?…
Одной рукой держась, второй извлекаю пачку. Губами вытягиваю сигарету. Так же, одной рукой, пытаюсь закурить. Не выходит — ветер… Отворачиваюсь как могу… Ни фига… А обеими ладонями не закроешься… Не, бесполезняк…
Бросаю зажигалку вниз, наклоняюсь проследить падение — не успеваю. Кидаю вслед сигарету. Момент безветрия — эта уходит отвесно. Вытаскиваю еще одну — ее уносит вправо почти горизонтально.
Следующая. Вытаскиваю, бросаю. Вытаскиваю. Бросаю. Одну за другой.
Их много еще. Почти полпачки.
март-август 2004.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42