Вадима Воронова.
— Да если бы не этот, стала бы я деньги в «Задницу» вкладывать! — ворчала вечерами Ванда. — Триста шестьдесят тысяч! Для кого-то, может, и ерунда, но для меня-то это деньги! Лучше бы дочери новые джинсы купила. А то ходишь неизвестно в чем. Вот, — глубокомысленно заканчивала она, затягиваясь сигаретой, — нельзя быть жадным. Погналась за большими процентами и получила пшик. Надо было думать, с кем имеешь дело, старая калоша. — Ванда, в отличие от многих других вкладчиков, была самокритична и не теряла чувства реальности. — Но этот твой смазливый, — она взглянула на дочь, — этому все равно не прощу. Если увижу его, все в глаза выскажу. Ведь если б не он, черта с два они столько денег набрали бы.
Слушая мать, Кристина молчала, а потому Ванде оставалось только вздохнуть («Вот и показали вместо денег задницу»), загасить окурок и оставить дочь в покое.
Кристина в этой истории тоже ничего не понимала. Тот Вадим; которого она знала, безусловно, не мог наживаться на горе пенсионеров. В этом она была совершенно уверена.
После того как они с Вадимом расстались, особенно после их последнего телефонного разговора; когда Кристина порядочно узнала такого, о чем не подозревала и даже не догадывалась раньше, она много размышляла о себе и о Вадиме. Она как будто посмотрела на него совершенно иными глазами, и теперь ей казалось, что наконец узнала его.
За последние несколько месяцев Кристина очень повзрослела, что и неудивительно. Особенно угнетала ее мысль о смерти бабушки. Кристина чувствовала, что во многом виновата в этом она сама. Не нужно было выплескивать на больного старого человека свои несчастья, беды и разочарования. Конечно, в тот момент она испытывала такое отчаяние, что не помнила ни о чем. Но вот она сколько ни страдала, но жива, а бабушки нет…
Кристина сумела иначе взглянуть на их отношения с Вадимом. Раньше он казался загадочным высшим существом, а на самом же деле ему было просто стыдно за многие стороны своей жизни. И недоговаривал он из гордости. Он был самым обыкновенным, но, как многие, хотел казаться исключительным. А Кристина «все принимала за чистую монету.
Теперь она знала, что Вадим был немного слабохарактерным, немного позером, но в общем неплохим парнем. Ему нужна была подруга, понимающая его без слов, поддерживающая в тяжелой ситуации (о которой она догадывается сама), а вовсе не восторженная девчонка, мнящая его суперменом. Вадим был ранимым и обидчивым, а одновременно гордым, и гордыня не давала ему показывать свои чувства, но от этого они не исчезали, а только прятались глубоко в душе.
Кристина знала, что сейчас она вела бы себя совсем по-другому. Но теперь он женат, и никакого возврата к прошлому нет. Потеряв всякую надежду, Кристина успокоилась. Главная боль проистекает от неизвестности, от непонимания ситуации, а теперь все было предельно ясно — Вадим бросил ее и женился на другой. И хотя Кристина была уверена, что он сделал неправильный выбор, она была не в силах что-то изменить.
Кристина уже практически убедила себя в том, что разлюбила Вадима. Она говорила себе, что любила в нем не того человека, каким он был на самом деле, а только идеальный образ, который создала себе сама. Она думала, что он принц, а он оказался просто теннисистом, хоть это и королевская игра. Все можно было выразить одной фразой: она думала, что он ее спас, а он ее сбил. Однако не бросил…
Поэтому, когда грянул скандал вокруг фонда «Здоровье России», Кристина не могла не понимать, что Вадим НЕ МОГ участвовать в рекламной компании, если бы знал, чем все закончится. Значит, его обманули так же, как и вкладчиков. Кристина на миг представила себе, что должен испытывать Вадим сейчас, когда по телевизору время от времени крутят этот клип, и получается именно так, как говорила Ванда, — люди поверили Воронову, а не этому Бугаю толстомордому.
И так думала не одна Ванда, а десятки тысяч обманутых вкладчиков ЗДР. Каково это Вадиму с его гордостью? И как он попал в этот фонд? Тот Вадим, которого знала Кристина, никогда не интересовался подобными делами. Да, он играл в казино, он продавал дедушкины картины, но все-таки не организовывал финансовых структур.
Его обманули, поняла Кристина. Причем он потерял куда больше, чем большинство вкладчиков. Ванда, например, лишилась трехсот шестидесяти тысяч, а он — доброго имени. И это после дисквалификации в Риме! Кристина внезапно почувствовала к нему острую жалость. То, что он бросил ее, оказался обманщиком, сейчас отошло на задний план. Кристина подошла к телефону и набрала знакомый номер, который, разумеется, не забыла. На другом конце послышались долгие гудки. Кристина уже подумала было, что никого нет дома, когда трубку внезапно сняли.
— Алло, — услышала она воркующий голос и поняла, что это Валерия.
— Попросите, пожалуйста, Вадима, — сказала Кристина, прилагая все усилия к тому, чтобы казаться спокойной.
— Его нет дома, — холодно ответили в трубке. — Он будет не скоро. Ему что-то передать?
— Нет, спасибо, — ответила Кристина и положила трубку.
«Его нет дома», — все еще звучал в ушах голос, казавшийся ей на редкость противным. «Наверно, это к лучшему, — решила Кристина. — А то он опять вообразил бы, что я ему навязываюсь. Его же не убедишь в том, что он мне давно безразличен. С тех пор, как умерла бабушка…»
И вот теперь, когда Лида позвонила и пригласила на свадьбу, Кристина пришла в такое смятение, что побоялась спросить, кто же будет свидетелем со стороны жениха. Ведь она не знала всех последних событий, и ей казалось вполне вероятным, что свидетелем будет Вадим.
Кристина молча ходила из угла в угол, как будто не находила себе места, затем села и с тоской подумала:
«Значит, я его еще люблю? Господи, это же надо быть такой идиоткой!»
* * *
Прошло несколько дней дачной идиллии. Пора было ехать в город, Ник-Саныч должен был получить ответ из Спорткомитета на посланную апелляцию. Поэтому Вадим, не заезжая на «Горьковскую» (язык не поворачивался назвать это место домом), отправился сразу в клуб.
Как ни странно, новости его ждали неплохие. Руководство клуба привлекло к внутреннему расследованию сотрудников агентства «Эгида-плюс», которое, как оказалось, с некоторого времени уже интересовалось Павлом Адриановичем Павленко и ростом его знаменитой коллекции. Удалось выявить закономерность в приобретении им новых экспонатов. Это подозрительно часто совпадало с каким-нибудь мелким ЧП в клубе: то по состоянию здоровья кто-то не может выйти на соревнования, то открываются малоприятные подробности пьянки с дебошем, которые внезапно оказываются наговором.
К сожалению, почти все ребята, которые давали показания против Павла Адриановича, уже не были членами клуба. Кого выгоняли, кто уходил сам. «Благополучные» же сначала помалкивали. Но Дубинину все же удалось расколоть кое-кого из них. И оказалось, почти всем есть о чем порассказать.
Одному спортивный врач сделал массаж накануне ответственных соревнований, в результате чего парень играл на порядок хуже обычного. Каким-то образом Челентаныч подтасовывал показания приборов, хотя на первый взгляд сделать это совершенно невозможно.
У Дубинина не оставалось никаких сомнений, что врач вел не просто нечистую, а преступную игру. Но все было очень зыбко. Как доказать, что кто-то играл хуже оттого, что массаж был сделан с отступлением от правил? Что активизировались совершенно не те группы мышц, какие требовалось? Что было выписано не то лекарство? Что такие-то инъекции в данном конкретном случае ухудшали спортивную форму, хотя во многих случаях они ее улучшают?
— Вот такие факты, Николай Александрович, — сообщил Дубинин тренеру.
— Сволочь какая! И сколько времени здесь пакостил!
— Можно открыть уголовное дело, — продолжал Дубинин, — но доказать что либо в суде будет очень трудно.
— Да какой там суд! — махнул рукой тренер. — Руководство клуба на это никогда не пойдет. Это же позор на весь мир. Сколько лет держали шантажиста! И действительно — просто в голове не укладывается.
В результате Павел Адрианович Павленко был с позором изгнан, хотя и по собственному желанию. К уголовной ответственности притянуть его было невозможно, — не хватало твердых доказательств, да и статью не подберешь. Но волчий билет в спортивных кругах был ему обеспечен. Теперь его не взяли бы никуда, разве что в районную поликлинику терапевтом. Что, разумеется, не могло устроить привыкшего к хорошим деньгам Адрианыча. И главное — под ударом оказалось его любимое детище: коллекция.
Однако, поскольку вынести врачу официальное обвинение оказалось невозможно, решили сделать следующее: Спорткомитет должен был официально объявить о том, что на соревнованиях в Риме произошла ошибка — спортивный врач случайно ввел спортсмену допинг вместо новокаина, поскольку ампулы лежали рядом, а сам врач находился в состоянии легкого алкогольного опьянения.
Это выглядело наиболее правдоподобно и обеляло не только Воронова лично, но также его тренера и весь российский спорт в целом. Виновным оставался врач, однако его вина была не того рода, чтобы привлекать к уголовной, а не административной ответственности.
— Так что, Воронов, все путем! — радовался Ник-Саныч.
— Поезд-то все равно уже ушел, — пожал плечами Вадим. — Победу у меня отняли. Чего уж теперь…
— Да ты что! — даже рассердился тренер. — Теперь надо переждать несколько месяцев, когда страсти немного улягутся, и вперед, на завоевание новых спортивных вершин! — Он расхохотался, но тут же серьезно добавил: — И не раскисать, не терять формы. Тренировки и еще раз тренировки!
— Спасибо, Ник-Саныч, — расчувствовался Воронов.
«Неужели действительно еще не все потеряно», — подумал он, боясь даже верить в то, что фортуна еще может повернуться к нему лицом.
Вадим вышел из клуба в приподнятом настроении, какого не бывало у него уже давно. Сел за руль, задумался. Куда теперь? На «Горьковскую», к жене? Или на Васильевский, в родительскую квартиру?
И Вадим принял решение. Сейчас он заедет к Валерии и заберет свой вещи. Все остальное — мебель, кастрюли, аппаратура — пусть остается. Вадим был не из тех, кто при разводе пилит телевизор пополам. Он возьмет только то, что ей все равно без надобности, — носки, белье, рубашки. Остальным пусть подавится. В следующий раз Вадим рассчитывал увидеть жену только во время развода.
Он припарковал машину у знакомой парадной, поднялся, открыл ключом дверь и прислушался. В квартире было тихо. Еще один подарок судьбы — ее нет дома. Это значительно облегчало задачу, — менее всего Вадиму сейчас хотелось увязнуть в бурных объяснениях.
Не снимая ботинок, он прошел в комнату и вздрогнул от неожиданности. Комната опустела. Разумеется, не совсем. Еще недавно новый, а теперь уже прожженный в двух местах сигаретами диван стоял на месте, а вот китайского ковра не было. Вадим распахнул створки шкафа — все дорогие наряды Валерии, в том числе шуба и зимние сапоги, исчезли. И только внизу валялись нестиранные белые трусики.
Вещи Вадима оказались на месте. Все, кроме некоторых. Пропала пара галстуков и новая нераспакованная рубашка. Любовникам дарить, догадался Вадим и даже удивился своему прямо-таки олимпийскому спокойствию. Валерия больше его не интересовала.
Он заглянул на кухню. Оттуда жена забрала только набор коньячных бокалов и столовые приборы. Поцарапанные и пригоревшие сковороды и кастрюли были разбросаны по полу, а пара их кисла в раковине, распространяя по всей кухне гнилостный запах.
«Черта с два буду за ней убирать. Квартиру находила она, — спокойно рассудил Вадим, — пусть хозяева с нее и спрашивают».
Он вернулся в комнату, упаковал свои вещи в большую сумку, огляделся еще раз, бросил ключи от входной двери на столик в прихожей и ушел, убедившись, что замок защелкнулся. Мосты были сожжены.

Дядя Лёша

Вадим спустился к машине и запихнул сумку в багажное отделение. Поневоле обратил внимание, как вдруг потемнело небо над улицей. За то недолгое время, что он провел в квартире, погода успела смениться самым решительным образом. Из-за крыш наползала темно-серая и очень низкая туча, неотвратимо превращавшая солнечный день в беспросветные сумерки. Вадиму это показалось закономерным.
Он прикинул, не следовало ли поставить дворники, но потом мысленно махнул рукой. Ехать-то два шага.
Вполне можно успеть.
Расчет оказался ошибочным: непогода накрыла его вскоре после поворота на Кронверкский. Сперва «девятку» ощутимо наподдал порыв шквального ветра, потом сверху гулко забарабанили первые крупные капли, грозившие вот-вот обрести слитную мощь водопада. Прохожие, застигнутые внезапным светопреставлением, разбегались кто куда, прикрывая головы полиэтиленовыми пакетами и воротниками плащей. Воронов вильнул к поребрику, нашарил в бардачке дворники и — ничего не поделаешь — выскочил наружу из теплого нутра автомобиля.
И почти сразу, держа над головой куртку, к нему подбежал какой-то мужчина.
— Слышь, парень!.. — весело окликнул он Вадима. — До стрелки Васильевского не подкинешь?..
Вот уж кто меньше всего нужен был сейчас Воронову, так это пассажиры в машине. Он бы, наверное, с ходу соврал что-нибудь и отбоярился от непрошеного кандидата в попутчики, но тот оказался не один. Прячась под растянутой курткой, к мужчине прижималась девочка лет двенадцати с пестрьм рюкзачком в руках. Она улыбалась и вопросительно смотрела на Воронова снизу вверх, щурясь сквозь забрызганные очки. Счастливый возраст, когда холод, дождь и чужая машина кажутся удивительным приключением.
Вадим молча распахнул заднюю дверцу и мотнул головой: залезайте. Мелькнула невесть откуда взявшаяся мысль о деньгах за проезд, он даже начал прикидывать, сколько с них взять, потом с ужасом осознал собственное корыстолюбие и подумал: «Вот, значит, как все меняется, когда привыкаешь кудряво жить — и вдруг оказываешься на мели». Он не обратил внимания на то, что мужчина сначала юркнул внутрь сам, а девочку посадил после. Воронов сел за руль, и тут-то разгулявшаяся стихия обрушилась уже в полную мощь.
— Дядя Леша!.. — шепотом обратилась девочка к своему спутнику. — Смотрите, ветку сломало!..
— Между прочим, тетя Нина кому-то советовала зонтик взять, — отозвался мужчина. И мстительно добавил: — А если и там закрыто, как в зоопарке?
Вадим покосился на них в зеркальце заднего вида. Что касается мужчины, то это был выставочный образец из серии «не на что посмотреть». Лицо у него было на редкость непримечательное: увидишь в толпе и нипочем не задержишь взгляд. А если и задержишь, то через пять минут вряд ли вспомнишь, был он там вообще или нет. Родятся же такие бесцветные. Даже глаза и те неопределенно-серые, как зола. Единственной не вполне расхожей деталью казался густой серебряный ежик. В остальном мужчина выглядел лет на тридцать пять, так что седина удивляла. Вадим даже присмотрелся: может, просто такой белобрысый?.. Нет, вроде правда седой…
Блеклые глаза неожиданно перехватили в зеркальце Вадимов взгляд, и дядя Леша сказал:
— Слушай, парень, ну где я тебя видел?
Худая рожа расплывалась в нахальной улыбке. Вадиму показалось, будто девчонка тоже хихикнула. Он сжал зубы и решил отмолчаться, но мужчина не отставал:
— Нет, точно видел. Может, по телевизору?
Воронов ощутил, как закипает внутри раздражение. Какая нелегкая занесла к нему в машину этих двоих?.. Ему захотелось выбрать лужу побольше, остановиться ровно посередине да и высадить к чертовой бабушке обоих попутчиков. Вон трамвай сзади едет, бегите на остановку, не сахарные небось!.. Он этого, конечно, не сделал, лишь ровно и холодно произнес, давая понять, что ни в какие обсуждения вступать не намерен:
— Да нет. Вы, наверное, обознались.
А про себя решил, что по прибытии на место слупит-таки с них десятку. Не понимают, гады, человеческого отношения.
На заднем сиденье замолчали, потом девочка потянулась к дяде Леше и что-то зашептала ему на ухо. Тот так же тихо ответил. Вадим поймал себя на том, что напряженно прислушивается. Машина тем временем подскакивала на неровностях асфальта, быстро мчась вперед прямо по трамвайным путям. Сейчас направо, потом налево — и вот он моcт…
Перед глазами упорно маячила кухня с разбросанной по полу грязной посудой, и время от времени наплывал неизвестно откуда запах прокисшей тухлятины. «Красивая жизнь… — думалось Вадиму. — Ну почему у меня вечно от этой красивой жизни только и остается грязная вонючая посуда с объедками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51