«И с чего это президент вздумал его дело брать на контроль?» — с тоской подумал Самарин, которому было совершенно неинтересно разбирать наполовину жульнические, а наполовину криминальные делишки убитого. «Родственник он ему, что ли? Сват? Брат? Или…»
— Ну и дела! — прервал он самого себя. Даже Чак на миг притих.
Они как раз завернули за угол. Полуобгоревший «мерс» завалился на бок, рядом на асфальте виднелось углубление. Криминалисты уже вычистили территорию и собрали все, что осталось от Савченко и его охранников. И на том спасибо Самарин представил, как все выглядело, когда повсюду валялись «фрагменты» этих деятелей. Не самое приятное зрелище, не стоит расстраиваться, что пришлось его пропустить.
Куда занятнее рассматривать «мерс». Хорошая машина была. Дмитрий подошел поближе. Это какой же был взрыв, чтобы заставить такую махину перевернуться. Ну, а потом начался пожар. С этим-то как раз все было ясно. Высокая температура, вспыхнул бензин в баке. Но сам взрыв произошел рядом, там, где на асфальте появилась воронка. Она была совсем небольшой, учитывая силу взрыва. Ничего странного, взрывная волна устремляется наверх, недаром еще на гражданской обороне учили, что при взрыве нужно броситься на землю, закрыв голову руками. А при взрыве атомной бомбы укрыться за бетонным заграждением, чтобы избежать поражения световым излучением. Все правильно.
Значит, кто-то из охраны. Вряд ли сам. Скорее, кому-то подсунули эту милую штучку, но как, куда? Ведь не такая она незаметная. Похоже, взрыв произошел недалеко от земли.
«Ботинки, — подумал Самарин. — Что, если взрывчатка была в ботинке?». Так она не микроскопическая, ее в шнурке не упрячешь.
Ладно, с этим не все понятно, но осматривать больше нечего. Нужно переходить к самому убийству.
Итак, как было дело? Савченко вышел из квартиры. На лестнице перед дверью день и ночь дежурит телохранитель, что исключает засаду, подсовывание взрывчатки под дверь и тому подобные немудреные фокусы. Далее, кандидат в депутаты в сопровождении двух охранников стал спускаться по лестнице. Причем спускался пешком, хотя мог бы поехать на лифте, места хватило бы и для него, и для его молодцов. Но Андрей Митрофанович, видно, был человеком бывалым и знал, что лифт — это всегда некоторая степень риска. Сколько бы охранников ни было, они могут выйти из лифта только по одному, кроме того, обзор из кабины очень сужен. Можно, конечно, спускаться самому, а парней для верности пустить по лестнице, но кто знает, что с ними может случиться по дороге. Савченко никогда не рисковал. Собственная безопасность была для него превыше всего, и он не жалел на это денег. Свою семью он уже давно выслал куда-то за границу, чтобы обезопасить себя и с этой стороны. Пожалуй, по нынешним временам дешевле держать жену с дочкой где-нибудь во Франции, чем платить за их усиленную охрану.
Итак, Савченко спускался пешком. Разумеется, охранники удостоверились, что лестница свободна. Это же подтверждает и консьержка, которая была на месте. За несколько минут до взрыва в парадную вошла Леокадия Петровна Пронькина, живущая на втором этаже. Ее уже опросили, и она не смогла сообщить ничего, что помогло бы следствию. Она никого не видела и ничего не слышала.
«К Пронькиной нужно бы еще зайти, — тоскливо подумал Самарин. — Может быть, она что-нибудь вспомнит. Нет, к ней отправлю Никиту. Или Катю».
Хуже всего, что свидетелей преступления не было. Ни одного. Казалось бы, оживленная Петроградская сторона, утро совсем не раннее, народу на улицах должно быть полно, а поли ж ты, именно в этот момент никого вокруг не было, если не считать детишек на детской площадке. Площадка находится в стороне, и к тому же их разделяет высокая металлическая ограда. Ограда, разумеется, не помеха ни для пули, ни тем более для радиоволн, управляющих взрывчаткой, так что преступник мог прекрасно расположиться и там. Был ведь еще кто-то.. Женщина с собачкой… Маловероятно, хотя в последнее время не стоит полагаться на некриминальную внешность человека. Когда люди начинают голодать, они соглашаются на любую работу. Итак, нажать на кнопочку могли на детской площадке, но вот взрывчатка? Куда ее подложили и как? Эго самый главный вопрос.
Самарин вместе с Чаком поднялся на третий этаж и внимательно оглядел дверь, за которой еще недавно жил А.М. Савченко. Никаких внешних повреждений, как и ожидалось, не было. Дмитрий с собакой медленно спустились вниз. Самарин шел, пытаясь представить себя на месте кандидата в депутаты, сомнительного дельца, миллионера, очень пекущегося о своей безопасности. Значит, было чего бояться. Чуяла кошка, чье мясо съела. О чем мог думать он, спускаясь по лестнице, чтобы продолжать свою избирательную компанию, шедшую уже полным ходом.
Наверняка, проходя мимо окна, Савченко мельком взглянул туда. Из окна открывался вид как раз на детскую площадку. Значит, осторожного бизнесмена ничего не насторожило. Не боялся он и за свою машину. Его «Мерседес» ночью стоял в гараже, где также дежурила охрана. Таким образом, автомобиль постоянно был на глазах у верных людей, и взрывчатку подложить в него было невозможно. Да и по характеру взрыва очевидно, что он произошел не в автомобиле.
Впечатление создавалось странное — похоже, будто взрывчатка была у кого-то из охранников. Неужели кто-то из них сыграл роль камикадзе? Вряд ли, конечно. В такую верность хозяину верится с трудом. Получалось, взрывчатку подбросили? Более правдоподобно, значит, следует проверить контакты всех троих, хотя наибольшее подозрение вызывал, разумеется, водитель, ведь взрыв прозвучал именно тогда, когда Савченко подошел к машине, и водитель вышел, чтобы открыть перед ним дверь.
И тут рвануло. Причем так сильно, что людей просто разметало по сторонам. Головы-ноги поотрывало, «мерс» перевернулся, вылетели стекла в доме. Интересное кино!
Итак. Кто-то подложил взрывчатку одному из охранников. А если… Ведь взрыв шел снизу, так что в асфальте здоровая вмятина… Значит, взрывчатка была уже на месте. Нужно было только дождаться, пока Савченко выйдет и окажется рядом с ней. Потому и не пожалели взрывчатого вещества (скольким граммам-килограммам тротила был равен взрыв?), что не знали наверняка, насколько далеко от заветного камешка (брошенной тряпки, пакета из-под молока) он остановится. Но что выйдет сюда, об этом знали наверняка — Савченко во всем любил точность. Это его и погубило.
Двор был перекопан, и к подъезду машину было не подать. Что же, и копать начали нарочно? Можно, конечно, начать выяснять, кто принял решение начать именно здесь благоустройство двора, но что это даст? С другой стороны, взрывчатку можно было спрятать у подъезда, там, где обычно останавливается машина. Хотя осторожный Савченко мог бы выставить охрану у входных дверей, и консьержка могла бы заметить, что во дворе крутятся посторонние. Так что раскопки посреди двора были, возможно, и на руку… Кому, интересно бы знать…
«Стоп!» сказал себе Дмитрий, «Ты никак, всерьез решил это дело распутывать? Брось, мужик, все равно ничего не получится. Хочешь — жни, как говорится, а хочешь — куй…»
— Ладно, — сказал Самарин вслух, — Осмотр закончен. Чак! Домой!
К его изумлению, пес вовсе не явился перед ним, как ему следовало бы поступить. Он и вообще запропастился невесть куда. Самарин огляделся, чувствуя, как нарастает беспокойство.
Чака, маленького почти розового щенка, подарила ему Штопка. Она не сказала ни слова, но все было ясно и так. Просто пришла и принесла с собой маленькое существо с ушками цвета топленых сливок. И для Дмитрия Чак стал символом их любви и семейного счастья. Глупо, конечно, иметь символ, который может запропаститься неизвестно куда, потеряться, подраться, да мало ли чего. И век собачий куда короче человеческого, получается, не будет Чака, и любви конец? Чушь какая-то, бабкины суеверья. Дмитрий все это понимал прекрасно, но вот Чак исчез из его поля зрения на минуту, а сердце уже тревожно забилось. Не может человек избавиться от остатков мифологического мышления, ну никак не может, хоть районным прокурором его назначь.
Совсем стемнело. Дмитрий обошел двор. В углу ему почудилась какая-то движущаяся тень.
— Чак! — позвал Самарин. В ответ раздалось тявканье.
Камень свалился с плеч, тревога уступила место раздражению.
— Ах ты, гад! Ты до смерти меня напугать решил? Ты почему не отзываешься?
Чак виновато заскулил.
— Пойдем домой. Мама ждет.
Но пес как будто не собирался слушаться. Он по-прежнему стоял в темном углу, не двигаясь с места.
Дмитрий сделал вид, что уходит. Обычно это действует безотказно, как на детей, так и на собак. Пес бросился за ним, покрутился вокруг ног, но затем с непонятным упорством вернулся в облюбованный темный угол. Делать было нечего, нужно посмотреть, что там обнаружил ушастый.
Сначала Дмитрий ничего не увидел. Ему приходилось полагаться на зрение, потому что нюхом Бог людей обделил. Но затем он различил нечто, похожее на старую тряпку, в общем какую-то порядочную пакость. Он бы повернулся и ушел, но пес поскуливал, видимо, настаивая, чтобы хозяин осмотрел находку. Дмитрий осторожно поднял предмет и перенес его к свету. У него в руках была оторванная часть собаки — бывший пушистый хвост и задняя лапа, вернее лапка, потому что при жизни это была совсем маленькая собачка.
— Господи помилуй, — сказал Самарин. Чак не отрываясь смотрел на страшноватую находку, которую хозяин держал в руках.
— Подорвалась, наверное, бедолага вместе с этим Савченко. Вот тебе наука — не подбегай к нехорошим дядям, опасно для жизни.
Самарин огляделся: собачка могла пролезть через чугунную ограду скверика, перебежать тихую Зверинскую, а. могла и выскочить из парадной. Многие нерадивые хозяева выпускают собак погулять, когда им лень выходить самим. Конечно, ротвейлера одного не отпустишь, но уж эту-то смесь болонки с козявкой можно отпустить без опаски, что она кого-нибудь загрызет. Ну, облает в худшем случае. А собаки и под машины попадают, и на чужих взрывчатках подрываются.
Самарин продолжал держать в руке бывший рыжеватый, а теперь покрытый грязью хвост. Что теперь с ним делать? Выбросить в мусорный контейнер? Рука не поднималась. Живое существо все-таки. Не оставлять же здесь на съеденье крысам.
— Ничего не поделаешь, брат, — сказал Самарин приунывшему Чаку, — Давай хотя бы завернем ее по-человечески.
Купив в ближайшем ларьке полиэтиленовый пакет, Самарин уложил в него то, что осталось от неосторожной собачонки и аккуратно уложил в мусорный контейнер.
— Не вешай носа, — увещевал Дмитрий то ли пса, то ли себя самого, — В конце концов это всего-навсего хвост.
Глава 8. Рустам, он же Фридрих Вайсгерц
В не слишком длинной, но и не такой уж короткой жизни, особенно, если ее мерить не временем, а насыщенностью событиями, этого человека звали разными именами: Антоном, Константином, Федором, Алексеем, а также Рустамом, Равилем, Фархадом, Шато, Ароном, бывали у него документы и на иные имена с фамилиями, например, Фридрих Вайсгерц, Пьер Дегейтер, Джордж Петерсон. Все они были со временем внесены в компьютеры Интерпола и потому отработаны. Теперь он проходил пограничный контроль в аэропортах под другими именами, как всегда, в зависимости от страны и обстоятельств. Здесь же, в этом городе и в эти месяцы, его называли Николаем.
Профессия международного киллера не нуждается в рекламе. Те, кому он нужен, отыскивают его через доверенное лицо, которое еще более скрыто от глаз общественности и государства. Эта цепочка между заказчиком и жертвой внедрилась в России с той же скоростью, с какой вошли в наш быт пепси-кола и иномарки. С той разницей, что пепси и иномарки видят все, а киллер высокой квалификации остается неузнанным и невидимым. А про существование доверенного лица вообще догадываются только те, кому это нужно знать.
Догадываются, но и только. После того как несколько киллеров исчезло из земной жизни сразу вслед за мишенями, они перестали выходить на прямые контакты не только с заказчиками, но даже и с доверенными лицами. Каждый из них выбирал свой способ связи, лишь бы не засветиться. И если на средневековом Востоке считалось неприличным, если гость изъявлял желание познакомиться с женой хозяина, то теперь предложение одного из двух тайных звеньев цепочки повидаться друг с другом стало таким же нарушением негласной этики. Однако правила для того и существуют, чтобы их нарушать. И Николай прочел однажды на экране своего супермощного, собранного умельцами одной из тайных лабораторий, микрокомпьютера, непривычный текст от доверенного лица:
— Дорогой друг! Я, конечно, нагло нарушаю все правила, но если Вы находитесь там, где я предполагаю, почему бы Вам всего только раз в жизни не зайти ко мне в гости? Тем более что я совсем один, а завтра мне сколько-то исполнится. Мое пристанище отмечено крестиком.
Вслед за текстом был нарисован кусок схемы города. А все послание многократно, как обычно перекодированное, летело сначала в Новую Зеландию, а уж оттуда через иных провайдеров достигало мобильника Николая, чтобы по кабелю перетечь в его ноутбук и снова дважды перекодироваться.
В принципе, доверенные лица могут жить в любой точке мира, и чем удаленнее от предполагаемого места событий, тем безопаснее. Вероятно, скоро так и будет. Но пока они живут в том же городе, или по крайней мере в той же стране, где планируется высокооплачиваемое убийство. Послание, полученное Николаем, не только впервые подтверждало, что его доверенное лицо живет в Санкт-Петербурге, но еще и раскрывало адрес.
С одной стороны, это могла быть примитивнейшая ловушка. Но с другой — уж очень текст походил на сигнал SOS.
Николай появился у нужной двери с утра и, нагнувшись так, чтобы не попадать под обзор глазка, посыпал невидимым глазу мельчайшим порошком пространство около дверей. Потом спустился вниз и оглядел окрестности, но нигде ничего подозрительного не высмотрел. Хотя подозрительное могло затаиться за квартирной дверью со вчерашнего вечера.
За несколько минут до назначенного часа он снова поднялся к стальной двери, в которую вместо глазка была вмонтирована видеокамера. И осветил порошок узким синим лучом фонарика. Порошок озарился ровным светом. Будь на нем следы, их очертания зияли бы черными провалами. Убедившись, что к двери в течение дня никто не приближался, кроме собаки, которая умудрилась оставить с краю одинокий след задней левой лапы, Николай шагнул к двери и встал перед камерой в полный рост.
В сумке у него были шампанское, букетик и RWшник — пишущий сиди-ром, который может записывать на диски книги, фильмы и музыку.
* * *
Электричка, проскочив городскую зону, окунулась в полную тьму Лишь освещенные фонарями платформы выплывали из ночи, словно корабли в море, и быстро исчезали вдали. Платформы были заснежены и пусты — кому взбредет в шесть утра отправляться в Лугу — небольшой город, отделенный от Петербурга тремя часами езды. Это летом пригородные поезда переполнены пожилыми дачниками и владельцами так называемых садово-огородных участков, которых по этому маршруту давнее, ленивое умом городское начальство нарезало сотни тысяч. Вот и мучаются теперь бедолаги-пенсионеры, чтобы вскопать, окучить или прополоть и полить несколько своих картофельных бороздок да огуречных грядок. Едут, стоя на одной ноге, несколько часов, тесно зажатые общей людской массой, задыхаясь от душной жары и передавая друг другу таблетки валидола.
Но это летом. Зимой же ранние электрички пусты, и в вагоне можно свободно расположиться у прохладного окна, поставить ноги поближе к электрической печке и дремать, думая о своем.
Так Геннадий и сделал. Тем более что подумать у него было о чем.
Он ехал в Лугу, чтобы посмотреть на свою бывшую собственность — обувную фабрику.
Когда-то в другой эпохе и, можно сказать, в другом государстве с названием Советский Союз, его отец, партийный функционер средней величины, помог ему своевременно зарегистрировать строительный кооператив. В отчаянном восемьдесят девятом году и начался путь Геннадия в бизнес.
Раньше он корпел с утра до вечера над кульманом в проектном НИИ. Оборжаться можно — они там все работали в нарукавниках. И он тоже — приходил утром, надевал темно-синие сатиновые нарукавники и выполнял порученную ему часть проема — рассчитывал и вычерчивал прохождение дымовых газов по вентиляционным трубам какого-нибудь задолбанного цеха. А вечером, болтаясь в трамвае и мучаясь изжогой от подливки, которую щедрой рукой наливала в институтской столовой раздатчица Шура на осклизлые макароны, возвращался домой в двухкомнатную хрущобу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Ну и дела! — прервал он самого себя. Даже Чак на миг притих.
Они как раз завернули за угол. Полуобгоревший «мерс» завалился на бок, рядом на асфальте виднелось углубление. Криминалисты уже вычистили территорию и собрали все, что осталось от Савченко и его охранников. И на том спасибо Самарин представил, как все выглядело, когда повсюду валялись «фрагменты» этих деятелей. Не самое приятное зрелище, не стоит расстраиваться, что пришлось его пропустить.
Куда занятнее рассматривать «мерс». Хорошая машина была. Дмитрий подошел поближе. Это какой же был взрыв, чтобы заставить такую махину перевернуться. Ну, а потом начался пожар. С этим-то как раз все было ясно. Высокая температура, вспыхнул бензин в баке. Но сам взрыв произошел рядом, там, где на асфальте появилась воронка. Она была совсем небольшой, учитывая силу взрыва. Ничего странного, взрывная волна устремляется наверх, недаром еще на гражданской обороне учили, что при взрыве нужно броситься на землю, закрыв голову руками. А при взрыве атомной бомбы укрыться за бетонным заграждением, чтобы избежать поражения световым излучением. Все правильно.
Значит, кто-то из охраны. Вряд ли сам. Скорее, кому-то подсунули эту милую штучку, но как, куда? Ведь не такая она незаметная. Похоже, взрыв произошел недалеко от земли.
«Ботинки, — подумал Самарин. — Что, если взрывчатка была в ботинке?». Так она не микроскопическая, ее в шнурке не упрячешь.
Ладно, с этим не все понятно, но осматривать больше нечего. Нужно переходить к самому убийству.
Итак, как было дело? Савченко вышел из квартиры. На лестнице перед дверью день и ночь дежурит телохранитель, что исключает засаду, подсовывание взрывчатки под дверь и тому подобные немудреные фокусы. Далее, кандидат в депутаты в сопровождении двух охранников стал спускаться по лестнице. Причем спускался пешком, хотя мог бы поехать на лифте, места хватило бы и для него, и для его молодцов. Но Андрей Митрофанович, видно, был человеком бывалым и знал, что лифт — это всегда некоторая степень риска. Сколько бы охранников ни было, они могут выйти из лифта только по одному, кроме того, обзор из кабины очень сужен. Можно, конечно, спускаться самому, а парней для верности пустить по лестнице, но кто знает, что с ними может случиться по дороге. Савченко никогда не рисковал. Собственная безопасность была для него превыше всего, и он не жалел на это денег. Свою семью он уже давно выслал куда-то за границу, чтобы обезопасить себя и с этой стороны. Пожалуй, по нынешним временам дешевле держать жену с дочкой где-нибудь во Франции, чем платить за их усиленную охрану.
Итак, Савченко спускался пешком. Разумеется, охранники удостоверились, что лестница свободна. Это же подтверждает и консьержка, которая была на месте. За несколько минут до взрыва в парадную вошла Леокадия Петровна Пронькина, живущая на втором этаже. Ее уже опросили, и она не смогла сообщить ничего, что помогло бы следствию. Она никого не видела и ничего не слышала.
«К Пронькиной нужно бы еще зайти, — тоскливо подумал Самарин. — Может быть, она что-нибудь вспомнит. Нет, к ней отправлю Никиту. Или Катю».
Хуже всего, что свидетелей преступления не было. Ни одного. Казалось бы, оживленная Петроградская сторона, утро совсем не раннее, народу на улицах должно быть полно, а поли ж ты, именно в этот момент никого вокруг не было, если не считать детишек на детской площадке. Площадка находится в стороне, и к тому же их разделяет высокая металлическая ограда. Ограда, разумеется, не помеха ни для пули, ни тем более для радиоволн, управляющих взрывчаткой, так что преступник мог прекрасно расположиться и там. Был ведь еще кто-то.. Женщина с собачкой… Маловероятно, хотя в последнее время не стоит полагаться на некриминальную внешность человека. Когда люди начинают голодать, они соглашаются на любую работу. Итак, нажать на кнопочку могли на детской площадке, но вот взрывчатка? Куда ее подложили и как? Эго самый главный вопрос.
Самарин вместе с Чаком поднялся на третий этаж и внимательно оглядел дверь, за которой еще недавно жил А.М. Савченко. Никаких внешних повреждений, как и ожидалось, не было. Дмитрий с собакой медленно спустились вниз. Самарин шел, пытаясь представить себя на месте кандидата в депутаты, сомнительного дельца, миллионера, очень пекущегося о своей безопасности. Значит, было чего бояться. Чуяла кошка, чье мясо съела. О чем мог думать он, спускаясь по лестнице, чтобы продолжать свою избирательную компанию, шедшую уже полным ходом.
Наверняка, проходя мимо окна, Савченко мельком взглянул туда. Из окна открывался вид как раз на детскую площадку. Значит, осторожного бизнесмена ничего не насторожило. Не боялся он и за свою машину. Его «Мерседес» ночью стоял в гараже, где также дежурила охрана. Таким образом, автомобиль постоянно был на глазах у верных людей, и взрывчатку подложить в него было невозможно. Да и по характеру взрыва очевидно, что он произошел не в автомобиле.
Впечатление создавалось странное — похоже, будто взрывчатка была у кого-то из охранников. Неужели кто-то из них сыграл роль камикадзе? Вряд ли, конечно. В такую верность хозяину верится с трудом. Получалось, взрывчатку подбросили? Более правдоподобно, значит, следует проверить контакты всех троих, хотя наибольшее подозрение вызывал, разумеется, водитель, ведь взрыв прозвучал именно тогда, когда Савченко подошел к машине, и водитель вышел, чтобы открыть перед ним дверь.
И тут рвануло. Причем так сильно, что людей просто разметало по сторонам. Головы-ноги поотрывало, «мерс» перевернулся, вылетели стекла в доме. Интересное кино!
Итак. Кто-то подложил взрывчатку одному из охранников. А если… Ведь взрыв шел снизу, так что в асфальте здоровая вмятина… Значит, взрывчатка была уже на месте. Нужно было только дождаться, пока Савченко выйдет и окажется рядом с ней. Потому и не пожалели взрывчатого вещества (скольким граммам-килограммам тротила был равен взрыв?), что не знали наверняка, насколько далеко от заветного камешка (брошенной тряпки, пакета из-под молока) он остановится. Но что выйдет сюда, об этом знали наверняка — Савченко во всем любил точность. Это его и погубило.
Двор был перекопан, и к подъезду машину было не подать. Что же, и копать начали нарочно? Можно, конечно, начать выяснять, кто принял решение начать именно здесь благоустройство двора, но что это даст? С другой стороны, взрывчатку можно было спрятать у подъезда, там, где обычно останавливается машина. Хотя осторожный Савченко мог бы выставить охрану у входных дверей, и консьержка могла бы заметить, что во дворе крутятся посторонние. Так что раскопки посреди двора были, возможно, и на руку… Кому, интересно бы знать…
«Стоп!» сказал себе Дмитрий, «Ты никак, всерьез решил это дело распутывать? Брось, мужик, все равно ничего не получится. Хочешь — жни, как говорится, а хочешь — куй…»
— Ладно, — сказал Самарин вслух, — Осмотр закончен. Чак! Домой!
К его изумлению, пес вовсе не явился перед ним, как ему следовало бы поступить. Он и вообще запропастился невесть куда. Самарин огляделся, чувствуя, как нарастает беспокойство.
Чака, маленького почти розового щенка, подарила ему Штопка. Она не сказала ни слова, но все было ясно и так. Просто пришла и принесла с собой маленькое существо с ушками цвета топленых сливок. И для Дмитрия Чак стал символом их любви и семейного счастья. Глупо, конечно, иметь символ, который может запропаститься неизвестно куда, потеряться, подраться, да мало ли чего. И век собачий куда короче человеческого, получается, не будет Чака, и любви конец? Чушь какая-то, бабкины суеверья. Дмитрий все это понимал прекрасно, но вот Чак исчез из его поля зрения на минуту, а сердце уже тревожно забилось. Не может человек избавиться от остатков мифологического мышления, ну никак не может, хоть районным прокурором его назначь.
Совсем стемнело. Дмитрий обошел двор. В углу ему почудилась какая-то движущаяся тень.
— Чак! — позвал Самарин. В ответ раздалось тявканье.
Камень свалился с плеч, тревога уступила место раздражению.
— Ах ты, гад! Ты до смерти меня напугать решил? Ты почему не отзываешься?
Чак виновато заскулил.
— Пойдем домой. Мама ждет.
Но пес как будто не собирался слушаться. Он по-прежнему стоял в темном углу, не двигаясь с места.
Дмитрий сделал вид, что уходит. Обычно это действует безотказно, как на детей, так и на собак. Пес бросился за ним, покрутился вокруг ног, но затем с непонятным упорством вернулся в облюбованный темный угол. Делать было нечего, нужно посмотреть, что там обнаружил ушастый.
Сначала Дмитрий ничего не увидел. Ему приходилось полагаться на зрение, потому что нюхом Бог людей обделил. Но затем он различил нечто, похожее на старую тряпку, в общем какую-то порядочную пакость. Он бы повернулся и ушел, но пес поскуливал, видимо, настаивая, чтобы хозяин осмотрел находку. Дмитрий осторожно поднял предмет и перенес его к свету. У него в руках была оторванная часть собаки — бывший пушистый хвост и задняя лапа, вернее лапка, потому что при жизни это была совсем маленькая собачка.
— Господи помилуй, — сказал Самарин. Чак не отрываясь смотрел на страшноватую находку, которую хозяин держал в руках.
— Подорвалась, наверное, бедолага вместе с этим Савченко. Вот тебе наука — не подбегай к нехорошим дядям, опасно для жизни.
Самарин огляделся: собачка могла пролезть через чугунную ограду скверика, перебежать тихую Зверинскую, а. могла и выскочить из парадной. Многие нерадивые хозяева выпускают собак погулять, когда им лень выходить самим. Конечно, ротвейлера одного не отпустишь, но уж эту-то смесь болонки с козявкой можно отпустить без опаски, что она кого-нибудь загрызет. Ну, облает в худшем случае. А собаки и под машины попадают, и на чужих взрывчатках подрываются.
Самарин продолжал держать в руке бывший рыжеватый, а теперь покрытый грязью хвост. Что теперь с ним делать? Выбросить в мусорный контейнер? Рука не поднималась. Живое существо все-таки. Не оставлять же здесь на съеденье крысам.
— Ничего не поделаешь, брат, — сказал Самарин приунывшему Чаку, — Давай хотя бы завернем ее по-человечески.
Купив в ближайшем ларьке полиэтиленовый пакет, Самарин уложил в него то, что осталось от неосторожной собачонки и аккуратно уложил в мусорный контейнер.
— Не вешай носа, — увещевал Дмитрий то ли пса, то ли себя самого, — В конце концов это всего-навсего хвост.
Глава 8. Рустам, он же Фридрих Вайсгерц
В не слишком длинной, но и не такой уж короткой жизни, особенно, если ее мерить не временем, а насыщенностью событиями, этого человека звали разными именами: Антоном, Константином, Федором, Алексеем, а также Рустамом, Равилем, Фархадом, Шато, Ароном, бывали у него документы и на иные имена с фамилиями, например, Фридрих Вайсгерц, Пьер Дегейтер, Джордж Петерсон. Все они были со временем внесены в компьютеры Интерпола и потому отработаны. Теперь он проходил пограничный контроль в аэропортах под другими именами, как всегда, в зависимости от страны и обстоятельств. Здесь же, в этом городе и в эти месяцы, его называли Николаем.
Профессия международного киллера не нуждается в рекламе. Те, кому он нужен, отыскивают его через доверенное лицо, которое еще более скрыто от глаз общественности и государства. Эта цепочка между заказчиком и жертвой внедрилась в России с той же скоростью, с какой вошли в наш быт пепси-кола и иномарки. С той разницей, что пепси и иномарки видят все, а киллер высокой квалификации остается неузнанным и невидимым. А про существование доверенного лица вообще догадываются только те, кому это нужно знать.
Догадываются, но и только. После того как несколько киллеров исчезло из земной жизни сразу вслед за мишенями, они перестали выходить на прямые контакты не только с заказчиками, но даже и с доверенными лицами. Каждый из них выбирал свой способ связи, лишь бы не засветиться. И если на средневековом Востоке считалось неприличным, если гость изъявлял желание познакомиться с женой хозяина, то теперь предложение одного из двух тайных звеньев цепочки повидаться друг с другом стало таким же нарушением негласной этики. Однако правила для того и существуют, чтобы их нарушать. И Николай прочел однажды на экране своего супермощного, собранного умельцами одной из тайных лабораторий, микрокомпьютера, непривычный текст от доверенного лица:
— Дорогой друг! Я, конечно, нагло нарушаю все правила, но если Вы находитесь там, где я предполагаю, почему бы Вам всего только раз в жизни не зайти ко мне в гости? Тем более что я совсем один, а завтра мне сколько-то исполнится. Мое пристанище отмечено крестиком.
Вслед за текстом был нарисован кусок схемы города. А все послание многократно, как обычно перекодированное, летело сначала в Новую Зеландию, а уж оттуда через иных провайдеров достигало мобильника Николая, чтобы по кабелю перетечь в его ноутбук и снова дважды перекодироваться.
В принципе, доверенные лица могут жить в любой точке мира, и чем удаленнее от предполагаемого места событий, тем безопаснее. Вероятно, скоро так и будет. Но пока они живут в том же городе, или по крайней мере в той же стране, где планируется высокооплачиваемое убийство. Послание, полученное Николаем, не только впервые подтверждало, что его доверенное лицо живет в Санкт-Петербурге, но еще и раскрывало адрес.
С одной стороны, это могла быть примитивнейшая ловушка. Но с другой — уж очень текст походил на сигнал SOS.
Николай появился у нужной двери с утра и, нагнувшись так, чтобы не попадать под обзор глазка, посыпал невидимым глазу мельчайшим порошком пространство около дверей. Потом спустился вниз и оглядел окрестности, но нигде ничего подозрительного не высмотрел. Хотя подозрительное могло затаиться за квартирной дверью со вчерашнего вечера.
За несколько минут до назначенного часа он снова поднялся к стальной двери, в которую вместо глазка была вмонтирована видеокамера. И осветил порошок узким синим лучом фонарика. Порошок озарился ровным светом. Будь на нем следы, их очертания зияли бы черными провалами. Убедившись, что к двери в течение дня никто не приближался, кроме собаки, которая умудрилась оставить с краю одинокий след задней левой лапы, Николай шагнул к двери и встал перед камерой в полный рост.
В сумке у него были шампанское, букетик и RWшник — пишущий сиди-ром, который может записывать на диски книги, фильмы и музыку.
* * *
Электричка, проскочив городскую зону, окунулась в полную тьму Лишь освещенные фонарями платформы выплывали из ночи, словно корабли в море, и быстро исчезали вдали. Платформы были заснежены и пусты — кому взбредет в шесть утра отправляться в Лугу — небольшой город, отделенный от Петербурга тремя часами езды. Это летом пригородные поезда переполнены пожилыми дачниками и владельцами так называемых садово-огородных участков, которых по этому маршруту давнее, ленивое умом городское начальство нарезало сотни тысяч. Вот и мучаются теперь бедолаги-пенсионеры, чтобы вскопать, окучить или прополоть и полить несколько своих картофельных бороздок да огуречных грядок. Едут, стоя на одной ноге, несколько часов, тесно зажатые общей людской массой, задыхаясь от душной жары и передавая друг другу таблетки валидола.
Но это летом. Зимой же ранние электрички пусты, и в вагоне можно свободно расположиться у прохладного окна, поставить ноги поближе к электрической печке и дремать, думая о своем.
Так Геннадий и сделал. Тем более что подумать у него было о чем.
Он ехал в Лугу, чтобы посмотреть на свою бывшую собственность — обувную фабрику.
Когда-то в другой эпохе и, можно сказать, в другом государстве с названием Советский Союз, его отец, партийный функционер средней величины, помог ему своевременно зарегистрировать строительный кооператив. В отчаянном восемьдесят девятом году и начался путь Геннадия в бизнес.
Раньше он корпел с утра до вечера над кульманом в проектном НИИ. Оборжаться можно — они там все работали в нарукавниках. И он тоже — приходил утром, надевал темно-синие сатиновые нарукавники и выполнял порученную ему часть проема — рассчитывал и вычерчивал прохождение дымовых газов по вентиляционным трубам какого-нибудь задолбанного цеха. А вечером, болтаясь в трамвае и мучаясь изжогой от подливки, которую щедрой рукой наливала в институтской столовой раздатчица Шура на осклизлые макароны, возвращался домой в двухкомнатную хрущобу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43