Возможно, необходимости в этом не возникнет и мы сумеем обойтись без вас, но в любом случае тебе ничего не грозит, — поторопился успокоить полутысячник Тайтэки, заметив, как побледнело ее лицо. — Я постараюсь, насколько это будет в моих силах, скрасить твое пребывание в этой глухомани. В шатре моем, как видишь, нет хозяйки, и не только ночи, но и дни кажутся мне бесконечно долгими и унылыми.— Значит, Эврих должен из любви к нам убить Хурманчака? И я, на твой взгляд, не слишком стара и уродлива? Вполне пригодна, чтобы согреть твое ложе, да? — Ярость клокотала в груди Тайтэки, как перекипающая похлебка в котелке. — Ты мнишь себя сильным добрым, справедливым и во всех отношениях привлекательным мужчиной, с которым любая женщина охотно ляжет в постель?— Да. Особенно женщина, у которой нет выбора, — ласково подтвердил накар, щурясь, как кот, прислушивающийся к жалобным попискиваниям мыши под своей лапой.— Но у меня есть выбор! Понимаешь, ты, жирный, похотливый, вонючий козел?! И клянусь — для самого мерзкого, самого смрадного и извращенного козла сравнение с тобой является тяжелейшим и незаслуженным оскорблением!.. — Тайтэки чувствовала, как гнев омывает ее, очищает, уносит в заоблачные высоты. Гнев не на жалкого престарелого полутысячника, с похожей на непропеченную лепешку мордой, а на себя, на нескладную свою, изломанную жизнь, на непостижимых и недоступных Богов, словно бессловесную скотину гонявших ее от одной беды к другой. Богов кровожадных и ненасытных, которых она старалась оправдать изо всех сил и все же не могла, не умела, не хотела оправдывать. Ибо гибель Дзакки была на их совести. И Нитэки. И Фукукана, и хамбасов, уничтоженных бронзовыми «куколками» Зачахара.Примирение с этими Богами быть не могло. Напрасно . она умоляла их, унижалась перед ними, напрасно пыталась приписать им справедливость. Им, еще более жестоким и трусливым, чем люди, ибо равнодушно смотреть на чужие страдания, смотреть и не сделать попытки спасти, помочь — еще хуже, чем убивать собственными руками! В конце концов люди, убивая друг друга, рискуют быть убитыми сами и это хоть как-то извиняет их, тогда как Бессмертные Боги Вечной Степи…— Довольно! Я устал от твоего сквернословия, женщина! Ты дурно воспитана и непривычна к архе! И раз уж нам не удалось договориться по-хорошему, придется сделать это по-плохому! — Потерявший терпение Барикэ вскочил с подушек и громко крикнул: — Хунган! Хунган, зови караульщиков!— Зови! Зови его, зови всех своих убийц и насильников, всех кровавых выродков, в недобрый миг зачатых ублюдочными мамашами их от степных волков-людоедов! — захлебываясь словами, Тайтэки вытащила из-за пазухи бронзовую «куколку» — одну из тех двух, глядя на которые Эврих принял решение убить Зача-хара, — и сунула коротко обрезанный фитиль в алые угли жаровни.Глядя на окаменевшие лица Барикэ, Хунгана и теснящихся за его спиной «беспощадных», она пожалела, что не может захватить такую же «куколку» в Чертоги Великого Духа, и ощутила нестерпимую боль от того, что никогда уже не увидит Тантая, Нитэки и Нибунэ…Тайтэки, полутысячник и Хунган умерли сразу. Вбежавшим на зов Барикэ «беспощадным» повезло меньше — они дожили до рассвета и мучились бы еще день или два, если бы прискакавший из Матибу-Тагала Экагар не приказал немедленно свернуть лагерь, а раненых, во имя Великого Духа и из сострадания, прикончить.— Тебе незачем обманывать Небожителей, охраняющих Врата! — убежденно сказала Кари, глядя в спину арранта, склонившегося над закипающим котелком. — Если уж ты недостоин Верхнего мира, то мне там и подавно делать нечего. — Поколебалась и решительно добавила: — Да и не хочу я туда попадать. Если ты недостаточно хорош для Верхнего мира, то он недостаточно хорош для меня.Эврих подбросил в костер остатки циновок, старых кож и аргала, собранных девушкой на месте прежнего лагеря «стражей Врат». Покряхтывая, разогнулся, и Кари отчетливо стал виден длинный и красный, перекрещенный коричневыми нитями из овечьих кишок шрам, неузнаваемо изменивший левую половину его прекрасного лица. Ой-е! Девушка привычно стиснула зубы. Подступивший к горлу комок мешал дышать, на глаза наворачивались слезы, и ей нестерпимо хотелось прижать к груди изуродованную голову арранта, бормотать ему слова любви и утешения, баюкать, как больное дитя, пока не расправятся жесткие морщины, не" засияют прежним нежно-зеленым светом упрямо прищуренные глаза.Почему-то ей казалось, что, если она так поступит, раны на теле любимого заживут быстрее и даже уродливый шрам, ею же самой бесталанно заштопанный, исчезнет без следа, смытый ее слезами. Но что бы она ни делала, он оставался, этот проклятый багровый рубец! И скособочившийся от непроходящих болей аррант все еще выглядел увечным старцем, которого жалость и любовь ее не смогли исцелить точно так же, как слабое зимнее солнце не могло оживить убитую морозом, закованную в ледяной панцирь землю…— Ты говоришь так потому, что не представляешь себе Верхний мир. Наверно, я плохо рассказывал тебе о нем. — Эврих вытащил из седельной сумки пергаментные пакетики с травами, поглядел на выдыхавших клубы пара осликов, бродящих вокруг повозки в поисках чахлых заиндевелых колючек, и вновь склонился над котелком. Высыпал туда тщательно отмеренное содержимое пакетиков, помешал варево концом кнутовища и, не оборачиваясь к Кари, продолжал: — Каждый убийца найдет оправдание своим поступкам. Хурманчак и Зачахар тоже, я полагаю, без труда отыскали бы тысячу объяснений своим злодеяниям, равно как и «беспощадные», закидавшие хамбасов бронзовыми «куколками» .— Как ты можешь сравнивать себя с ними?! — взвилась Кари. Она прекрасно знала, к чему клонит искушенный в жонглировании словами аррант, не первый раз уже говорили они на эту тему, но согласиться с его доводами не'могла. Даже если бы сейчас с той стороны горбатого моста явилась целая рать облысевших от избытка ума старперов из «блистательного Силиона», о котором не уставал распространяться Эврих, и начала доказывать ей, что убийце, кем бы он ни был, не место в Верхнем мире, она бы им не поверила и слушать лукавые мудрствования не стала. Попадись ей в руки эти умники, вывихнувшие некогда мозги ее чудесному улигэрчи, она бы им бороды по волоску повыщипывала, ноги повырывала и в Гремящую расщелину за слишком большую ученость, за великую их праведность поски-дывала. Девушка кровожадно потерла руки. Она бы и Эвриху за его бредни обломала бока, кабы не был он и без того увечный. Ой-е, что бы она не сделала, лишь бы он до конца исцелился! Чтобы перестала его грызть вина за то, чем любой другой бы на его месте до конца своих дней гордился!— Я никого ни с кем не сравниваю. Сравнивать, взвешивать и оценивать будут истинные Стражи Врат. От тебя же я хочу одного: не покидай Верхний мир, если меня в нем не окажется. Тебе не будет там одиноко. Там ты встретишь Тайтэки, Алиар и Атэнаань. Им твоя помощь нужнее, чем мне…— Скажи лучше, что ты собираешься спровадить меня в Верхний мир, дабы было кому передать пенал с «маяком» этому твоему Тилорну! — возмущенно прервала Кари арранта. — Но мне и на Тилорна и на мир твой чихать! Не нужен он мне, коли тебя там не будет, так и знай!— Знаю, ты это уже говорила. Но я ведь тебя прошу только разыскать Тилорна, а уж он позаботится о твоих подругах. Сама же ты, ежели захочешь, всегда можешь вернуться…— И всю жизнь разыскивать в предгорьях твои косточки! Да ты в своем уме? Ты же без меня и шагу ступить не можешь! — Кари едва сдерживалась, чтобы не вцепиться бесчувственному арранту в плечи и не начать вытряхивать из него беспримерную дурость, которой полон он был по самые ноздри.Ее так и подмывало сказать ему, что она носит в своем чреве его ребенка и не бросит Эвриха в этих заснеженных горах, даже если от этого будут зависеть судьбы обоих миров, а не какого-то там Тилорна, который сам, ежели ему так уж нужно, мог отправиться за своим «маяком». Однако, как ни была Кари разгневана, про ребенка она все же не сказала, ибо, услышав о нем, придурковатый аррант уж точно ни перед чем не остановится, дабы спровадить ее в Верхний мир. Опоит своим зельем, по рукам и ногам свяжет и засунет во Врата — с него станется!— Ерунду говоришь! — раздраженно бросил Эв-рих, снимая котелок с огня и ставя на снег — остывать. — До какого-нибудь горного селения доберусь, а там беглецов из Вечной Степи как родных принимают. Жаль, конечно, дибулы у меня нет, ну да все равно не пропаду, ты же меня знаешь.— Это-то меня и пугает… — пробормотала Кари, решив больше не тратить время на бесполезные споры. Пусть верит, что у нее хватит глупости оставить его одного в этом подлом мире, если Врата не откроются перед ним. У Тайтэки, Алиар и Атэнаань хватит серебра, чтобы не умереть с голоду и найти себе кров хотя бы на первое время. Здесь не пропали, так и в Верхнем мире как-нибудь выживут. А пенал его вместе с «маяком» и далеким Тилорном пусть пропадом пропадут, ежели ради них должна она позволить Эвриху ковылять по обледенелым горным тропам, где и здоровый в два счета ноги себе переломает…— Ну вот и славно, а то спорить с тобой — все равно что с тенью драться, никаких сил не хватит. — Эврих недоверчиво взглянул на девицу, ожидая, что та вот-вот опять примется за старое. Но Кари, похоже, смирилась и признала, что предложенный им план во всех отношениях самый лучший. Пропустят его Врата или нет, «маяк» должен попасть к Тилорну, да и ей самой незачем задерживаться в Нижнем мире. Острая боль резанула бок, и Эврих, незаметно смахивая испарину со лба, распорядился: — Запрягай осликов. Больше нам тут делать нечего.— Ты… Ты уже сварил свое сонное снадобье и готов его выпить?— Готов. — Эврих зачерпнул чашей со дна котелка темно-коричневой, пахнущей цветущими травами жидкости, подул на нее и принялся пить мелкими, медленными глотками.— Перелить остатки твоего отвара в бутыль? — предложила девушка, кончив запрягать ослов и сунув корзину с оставшейся от обеда снедью в повозку. — Ты возился с ним несколько дней, не пропадать же добру.— Не уверен я, что это добро, — буркнул себе под нос аррант, а вслух согласился: — Можно и перелить. Только, умоляю тебя, никому и никогда не предлагай пробовать это снадобье. А теперь помоги мне забраться в повозку и, когда глаза у меня закроются, поезжай к Вратам.Кари послушно кивнула и подставила Эвриху плечо. Помогла угнездиться в ворохе овечьих одеял и устроилась рядом, положив себе под бок седельную сумку с тем, что ее спутник ценил больше собственной жизни.Ей было неуютно и страшновато — в голове не укладывалось, что находящийся в нескольких сотнях шагов от повозки мост через Гремящую расщелину и есть те самые Врата, легенды о которых ходили по Вечной Степи задолго до нашествия Гурцаты Кровавого. Сознание того, что пройдет совсем немного времени и все совершенные ею на протяжении жизни поступки, с умыслом или в запальчивости сказанные слова и даже помыслы будут измерены и взвешены на невидимых Весах истинными Стражами Врат, отнюдь не добавляло ей спокойствия. И лишь мысль о Тайтэки, Алиар и Атэнаань, ожидающих ее уже в Верхнем мире, несколько ободряла, вселяя надежду на благополучный исход затеянного аррантом предприятия.Отсутствие женщин у моста свидетельствовало, по словам Эвриха, о том, что им удалось беспрепятственно миновать Врата, и все же смутное беспокойство не позволяло Кари безоговорочно поверить словам своего хитроумного спутника. Чтобы не волновать ее, он не задумываясь наворотит кучу лжи, размерами не уступающую Самоцветным горам, хотя в этом случае он вроде не лукавит. Не стала бы Алиар тащить товарок в гору, ежели бы Врата не пустили их в Верхний мир…Девушка покосилась на Эвриха, безучастно устремившего взгляд на вершины Самоцветных гор, хорошо видимых через откинутый полог повозки. Ей хотелось, чтобы он что-нибудь сказал перед тем, как погрузиться в сон, который призван был обмануть Божественных Стражей Врат, но аррант, кажется, считал, что все слова уже произнесены, да так оно, видимо, и было на самом деле. По дороге из Матибу-Тагала у них хватило времени поговорить о гибели Зачахара и о последовавшем за ней дворцовом перевороте, в результате которого сестра-близнец, занявшая место Энеруги Хурманчака, была убита вместе со своими сторонниками. Слухи о начавшейся между наями заговорщиками резне подтвердили предположения Эвриха о том, что без Зачахарова Огненного Волшебства военачальники Хурманчака, не посмев выступить на Саккарем, примутся выяснять отношения между собой, деля награбленное и сражаясь до последнего издыхания за ускользающие из их рук остатки власти. По расчетам арранта, Хозяин Степи мог бы предотвратить междоусобицу и сохранить свою империю, ежели бы успел своевременно раскрыть заговор, однако, коль скоро этого не произошло, жизни ей оставалось самое большее до весны…Вновь покосившись на своего возлюбленного, Кари с запоздалым раскаянием подумала, что, даже вытаскивая его со двора Зачахара, не понимала настоящей причины совершенного им поступка. Убийство придворного мага, принятое ею за месть, справедливое воздаяние, в действительности было задумано им ради спасения сак-каремцев, нарлакцев, нардарцев и халисунцев, и, значит, снова, в который уже раз, она недооценила лекаря-улигэрчи, самим Великим Духом посланного, верно, в Вечную Степь.— Эврих?.. — Кари показалось, что глаза арранта начали стекленеть, и она испугалась не успеть совершить задуманное. Эврих вырвал ядовитые зубы у гадины, именуемой Хурманчаковым войском, но позаботиться как следует о себе не мог, и хотя бы тут она сумеет оказать ему маленькую услугу, воспользовавшись приемом, который и до этого давал поразительные результаты. — Эврих, ты меня слышишь?Веки арранта дрогнули, и он, с усилием разлепив губы, прошептал:— Да, Кари.— Слушай меня внимательно. Ты не слишком-то веришь в то, что твое снадобье поможет тебе пройти Врата. Так вот знай: либо мы попадем в Верхний мир оба, либо вместе останемся здесь. И чтобы тебе всеми силами души захотелось пройти Врата, я возвращаю тебе Тилорнов «маяк» и твои «Дополнения». Ты должен доставить их в Верхний мир. Рукопись должна быть завершена и занять достойное место в библиотеке блистательного Силиона. Твой друг должен получить то, за чем ты пустился в дальний и опасный путь. — С этими словами девушка отцепила от пояса пенал и вложила его в руку Эвриха. Извлекла из сумки тщательно завернутую в промасленную кожу стопку покоробившихся пергаментных листов и сунула арранту за пазуху. — Ты пройдешь Врата! Тебя ждут в Верхнем мире! Ты привык отдавать долги, так сделай же, что должен, кто бы и что бы ни стояло у тебя на пути!Голос Кари дрожал и прерывался, при виде мелькнувших в глазах Эвриха недоумения, обиды и гнева она ощущала себя маленькой гнусной обманщицей, но ей и в голову не пришло отказываться от задуманного. Пусть он возмущается как хочет, ругает ее потом какими угодно словами, хоть на месте прибьет, но она твердо верит никакие Стражи Врат не остановят чудного арранта, если тот будет знать, что никто, кроме него, взваленную им на себя ношу не возьмет.— Прости меня, любимый, но ты должен пройти Врата! Я тебе сдаться не позволю. До встречи в Верхнем мире. Ишалли тэки ай…Глаза арранта закрылись, и девушка, прижавшись лбом к его плечу, некоторое время сидела неподвижно. Затем перебралась на передок повозки, бросила взгляд на угасающий костер и громко щелкнула кнутом над. спинами застоявшихся осликов:— А ну, ушастые, хватит мерзнуть! Па-аш-ли, мои ненаглядные! Ой-е-е!Ослики запрядали ушами, колеса заскрипели, качнулись вперед, с сочным хрустом ломая тонкую наледь, и повозка покатилась к мосту через Гремящую расщелину.Никогда в жизни Эвриху не было так плохо Правый бок горел, как в огне, перед внутренним взором мелькали радужные пятна, а где-то в глубинах изуродованного тела лопались одна за другой натянутые до предела струны. Ног он не чувствовал вовсе, и объяснение этому могло быть одно — тело его умирало. Досаднее же всего то, что виноват в этом был он сам — снадобье, приготовленное им, чтобы обездвижить и превратить его на время в некое подобие трупа, оказалось слишком сильным. Израненное тело было еще не готово к таким нагрузкам. А жаль…— Эк тебя, болезного, угораздило! Ну хоть глаза-то ты еще можешь открыть? — проник неожиданно в сознание арранта мягкий голос мужчины, обращавшегося к нему на языке Благословенного Саккарема.Сделав над собой чудовищное усилие, Эврих разлепил губы и прошептал:— Я умираю. Оставь меня в покое, добрый человек.— Погоди умирать. Разве тебе не интересно, кто пришел навестить тебя на смертном одре? Открой глаза.Отяжелевшие веки не желали подниматься, но взглянуть на невесть откуда взявшегося саккаремца было любопытно, и Эврих, заставив себя забыть о подбирающемся к сердцу смертном холоде, открыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49