— Что, если мы все не такие уж страшные злодеи, как тебе кажется?«Ой-е! Но ведь мы в самом деле не злодеи! — с отчаянием подумала Энеруги. — Я действительно ненавижу убийства не меньше этого святоши! Так что же на меня вдруг нашло? И как я могла в здравом уме и твердой памяти послать „бдительных“ к дому Батара? Мне радоваться надо, если ему из Матибу-Тагала бежать удастся, а я… О Промыслитель! О Великий Дух, я ведь и впрямь постепенно превращаюсь в того самого Хозяина Степи, которым матери пугают детей! Но почему? Я же не желаю никому зла!..»— Ни ты, ни тем более Хозяин Степи не кажетесь мне злодеями, — неожиданно изрек аррант и вновь ударил по струнам: Преданный тысячу раз, не верюТому, что т вид просто и ясно.Глянь-ка в глаза лютому зверю:Так ли войти в его клетку опасно?И под маской в тот же мигИстинный узрсешь ликжертвы, скованной цепями.Манят очи, полные печали,Девы, что мила и так любезна.Эти очи многих привечали,И счастливцев поглощала бездна.Приглядись —ив тот же мигЧудища проступит ликза прелестными чертами.Славный, испытанный в деле воин,Нет ему равных на бранном поло.Званья героя — явно достоин! Но маску сорви усильем воли:И один-единый мигТруса видишь жалкий ликс помертвелыми глазами.Юноша этот — доблестный сотник,Смугл и бесстрашен, до глаз усищи.Большой до дичи и део охотникРубака редкий — таких поищешь!А личину скинь на миг,Девичий откроешь лик.Лечь бы меж ее ногами… — Ты не лишен наблюдательности, — заметил Има-эро, бросив на Энеруги предостерегающий взгляд. — Проницательности твоей могли бы позавидовать многие, и, думается мне, ты прекрасно понимаешь, что проницательный человек, дабы выжить, должен обладать одним замечательным качеством…— Умением держать язык за зубами, — подсказал невыносимый аррант.— Оказывается, мы превосходно понимаем друг друга! А раз так, позволю себе высказать предположение, что ты не случайно спел нам именно эти песни. На первый взгляд поступок этот нельзя назвать благоразумным, но сдается мне, преследовал он совершенно определенную цель…«Ему ведь и правда нет никакой корысти меня дразнить, — с некоторым опозданием сообразила Энеруги. — Напротив, он ведет себя как человек, готовый принять сделанное ему предложение, но стремящийся при этом дать нам понять…»— Человек, наделенный талантом лекаря и улигэр-чи, может иметь свои странности и вправе надеяться, что к ним отнесутся снисходительно, — медленно проговорил Хурманчак и, заметив одобрительный кивок Имаэро, твердо закончил: — Если же сам Хозяин Степи проявит терпимость к чудачествам своего личного лекаря, то всем остальным придется последовать его примеру.Слово «придется» он выделил особенно и по тому, как изогнулись уголки губ арранта, понял, что угадал правильно.— Своими песнями я не хотел никого задеть, и если все же невольно сделал это, умоляю даровать мне прощение, — поднявшись с низкой скамеечки, аррант опустился перед Энеруги на одно колено, и она снова вспомнила Батара.Будь что будет, но завтра, после совета наев, она примет его, как собиралась. Примет и уговорит, немедленно покинув Матибу-Тагал, отправиться в Саккарем. В какое же чудовище превратилась она, играя роль Хурманчака, если готова была обречь на смерть единственного любящего ее человека?!.— Желаешь ли ты, чтобы Хозяин Степи как-то подтвердил дарованное своему личному лекарю право совершать мелкие благоглупости, без которых тебе, как видно, жизнь не мила?— Желаю, — сказал аррант, поднимаясь с колен и бросая на Имаэро благодарный взгляд.— Ты получишь золотую пайзу, — торжественно пообещала Энеруги, в который уже раз дивясь прозорливости своего хитроумного дядюшки. — Имаэро, проследи за тем, чтобы все формальности были соблюдены и мой личный лекарь ни в чем не испытывал нужды.— Ступай за мной, — обратился советник Хурманчака к арранту и, когда они покинули Яшмовые покои, спросил: — Это правда, что ни один из раненых воинов Энкая до сих пор не умер?— Не умер и не умрет. По крайней мере от старых ран, — ответствовал личный лекарь Хурманчака, по собственному почину ежедневно навещавший воинов Энкая, получивших ранения в схватках с саккаремцами. Быть может, ему следовало добавить, что тяжело раненные умерли еще по дороге к Матибу-Тагалу, но он почел за лучшее не обременять советника такими малозначащими подробностями.— М-да-а-а… На моей памяти это первый случай, когда человек получает пайзу не за убийство, грабеж или донос, а за исцеление своего врага, — пробормотал Имаэро и ухмыльнулся, представив, как будут злобствовать наи, узнав о столь необычном поступке Хозяина Степи. Да хотя бы ради одного этого арранту следовало вручить золотую пайзу — пусть побесятся, то ли еще ждет их на завтрашнем совете!Остановившие выехавшую ранним утром из Матибу-Тагала повозку «бдительные» едва взглянули на предъявленные им тремя сидящими в ней женщинами кожаные ярлыки. Помимо того, что у одной из женщин отсутствовала кисть левой руки, ничего примечательного в них не было, чего никак нельзя было сказать о двух сопровождавших крытую повозку всадниках. Статный белолицый чужеземец, скакавший бок о бок со смуглым большеглазым парнишкой, привлек их внимание уже тем, что восседал на великолепном белоснежном коне и закутан был в длинный, вызывающе белый плащ, а между тем пускаться в путь в траурном одеянии издавна считалось дурной приметой. Впрочем, даже если бы чужак был в обычном стеганом халате, дозорные все равно глазели бы на него, как на диво дивное, — не часто встретишь в Вечной Степи человека с курчавыми золотыми волосами и глазами цвета молодой травы.А уж после того, как они рассмотрели висящую у него на груди цепочку с золотой пайзой Хозяина Степи, изумление их достигло предела и они провожали чудного путника взглядами до тех пор, пока тот не скрылся за дальними холмами. Произошло же это очень и очень не скоро, ибо в прозрачном и звонком, как хруста-ль, морозном воздухе удаляющаяся от города белая точка была видна долго-долго.— Оборони нас, Великий Дух, от белых всадников! Неладно день начался, не к добру это! — проворчал начальник разъезда, и полдюжины верховых согласно закивали головами и начали чертить в воздухе охранительные знаки, не подозревая, что командир их единственный раз в жизни сподобился изречь пророчество, сбыться которому суждено еще до наступления ночи.Дурные предчувствия мучили не только начальника разъезда, но и Кари, которая, глядя на молчаливо восседавшего на молочно-белом скакуне Эвриха, не могла отделаться от ощущения, что тот задумал какое-то рискованное предприятие и не собирается сопровождать их к Вратам в Верхний мир. Сам он ни словом об этом не обмолвился, но что-то настораживающее было в его поведении. Хотя бы то, что эту ночь он провел с ней и любил ее с такой страстью и горьким упоением, словно видел последний раз в жизни. Ой-е! При воспоминании о его неистовых ласках щеки девушки залил румянец и она исподтишка взглянула на погруженного в раздумья арранта. Провела кончиком языка по распухшим губам и ощутила, как от низа живота распространяется по всему телу хорошо знакомый ей жар.Эврих не был с ней с той поры, как отправился исцелять Имаэро, и, люто возненавидев его за это, она пообещала себе забыть о нем и никогда не делить ложе с отвратительным негодяем, сколь бы ни был он искусен и неотразим.Исцеление советника Хурманчака далось арранту нелегко — полуослепший и обессиленный, он, естественно, меньше всего помышлял о любовных утехах, а отлежавшись, снова отправился кого-то лечить. Это было необходимо, поскольку позволило Эвриху снискать расположение людей, нужных, дабы найти и освободить Алиар, Тайтэки и Атэнаань. Кари не требовалось объяснять, что данное арранту Хозяином Степи позволение забрать себе трех женщин-хамбасок мало чего будет стоить, если чиновники, ведающие имуществом Хурманчака, к коему относились теперь и захваченные на подходах к Вратам рабы и рабыни, не проявят личной заинтересованности и не станут всемерно содействовать поискам чужеземца, не имевшего ни денег, ни влияния при дворе.Только благодаря невероятной настойчивости и обаянию арранта ей позволено было, под видом ученика и помощника лекаря-улигэрчи, рыскать по грязным и тесным баракам для рабынь, пока она не отыскала в них всех трех женщин. Причем сделала это как нельзя более своевременно, ибо Атэнаань уже собирались сволочь на Кровавое поле — кому надобна однорукая рабыня, пребывавшая к тому же явно не в своем уме? Тайтэки, на свою беду, пришлась по вкусу охранявшим бараки стражникам, и они развлеклись с ней столь омерзительно и беспощадно, что она прокусила себе вены на обеих руках и была уже на полпути к Небесным чертогам Великого Духа, когда Кари доставила ее в дом Имаэрй, где им с Эврихом было отведено несколько комнат. Что же касается Алиар, то ее уже успел приобрести какой-то кочевник из южной части Вечной Степи, собиравшийся через день-два покинуть Матибу-Тагал.Словом, до того, как ям удалось разыскать несчастных женщин, самоотверженность Эвриха, который, возвращаясь домой, был слаб и беспомощен, как грудной ребенок, заставляла девушку гордиться своим избран-ником и с пониманием относиться к его неспособности осчастливить ее в постели. Она твердо верила, что, освободив из неволи тех, за кого он считал себя в ответе, аррант угомонится, но ничего подобного не произошло. Поручив ей заботиться о своих товарках и Атэнаань, он целыми днями продолжал пропадать невесть где, проводя, если верить слухам, которыми приходилось довольствоваться Кари, большую часть времени с За-чахаром, коего, кстати, по собственным же его заверениям, терпеть не мог. Случалось, он не приходил даже ночевать, а появляясь следующим вечером, на все расспросы уклончиво отвечал, что есть у него к придворному магу некое весьма важное дело и, вместо того чтобы ублажать сохнущую по нему девицу, запершись в комнате, метал в доску ножи, что как-то не слишком вязалось с его характером и привычками. Или, еще того хуже, подолгу просиживал в глубокой задумчивости перед опустевшим кувшином вина, разглядывая пару весело посверкивавших бронзовых цилиндров, из заклепанных торцов которых свисали похожие на мышиные хвостики веревочки, сплетенные из таких же точно волокон, как свечные фитили.Кари удалось узнать от Эвриха, что такими вот бронзовыми, смертоносными «куколками» Зачахара «беспощадные» забросали хамбасов, однако для чего они понадобились ему самому, сообразить так и не смогла. Аррант же не только не желал объяснять ей, над чем ломает голову, какие дела связывают его с придворным магом и где пропадает он изо дня в день, но, казалось, вообще перестал обращать внимание на девушку, невзирая на ее недвусмысленные намеки, взгляды и прикосновения.Он вел себя просто возмутительно, и Кари решила закатить ему грандиозный скандал, устроить безобразную во всех отношениях сцену, как делали это время от времени сегванки в Соколином гнезде, женщины ко-куров и, надобно думать, всех прочих племен и народов. И закатила. И возрадовалась, ибо Эврих, запи-• сывавший перед этим какие-то цифры на покрытой воском дощечке, довольно долго внимательнейшим образом слушал ее, склонив голову набок. Не спорил, не возражал, не оправдывался, что было очень разумно с его стороны. Радовалась она, правда, недолго, потому что . когда пришла пора дать слово для покаяния обвиненному ею во всех смертных грехах арранту, тот задумчиво произнес:— Рванет так, что Вечному Небу жарко станет. — И тут же, словно'споря с невидимым собеседником, которым, разумеется, Кари не была, добавил: — Рвануть-то рванет… Но сколько еще жизней будет загублено? Кто ответит за них перед Всемилостивым Отцом Созидателем? С кого он полной мерой спросит за содеянное?..Говоря это, аррант кривился, как от зубной боли, и было совершенно очевидно, что, размахивай перед ним Кари в этот момент мечом или отплясывай в чем мать родила какой-нибудь чувственный саккаремский танец, чего, к сожалению, делать не умела, он и тогда бы обратил на нее внимания не больше, чем на ползающую по краю его чаши муху. Мысленно махнув рукой на сумасшедшего арранта, девушка ушла в свою крохотную каморку и ревела, пока ее не сморил сон.А вчера, вернувшись от Энеруги с золотой пайзой, Эврих устроил пир. Присутствовали на нем, впрочем, только Атэнаань, Тайтэки, Алиар с Кари и он сам. По словам арранта, игравшего на дибуле, рассказывавшего смешные истории и забывшего, казалось, обо всех снедавших его заботах, угощение с возлиянием было затеяно по случаю прощания их с Матибу-Тагалом, но Кари почему-то не покидало чувство, что веселится Эврих через силу и прощается он не столько с городом, сколько с ними — женщинами, которых успел полюбить и расставаться с которыми ему крайне тяжело. Алиар, похоже, тоже что-то заподозрила, но, не желая портить вечер, с расспросами к арранту не лезла. Помалкивала и Кари: не желает Эврих им ничего говорить, и не надо, не больно-то хотелось. Ей вполне хватало забот с Атэнаань, давно уже наложившей бы на себя руки, если бы не шевелившееся в ее чреве чадо Фукукана, и с Тайтэки, столь успешно топившей свои многочисленные горести в вине, что физические страдания от выпитого не оставляли места для душевных мучений.Подмешал ли аррант что-нибудь в питье или сумел увлечь бесконечными байками, смешными и грустными, страшными и откровенно непристойными, но, как бы то ни было, вечер удался на славу. А потом он мышкой поскребся в дверь ее каморки, и она впустила его. Впустила потому, что глупо считаться обидами перед вечной разлукой. Глупо отказывать себе в наслаждении только потому, что он, не замечавший ее больше десяти дней, тоже получит удовольствие от общения с ней. Глупо, наконец, и потому, что это была последняя возможность расспросить его, чего, к стыду своему, сделать она так и не сумела. Поначалу, когда истосковавшиеся тела вжимались друг в друга, было не до разговоров, а потом глубокий и спокойный, как могучая река, сон унес ее в Верхний мир, где не было места насилию и смертоубийству…— О Великий Дух! — Эврих натянул поводья коня и хлопнул себя ладонью по лбу. — Я же совсем забыл… Ах ты незадача какая! Придется возвращаться…«Вот оно! — Кари стиснула зубы, чувствуя, как тяжко и гулко забилось сердце. — Как же мне его остановить? Что понадобилось ему в Матибу-Тагале? Для чего ему золотая пайза, если из него получится такой же личный лекарь Энеруги, как из меня — доблестный тысячник?..»— Эврих! Скажи, зачем ты хочешь вернуться? — Она остановила своего вороного конька рядом с белоснежным скакуном арранта, отметив, что направляемая твердой рукой Алиар повозка продолжает медленно катиться вперед. — Что ты затеял? Думаешь, я слепая и ничего не вижу, не чувствую, ни о чем не догадываюсь?— Я забыл в доме Имаэро шкатулку. Серебра в ней немного, но жаль оставлять то, что нам может пригодиться в Верхнем мире, — пробормотал аррант, глядя мимо Кари на прихваченную морозцем степь. — Да ты не волнуйся, я быстренько вас догоню.— Врешь! — бросила девушка и на глаза ее навернулись слезы. — Не оставил ты в доме Имаэро шкатулки. Деньги, которые он тебе дал, я сама по твоему настоянию в повозке припрятала. Но если все же ты что-то забыл, позволь мне съездить и привезти.— Разве твой вороной сравнится с моим белым? Тебя еще, чего доброго, ждать придется, а я мигом туда и обратно слетаю. Опять же шкатулку тебе искать надобно будет… — Эврих повернул голову, и, заглянув ему в лицо, Кари подумала, что плохо знает своего возлюбленного.За мягкими речами и обходительными манерами ей трудно было разглядеть твердость характера, отвагу и упорство, которые тем не менее лекарь-улигэрчи выказывал уже не раз и не два и которые, по всей видимости, сразу подмечали в нем пастухи и табунщики. Но сама-то она долгое время принимала его за баловня судьбы, любимца богов, везунчика, у которого любое дело спорится лишь благодаря легкой руке. Она дулась и сердилась на него, как глупый избалованный ребенок, а он, улыбаясь и подшучивая, работал, как каторжный, и именно эта работа неизменно приносила свои плоды, представлявшиеся ей дарами благоволящего к красавцу арранту Великого Духа…— Почему ты не хочешь сказать мне правду? Что общего у тебя с этим убийцей Зачахаром? Ведь я же знаю, тебя трясет от одного упоминания о нем.— Я постараюсь вас догнать. Но если что-нибудь меня задержит… Идите в Верхний мир. И помни, о чем я просил тебя. Разыщи Тилорна, отдай ему мой пенал.— Твой пенал? — Теперь уже Кари испугалась всерьез и, чувствуя, как дрожит ее голос, запротестовала: — Я не буду никого разыскивать! Ты сделаешь это сам! Вернешься в Верхний мир и сделаешь! Да и нет у меня твоего пенала! Я вернула тебе его после того, ках ты излечил Имаэро и тот пригласил нас перебраться жить в свой дом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49