Они сидели на одеялах, расстеленных в пещере, или стояли у стен, куря сигареты или трубки. Один из них пожевывал сигару.
Мэтью Смит — мужчина, странно напоминающий Сократа, покуривал длинную тонкую сигару, а рядом с ним стоял юноша Уиздом Тубирс. Глядя на Уиздома, Холден сразу вспоминал о собственном сыне, погибшем при попытке защитить жизнь своей матери и обеих сестер.
Холден прочистил внезапно сжавшееся горло:
— Я почти не знаю вас, но думаю, что эта война оставила нам слишком мало времени на любезности. Многие должны удивиться, почему я попросил Боба Тубирса созвать всех вас сюда. Я думаю, вы понимаете, что я хочу попросить вас принять участие в нашей борьбе, но, может быть, не понимаете, ради чего я делаю это и за что ведется борьба.
— Человек, именующий себя президентом Соединенных Штатов, — продолжал Холден, — приказал, чтобы всех офицеров, как мужчин, так и женщин, сохранивших верность Конституции США, арестовали и привезли сюда в телячьих вагонах, чтобы убить их в тюрьме, если они под пытками и после промывания мозгов не перейдут на сторону президентских «Ударных отрядов».
— Естественно, есть некая горькая ирония в том, что американских индейцев просят помочь американской армии и другим вооруженным формированиям, — кое-кто засмеялся, а кое-кто улыбнулся. — Почему люди, лишенные своей исконной земли под дулом винтовки и изгнанные в резервации, должны рисковать своей жизнью во имя Конституции, более двух веков игнорировавшей их существование?
— Я думаю, на это можно дать лишь один ответ, — произнес Холден.
— Потому что из всех американцев вы — самые истинные. С тех пор, как белые люди появились здесь, вы видели редкие моменты нашей славы, видели и наши глупости, но независимо от того, равным или неравным было наше партнерство, эта земля — наша общая. И, возможно, сейчас вам предоставляется шанс подтвердить это так, чтобы мои слова стали для всех неоспоримой истиной. Впрочем, не знаю. Но я знаю, что цвет кожи, национальное происхождение и все остальное не имеет значения, когда делаешь выбор между добром и злом. Пренебрежение сегодняшней несправедливостью — не меньшее зло, чем пренебрежение нашими предками несправедливостью в далекие времена. Хорошие люди, столкнувшись со злом, не могут отказаться от борьбы, то ли словами, то ли идеями, то ли оружием.
— Теперь, — произнес Дэвид Холден, — настало время для оружия. Через несколько дней мои люди и я соединимся с «Патриотами» из отряда Боба Тубирса и Мэтью Смита и всеми остальными, кто пожелает нам помочь. Независимо от того, много нас будет или мало, мы собираемся атаковать форт Маковски, чтобы освободить захваченных офицеров. Нам нужно, чтобы они вернулись в свои подразделения и сражались на нашей стороне. Да и вообще люди, не утратившие совести, не могут, стоя в стороне, равнодушно глядеть на жестокость, не становясь ее невольными соучастниками. Все необходимое вооружение я вам предоставлю, — сказал он, имея в виду захват Рози оружия, амуниции и взрывчатки на базе «Дельты». — Но даже если по какой-либо причине обещанное оружие не прибудет, даже если нам придется пользоваться старыми охотничьими дробовиками, ножами, камнями и всем остальным, что под руку попадется, мы не можем уклониться от нашего долга. Я хочу знать, на кого я могу рассчитывать.
Безмолвие было холодным и каменным, как своды пещеры. Холдену хотелось курить, но он не желал отводить взгляда от индейцев.
Наконец один из пожилых вождей медленно, пошатываясь, встал с одеяла и снял заношенную серую фетровую шляпу. Такую носили в вестернах сороковых годов. На правом бедре виднелась кобура, пришитая к джинсам, кобура с «Кольтом» армейского образца.
Вождь курил трубку, но, когда начал говорить, вынул ее изо рта:
— Странно слышать, чтобы белый человек с таким уважением говорил об индейцах. Разве тех, кого уважаешь, можно было гнать все дальше, дальше и дальше, в то время как наши женщины и дети гибли от голода, а юноши гибли нравственно от нищеты, пьянства и отчаяния? И все же ты говорил о нас с уважением. И ты знаешь, что мы ответим. Честь живет в нас. Я думаю, она живет и в тебе. Я не могу говорить за всех моих братьев, сидящих здесь, но могу говорить о моем народе. Мои юноши будут сражаться. И молодые женщины тоже будут сражаться. Те, кто слишком стар для войны, помогут иначе. Я хочу видеть разрушенным это прибежище зла — форт Маковски. Хочу видеть уничтоженным зло, заполонившее эту землю. Хочу этого ради себя, а не ради вас, но работать мы можем вместе.
Дэвид Холден вздохнул.
Он подумал, что теперь можно закурить.
Глава седьмая
Роуз Шеперд надела наушники. Она сидела одна в палатке связистов.
Она решила, что сейчас скажет обо всем Дэвиду. Но их система радиосвязи в Монтане была весьма сложной. К тому же, из-за помех его голос казался очень далеким.
Может, поэтому Рози так и не сказала ему ничего.
Она знала, когда все это случилось.
Недавно, когда ее задела шальная пуля, пришлось сдать анализ крови. Доктор Вонг (он помогал «Патриотам» с самого начала и покинул город, чтобы работать с ними все время) сказал ей, что — слава Богу — она принадлежит к тем счастливым женщинам, которым уже нельзя принимать таблетки, поскольку это плохо сказывается на давлении.
Рози подумала, что в этом все и дело.
Она, конечно, сообщила об этой перемене Дэвиду, и он как будто не встревожился, и сказала, что если… Роуз тяжело и глубоко вздохнула.
Она подумала, что на самом деле настояла на перевозке оружия в Монтану под ее личным контролем только из-за того, чтобы взглянуть Дэвиду в глаза и рассказать ему обо всем.
Конечно, решить проблему можно было по-разному. Но Роуз помнила о фотографии стоящего где-то в Италии памятника жене Гарибальди — в одной руке пистолет, в другой — припавший к груди ребенок.
Какие бы сложности ее не ожидали — лучше всего сохранить существо, даровать жизнь которому она так страстно желала. Ведь это — половинка ее и половинка Дэвида. Если уничтожить его ради продолжения борьбы с Маковски, Таунсом, Борзым и всеми остальными врагами, разве это не станет победой Маковски и его приспешников? Человек имеет право делать то, что желает — рожать ребенка, красить волосы в голубой цвет или стричься налысо. Рози решила, что хочет этого ребенка, когда доктор Вонг сообщил ей о беременности.
У нее были подруги, катавшиеся на водных лыжах за две недели до родов. Война не более тяжелое занятие, чем подобный спорт. Разве не так?
Ее страшило, что Дэвид может не захотеть ребенка сейчас. Конечно, он не скажет об этом прямо, но что если она почувствует его подлинное отношение к случившемуся?
Она помнила выражение лица доктора Вонга.
— Рози, ты в положении.
— Но ведь у многих женщин бывают задержки, когда они…
— У тебя не задержка. Если б у тебя была только она, то ты бы ко мне не пришла, правда?
— Да.
— Рози, это ты с Дэвидом?
— Конечно… о Господи, — Рози помнила эту ночь. Они так устали. Его не было два дня. Естественно, это произошло тогда… Она вставила эту чертову штуку на пару минут позже.
— Ты очень здоровая женщина, Рози, — она слушала доктора Вонга, закрыв глаза. — Ты должна родить хорошего ребенка. Думаю, Дэвид будет счастлив.
— О, да.
— Конечно, будет. У вас все только начинается. Ни о чем не беспокойся и будь счастлива.
Рози поблагодарила доктора Вонга и ушла.
Больше об этом никто не знал.
Но принимая солнечные ванны вместе с остальными женщинами в лагере, нельзя будет скрывать свое положение слишком долго. К тому же, в последние дни она стала прожорливой, как гризли. Дэвид захочет отправить ее отсюда. «Из соображений безопасности». Такая мысль выводила из себя. Она может сражаться не хуже, а пожалуй, и лучше всех мужчин в лагере, за исключением Дэвида. И она стала чертовски хорошим стратегом. Или тактиком. Ей была неясна разница между этими двумя понятиями.
Будь что будет.
Роуз Шеперд посмотрела на передатчик:
— Дэвид, я беременна. Ты будешь папой, — она покачала головой, закрыв глаза. Почему все так сложно?
Глава восьмая
Смит и Уиздом вместе с Лютером Стилом и Дэвидом Холденом подъехали верхом к краю каньона, на другом конце которого на узком, окруженном с трех сторон обрывом, клочке каменистой земли находился форт Маковски.
Смит лежал на животе, опираясь на локти, и смотрел в бинокль.
— На вид — неприступная крепость, — сказал лежавший рядом справа Стил.
— Гм-м-м, — проворчал Смит.
— Ты был прав насчет этого поезда, — заметил находившийся в некотором отдалении доктор Холден. — Проникнуть туда можно только фронтальной атакой либо по воздуху.
Смит передал бинокль Уиздому.
— Спасибо, — произнес индеец.
— Я рассчитывал на воздушную атаку, — кивнув ему, сказал Смит Холдену и Стилу. — Возможно, с использованием планеров. Но у нас слишком мало людей, способных хорошо управляться с этой техникой. По крайней мере, сейчас их слишком мало. Все наши воздушные силы — это вертолет из резервации Боба Тубирса и полдюжины одномоторных самолетов, которые мы возьмем напрокат.
Форт Маковски представлял собой систему связанных друг с другом блокгаузов, окружающих многоэтажное центральное здание. Все постройки находились за бетонной стеной, обвитой сверху колючей проволокой. Несомненно, по проволоке был пущен электрический ток. Да и сигнализация подключена. Оставляя лишь путь сквозь стальные ворота по узкому коридору, в середине которого находилась железнодорожная колея. Очевидно, пространство между стенами и колеей было заминировано и простреливалось из пулеметов.
— Путь один — по железной дороге, а это очень рискованно, — продолжил Смит.
— Меня возьмете? — неожиданно спросил Уиздом.
Смит повернулся и посмотрел на паренька:
— Дело опасное, но, думаю, ты дорос до него. Проблема здесь одна — внешний вид. Понимаешь, все, находящиеся в поезде, должны быть в форме президентских «Ударных отрядов». Ты же выглядишь слишком молодо. И, кроме того, нам нужны надежные люди, чтобы обезвредить зенитное подразделение у железной дороги в форт. Думаю, что именно здесь ты лучше всего проявишь свой талант. Я говорю это не потому, что собираюсь оградить тебя: захват этих зениток — чрезвычайно опасное предприятие. А если кто-то пристально вглядится тебе в лицо и определит твой истинный возраст, это сорвет всю операцию, Уиздом.
— Хорошо, тогда я займусь захватом ПВО, — он вернул бинокль. Смит кивнул. — Мне лучше быть верхом.
Смит вновь кивнул, отвернувшись от Уиздома, он понял, что Холден и Стил смотрят на него:
— Что, джентльмены?
— Моему сыну было бы почти столько же, — бросил Холден и взял свой бинокль.
Смит не сказал ничего…
* * *
Роуз Шеперд складывала свой багаж в сумку. Все очень практично для войны — черные тяжелые ботинки, черные рубашки, теплый черный шерстяной свитер.
Бросив свитер на остальную одежду, она опустилась на колени на лежащее на полу одеяло.
Роуз закрыла глаза, но это не помогало.
Слезы текли все равно.
Глава девятая
— Меня зовут Эмма, — сказала она.
— Привет, Эмма.
— Можно войти?
Джеффри Керни пристально взглянул на нее: он знал, зачем к нему прислали эту девушку. На ней была великоватая хлопчатобумажная ветровка, синие джинсы, обтягивающие, словно вторая кожа, и оранжевая вязаная блузка, оставлявшая открытой приличный кусок талии вместе с пупком. Светлые волосы ниже плеч, и очень молодое, симпатичное личико.
— Входите.
Она вошла в его спальню, не закрывая дверь (судя по всему, из застенчивости).
— Я, правда, сочувствовала, узнав о вашей девушке.
— Спасибо.
— Вы, наверно, ее очень любили.
— Да, — он стал говорить с американским акцентом, устав решать всю эту шараду. Прикончить Борзого и Монтенегро, и точка. Но еще рано. — Чем могу быть вам полезен?
— Мистер Монтенегро прислал меня к вам… чтобы…
— Я действительно устал, милая, — Керни знал, зачем именно прислал ее Монтенегро.
Но вместо того, чтобы повернуться к дверям, она спросила:
— Могу я поговорить с вами?
— Конечно, — ответил Керни.
Она сложила ладони, сплетя пальцы на голом животе:
— Если… а… если…
— Если что? — он достал «Зиппо» и закурил от сине-желтого огонька. Черт возьми, он не собирался облегчать ее задачу.
— Если я не… он будет…
— Что? Чуть-чуть пошлепает? — следи за акцентом, сказал себе Керни.
В симпатичных, синих, как маргаритки, глазах читался испуг. Она кивнула, опустив глаза, словно рассматривала ковер.
— Ты что, принадлежишь кому-то? Я хотел спросить, можешь ли ты самостоятельно принимать решения?
— Можно закурить?
Он кивнул, вытряхнул из пачки сигарету, даже зажег ее для девушки, а затем положил в карман «Зиппо».
— Без фильтра. Вы что, специально отрываете?
— Нет. Я такие покупаю.
— Не знала, что такие делают.
— Сколько тебе лет? Только говори правду.
— Девятнадцать, — произнесла она, прочистив горло.
— Хорошо, — Керни отвернулся от нее и глубоко затянулся. Почти докуренная сигарета обжигала губы. — Значит, Монтенегро послал тебя поднять мне дух. — К черту этот акцент.
— Он сказал, чтобы я легла в постель с тобой или сделала что-нибудь другое.
— Что?
— Ты знаешь, — мягко сказала Эмма.
— Нет, не знаю, — он очень разозлился. — Скажи. Что он имел в виду?
— Я…
— Что? — он повернулся и посмотрел на нее. — Французский массаж? Содомские игры? А если ни одно из этих удовольствий меня сейчас не интересует?
— Он побьет меня.
— Он бил тебя раньше?
Эмма кивнула.
— Куда?
Она повернулась спиной, сбрасывая с плеч ветровку, и чуть приподняла эластичную блузку. Он сразу заметил шрамы, а когда она разделась до пояса, поразился. Очень профессиональная работа ремнем. Для такого профессионализма нужна большая практика.
— Это Монтенегро?
Эмма кивнула, не поворачиваясь.
— Он сделает это снова, если я не пересплю с тобой?
Она опять кивнула.
Керни хотел предложить ей сесть, докурить сигарету и солгать. Но Монтенегро все из нее выбьет. Эмма выглядела женщиной, совершенно неспособной к вранью. В других обстоятельствах он нашел бы подобное качество восхитительным.
Резким движением он захлопнул дверь, схватил ее за плечи и повернул к себе. Она не подняла ладоней, чтобы закрыть грудь, однако закрыла глаза.
— Посмотри на меня, — сказал Керни.
— Да… — открыв глаза, Эмма посмотрела на него. — Если ты не сделаешь этого, он узнает.
Опустив руки с ее плеч, он взял девушку за грудь. Он подумал о Линде Эффингем. Как ни глупо, он любил Линду Эффингем даже мертвую. То, что будет сейчас, не изменит его чувств. Если не заняться любовью с этой перепуганной девчушкой, то Монтенегро, выбив из нее информацию, может много о чем подумать. Прежде всего, это помешает его появлению на национальном телевидении в качестве светловолосого символа народной революции.
Он уже знал, что передаст в эфир. Это не имело ничего общего с заранее написанной речью.
Не отводя рук от маленькой груди Эммы, Керни привлек ее к себе и, наклонившись, поцеловал в губы. Она упала на него, словно тряпичная кукла. Он придерживал ее, продолжая целовать, но абсолютно не желая. Затем приподнял — Эмма склонила ему голову на грудь — и понес через всю комнату к постели.
Раздевая ее, раздеваясь сам и ложась рядом с ней, Керни начал кое-что понимать. Ведь она не знала таких ласк. Для нее мир состоял из Монтенегро и ему подобных, тех, кто всегда требовал, а не давал, кому сила заменяла нежность. Одними лишь пальцами довел он ее до наслаждения. А затем еще раз и еще раз.
Он лег на нее, раздвигая ноги — она стала извиваться и закрыла глаза.
Забавно, но ему вовсе не хотелось иметь ее таким способом. Ну и ладно. Скорей кончить с этим и выгнать сучку из комнаты.
— Прошу, — шептала Эмма. — Любишь меня?
Керни отвернулся, проклял себя, свою работу, мир, а затем взглянул на маленькую блондиночку. Настоящая, не крашеная. Он погладил ей левой рукой поясницу и приподнял, целуя в шею. Правая рука терла ей соски.
Она обхватила его бедрами и застонала.
— Все хорошо, Эмма. Все будет хорошо.
Глава десятая
Смит зажег спичку от камина, закурил сигару и бросил спичку в огонь.
Сегодня Лилли прибирала на кухне одна. Обычно он и Уиздом ей помогали. Но сегодняшний вечер был очень важен для Уиздома, и Смит знал, что Лилли Тубирс тоже знает об этом.
Уиздом сидел рядом с мужчинами.
Его дядя Боб Тубирс говорил:
— Мы должны молниеносно захватить их противовоздушные установки незадолго до того, как поезд двинется в форт Маковски. Сохранив их систему коммуникаций, мы погибнем.
Лютер Стил кивнул, а Билл Раннингдир заметил:
— Мы должны так рассчитать атаку на зенитки, чтобы она совпала по времени с движением поезда в форт. Меня больше беспокоит не как добраться туда, а как выбраться оттуда. У нас нет ни приказов, ни каких-либо других официальных бумаг, чтобы сделать законным наше появление там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15