Здесь группу «спецов» ждал капитан Галеб Акбаров, разведчик-нелегал из ГРУ, работавший в Пакистане. Это он приезжал в отряд на инструктаж перед операцией и теперь должен был провести группу к объекту атаки.
Мишин с удивлением смотрел на парня, оказавшегося в их машине. Все в нем было необычным и странным. Длинные до плеч черные и сальные волосы, небритые щеки. Потрепанный пиджак — корти — на плечах, старенькие брюки-патлуны с пузырившимися коленями. Чувяки на босу ногу.
Духов, оглядев нового пассажира, засмеялся:
— Глебка! Ты у нас всегда — молоток!
Чернявый вскинул брови и развел руками:
— Моя не понимай!
И тут же расхохотался.
— Видок у меня, ребята! Верно?
Он спросил это весело, сверкая белыми зубами, на чистейшем русском. И Мишин сразу узнал его.
— Кто незнаком — знакомьтесь, — предложил Духов. — Галеб Акбаров. Идет с нами. Прошу уважать. В своем деле он мастер международной квалификации…
Колонна шла, гремя тяжелым металлом, вздымая над собой густое облако тяжелой въедливой пыли. Быстро наползали сумерки.
«Броня» пересекла жиденькую речушку, свернула на развилку, втянулась в широкое ущелье, покатила дальше по целине.
— «Змейка», «Змейка», я — «Лампа», усилить наблюдение.
Команда прошла циркулярно для всей колонны. Ее подал комбат майор Воронин. Он знал — появление «брони» в этих местах наверняка обнаружено сторожевыми постами сразу трех боевых групп — Алимхана, Нурназара и Ахмадбека, чьи зоны действий соприкасались именно на этом участке. И куда бы ни двинулась колонна, за ней будут следить с большим вниманием. Это как дважды два.
Поэтому незаметный уход группы Духова из колонны может остаться незамеченным моджахедами. Слишком уж привлекателен для наблюдателей походный порядок мотострелкового батальона. Значит, чем сильнее гремит колонна, чем больше пыли она поднимает, тем лучше для дела.
Быстро темнело. Машины вползали в сумерки.
— Притормози. — Галеб нажал на плечо водителя ладонью. — Съезд направо. Нам сворачивать.
— «Лампа», «Лампа», я — «Тепловоз», — проговорил Духов в микрофон. — Следуйте мимо. Я на точке…
Они проехали на тихом ходу метров двести. Мишин до боли в глазах вглядывался в серую безразличность сумерек. Галеб шуршал за его спиной картой.
— Осторожно. Еще поворот направо и круто под уклон.
Водитель сбавил ход до самого малого и бережно, будто вез молоко в бутылках или яйца россыпью, свернул с дороги. «Броник» качнуло, словно он собирался лечь на борт, потом машина выпрямилась и пошла ровно.
— Сейчас налево, — приказал Галеб. — Свернешь и стоп. Мы выходим. — И тут же Духову: — Место очень удобное. Ни с одной стороны нас не видно. Внезапно сюда не подойдешь. В случае чего — отобьемся. Потребуется — уйдем с ходу.
Водитель загнал машину в балочку и заглушил двигатель. Стало тихо. Только ветер посвистывал в стеблях сухой травы — тонко и нудно. Стукнули люки. Команды звучали вполголоса. Без лишнего шума, понимая жесткую необходимость тишины, «спецы» выпрыгивали на землю и сразу уходили в стороны, на всякий случай занимая места, удобные для обороны.
— Мотай! — Духов махнул водителю рукой. — Ни пуха тебе, ни пера!
Взревел двигатель, и машина, сдав задним ходом, ушла. Заняв разрыв, специально оставленный для нее, пристроилась к колонне. Вся «броня», яростно газуя, потянулась на унылый подъем. Разгоняясь, машины убыстряли бег, колонна превратилась в единое металлическое существо. Гремя всеми звеньями, она уползала в долину.
«Спецы» затаились в темноте, не выдавая себя ни голосом, ни движениями. Все вокруг оставалось тихим и безжизненным.
Выждав ровно полчаса, Духов подал команду:
— Пошли!
В звездном полумраке его фигура стала главным ориентиром. За командиром шли остальные. И сразу группа оказалась в сыпучем песке. Каждый шаг давался неимоверными усилиями. Ноги засасывало, будто в трясину.
Сперва ступни приходилось тащить вверх и только потом удавалось сделать новый шаг.
— Выбрали дорожку, — пробурчал Мишин, в очередной раз утопая в зыбуне. Он догнал Галеба и пошел рядом с ним. Спросил как бы между прочим: — Вы оттуда?
Галеб не стал возражать.
— Аз анджа.
— Анджа — там, инджа — здесь, верно? — Мишин проявлял нескрываемый интерес к афганскому языку и знал сотни две разных слов на дари и пушту.
— Точно, — подтвердил Галеб.
— И как у них там — анджа?
— Это вы, ребята, скоро сами увидите. — Голос Галеба прозвучал насмешливо.
— Интересная служба у вас. Ходи, поглядывай, запоминай…
— Ну, приятель! — Галеб скептически хмыкнул. — Оценил! Вот спасибо! Ходи, поглядывай…
— А что, не так?
Поняв, что спорить бесполезно, Галеб махнул рукой.
— Так, конечно, но главное — не ходи-поглядывай, а смотри и понимай.
— Понимать не так уж и сложно. Если я что-то вижу, то и понимаю. Тем более если знать язык.
— Как тебя? Мишин? Так вот ты себя обманываешь. Как наши вожди, которые сюда послали армию. Они верили, что имеют право судить обо всем, хотя сами в делах Востока — ни бум-бум. Здесь даже слова нужно понимать особо.
— Если знаешь язык, слова понять нетрудно.
— О, мудрейший, ты заблуждаешься. Вот я сейчас скажу майору Духову: «Веди нас по дороге прямой», как ты воспримешь такое?
Ощущая подвох, Мишин ответил с предельной неопределенностью:
— Очень просто: веди, значит, по прямой дороге. Разве не так?
— Не так, мудрейший, потому что любой афганец воспримет мои слова как строку из Корана. Любой, ибо эта строка на слуху у него с самого детства. Она входит в фатиху — первую суру, и полностью звучит так: «Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хвала — Аллаху, господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас дорогой прямой, по дороге тех, которых ты облагодетельствовал». Короче, Мишин, при всем моем уважении к Духову я бы к нему с такими словами не обратился. Они ему не по чину.
Духов сдержал шаг и оказался возле собеседников.
— Ты слушай, Сережа, слушай. Галеб тебе объяснит, что положено говорить Богу, а что майору.
Они засмеялись негромко, как велела обстановка.
— Галеб, — сказал Духов, — есть разговор.
— Слава Аллаху! Думал, ты меня и слушать не пожелаешь.
— Это почему?
— У тебя скорее всего уже готов план. Я его могу поломать. Тебе это не понравится.
— Обижаешь, амер. Мне твое мнение очень дорого. Сколько дней, как ты с базы?
— Только вчера там был.
— Значит, впечатления свежие. Что у них?
— Главное — базу принял новый начальник. Амер Аманшах. Определить, чей он, пока не удалось. Выскочил откуда-то из глубины оппозиции. А там, как ты понимаешь, сплошная муть. Кто-то что-то перемешивает, откуда-то что-то всплывает, за всем не уследишь. Потребуется время, чтобы разобраться.
— Этот Аманшах обычная сошка?
— Вряд ли. Слишком велика его уверенность в себе.
— Что изменилось на базе с его приходом?
— Немало. Он сразу нагнал на всех страху. Проверил службу. Счел, что она поставлена плохо. Выгнал двух взводных из караула. Это вызвало перепуг. Поняли — у нового амера широкие полномочия.
— Что реально сделано для усиления охраны?
— Заложена основа системы ПВО. Взгляд у амера здравый — овладеть Магарой по сухопутью трудно. Значит, если возникнет желание покончить с базой, ее станут бомбить. Поэтому оборудованы четыре точки для «стингеров». И сразу прибыли специалисты — пускачи. Усилена охрана со стороны долины. Сделаны два капонира на дальних подступах.
— Серьезный амер. Может, они что-то учуяли?
— Нет, обычная настороженность. Аманшах, похоже, тертый калач. Тем более понимает, что у него товара под охраной на миллионы. И не на рубли, командир, не на афгани. На доллары.
— Что-то изменилось со стороны скал?
— Не особенно. Старый амер там постов не держал. Аманшах перед наступлением темноты высылает на гребень двух сарбазов.
— Считаешь, надо менять план?
— Нет, Гриша, менять ничего не надо. Важно все задумки исполнить ювелирно.
— Уж постараемся.
К полуночи группа прошла с десяток километров и вышла к отрогам хребта. Здесь она остановились у мазара — культового мавзолея мусульманского святого. Сооружение окружала стена. Землетрясение — зелзела — обрушило часть ограды и обвалило яйцеобразный купол. Ветры выдули глину из сырцовых кирпичей, и она осыпалась прахом, курилась при малейшем дуновении ветра.
Имя человека, удостоенного погребения в персональном склепе, забылось, на поклон сюда перестали ходить, и единственными постояльцами горестана — так пуштуны называют кладбище — остались шакалы.
После того как дозор осмотрел развалины, группа втянулась внутрь стен. Выделив два поста, Духов разрешил устраиваться на отдых до утра. Ужинали молча, не разжигая огня. Ножами кромсали консервные банки. Устало глотали тушенку. Запивали водой из фляг.
В небе дрожали яркие звезды. Из долины тянуло едва уловимым запахом дыма. Где-то далеко горела трава…
На рассвете по привычке все проснулись рано, готовые к выступлению. Идти по холодку, пока солнце не раскочегарило в полную мощь горнило дашта — пустыни, казалось не только удобным, но и разумным. Духов народной инициативы не одобрил.
— Пусть пригреет, тогда двинемся.
Заметил недоуменный взгляд Мишина и объяснил такое решение:
— Строгий распорядок и удобства жизни на войне имеют ряд минусов. Когда ходят в рейды русские? По холодку. Жару они не любят. Поэтому духи с утра усиливают наблюдение. Зато когда припечет, наблюдатели расслабляются. Потому есть надежда, что прорвемся незамеченными.
Отрогов хребта, сжимавших крутыми стенами ущелье Магары, они достигли в сумерках. В кристальном горном воздухе звуки разносились чисто и громко. В долине муэдзиназанчи — служка мечети — гнусаво выпевал слова азана — молитвы, которая звала правоверных на поздний намаз. В кишлаке диким голосом орал голодный ишак. Снизу тянуло кизячным дымом. Все говорило о том, что «спецы» прошли к цели никем не замеченные.
Солдатская мудрость глубока и всеобъемлюща. Она дает рекомендации на любые случаи жизни. Однако часто никому не удается этими советами воспользоваться, и мудрость их остается недостижимой, как светлая мечта о коммунизме.
«Ешь — потей, работай — мерзни, на ходу тихонько спи». Так сформулирован один из солдатских заветов, передающийся служивыми из поколения в поколение. Но кто, когда и где видел солдата, который бы потел за едой, мерз в жарком деле и мог вздремнуть на бегу с автоматом в руках?
«Спецы» заняли исходную позицию в сумерках и ждали, когда стемнеет окончательно, чтобы начать атаку. Смотрели не на часы, а на небо.
Вот Галеб положил ладонь на плечо Духову.
— Командуй, Гриша. Пора начинать.
Духов повернулся к своим, поднял и опустил руку.
— Пошли!
Отряд тремя группами двинулся по маршрутам, которые были определены заранее.
Две группы брали на себя прикрытие подходов к зоне хранилищ со стороны кишлака и долины. Третья спускалась в ущелье с задачей уничтожить охрану, прорваться в зону, заминировать и взорвать базу. Мишин двигался вместе со всеми, держа на изготовку АКМ-47. Страха не было. Мишин никогда не чувствовал себя фаталистом. Но опыт, приобретенный на минных полях, научил его относиться к опасности как к неизбежному атрибуту профессии.
Группу уничтожения вел сам Духов. Он шел в боевом порядке с включенной рацией, готовый и действовать и принимать решения.
Начался долгий медленный спуск в лощину по желобу водостока. Мишин придерживался левого края скал. Он знал, что каждый шаг приближает его к опасной зоне и вероятность наткнуться на караульных быстро возрастала.
Судя по тому, что рассказал Галеб о порядках в отряде, охранявшем Магару, часовые здесь не позволяли себе расслабляться. После того как двух заснувших на постах моджахедов жестоко выпороли, охранники бдели на совесть. Некоторые из них мало верили в возможность появления русских у Магары, а вот о том, что их амер может появиться здесь с проверкой, они знали прекрасно. Заставить солдат бояться командиров сильнее, чем противника, — это один из постулатов военной психологии.
Последние пятьдесят метров, отделявших его от бетонного колпака охраны, Мишин двигался боком, плотно прижимаясь спиной к скале.
Ему повезло. Часовой, который изрядно притомился, выбрался из укрытия на свежий воздух и сидел на бетонной блямбе бронеколпака, подобрав под себя ноги. Его темный силуэт выглядел рисунком армейской погрудной мишени. Попасть в такую цель с близкого расстояния Мишину не составляло труда. Он поднял автомат. Поставил переводчик на одиночный выстрел. Собрался сделать глубокий выдох, но удержался. Ему вдруг показалось, что в тишине ночи это прозвучит как шипение паровоза. Остаток воздуха он выдохнул медленно и еле слышно. Беспокойство, которое он испытал в первый момент, уступило место холодной уверенности.
Палец медленно потянул спуск.
Часто глушители не душат звук, а только снижают его силу. Те, которые раздобыл для своего отряда Духов, заметно удлиняли стволы автоматов, зато работали на славу. Выстрел прозвучал негромко, будто где-то неподалеку ударили камнем о камень. Моджахеда, сидевшего на колпаке, как ветром сдуло…
Это был первый человек, которого Мишин убил за время жизни и службы. Убил и тут же своими глазами увидел дело собственных рук. Однако бурной реакции, которую так любят показывать в кино — приступа тошноты, обалделости, позывов к рвоте — он не испытал.
В тот момент Мишин думал только о деле, которое ему предстояло. На пути к достижению цели оказалась преграда — живой человек с оружием. И он его снял, убрал с дороги.
Чтобы не оставалось помех и опасности. Ничего, кроме злорадства, Мишин в тот миг не ощущал. А злорадствовал он потому, что на войне за опрометчивость и неосторожность каждый платит сам за себя — кровью, увечьями, жизнью. Таковы правила, и не он, лейтенант Мишин, их придумал…
Быстрая перебежка. Мокрый от пота лоб. Тяжелое дыхание — в горах воздух сильно разрежен. Автомат в окостеневших руках…
В бою «спецы» сильны тем, что свою роль каждый знает точно.
Мимо бетонного колпака, возле которого лежал убитый моджахед, Мишин пробежал быстрым шагом. Производить «дострел» он не стал, хотя верить в надежность попадания с расстояния не имел права. Во всех случаях Духов требовал не жалеть второй пули.
Мишин спешил продолжить «зачистку» занятой зоны, чтобы побыстрее заняться минированием.
Зачистка — это злая атака, короткий огневой бой, когда автоматы смолят в упор, часто с расстояния досягаемости штыка.
Зачистка — это рукопашная, в которой секунды решают, кто победил — ты или твой противник. Это тяжелое дыхание, предсмертный хрип, сдавленный крик «алла акбар» или трехэтажный убеждающий мат и неизвестность, кому и куда откроют эти слова дорогу: в вечную темень безмолвия или в сады блаженства.
— Пошли!
Духов не прятался за чужие спины. Он бежал рядом со всеми. Он был впереди, на острие. Словно жить мужику надоело и в каждой схватке он норовил снова и снова испытать благосклонность судьбы.
Мишин бежал за командиром, то и дело на бегу поправляя «лифчик», забитый детонаторами и магазинами.
— Сережа! — Голос Духова звучал прерывисто и хрипло. — Пошел! Работай! Быстро!
А они уже были рядом — огромные каверны, прикрытые стальными воротами. Зато калитки для прохода людей здесь не имели запоров. Моджахед — не прапорщик Советских Вооруженных Сил. Он не сопрет из склада гранату, не уволочет «цинк» патронов, чтобы продать их на базаре в целях наживы. Если так, то зачем нужны замки?
Мишин распахнул первую калитку и вбежал внутрь хранилища. Мазнул лучом фонаря по штабелям ящиков, заполнявших штольню.
В них, судя по надписям «Made in Italy», находились противотанковые мины. Что поделаешь, страна мафии и макарон умеет делать такие вещи.
Мишин не глядел на часы. Последние два дня перед операцией он отрабатывал одно действие — закладку зарядов. И теперь в этом деле ему не могло помешать ничто — ни кромешная тьма, ни стрельба, которая раздавалась неподалеку.
Установив электровзрыватели, Мишин выбежал из хранилища, не закрывая за собой калитку. Он торопился, понимая, что успех операции теперь зависел лишь от него одного.
Когда к подрыву была готова и вторая пещера, Духов отдал приказ:
— Отходим!
Группа тут же устремилась вверх по желобу, которым еще недавно они спускались в ущелье.
Мишин сам замкнул контакты, и все равно гул, обрушившийся на ущелье, грянул для него внезапно.
Дрогнула земля. Тяжелая сейсмическая волна заставила пошатнуться скалы. Казалось, горы отторгли от себя все, чем люди начинили их чрево. Жерла каменных хранилищ отрыгнули бушующие клубы огня. Взрывная волна несколько раз прокатилась по ущелью, отражаясь от стен громким эхом. Багровые отсветы заплясали на серых подбрюшиях низких туч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Мишин с удивлением смотрел на парня, оказавшегося в их машине. Все в нем было необычным и странным. Длинные до плеч черные и сальные волосы, небритые щеки. Потрепанный пиджак — корти — на плечах, старенькие брюки-патлуны с пузырившимися коленями. Чувяки на босу ногу.
Духов, оглядев нового пассажира, засмеялся:
— Глебка! Ты у нас всегда — молоток!
Чернявый вскинул брови и развел руками:
— Моя не понимай!
И тут же расхохотался.
— Видок у меня, ребята! Верно?
Он спросил это весело, сверкая белыми зубами, на чистейшем русском. И Мишин сразу узнал его.
— Кто незнаком — знакомьтесь, — предложил Духов. — Галеб Акбаров. Идет с нами. Прошу уважать. В своем деле он мастер международной квалификации…
Колонна шла, гремя тяжелым металлом, вздымая над собой густое облако тяжелой въедливой пыли. Быстро наползали сумерки.
«Броня» пересекла жиденькую речушку, свернула на развилку, втянулась в широкое ущелье, покатила дальше по целине.
— «Змейка», «Змейка», я — «Лампа», усилить наблюдение.
Команда прошла циркулярно для всей колонны. Ее подал комбат майор Воронин. Он знал — появление «брони» в этих местах наверняка обнаружено сторожевыми постами сразу трех боевых групп — Алимхана, Нурназара и Ахмадбека, чьи зоны действий соприкасались именно на этом участке. И куда бы ни двинулась колонна, за ней будут следить с большим вниманием. Это как дважды два.
Поэтому незаметный уход группы Духова из колонны может остаться незамеченным моджахедами. Слишком уж привлекателен для наблюдателей походный порядок мотострелкового батальона. Значит, чем сильнее гремит колонна, чем больше пыли она поднимает, тем лучше для дела.
Быстро темнело. Машины вползали в сумерки.
— Притормози. — Галеб нажал на плечо водителя ладонью. — Съезд направо. Нам сворачивать.
— «Лампа», «Лампа», я — «Тепловоз», — проговорил Духов в микрофон. — Следуйте мимо. Я на точке…
Они проехали на тихом ходу метров двести. Мишин до боли в глазах вглядывался в серую безразличность сумерек. Галеб шуршал за его спиной картой.
— Осторожно. Еще поворот направо и круто под уклон.
Водитель сбавил ход до самого малого и бережно, будто вез молоко в бутылках или яйца россыпью, свернул с дороги. «Броник» качнуло, словно он собирался лечь на борт, потом машина выпрямилась и пошла ровно.
— Сейчас налево, — приказал Галеб. — Свернешь и стоп. Мы выходим. — И тут же Духову: — Место очень удобное. Ни с одной стороны нас не видно. Внезапно сюда не подойдешь. В случае чего — отобьемся. Потребуется — уйдем с ходу.
Водитель загнал машину в балочку и заглушил двигатель. Стало тихо. Только ветер посвистывал в стеблях сухой травы — тонко и нудно. Стукнули люки. Команды звучали вполголоса. Без лишнего шума, понимая жесткую необходимость тишины, «спецы» выпрыгивали на землю и сразу уходили в стороны, на всякий случай занимая места, удобные для обороны.
— Мотай! — Духов махнул водителю рукой. — Ни пуха тебе, ни пера!
Взревел двигатель, и машина, сдав задним ходом, ушла. Заняв разрыв, специально оставленный для нее, пристроилась к колонне. Вся «броня», яростно газуя, потянулась на унылый подъем. Разгоняясь, машины убыстряли бег, колонна превратилась в единое металлическое существо. Гремя всеми звеньями, она уползала в долину.
«Спецы» затаились в темноте, не выдавая себя ни голосом, ни движениями. Все вокруг оставалось тихим и безжизненным.
Выждав ровно полчаса, Духов подал команду:
— Пошли!
В звездном полумраке его фигура стала главным ориентиром. За командиром шли остальные. И сразу группа оказалась в сыпучем песке. Каждый шаг давался неимоверными усилиями. Ноги засасывало, будто в трясину.
Сперва ступни приходилось тащить вверх и только потом удавалось сделать новый шаг.
— Выбрали дорожку, — пробурчал Мишин, в очередной раз утопая в зыбуне. Он догнал Галеба и пошел рядом с ним. Спросил как бы между прочим: — Вы оттуда?
Галеб не стал возражать.
— Аз анджа.
— Анджа — там, инджа — здесь, верно? — Мишин проявлял нескрываемый интерес к афганскому языку и знал сотни две разных слов на дари и пушту.
— Точно, — подтвердил Галеб.
— И как у них там — анджа?
— Это вы, ребята, скоро сами увидите. — Голос Галеба прозвучал насмешливо.
— Интересная служба у вас. Ходи, поглядывай, запоминай…
— Ну, приятель! — Галеб скептически хмыкнул. — Оценил! Вот спасибо! Ходи, поглядывай…
— А что, не так?
Поняв, что спорить бесполезно, Галеб махнул рукой.
— Так, конечно, но главное — не ходи-поглядывай, а смотри и понимай.
— Понимать не так уж и сложно. Если я что-то вижу, то и понимаю. Тем более если знать язык.
— Как тебя? Мишин? Так вот ты себя обманываешь. Как наши вожди, которые сюда послали армию. Они верили, что имеют право судить обо всем, хотя сами в делах Востока — ни бум-бум. Здесь даже слова нужно понимать особо.
— Если знаешь язык, слова понять нетрудно.
— О, мудрейший, ты заблуждаешься. Вот я сейчас скажу майору Духову: «Веди нас по дороге прямой», как ты воспримешь такое?
Ощущая подвох, Мишин ответил с предельной неопределенностью:
— Очень просто: веди, значит, по прямой дороге. Разве не так?
— Не так, мудрейший, потому что любой афганец воспримет мои слова как строку из Корана. Любой, ибо эта строка на слуху у него с самого детства. Она входит в фатиху — первую суру, и полностью звучит так: «Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хвала — Аллаху, господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас дорогой прямой, по дороге тех, которых ты облагодетельствовал». Короче, Мишин, при всем моем уважении к Духову я бы к нему с такими словами не обратился. Они ему не по чину.
Духов сдержал шаг и оказался возле собеседников.
— Ты слушай, Сережа, слушай. Галеб тебе объяснит, что положено говорить Богу, а что майору.
Они засмеялись негромко, как велела обстановка.
— Галеб, — сказал Духов, — есть разговор.
— Слава Аллаху! Думал, ты меня и слушать не пожелаешь.
— Это почему?
— У тебя скорее всего уже готов план. Я его могу поломать. Тебе это не понравится.
— Обижаешь, амер. Мне твое мнение очень дорого. Сколько дней, как ты с базы?
— Только вчера там был.
— Значит, впечатления свежие. Что у них?
— Главное — базу принял новый начальник. Амер Аманшах. Определить, чей он, пока не удалось. Выскочил откуда-то из глубины оппозиции. А там, как ты понимаешь, сплошная муть. Кто-то что-то перемешивает, откуда-то что-то всплывает, за всем не уследишь. Потребуется время, чтобы разобраться.
— Этот Аманшах обычная сошка?
— Вряд ли. Слишком велика его уверенность в себе.
— Что изменилось на базе с его приходом?
— Немало. Он сразу нагнал на всех страху. Проверил службу. Счел, что она поставлена плохо. Выгнал двух взводных из караула. Это вызвало перепуг. Поняли — у нового амера широкие полномочия.
— Что реально сделано для усиления охраны?
— Заложена основа системы ПВО. Взгляд у амера здравый — овладеть Магарой по сухопутью трудно. Значит, если возникнет желание покончить с базой, ее станут бомбить. Поэтому оборудованы четыре точки для «стингеров». И сразу прибыли специалисты — пускачи. Усилена охрана со стороны долины. Сделаны два капонира на дальних подступах.
— Серьезный амер. Может, они что-то учуяли?
— Нет, обычная настороженность. Аманшах, похоже, тертый калач. Тем более понимает, что у него товара под охраной на миллионы. И не на рубли, командир, не на афгани. На доллары.
— Что-то изменилось со стороны скал?
— Не особенно. Старый амер там постов не держал. Аманшах перед наступлением темноты высылает на гребень двух сарбазов.
— Считаешь, надо менять план?
— Нет, Гриша, менять ничего не надо. Важно все задумки исполнить ювелирно.
— Уж постараемся.
К полуночи группа прошла с десяток километров и вышла к отрогам хребта. Здесь она остановились у мазара — культового мавзолея мусульманского святого. Сооружение окружала стена. Землетрясение — зелзела — обрушило часть ограды и обвалило яйцеобразный купол. Ветры выдули глину из сырцовых кирпичей, и она осыпалась прахом, курилась при малейшем дуновении ветра.
Имя человека, удостоенного погребения в персональном склепе, забылось, на поклон сюда перестали ходить, и единственными постояльцами горестана — так пуштуны называют кладбище — остались шакалы.
После того как дозор осмотрел развалины, группа втянулась внутрь стен. Выделив два поста, Духов разрешил устраиваться на отдых до утра. Ужинали молча, не разжигая огня. Ножами кромсали консервные банки. Устало глотали тушенку. Запивали водой из фляг.
В небе дрожали яркие звезды. Из долины тянуло едва уловимым запахом дыма. Где-то далеко горела трава…
На рассвете по привычке все проснулись рано, готовые к выступлению. Идти по холодку, пока солнце не раскочегарило в полную мощь горнило дашта — пустыни, казалось не только удобным, но и разумным. Духов народной инициативы не одобрил.
— Пусть пригреет, тогда двинемся.
Заметил недоуменный взгляд Мишина и объяснил такое решение:
— Строгий распорядок и удобства жизни на войне имеют ряд минусов. Когда ходят в рейды русские? По холодку. Жару они не любят. Поэтому духи с утра усиливают наблюдение. Зато когда припечет, наблюдатели расслабляются. Потому есть надежда, что прорвемся незамеченными.
Отрогов хребта, сжимавших крутыми стенами ущелье Магары, они достигли в сумерках. В кристальном горном воздухе звуки разносились чисто и громко. В долине муэдзиназанчи — служка мечети — гнусаво выпевал слова азана — молитвы, которая звала правоверных на поздний намаз. В кишлаке диким голосом орал голодный ишак. Снизу тянуло кизячным дымом. Все говорило о том, что «спецы» прошли к цели никем не замеченные.
Солдатская мудрость глубока и всеобъемлюща. Она дает рекомендации на любые случаи жизни. Однако часто никому не удается этими советами воспользоваться, и мудрость их остается недостижимой, как светлая мечта о коммунизме.
«Ешь — потей, работай — мерзни, на ходу тихонько спи». Так сформулирован один из солдатских заветов, передающийся служивыми из поколения в поколение. Но кто, когда и где видел солдата, который бы потел за едой, мерз в жарком деле и мог вздремнуть на бегу с автоматом в руках?
«Спецы» заняли исходную позицию в сумерках и ждали, когда стемнеет окончательно, чтобы начать атаку. Смотрели не на часы, а на небо.
Вот Галеб положил ладонь на плечо Духову.
— Командуй, Гриша. Пора начинать.
Духов повернулся к своим, поднял и опустил руку.
— Пошли!
Отряд тремя группами двинулся по маршрутам, которые были определены заранее.
Две группы брали на себя прикрытие подходов к зоне хранилищ со стороны кишлака и долины. Третья спускалась в ущелье с задачей уничтожить охрану, прорваться в зону, заминировать и взорвать базу. Мишин двигался вместе со всеми, держа на изготовку АКМ-47. Страха не было. Мишин никогда не чувствовал себя фаталистом. Но опыт, приобретенный на минных полях, научил его относиться к опасности как к неизбежному атрибуту профессии.
Группу уничтожения вел сам Духов. Он шел в боевом порядке с включенной рацией, готовый и действовать и принимать решения.
Начался долгий медленный спуск в лощину по желобу водостока. Мишин придерживался левого края скал. Он знал, что каждый шаг приближает его к опасной зоне и вероятность наткнуться на караульных быстро возрастала.
Судя по тому, что рассказал Галеб о порядках в отряде, охранявшем Магару, часовые здесь не позволяли себе расслабляться. После того как двух заснувших на постах моджахедов жестоко выпороли, охранники бдели на совесть. Некоторые из них мало верили в возможность появления русских у Магары, а вот о том, что их амер может появиться здесь с проверкой, они знали прекрасно. Заставить солдат бояться командиров сильнее, чем противника, — это один из постулатов военной психологии.
Последние пятьдесят метров, отделявших его от бетонного колпака охраны, Мишин двигался боком, плотно прижимаясь спиной к скале.
Ему повезло. Часовой, который изрядно притомился, выбрался из укрытия на свежий воздух и сидел на бетонной блямбе бронеколпака, подобрав под себя ноги. Его темный силуэт выглядел рисунком армейской погрудной мишени. Попасть в такую цель с близкого расстояния Мишину не составляло труда. Он поднял автомат. Поставил переводчик на одиночный выстрел. Собрался сделать глубокий выдох, но удержался. Ему вдруг показалось, что в тишине ночи это прозвучит как шипение паровоза. Остаток воздуха он выдохнул медленно и еле слышно. Беспокойство, которое он испытал в первый момент, уступило место холодной уверенности.
Палец медленно потянул спуск.
Часто глушители не душат звук, а только снижают его силу. Те, которые раздобыл для своего отряда Духов, заметно удлиняли стволы автоматов, зато работали на славу. Выстрел прозвучал негромко, будто где-то неподалеку ударили камнем о камень. Моджахеда, сидевшего на колпаке, как ветром сдуло…
Это был первый человек, которого Мишин убил за время жизни и службы. Убил и тут же своими глазами увидел дело собственных рук. Однако бурной реакции, которую так любят показывать в кино — приступа тошноты, обалделости, позывов к рвоте — он не испытал.
В тот момент Мишин думал только о деле, которое ему предстояло. На пути к достижению цели оказалась преграда — живой человек с оружием. И он его снял, убрал с дороги.
Чтобы не оставалось помех и опасности. Ничего, кроме злорадства, Мишин в тот миг не ощущал. А злорадствовал он потому, что на войне за опрометчивость и неосторожность каждый платит сам за себя — кровью, увечьями, жизнью. Таковы правила, и не он, лейтенант Мишин, их придумал…
Быстрая перебежка. Мокрый от пота лоб. Тяжелое дыхание — в горах воздух сильно разрежен. Автомат в окостеневших руках…
В бою «спецы» сильны тем, что свою роль каждый знает точно.
Мимо бетонного колпака, возле которого лежал убитый моджахед, Мишин пробежал быстрым шагом. Производить «дострел» он не стал, хотя верить в надежность попадания с расстояния не имел права. Во всех случаях Духов требовал не жалеть второй пули.
Мишин спешил продолжить «зачистку» занятой зоны, чтобы побыстрее заняться минированием.
Зачистка — это злая атака, короткий огневой бой, когда автоматы смолят в упор, часто с расстояния досягаемости штыка.
Зачистка — это рукопашная, в которой секунды решают, кто победил — ты или твой противник. Это тяжелое дыхание, предсмертный хрип, сдавленный крик «алла акбар» или трехэтажный убеждающий мат и неизвестность, кому и куда откроют эти слова дорогу: в вечную темень безмолвия или в сады блаженства.
— Пошли!
Духов не прятался за чужие спины. Он бежал рядом со всеми. Он был впереди, на острие. Словно жить мужику надоело и в каждой схватке он норовил снова и снова испытать благосклонность судьбы.
Мишин бежал за командиром, то и дело на бегу поправляя «лифчик», забитый детонаторами и магазинами.
— Сережа! — Голос Духова звучал прерывисто и хрипло. — Пошел! Работай! Быстро!
А они уже были рядом — огромные каверны, прикрытые стальными воротами. Зато калитки для прохода людей здесь не имели запоров. Моджахед — не прапорщик Советских Вооруженных Сил. Он не сопрет из склада гранату, не уволочет «цинк» патронов, чтобы продать их на базаре в целях наживы. Если так, то зачем нужны замки?
Мишин распахнул первую калитку и вбежал внутрь хранилища. Мазнул лучом фонаря по штабелям ящиков, заполнявших штольню.
В них, судя по надписям «Made in Italy», находились противотанковые мины. Что поделаешь, страна мафии и макарон умеет делать такие вещи.
Мишин не глядел на часы. Последние два дня перед операцией он отрабатывал одно действие — закладку зарядов. И теперь в этом деле ему не могло помешать ничто — ни кромешная тьма, ни стрельба, которая раздавалась неподалеку.
Установив электровзрыватели, Мишин выбежал из хранилища, не закрывая за собой калитку. Он торопился, понимая, что успех операции теперь зависел лишь от него одного.
Когда к подрыву была готова и вторая пещера, Духов отдал приказ:
— Отходим!
Группа тут же устремилась вверх по желобу, которым еще недавно они спускались в ущелье.
Мишин сам замкнул контакты, и все равно гул, обрушившийся на ущелье, грянул для него внезапно.
Дрогнула земля. Тяжелая сейсмическая волна заставила пошатнуться скалы. Казалось, горы отторгли от себя все, чем люди начинили их чрево. Жерла каменных хранилищ отрыгнули бушующие клубы огня. Взрывная волна несколько раз прокатилась по ущелью, отражаясь от стен громким эхом. Багровые отсветы заплясали на серых подбрюшиях низких туч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38