Ей-богу, приятнее жевать бумагу. Большинство ораторов не изобретали нового и лишь повторяли другими словами доклад Председателя КГБ Чебрикова под названием «Великий пример служения революционным идеалам».
После такой промывки мозгов работать вечером я не стал, вернулся домой пораньше. Я доживал последние дни в одиночестве. Послезавтра заявится моя фамилия. Нина будет выделывать йоговские асаны, а Сашулька потребует показать ему пистолет, которого у меня сроду не было.
Я лежал на диване и уныло смотрел «Прожектор перестройки», где Черниченко вещал, как под Указ о борьбе с пьянством вырубили в Крыму элитную виноградную лозу. Тут зазвонил телефон.
Терпеть не могу вечерние телефонные звонки. За ними, как правило, скрываются заботы, суета.
— Слушаю, — резко произнес я.
— Терентюшка, это дядя Нестеров. Есть такой.
— Да уж знаю.
— Еще бы ты не знал… В общем, все на мази. После обеда я у тебя. И обговорим все конкретно. Чтобы верста коломенская тоже была.
— Я скажу Пашке.
— Лучше я сам ему сейчас позвоню. Сердце у меня упало. Ну, все, начинается.
…Грек был вовсе не по-гречески, а прямо по-немецки пунктуален. Каждый вторник и каждую субботу в девять-десять вечера он приезжал к своей девятнадцатилетней любовнице — победительнице первого в городе конкурса красоты и проводил у нее ночь. Для человека, выбравшего такую нелегкую профессию, какую выбрал себе Грек, нет ничего хуже устоявшихся привычек. Привычки делают поведение повседневным.
Внешне Грек никак не походил на каторжника, который из своих сорока лет двенадцать провел в самых элитных исправительно-трудовых учреждениях Союза, где заработал вес и авторитет. Его руки с длинными, сильными, музыкальными пальцами не были испорчены ни одной татуировкой. Лицо благородное, приятное. Ни движения, ни разговор не выдавали в нем блатного. Роскошный серый костюм ладно сидел на высокой атлетической фигуре. Нет, не мог этот человек быть преступным «авторитетом». Преуспевающим хирургом, кинорежиссером, в худшем случае директором магазина — пожалуйста. Но уркой…
Грек вылез из «девятки» стального цвета с затемненными стеклами. В руках он держал букет гвоздик и дефицитнейший торт «Птичье молоко».
— Здоров, Грек.
Он обернулся, и лицо его перекосилось.
— Добрый вечер, — нехотя произнес он.
Ему протянули руку. Грек протянул руку в ответ. И тут же согнулся от страшного удара в солнечное сплетение…
Нестеров развернул скорчившегося Грека и втолкнул в машину — Пашка услужливо распахнул перед ним дверцу.
— Возьми, — Пашка протянул ключи от замка зажигания.
"Девятка» взвыла мотором и рванула вперед.
— Больно же, — прохрипел Грек, слегка отдышавшись. — «Браслетом» руку защемили.
— Терпи, казак, — Пашка хлопнул его по плечу.
— На каком основании я задержан?
— За дело, Грека.
— В контору едем?
— Не в драматический же театр.
"Девятка» остановилась в пустынном дворе. Греку набросили куртку на руки, чтобы не видно было «браслетов». Через несколько дворов ждала машина. Синие «жигули» с липовыми номерами, в которых я с нетерпением ждал всю компанию.
Когда Грека сажали в машину, он задергался. Попытался сбросить руку Нестерова, за что получил такой удар по почкам, что, застонав, присел.
— Вы что делаете? По закону обязаны объяснить, за что я задержан. Предъявить постановление.
— Предъявим.
Когда за окном машины начали пробегать новостройки, Грек снова заерзал на сиденье.
— Контора в другой стороне. Вы чего?
— Мы тебя, Грека, — ухмыльнулся Пашка, — на следственный эксперимент везем. Поэкспериментируем немного.
— Думаете, это вам так просто пройдет? — Грек напряг руки, будто пытался разорвать наручники. — Да чего вы о себе думаете, поцы?!
— Заглохни, Грек, а то я драться буду, — произнес Нестеров, сосредоточенно крутивший баранку.
Когда машина въехала на проселочную дорогу, Грек снова заволновался, но Пашка отвесил ему такую затрещину, что у того только зубы лязгнули.
— Куда вы меня привезли? — закричал Грек, когда машина остановилась у заброшенного бетонного строения.
— На кудыкину гору, — сказал Пашка.
— Что происходит?
— Нарушение соцзаконности.
В подвале каким-то чудом сохранилось электричество. Тускло светила лампочка под потолком. В углу лежала груда мусора. Из мебели здесь было две табуретки, на полу стоял заплесневелый электрический чайник. Наручники пропустили через ржавый радиатор парового отопления, так что вор оказался крепко прикован и стоял на коленях, не в силах разогнуться или сесть на пол.
— Что вы затеяли?
— Судить мы тебя будем, Грека, — развел руками Паш-а — мол, ничего не попишешь, надо.
— Шутки шутишь. Жванецкий ментовского розлива.
— Да уж какие шутки, Грека? — вздохнул Пашка. — Смотри, нас сколько. Тройка в полном составе. Достаточно для вынесения смертного приговора. А приговоры троек приводились в исполнение незамедлительно.
— Да ладно дешевый шелест разводить.
— Никто не разводит. Скоро убедишься.
— Цирк уехал, а клоуны остались. Я на вас такую телегу за подобные провокации накатаю, что погоны вместе с мясом сдерут.
— Да-а?
— Не тридцать седьмой год. Сейчас к жалобам отношение правильное.
— Когда есть жалобщик, — согласился Пашка. — Грек, неужели ты не видишь — перед тобой налицо преступный сговор органов прокуратуры и МВД. Чуешь, чем пахнет?
— Дерьмом.
— Точно. Я буду искать неизвестных убийц рецидивиста Парариди. Терентий получит дело в производство. Как по-твоему, быстро мы найдем злоумышленников?
— Таких дешевых разговоров я еще не слышал.
— Так послушай. Ты исчезаешь с концами. Знаешь юридическую тонкость — нет трупа, нет дела. Кое-какие познания в данной области позволят тебя закопать на веки вечные. Твое исчезновение вряд ли кого взволнует. Мало ли куда мог деться человек с твоей биографией. На работе тебя не хватятся, поскольку ты сроду нигде не работал. Справка инвалида второй группы обошлась тебе в четыре тысячи рублей — это мы в курсе. Куда Грек делся? В бега подался — и баста. Могут, правда, твои компаньоны или воры провести свое расследование. И пожалуйста. Ты их хорошо знаешь. Как по-твоему, способны они вычислить нас? Смешно. А если и вычислят, что само по себе невозможно, думаешь разборы нам учинят? Не смеши мои подметки, Грек.
— Брось, менты так не делают.
— Да?.. Кстати, ты даже не спросил, за что на тебя такой наезд. Знает кошка, чье мясо съела.
— Да уж не твое.
— Плохо ты воровские правила блюдешь. Знаешь ведь, вор делает свое дело, то есть ворует. А сотрудник правоохранительных органов свое — ловит вора. И никто ни на кого не в обиде, все в понятии. Верно?
— Верно.
— А ты следователя прокуратуры решил замочить. Убийц подослал. По наводке дешевых фраеров, торгашей гнутых. Куда это годится?
— Ты за кого меня держишь?
— За суку позорную, за кого же еще. Притом за суку бешеную, которую нужно отстреливать. По Уголовному кодексу я тебе ничего не предъявлю — доказухи нет. Нынешний закон не позволяет мне защитить человека, моего коллегу. А в порядке особого совещания — пожалуйста. По нему тебе светит исключительная мера наказания.
— Бог мой, целая шобла помешанных ментов. — Грек держался хорошо, но видно было, что Пашкина речь начинала его пронимать. Он начинал осознавать серьезность положения.
— Можем, правда, поторговаться. Ну, скажем, ты нам расскажешь что-то, что нас заинтересует.
— Ага, и подписку о сотрудничестве дам… Насквозь вас, ментов, вижу. Ваш дешевый маскарад на меня не действует. Как пацана решили попугать… Давайте лучше по-хорошему расстанемся и обо всем забудем.
— Ехал Грека через реку, — Нестеров в привычном темпе прошелестел по помещению и присел на одно колено около Грека, — а рак Греку цап. — Он схватил уголовника за нос и повернул пальцы.
— Ух, — воскликнул Грек. Из глаз его брызнули слезы.
— Чего плачешь, Грека? Не рыдай, не надо, — хмыкнул Нестеров и вдавил своими стальными пальцами какую-то точку у ключицы вора. Грек на этот раз вскрикнул гораздо громче. — Ох, какие мы нежные, — хмыкнул Нестеров и пережал еще какую-то точку. На этот раз Грек заорал благим матом. — Да не волнуйся так, Грека, мы тебя не больно зарежем. Мы же не садисты какие…
— Сволочь легавая!
— Может быть, и сволочь, — добродушно согласился Нестеров.
— Пользуешься тем, что у меня руки скованы, капитан.
— А ты что, побоксировать хочешь? — обрадовался Нестеров. — Так я тебя сейчас раскую. Давай.
Он так сжал руку Грека, что в ней что-то треснуло.
— Если бы у тебя мозгов сколько мышц было… — буркнул Грек.
— А если бы у тебя мозги были, ты бы с нами сразу договорился и не доводил бы до крайностей, Грека. Не то через реку не переплывешь. — Нестеров встал и уселся на табурет.
— Как-то давно я под Челябинском срок мотал. Зона бардачная была, по первому времени «авторитетов» не слушали, А потом еще из Грузии вагон «отмороженных» прислали. В Грузии у них в камеру черную икру носят и «матрешек» водят, вот боссы ментовские и решили их Севером поучить. Черные наглые, без тормозов, надумали, что они за главных будут. Меня на разбор вытащили. Я один, а их семь человек. С финарями. А у меня одна заточка в руках. Я им сказал, что они завалят меня, но сперва трех-четырех с собой унесу. И они отступили, щенки. А почему? Потому что поняли — меня дешевыми номерами не проймешь. Если надо — я умру.
— Легенда о доблестном рыцаре Айвенго, — хмыкнул Пашка.
— Напрасно смеешься, мусор. Меня даже администрация в зоне не трогала. Знали — не стоит.
— Наслышаны, как ты две зоны на бунт поднял, — кивнул Пашка. — Только тут расклады другие. Тут игры кончились. Если ты играешь без правил, то и мы туда же. Неужели не понял?
— Я все сказал.
— Тогда не обижайся.
Пашка схватил Грека за ворот пиджака и сдавил горло. Грек захрипел. Через несколько секунд его глаза закатились и он потерял сознание.
— Пашка! — крикнул я.
— Не тужи, жить будет.
Пашка взял чайник и выплеснул содержимое Греку в лицо. Грек закашлялся и приоткрыл глаза.
— На первый раз повезло, — Пашка нагнулся к нему. — В другой раз не повезет.
— Отвали…
Полчаса Грек держался, изредка зло отвечая на наши миролюбивые замечания. Потом Пашка сказал:
— Ну, все, художественная самодеятельность закончена… Грек, неужели ты думаешь, что после всего происшедшего я отпущу тебя победителем?
От этих слов мне стало как-то зябко. Трек поднял глаза, посмотрел на Пашку… И начал отступление по всему фронту.
— Стучать не буду.
— А кто просит стучать, Грек? За тобой должок. Ты пересек флажки. Мы просто требуем компенсации.
— Ладно.
— Кто приказал организовать убийство?
— Торгаши. Как прижмет — они злые становятся, хуже урок.
— Кто именно? Григорян?
— Григорян, как же!.. Нет, в первый раз он предложил следака грохнуть. Как не вышло, обратный ход дал. Зато сходняк ихний решил прокурорского добить.
— Почему?
— Им на Григоряна плевать по большому счету. Пусть хоть какая статья ему обломится. Но у них несколько серьезных дел завязано на эту обкомовскую шишку.
— Выдрина?
— Да. Только не знаю — что. Закон о кооперации на подходе — они чухнули, что будет принят обязательно. Какие-то еще заморочки… В общем, все эти лимоны, которые они настричь планировали, могли на корню загнить. А тебя, следак, они считают за основную занозу. Упрямишься, дурила. Как паровоз, на всех парах разогнался. И еще поддержкой секретаря обкома заручился… Нет человека — нет проблемы, как говорил Сталин.
— Понятно, — кивнул Пашка. — Из кого сходняк был? Грек назвал несколько весьма известных в городе фамилий.
— Кто Новоселова порезал? — спросил я.
— Самому интересно. Григорян тоже просил меня выяснить, кто виноват. Я по своим каналам пробовал разузнать — ничего. По-моему, и причин особых убивать его не было.
— А сам Григорян мог?
— Черт его знает! В принципе мог, заказал уши ему отрезать, а потом бегает везде и орет: «Кто убил друга?» Возможности у него для этого были. Один Нуретдинов чего стоит.
— А что Нуретдинов?
— Головорез отпетый. У узбекских баев в услужении был. Людей в асфальт закатывал, чтобы трупов не нашли. Потом там какой-то клан на клан наехал, его прижали, он убежал и к Григоряну прибился.
— Час от часу не легче. У него оружие есть?
— Есть, конечно. И у него. И у самого Григоряна два пистолета. Боится наездов.
— С собой оружие носят?
— Дураки они, что ли! Но когда задымится под сиденьем, могут и вооружиться. А чего им бояться? Куча ментов ручных есть, да еще обкомовское прикрытие.
— Кто эти менты ручные? — заинтересовался Пашка.
— Не про то базар. Не знаю, — отрезал Грек.
— От тебя еще две услуги потребуются, — сказал Пашка.
— Никаких услуг. Что мог, то сказал. В расчете.
— Нет, не в расчете. Да не бойся, ничего особенного. Во-первых, отговори своих боссов от мыслей о новых покушениях.
— Как отговорить?
— Как хочешь. Скажи, что на тебя выходили чекисты и предупреждали, что им все известно о планах грохнуть следователя и чтобы не рыпались.
— Сразу вопрос — откуда чекисты узнали?
— Кто-то из своих заложил. Пусть гадают, кто на КГБ барабанит, пусть перегрызутся.
— Подумаем.
— И еще — это даже не услуга, а так, мелочь, о которой говорить не стоит.
— Когда менты говорят «мелочь», жди подлянки.
— Действительно мелочь. Слушай, что надо…
БОМБА ДЛЯ АРМЯНИНА
Как человек южный, Григорян любил яркое летнее солнце и тепло. Но сегодня прелести погоды не радовали его сердце. На душе была хмурь. Настроение упало ниже низшей отметины. И для этого имелись все основания.
Первая головная боль — неуемное рвение следственной группы. Затеяли ревизии, таскают людей на допросы, того и гляди выйдут на него, Григоряна. Пока, правда, до этого далековато, но неизвестно, как глубоко они копать будут. Да еще и на Выдрина начали компромат собирать. Где это видано — какой-то несчастный следочишка да пара капитанов милиции шьют дело заведующему отделом обкома партии. Нет, Россия все-таки катится в пропасть. Григорян был уверен в этом. Как можно жить, когда люди не знают своего места? Если бы в Закавказье какой-то прокурорский чиновник начал собирать материал на работника ЦК — что бы с ним было?.. Да ничего бы не было. Ничего, потому что такую ситуацию просто невозможно представить. За Кавказским хребтом все отлажено. Цеховик делает деньги и платит с них процент в райком, милицию и КГБ. Все давно утрясено, все улажено, цены установлены. А Россия — один берет, другой не берет, третий в принципиального играет, мечтает кого-то вывести на чистую воду. Бардак!
Вторая проблема возникла совсем неожиданно. Три дня назад дома раздался телефонный звонок и хрипловатый нахальный голос представился неким народным мстителем, пообещал устроить кузькину мать проклятому кровопийце, сосущему кровь из трудового народа. После чего последовал совет — во избежание крупных неприятностей надо начать делиться. С кем? Об этом голос упомянул весьма туманно.
Кто это такие? Что за наглецы? Беда. И опять корень всех бед в бардаке и бедламе. Разве в Ереване к цеховику позвонит какой-нибудь шакал и скажет такие слова? Тут же будет поднята вся милиция. И негодяй просто исчезнет. А с настоящими ворами деловые люди в Ереване душа в душу живут. В Баку же вообще воров никто ни во что не ставит, там цеховик — главный человек. В Тбилиси, правда, воры в чересчур большом авторитете, с ними даже секретари райкомов советуются. Но тоже все утрясено. А в России… Глаза бы не смотрели. Всякий щенок звонит уважаемому человеку и требует какого-то дележа. Непостижимо… И в милицию не пожалуешься. Те вместо того, чтобы помочь, начнут вопросы задавать. К тому же таинственный незнакомец намекнул на знание многих обстоятельств, которые порадуют правоохранительные органы. Нет, нельзя в милицию.
Григорян долго гадал, кто мог ему позвонить. Одно время на него пытались наскочить московские воры. В Москве давно орудуют банды, которые трясут цеховиков. Первые появились еще в семидесятые годы. Пытки, убийства — это у них в норме. Орудуют они по всему Союзу. Но с помощью Нуретдинова и Грека удалось от них отбиться. Потом наезжали казанские, однако тоже отправились восвояси несолоно хлебавши. Одно время возникли трения с двумя грузинскими ворами в законе. Но тоже вроде пошли на мировую. В Грузии этих воров в законе как собак нерезаных. Если под каждого ложиться…
На следующий день неизвестный вымогатель позвонил вновь и пригрозил всеми возможными карами. Заломил бешеную цену. С таким откровенным нахальством Григорян еще не сталкивался. Вспылил, нагрубил. Неизвестный посоветовал готовиться к худшим временам. Ночью по окнам дома два раза лупанули из обреза. Никто не пострадал. В милицию, понятное дело, Григорян звонить не стал, а вытащил из тайника промасленный, работающий как часы «браунинг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
После такой промывки мозгов работать вечером я не стал, вернулся домой пораньше. Я доживал последние дни в одиночестве. Послезавтра заявится моя фамилия. Нина будет выделывать йоговские асаны, а Сашулька потребует показать ему пистолет, которого у меня сроду не было.
Я лежал на диване и уныло смотрел «Прожектор перестройки», где Черниченко вещал, как под Указ о борьбе с пьянством вырубили в Крыму элитную виноградную лозу. Тут зазвонил телефон.
Терпеть не могу вечерние телефонные звонки. За ними, как правило, скрываются заботы, суета.
— Слушаю, — резко произнес я.
— Терентюшка, это дядя Нестеров. Есть такой.
— Да уж знаю.
— Еще бы ты не знал… В общем, все на мази. После обеда я у тебя. И обговорим все конкретно. Чтобы верста коломенская тоже была.
— Я скажу Пашке.
— Лучше я сам ему сейчас позвоню. Сердце у меня упало. Ну, все, начинается.
…Грек был вовсе не по-гречески, а прямо по-немецки пунктуален. Каждый вторник и каждую субботу в девять-десять вечера он приезжал к своей девятнадцатилетней любовнице — победительнице первого в городе конкурса красоты и проводил у нее ночь. Для человека, выбравшего такую нелегкую профессию, какую выбрал себе Грек, нет ничего хуже устоявшихся привычек. Привычки делают поведение повседневным.
Внешне Грек никак не походил на каторжника, который из своих сорока лет двенадцать провел в самых элитных исправительно-трудовых учреждениях Союза, где заработал вес и авторитет. Его руки с длинными, сильными, музыкальными пальцами не были испорчены ни одной татуировкой. Лицо благородное, приятное. Ни движения, ни разговор не выдавали в нем блатного. Роскошный серый костюм ладно сидел на высокой атлетической фигуре. Нет, не мог этот человек быть преступным «авторитетом». Преуспевающим хирургом, кинорежиссером, в худшем случае директором магазина — пожалуйста. Но уркой…
Грек вылез из «девятки» стального цвета с затемненными стеклами. В руках он держал букет гвоздик и дефицитнейший торт «Птичье молоко».
— Здоров, Грек.
Он обернулся, и лицо его перекосилось.
— Добрый вечер, — нехотя произнес он.
Ему протянули руку. Грек протянул руку в ответ. И тут же согнулся от страшного удара в солнечное сплетение…
Нестеров развернул скорчившегося Грека и втолкнул в машину — Пашка услужливо распахнул перед ним дверцу.
— Возьми, — Пашка протянул ключи от замка зажигания.
"Девятка» взвыла мотором и рванула вперед.
— Больно же, — прохрипел Грек, слегка отдышавшись. — «Браслетом» руку защемили.
— Терпи, казак, — Пашка хлопнул его по плечу.
— На каком основании я задержан?
— За дело, Грека.
— В контору едем?
— Не в драматический же театр.
"Девятка» остановилась в пустынном дворе. Греку набросили куртку на руки, чтобы не видно было «браслетов». Через несколько дворов ждала машина. Синие «жигули» с липовыми номерами, в которых я с нетерпением ждал всю компанию.
Когда Грека сажали в машину, он задергался. Попытался сбросить руку Нестерова, за что получил такой удар по почкам, что, застонав, присел.
— Вы что делаете? По закону обязаны объяснить, за что я задержан. Предъявить постановление.
— Предъявим.
Когда за окном машины начали пробегать новостройки, Грек снова заерзал на сиденье.
— Контора в другой стороне. Вы чего?
— Мы тебя, Грека, — ухмыльнулся Пашка, — на следственный эксперимент везем. Поэкспериментируем немного.
— Думаете, это вам так просто пройдет? — Грек напряг руки, будто пытался разорвать наручники. — Да чего вы о себе думаете, поцы?!
— Заглохни, Грек, а то я драться буду, — произнес Нестеров, сосредоточенно крутивший баранку.
Когда машина въехала на проселочную дорогу, Грек снова заволновался, но Пашка отвесил ему такую затрещину, что у того только зубы лязгнули.
— Куда вы меня привезли? — закричал Грек, когда машина остановилась у заброшенного бетонного строения.
— На кудыкину гору, — сказал Пашка.
— Что происходит?
— Нарушение соцзаконности.
В подвале каким-то чудом сохранилось электричество. Тускло светила лампочка под потолком. В углу лежала груда мусора. Из мебели здесь было две табуретки, на полу стоял заплесневелый электрический чайник. Наручники пропустили через ржавый радиатор парового отопления, так что вор оказался крепко прикован и стоял на коленях, не в силах разогнуться или сесть на пол.
— Что вы затеяли?
— Судить мы тебя будем, Грека, — развел руками Паш-а — мол, ничего не попишешь, надо.
— Шутки шутишь. Жванецкий ментовского розлива.
— Да уж какие шутки, Грека? — вздохнул Пашка. — Смотри, нас сколько. Тройка в полном составе. Достаточно для вынесения смертного приговора. А приговоры троек приводились в исполнение незамедлительно.
— Да ладно дешевый шелест разводить.
— Никто не разводит. Скоро убедишься.
— Цирк уехал, а клоуны остались. Я на вас такую телегу за подобные провокации накатаю, что погоны вместе с мясом сдерут.
— Да-а?
— Не тридцать седьмой год. Сейчас к жалобам отношение правильное.
— Когда есть жалобщик, — согласился Пашка. — Грек, неужели ты не видишь — перед тобой налицо преступный сговор органов прокуратуры и МВД. Чуешь, чем пахнет?
— Дерьмом.
— Точно. Я буду искать неизвестных убийц рецидивиста Парариди. Терентий получит дело в производство. Как по-твоему, быстро мы найдем злоумышленников?
— Таких дешевых разговоров я еще не слышал.
— Так послушай. Ты исчезаешь с концами. Знаешь юридическую тонкость — нет трупа, нет дела. Кое-какие познания в данной области позволят тебя закопать на веки вечные. Твое исчезновение вряд ли кого взволнует. Мало ли куда мог деться человек с твоей биографией. На работе тебя не хватятся, поскольку ты сроду нигде не работал. Справка инвалида второй группы обошлась тебе в четыре тысячи рублей — это мы в курсе. Куда Грек делся? В бега подался — и баста. Могут, правда, твои компаньоны или воры провести свое расследование. И пожалуйста. Ты их хорошо знаешь. Как по-твоему, способны они вычислить нас? Смешно. А если и вычислят, что само по себе невозможно, думаешь разборы нам учинят? Не смеши мои подметки, Грек.
— Брось, менты так не делают.
— Да?.. Кстати, ты даже не спросил, за что на тебя такой наезд. Знает кошка, чье мясо съела.
— Да уж не твое.
— Плохо ты воровские правила блюдешь. Знаешь ведь, вор делает свое дело, то есть ворует. А сотрудник правоохранительных органов свое — ловит вора. И никто ни на кого не в обиде, все в понятии. Верно?
— Верно.
— А ты следователя прокуратуры решил замочить. Убийц подослал. По наводке дешевых фраеров, торгашей гнутых. Куда это годится?
— Ты за кого меня держишь?
— За суку позорную, за кого же еще. Притом за суку бешеную, которую нужно отстреливать. По Уголовному кодексу я тебе ничего не предъявлю — доказухи нет. Нынешний закон не позволяет мне защитить человека, моего коллегу. А в порядке особого совещания — пожалуйста. По нему тебе светит исключительная мера наказания.
— Бог мой, целая шобла помешанных ментов. — Грек держался хорошо, но видно было, что Пашкина речь начинала его пронимать. Он начинал осознавать серьезность положения.
— Можем, правда, поторговаться. Ну, скажем, ты нам расскажешь что-то, что нас заинтересует.
— Ага, и подписку о сотрудничестве дам… Насквозь вас, ментов, вижу. Ваш дешевый маскарад на меня не действует. Как пацана решили попугать… Давайте лучше по-хорошему расстанемся и обо всем забудем.
— Ехал Грека через реку, — Нестеров в привычном темпе прошелестел по помещению и присел на одно колено около Грека, — а рак Греку цап. — Он схватил уголовника за нос и повернул пальцы.
— Ух, — воскликнул Грек. Из глаз его брызнули слезы.
— Чего плачешь, Грека? Не рыдай, не надо, — хмыкнул Нестеров и вдавил своими стальными пальцами какую-то точку у ключицы вора. Грек на этот раз вскрикнул гораздо громче. — Ох, какие мы нежные, — хмыкнул Нестеров и пережал еще какую-то точку. На этот раз Грек заорал благим матом. — Да не волнуйся так, Грека, мы тебя не больно зарежем. Мы же не садисты какие…
— Сволочь легавая!
— Может быть, и сволочь, — добродушно согласился Нестеров.
— Пользуешься тем, что у меня руки скованы, капитан.
— А ты что, побоксировать хочешь? — обрадовался Нестеров. — Так я тебя сейчас раскую. Давай.
Он так сжал руку Грека, что в ней что-то треснуло.
— Если бы у тебя мозгов сколько мышц было… — буркнул Грек.
— А если бы у тебя мозги были, ты бы с нами сразу договорился и не доводил бы до крайностей, Грека. Не то через реку не переплывешь. — Нестеров встал и уселся на табурет.
— Как-то давно я под Челябинском срок мотал. Зона бардачная была, по первому времени «авторитетов» не слушали, А потом еще из Грузии вагон «отмороженных» прислали. В Грузии у них в камеру черную икру носят и «матрешек» водят, вот боссы ментовские и решили их Севером поучить. Черные наглые, без тормозов, надумали, что они за главных будут. Меня на разбор вытащили. Я один, а их семь человек. С финарями. А у меня одна заточка в руках. Я им сказал, что они завалят меня, но сперва трех-четырех с собой унесу. И они отступили, щенки. А почему? Потому что поняли — меня дешевыми номерами не проймешь. Если надо — я умру.
— Легенда о доблестном рыцаре Айвенго, — хмыкнул Пашка.
— Напрасно смеешься, мусор. Меня даже администрация в зоне не трогала. Знали — не стоит.
— Наслышаны, как ты две зоны на бунт поднял, — кивнул Пашка. — Только тут расклады другие. Тут игры кончились. Если ты играешь без правил, то и мы туда же. Неужели не понял?
— Я все сказал.
— Тогда не обижайся.
Пашка схватил Грека за ворот пиджака и сдавил горло. Грек захрипел. Через несколько секунд его глаза закатились и он потерял сознание.
— Пашка! — крикнул я.
— Не тужи, жить будет.
Пашка взял чайник и выплеснул содержимое Греку в лицо. Грек закашлялся и приоткрыл глаза.
— На первый раз повезло, — Пашка нагнулся к нему. — В другой раз не повезет.
— Отвали…
Полчаса Грек держался, изредка зло отвечая на наши миролюбивые замечания. Потом Пашка сказал:
— Ну, все, художественная самодеятельность закончена… Грек, неужели ты думаешь, что после всего происшедшего я отпущу тебя победителем?
От этих слов мне стало как-то зябко. Трек поднял глаза, посмотрел на Пашку… И начал отступление по всему фронту.
— Стучать не буду.
— А кто просит стучать, Грек? За тобой должок. Ты пересек флажки. Мы просто требуем компенсации.
— Ладно.
— Кто приказал организовать убийство?
— Торгаши. Как прижмет — они злые становятся, хуже урок.
— Кто именно? Григорян?
— Григорян, как же!.. Нет, в первый раз он предложил следака грохнуть. Как не вышло, обратный ход дал. Зато сходняк ихний решил прокурорского добить.
— Почему?
— Им на Григоряна плевать по большому счету. Пусть хоть какая статья ему обломится. Но у них несколько серьезных дел завязано на эту обкомовскую шишку.
— Выдрина?
— Да. Только не знаю — что. Закон о кооперации на подходе — они чухнули, что будет принят обязательно. Какие-то еще заморочки… В общем, все эти лимоны, которые они настричь планировали, могли на корню загнить. А тебя, следак, они считают за основную занозу. Упрямишься, дурила. Как паровоз, на всех парах разогнался. И еще поддержкой секретаря обкома заручился… Нет человека — нет проблемы, как говорил Сталин.
— Понятно, — кивнул Пашка. — Из кого сходняк был? Грек назвал несколько весьма известных в городе фамилий.
— Кто Новоселова порезал? — спросил я.
— Самому интересно. Григорян тоже просил меня выяснить, кто виноват. Я по своим каналам пробовал разузнать — ничего. По-моему, и причин особых убивать его не было.
— А сам Григорян мог?
— Черт его знает! В принципе мог, заказал уши ему отрезать, а потом бегает везде и орет: «Кто убил друга?» Возможности у него для этого были. Один Нуретдинов чего стоит.
— А что Нуретдинов?
— Головорез отпетый. У узбекских баев в услужении был. Людей в асфальт закатывал, чтобы трупов не нашли. Потом там какой-то клан на клан наехал, его прижали, он убежал и к Григоряну прибился.
— Час от часу не легче. У него оружие есть?
— Есть, конечно. И у него. И у самого Григоряна два пистолета. Боится наездов.
— С собой оружие носят?
— Дураки они, что ли! Но когда задымится под сиденьем, могут и вооружиться. А чего им бояться? Куча ментов ручных есть, да еще обкомовское прикрытие.
— Кто эти менты ручные? — заинтересовался Пашка.
— Не про то базар. Не знаю, — отрезал Грек.
— От тебя еще две услуги потребуются, — сказал Пашка.
— Никаких услуг. Что мог, то сказал. В расчете.
— Нет, не в расчете. Да не бойся, ничего особенного. Во-первых, отговори своих боссов от мыслей о новых покушениях.
— Как отговорить?
— Как хочешь. Скажи, что на тебя выходили чекисты и предупреждали, что им все известно о планах грохнуть следователя и чтобы не рыпались.
— Сразу вопрос — откуда чекисты узнали?
— Кто-то из своих заложил. Пусть гадают, кто на КГБ барабанит, пусть перегрызутся.
— Подумаем.
— И еще — это даже не услуга, а так, мелочь, о которой говорить не стоит.
— Когда менты говорят «мелочь», жди подлянки.
— Действительно мелочь. Слушай, что надо…
БОМБА ДЛЯ АРМЯНИНА
Как человек южный, Григорян любил яркое летнее солнце и тепло. Но сегодня прелести погоды не радовали его сердце. На душе была хмурь. Настроение упало ниже низшей отметины. И для этого имелись все основания.
Первая головная боль — неуемное рвение следственной группы. Затеяли ревизии, таскают людей на допросы, того и гляди выйдут на него, Григоряна. Пока, правда, до этого далековато, но неизвестно, как глубоко они копать будут. Да еще и на Выдрина начали компромат собирать. Где это видано — какой-то несчастный следочишка да пара капитанов милиции шьют дело заведующему отделом обкома партии. Нет, Россия все-таки катится в пропасть. Григорян был уверен в этом. Как можно жить, когда люди не знают своего места? Если бы в Закавказье какой-то прокурорский чиновник начал собирать материал на работника ЦК — что бы с ним было?.. Да ничего бы не было. Ничего, потому что такую ситуацию просто невозможно представить. За Кавказским хребтом все отлажено. Цеховик делает деньги и платит с них процент в райком, милицию и КГБ. Все давно утрясено, все улажено, цены установлены. А Россия — один берет, другой не берет, третий в принципиального играет, мечтает кого-то вывести на чистую воду. Бардак!
Вторая проблема возникла совсем неожиданно. Три дня назад дома раздался телефонный звонок и хрипловатый нахальный голос представился неким народным мстителем, пообещал устроить кузькину мать проклятому кровопийце, сосущему кровь из трудового народа. После чего последовал совет — во избежание крупных неприятностей надо начать делиться. С кем? Об этом голос упомянул весьма туманно.
Кто это такие? Что за наглецы? Беда. И опять корень всех бед в бардаке и бедламе. Разве в Ереване к цеховику позвонит какой-нибудь шакал и скажет такие слова? Тут же будет поднята вся милиция. И негодяй просто исчезнет. А с настоящими ворами деловые люди в Ереване душа в душу живут. В Баку же вообще воров никто ни во что не ставит, там цеховик — главный человек. В Тбилиси, правда, воры в чересчур большом авторитете, с ними даже секретари райкомов советуются. Но тоже все утрясено. А в России… Глаза бы не смотрели. Всякий щенок звонит уважаемому человеку и требует какого-то дележа. Непостижимо… И в милицию не пожалуешься. Те вместо того, чтобы помочь, начнут вопросы задавать. К тому же таинственный незнакомец намекнул на знание многих обстоятельств, которые порадуют правоохранительные органы. Нет, нельзя в милицию.
Григорян долго гадал, кто мог ему позвонить. Одно время на него пытались наскочить московские воры. В Москве давно орудуют банды, которые трясут цеховиков. Первые появились еще в семидесятые годы. Пытки, убийства — это у них в норме. Орудуют они по всему Союзу. Но с помощью Нуретдинова и Грека удалось от них отбиться. Потом наезжали казанские, однако тоже отправились восвояси несолоно хлебавши. Одно время возникли трения с двумя грузинскими ворами в законе. Но тоже вроде пошли на мировую. В Грузии этих воров в законе как собак нерезаных. Если под каждого ложиться…
На следующий день неизвестный вымогатель позвонил вновь и пригрозил всеми возможными карами. Заломил бешеную цену. С таким откровенным нахальством Григорян еще не сталкивался. Вспылил, нагрубил. Неизвестный посоветовал готовиться к худшим временам. Ночью по окнам дома два раза лупанули из обреза. Никто не пострадал. В милицию, понятное дело, Григорян звонить не стал, а вытащил из тайника промасленный, работающий как часы «браунинг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30