Они взяли такие-то орудия, я взял кастет… Написал?.. А вот тут самое важное: на стройке около улицы Разина мы увидели незнакомого мужчину и договорились ограбить его. Я вынул кастет, не имея цели пускать его в ход, а лишь желая попугать… Пиши, я же обещал, что подтвержу это… Готово?
Корнейчук аккуратно, прикусив кончик языка, выводил на листе бумаги фразы.
— Хорошо… «Потом мы были задержаны сотрудником милиции и доставлены в районный отдел внутренних дел». С уважением, дата, подпись… Что? Да без «с уважением». Я пошутил. А дата и подпись нужны. Сделано? Молодец. Давай сюда.
Я взял бумагу, ознакомился с текстом, остался им доволен.
— Полдела, Кондратий, сделано, — кивнул Пашка. — Теперь за малостью осталось.
— Что еще?
— Нужно, чтобы этой бумаге ход дали. И чтобы мы твои слова подтвердили.
— Так вы же обещали.
— Обещали, — кивнул я. — Но только есть еще малюсенькое условие.
— Какое?
— Разговор останется между нами. О нем никто не узнает. Нам нужна просто информация.
— Какая информация? — заерзал на своем стуле Корнейчук.
— На кого вы работали? Какие задания выполняли? Кто вас надоумил на последнее дело?.. Мы в общих чертах уже все знаем, на каких торгашей и цеховиков вы пахали, но кое-какие факты нуждаются в проверке.
— Я ничего не знаю, — встрепенулся Корнейчук.
— Так не пойдет. Рассказывай, Кондратий. Наше слово — никто ни о чем не узнает.
— О чем говорить-то?
— Начни сначала. Как с Кротом связался.
— Два года назад. В баре познакомились. Я там многих знал. Мне сказали, что он авторитетный урка и чтобы я на него не наезжал в случае, если он себе много позволит. Я в баре уже не один год проработал и ориентировался, что там за публика, кто в авторитете.
— Не один год, говоришь? Ты чего, в армии не был?
— Не был. Освободили по здоровью.
— По дистрофии?
— Нет, почки… В общем, постепенно сблизились. Что я в баре имею? Шиш с хреном. А они живые бабки предложили. За пять минут работы.
— Какой работы?
— Морду кому-нибудь набить. Деньги выбить… Потом другие дела пошли.
— Какие?
— Какого-нибудь задохлика, у которого чемодан денег, до Москвы довезти, и чтобы волоска с его головы не упало. Или груз сопроводить.
— Какой груз?
— Однажды на грузовике из Астрахани вместе со всяким хламом икру везли. Другой раз из Нижнего Новгорода к нам железо перегоняли… А чего, деньги платили. Непыльная, в общем, работа была. До вчерашнего дня.
— Сколько обещали за этот заказ?
— Три косых.
— Неплохо, — оценил Пашка. — Что велели сделать?
— Да ничего особенного. Просто морду набить и лечиться отправить.
— Не свисти, соловей курский. За такую работу столько денег не платят.
— Уф-ф, — Корнейчук потрогал пластырь на ухе. — Мы должны были клиента отрубить, положить тело в машину, влить в глотку водку, а потом бросить у железнодорожного моста под поезд. Якобы спьяну сам угодил.
— И ты на это согласился?
— А куда деваться? Если откажешься, самого замочат. Мне это надо?
— И три косых на дороге не валяются…
По моей коже пробежали мурашки. Бог ты мой, ведь это обо мне так равнодушно рассказывал Корнейчук. О моем убийстве. В животе стало как-то пусто. Подкатила тошнота. Как пить дать — угрохали бы. Сегодня мой день рождения… Уже третий по счету с той поры, как началось расследование этого дела. Е-мое, ну и работенку я себе выбрал.
— Кто заказывал убийство?
— Не знаю. Все делалось через Крота.
— Опять художественный свист.
— Грек велел, — вздохнул Корнейчук.
— Грек, — кивнул Пашка. — Анатолий Парариди, 1950 года рождения, четырежды судимый. Верно?
— Не знаю я, сколько он судимый. Но мужик уж очень серьезный. Крот боялся его как огня.
Новое действующее лицо.
— За что Новоселова убили? — спросил я.
— Понятия не имею, — пожал плечами недоуменно Корнейчук. — А кто это такой?
Я внимательно посмотрел на бандита, пытаясь понять врет он или нет. Мне показалось, что Корнейчук действительно ничего не знает о Новоселове… Все равно всю компанию надо будет проверять на опознании по делу Новоселова.
Мы еще с час порасспрашивали Корнейчука о его деятельности на благо отечественной теневой экономики. По сути, он ничего не знал, но рассказал, где и какой груз ему приходилось прикрывать, описал внешность и назвал имена людей, с которыми встречался. Судя по всему, ни в одной операции, так или иначе причастной к деятельности Григоряна и Новоселова, он не принимал участия. Наконец мы его передали в руки следователя райотдела для допроса, предварительно устроив тому хорошую накачку. Я пообещал, что прокурор будет чуть ли не ежевечерне интересоваться ходом расследования. И чтобы кровь из носа, но ни одна из этих трех сволочей не соскользнула со статьи… Кажется, накачка удалась, физиономия у следователя стала кислой, но на хорошую работу мы его настроили.
Наконец мы остались с Пашкой наедине. Почти рассвело. Город просыпался, пошли первые трамваи, народ устремился на работу. Бог мой, масса нормальных людей живут нормальной жизнью. И семейный скандал для них — самое страшное событие. Они и представить себе не могут, что творится у них под боком… Ну сколько еще я могу обманывать смерть? За всю работу в прокуратуре у меня не было ничего подобного. Может, плюнуть на все?.. Нет, не дождетесь…
— Грек — человек уважаемый, — сказал Пашка, закуривая. — Это тебе не Знаток и прочая шваль. Семь лет назад он две зоны в Коми на бунт поднял.
— Вор в законе?
— Не дорос. Биография подвела. В армии служил. Но на зону был поставлен… В последние годы на поганое дело подписался — к хозяйственникам в услужение пошел, поэтому от прямых воровских дел отошел. Но все еще в авторитете. Сколачивает бригады, некоторые из них, по оперативным данным, имеют оружие. Речь шла даже о двух автоматах.
— Ничего себе.
В 1987 году автомат у преступников ценился примерно так же, как в 1995-м танк Т-72.
— Отшивает наезды на денежных людей, обеспечивает доставки грузов, денежные переводы. Выполняет еще некоторые деликатные поручения.
— Например, пришибить неугодного следователя.
— Может быть.
— Слушай, Паш, ну что за свинство? На убийство целого следователя прокуратуры, ведущего важное дело, присылают какую-то подзаборную рвань. Смотришь западные фильмы — сердце радуется. Красота. Снайперские винтовки, бомбы в самолетах. А здесь!.. Три опойные рожи и дубина в руке. Нема должного профессионализма и уважения.
— Многого хочешь. Чтоб тебе убийцу подослали в галстуке и со снайперской винтовкой! Это, брат, Россия! У нас нет широкого спроса на эту профессию, что, естественно, сказывается и на притоке кадров, и на подготовке. Ну, раз в год какая-нибудь жена накопит пару тысчонок на убийство опостылевшего алкаша-мужа и наймет такого же алкаша, после чего оба попадутся. Ну, грохнут кого-нибудь за долги — так потом всю жизнь трясутся, как бы исполнителя не нашли и обоим расстрельная статья не досталась. Единичные случаи… Единичные. Настоятельная необходимость выписать кому-то пропуск на небеса, как в нашем случае, возникает, если кто-то решает, что ставки слишком высоки и можно рискнуть многим. Где искать исполнителя? Ну, конечно, среди рвани, зонами потертой, к крови и стонам привычной. У блатных ведь заплечных дел мастера не вывелись. У них законы суровые, наказания все больше жестокие. Надо кому-то смертные приговоры правил в исполнение приводить. Так что на урок вся надежда. Хотя и среди них поискать надо любителя на сто вторую статью. Но найти можно. Таких ублюдков, как Крот, как Знаток. Фраков они, конечно, не носят, с ядами и винтовкой не в ладах. Но принципиальной разницы, чем убьют человека — шпионской суперштучкой или ржавым топором, — нет. Важен результат.
— Русская мафия.
— Таким был и всегда, останется русский киллер — с топором в руках, пьяный и тупой.
Пашка ошибся. Через несколько лет профессия наемного убийцы станет пользоваться огромным спросом. И потерявших человеческий облик алкашей, готовых на все уголовников или просто чокнутых кровососов сменят бывшие десантники и гэбэшные спецназовцы, мастера по стрельбе и специалисты в области взрывных устройств, а также действующие и бывшие сотрудники МВД и госбезопасности. Появятся подпольные школы киллеров. Утрясутся таксы и расценки. И польется полноводной рекой оплаченная звонкой монетой кровь. Убийство станет неотъемлемым и эффективным правилом игры. В восемьдесят седьмом такое развитие событий можно было представить лишь в бреду, нанюхавшись дихлофоса. Никто не мог подумать, что за каких-то пару лет государство сдаст все позиции и уступит место наглеющей, кровавой организованной преступности. И даже оголтелую травлю правоохранительных органов, порочную судебную практику, набирающую обороты, никто тогда не воспринимал всерьез. Ведь такое уже раньше бывало и длилось недолго. Но потом власть бралась за ум, и преступники вновь отправлялись по колониям, занимали предназначенные им судьбой места на нарах.
Не прав был Пашка и в том, что среди русских киллеров не было истинных виртуозов своего дела. Когда ставки повышались и перехлестывали через определенный барьер, они возникали откуда-то из тьмы. В этом я смог убедиться через несколько месяцев, но об этом позже…
— Зарвался Грек. Превысил полномочия, — сказал Пашка. — Надо грабастать его за шкирман.
— Думаешь, он к нам с признательными показаниями приползет, едва мы в пределах его видимости возникнем?
— Не приползет… Но почему только ему можно нарушать правила?
— Поясни.
Выслушав Пашку, я покачал головой.
— Ты мухоморов обожрался?
— А ты, Терентий, жить хочешь?
— Не прочь еще покоптить небо.
— Тогда будем делать так, как я говорю…
ПРИ НАЛИЧИИ ТРУПА…
В кабинет ворвался небольшой смерч, и помещение вмиг стало тесным. Именовался этот смерч Сергеем Нестеровым.
— Привет, Пашуля… Здорово, следователь… Слабоват, Терентий, стал. Кто так руку жмет? Руку вот так надо жать. После этих слов в моей руке что-то хрустнуло — ладонь Добывала под заводским прессом. Ох, — крякнул я.
— Чего «ох»? Не пищи. Сколько говорю, чтобы ко мне тренировки ходил.
Нестеров промчался еще пару раз по кабинету, виртуозно и грациозно огибая сейфы, стулья и столы. Схватил со стола мою пластмассовую зажигалку с изображенной на ней голой девицей.
— Отличная вещь.
— Бери, — предложил я.
— Не надо.
Он пробежал еще раз по кабинету, сделал неожиданный выпад в сторону Пашки, тот мгновенно среагировал, отклонился и принял боксерскую стойку. Нестеров сделал еще один выпад, остановил руку, наметив удар.
— Пашуля, где твоя квалификация? Захирел. Тоже мне — боксер… Дистрофия на марше. Что в розыске, что в прокуратуре… если прижмут в темной подворотне — что делать будете?
— Если завтра война, если завтра в поход, — поддакнул я.
— Вот именно, Терентюшка. Вот именно… Пашуля, как же ты разжирел.
Нестеров схватил Пашку двумя пальцами за живот так, что тот застонал.
— Позор на мои седины. И это мой ученик.
Нестеров еще раз вьюном прошелся по кабинету, схватил лежавшую на столе папку с делом, кинул ее обратно, потом перелистнул книжку «Альтист Данилов», которую я читал по утрам в транспорте,
— Ох, грамотеи, — хмыкнул он и наконец плюхнулся в кресло, закинув ногу на ногу.
Мы вздохнули свободно. Но в любой момент этот ядерный реактор мог заработать вновь.
— Сережа, у нас к тебе дело, — сказал Пашка.
— Конечно. Где еще дела, как не в прокуратуре!
— Дело на сто миллионов.
— Я завсегда. Только учтите — со временем туговато. Полно «глухарей», квартал надо скоро закрывать. Шеф зудит, раскрытий требует. Кроме того, соревнования по кик-боксингу. Борцы-ветераны в Москве собираются — меня приглашали.
— Ветеран в тридцать четыре года.
— Да, ветеран… Так чего, уши кому-то оборвать надо?
— Дело посерьезнее, — вздохнул Пашка. — Давай прогуляемся по парку, пивка попьем, там и побеседуем.
— Для спортсменов пиво — чистый яд. Вы потому такие хилые, что пиво пьете без остановки… Хотя иногда не помешает. Пошли.
От прокуратуры до городского парка было недалеко. В ларьке, уцелевшем в самый разгар антиалкогольной компании, у знакомой продавщицы мы вырвали без очереди по бутылке «Жигулевского» и примостились на лавочке в закутке, подальше от шума городского. Такие разговоры в кабинете не ведутся. Когда в деле замаячила фигура партийного деятеля, то слишком велика вероятность, что к следователю будут предъявлять повышенный интерес чекисты. Они вполне могут и не ограничиться своей любимой забавой — установкой телефона на прослушку, а понавтыкать жучков в кабинете.
Нестеров отхлебнул, крякнул с удовольствием и покачал головой.
— Точно, яд.
— В малых дозах — лекарство, — возразил Пашка.
Нестеров работал старшим оперуполномоченным в отделе по разбойным нападениям. Все свое свободное время он тратил на улучшение навыков мордобоя и опрокидывание противника на маты. И получалось это у него чрезвычайно хорошо. Сложением он обладал отнюдь не богатырским — сто шестьдесят пять рост и пятьдесят восемь вес. Четырнадцать лет назад он взял серебряную медаль на чемпионате Европы по самбо. Десять лет назад занял четвертое место на чемпионате мира по вольной борьбе. После этого плюнул разом на все — загранпоездки, сборную, рекорды — и пошел работать в милицию. Через пять дней, будучи выходным и в гражданской одежде, притащил в отделение банду из пяти грабителей. Они шли послушно, подняв руки вверх. Нестеров в темноте угрожал им кошельком, который они приняли за пистолет.
Нестеров вел себя так, как положено вести настоящему стражу порядка. Но так уж получалось всегда, что придумывают и трактуют правила чинуши, не вылезавшие никогда из-за письменного стола и о преступниках читавшие только в книжках. Поэтому время от времени на Нестерова возбуждались уголовные дела о превышении власти. «Как можно было бить того разбойника с такой силой по лицу?» «Почему вы сломали руку тому хулигану? Ну и что — нож в ней был зажат? Нужно было обезоружить, а не причинять человеку телесные повреждения». «Почему вы вытащили из кобуры пистолет? У вас были основания считать, что ваш противник вооружен?» И прочая чушь в том же роде. Одно из этих дел пришлось вести мне. Нестеров задержал троих кавказцев, сосредоточенно насиловавших женщину на стройке. Пока он с ними разбирался, потерпевшая сбежала. А из насильников один устроился со сломанной ногой на больничной койке, второй отправился прямиком в реанимацию. По всему получалось, что Нестеров налетел на несчастных кепкарей и жестоко измолотил их. Кавказцы попались настырные и упорно писали жалобы во все инстанции, требуя привлечь милиционера к уголовной ответственности… Писали они и из тюрьмы, куда я их отправил после того, как с огромным трудом все-таки вычислил потерпевшую и заставил написать заявление. Потом была еще пара аналогичных случаев с участием Нестерова, по которым я выносил отказы в возбуждении уголовного дела. Закон что дышло… Попадись на моем месте другой следователь или будь дурной прокурор — сидеть бы Нестерову за решеткой. Что поделаешь! Общество и закон совершенно не защищают того, кто не щадя живота защищает их. Поэтому все больше распространяется новый тип милиционера — того, который спокойно пройдет мимо драки или грабежа. Зачем связываться? Или нож в живот получишь, или постановление о возбуждении уголовного дела от прокурора.
— Ты, Серега, нашего Терентия ценишь? — спросил Пашка, отхлебывая пива.
— А то нет. Люблю я его, родненького, — Нестеров железными пальцами потрепал меня за щеку.
— Не хотелось бы, чтобы он безвременно ушел от нас, — скорбно вздохнул Пашка.
— А что, есть опасность?
— Да тут кое-кто убить его мечтает…
Нестеров въехал в ситуацию моментально.
— Грек? Во охамел.
— Надо ему объяснить, что он не прав.
— Надо.
— Вежливо так объяснить. Доходчиво. Я предлагаю…
Выслушав предложения, Нестеров погрустнел, но лишь на мгновение. Через секунду он по-дружески жахнул меня кулаком по колену, так что нога сразу чуть не отсохла.
— Не бойся, Терентюшка, не дадим тебя в обиду поганцам… Пашуля, мне надо день на разведку. А потом Грек поймет, что сильно ошибался.
На следующий день нас с Пашкой загнали на торжественное заседание, посвященное стодесятилетию со дня рождения Дзержинского. И угораздило нам попасться на глаза начальнику УВД и прокурору, которые вместе шли по коридору нашей конторы. «Как, что, почему не в форме? Всем было сказано — на заседание. Какие такие срочные дела? Шагом марш».
Два часа я никак не мог заснуть в мягком кресле в зале клуба МВД, где собрались сотрудники из братски-враждебных ведомств — нашего, милиции и госбезопасности. Сон, как назло, никак не шел, «Альтиста Данилова» я сдуру оставил в столе, а потому был вынужден выслушивать выступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Корнейчук аккуратно, прикусив кончик языка, выводил на листе бумаги фразы.
— Хорошо… «Потом мы были задержаны сотрудником милиции и доставлены в районный отдел внутренних дел». С уважением, дата, подпись… Что? Да без «с уважением». Я пошутил. А дата и подпись нужны. Сделано? Молодец. Давай сюда.
Я взял бумагу, ознакомился с текстом, остался им доволен.
— Полдела, Кондратий, сделано, — кивнул Пашка. — Теперь за малостью осталось.
— Что еще?
— Нужно, чтобы этой бумаге ход дали. И чтобы мы твои слова подтвердили.
— Так вы же обещали.
— Обещали, — кивнул я. — Но только есть еще малюсенькое условие.
— Какое?
— Разговор останется между нами. О нем никто не узнает. Нам нужна просто информация.
— Какая информация? — заерзал на своем стуле Корнейчук.
— На кого вы работали? Какие задания выполняли? Кто вас надоумил на последнее дело?.. Мы в общих чертах уже все знаем, на каких торгашей и цеховиков вы пахали, но кое-какие факты нуждаются в проверке.
— Я ничего не знаю, — встрепенулся Корнейчук.
— Так не пойдет. Рассказывай, Кондратий. Наше слово — никто ни о чем не узнает.
— О чем говорить-то?
— Начни сначала. Как с Кротом связался.
— Два года назад. В баре познакомились. Я там многих знал. Мне сказали, что он авторитетный урка и чтобы я на него не наезжал в случае, если он себе много позволит. Я в баре уже не один год проработал и ориентировался, что там за публика, кто в авторитете.
— Не один год, говоришь? Ты чего, в армии не был?
— Не был. Освободили по здоровью.
— По дистрофии?
— Нет, почки… В общем, постепенно сблизились. Что я в баре имею? Шиш с хреном. А они живые бабки предложили. За пять минут работы.
— Какой работы?
— Морду кому-нибудь набить. Деньги выбить… Потом другие дела пошли.
— Какие?
— Какого-нибудь задохлика, у которого чемодан денег, до Москвы довезти, и чтобы волоска с его головы не упало. Или груз сопроводить.
— Какой груз?
— Однажды на грузовике из Астрахани вместе со всяким хламом икру везли. Другой раз из Нижнего Новгорода к нам железо перегоняли… А чего, деньги платили. Непыльная, в общем, работа была. До вчерашнего дня.
— Сколько обещали за этот заказ?
— Три косых.
— Неплохо, — оценил Пашка. — Что велели сделать?
— Да ничего особенного. Просто морду набить и лечиться отправить.
— Не свисти, соловей курский. За такую работу столько денег не платят.
— Уф-ф, — Корнейчук потрогал пластырь на ухе. — Мы должны были клиента отрубить, положить тело в машину, влить в глотку водку, а потом бросить у железнодорожного моста под поезд. Якобы спьяну сам угодил.
— И ты на это согласился?
— А куда деваться? Если откажешься, самого замочат. Мне это надо?
— И три косых на дороге не валяются…
По моей коже пробежали мурашки. Бог ты мой, ведь это обо мне так равнодушно рассказывал Корнейчук. О моем убийстве. В животе стало как-то пусто. Подкатила тошнота. Как пить дать — угрохали бы. Сегодня мой день рождения… Уже третий по счету с той поры, как началось расследование этого дела. Е-мое, ну и работенку я себе выбрал.
— Кто заказывал убийство?
— Не знаю. Все делалось через Крота.
— Опять художественный свист.
— Грек велел, — вздохнул Корнейчук.
— Грек, — кивнул Пашка. — Анатолий Парариди, 1950 года рождения, четырежды судимый. Верно?
— Не знаю я, сколько он судимый. Но мужик уж очень серьезный. Крот боялся его как огня.
Новое действующее лицо.
— За что Новоселова убили? — спросил я.
— Понятия не имею, — пожал плечами недоуменно Корнейчук. — А кто это такой?
Я внимательно посмотрел на бандита, пытаясь понять врет он или нет. Мне показалось, что Корнейчук действительно ничего не знает о Новоселове… Все равно всю компанию надо будет проверять на опознании по делу Новоселова.
Мы еще с час порасспрашивали Корнейчука о его деятельности на благо отечественной теневой экономики. По сути, он ничего не знал, но рассказал, где и какой груз ему приходилось прикрывать, описал внешность и назвал имена людей, с которыми встречался. Судя по всему, ни в одной операции, так или иначе причастной к деятельности Григоряна и Новоселова, он не принимал участия. Наконец мы его передали в руки следователя райотдела для допроса, предварительно устроив тому хорошую накачку. Я пообещал, что прокурор будет чуть ли не ежевечерне интересоваться ходом расследования. И чтобы кровь из носа, но ни одна из этих трех сволочей не соскользнула со статьи… Кажется, накачка удалась, физиономия у следователя стала кислой, но на хорошую работу мы его настроили.
Наконец мы остались с Пашкой наедине. Почти рассвело. Город просыпался, пошли первые трамваи, народ устремился на работу. Бог мой, масса нормальных людей живут нормальной жизнью. И семейный скандал для них — самое страшное событие. Они и представить себе не могут, что творится у них под боком… Ну сколько еще я могу обманывать смерть? За всю работу в прокуратуре у меня не было ничего подобного. Может, плюнуть на все?.. Нет, не дождетесь…
— Грек — человек уважаемый, — сказал Пашка, закуривая. — Это тебе не Знаток и прочая шваль. Семь лет назад он две зоны в Коми на бунт поднял.
— Вор в законе?
— Не дорос. Биография подвела. В армии служил. Но на зону был поставлен… В последние годы на поганое дело подписался — к хозяйственникам в услужение пошел, поэтому от прямых воровских дел отошел. Но все еще в авторитете. Сколачивает бригады, некоторые из них, по оперативным данным, имеют оружие. Речь шла даже о двух автоматах.
— Ничего себе.
В 1987 году автомат у преступников ценился примерно так же, как в 1995-м танк Т-72.
— Отшивает наезды на денежных людей, обеспечивает доставки грузов, денежные переводы. Выполняет еще некоторые деликатные поручения.
— Например, пришибить неугодного следователя.
— Может быть.
— Слушай, Паш, ну что за свинство? На убийство целого следователя прокуратуры, ведущего важное дело, присылают какую-то подзаборную рвань. Смотришь западные фильмы — сердце радуется. Красота. Снайперские винтовки, бомбы в самолетах. А здесь!.. Три опойные рожи и дубина в руке. Нема должного профессионализма и уважения.
— Многого хочешь. Чтоб тебе убийцу подослали в галстуке и со снайперской винтовкой! Это, брат, Россия! У нас нет широкого спроса на эту профессию, что, естественно, сказывается и на притоке кадров, и на подготовке. Ну, раз в год какая-нибудь жена накопит пару тысчонок на убийство опостылевшего алкаша-мужа и наймет такого же алкаша, после чего оба попадутся. Ну, грохнут кого-нибудь за долги — так потом всю жизнь трясутся, как бы исполнителя не нашли и обоим расстрельная статья не досталась. Единичные случаи… Единичные. Настоятельная необходимость выписать кому-то пропуск на небеса, как в нашем случае, возникает, если кто-то решает, что ставки слишком высоки и можно рискнуть многим. Где искать исполнителя? Ну, конечно, среди рвани, зонами потертой, к крови и стонам привычной. У блатных ведь заплечных дел мастера не вывелись. У них законы суровые, наказания все больше жестокие. Надо кому-то смертные приговоры правил в исполнение приводить. Так что на урок вся надежда. Хотя и среди них поискать надо любителя на сто вторую статью. Но найти можно. Таких ублюдков, как Крот, как Знаток. Фраков они, конечно, не носят, с ядами и винтовкой не в ладах. Но принципиальной разницы, чем убьют человека — шпионской суперштучкой или ржавым топором, — нет. Важен результат.
— Русская мафия.
— Таким был и всегда, останется русский киллер — с топором в руках, пьяный и тупой.
Пашка ошибся. Через несколько лет профессия наемного убийцы станет пользоваться огромным спросом. И потерявших человеческий облик алкашей, готовых на все уголовников или просто чокнутых кровососов сменят бывшие десантники и гэбэшные спецназовцы, мастера по стрельбе и специалисты в области взрывных устройств, а также действующие и бывшие сотрудники МВД и госбезопасности. Появятся подпольные школы киллеров. Утрясутся таксы и расценки. И польется полноводной рекой оплаченная звонкой монетой кровь. Убийство станет неотъемлемым и эффективным правилом игры. В восемьдесят седьмом такое развитие событий можно было представить лишь в бреду, нанюхавшись дихлофоса. Никто не мог подумать, что за каких-то пару лет государство сдаст все позиции и уступит место наглеющей, кровавой организованной преступности. И даже оголтелую травлю правоохранительных органов, порочную судебную практику, набирающую обороты, никто тогда не воспринимал всерьез. Ведь такое уже раньше бывало и длилось недолго. Но потом власть бралась за ум, и преступники вновь отправлялись по колониям, занимали предназначенные им судьбой места на нарах.
Не прав был Пашка и в том, что среди русских киллеров не было истинных виртуозов своего дела. Когда ставки повышались и перехлестывали через определенный барьер, они возникали откуда-то из тьмы. В этом я смог убедиться через несколько месяцев, но об этом позже…
— Зарвался Грек. Превысил полномочия, — сказал Пашка. — Надо грабастать его за шкирман.
— Думаешь, он к нам с признательными показаниями приползет, едва мы в пределах его видимости возникнем?
— Не приползет… Но почему только ему можно нарушать правила?
— Поясни.
Выслушав Пашку, я покачал головой.
— Ты мухоморов обожрался?
— А ты, Терентий, жить хочешь?
— Не прочь еще покоптить небо.
— Тогда будем делать так, как я говорю…
ПРИ НАЛИЧИИ ТРУПА…
В кабинет ворвался небольшой смерч, и помещение вмиг стало тесным. Именовался этот смерч Сергеем Нестеровым.
— Привет, Пашуля… Здорово, следователь… Слабоват, Терентий, стал. Кто так руку жмет? Руку вот так надо жать. После этих слов в моей руке что-то хрустнуло — ладонь Добывала под заводским прессом. Ох, — крякнул я.
— Чего «ох»? Не пищи. Сколько говорю, чтобы ко мне тренировки ходил.
Нестеров промчался еще пару раз по кабинету, виртуозно и грациозно огибая сейфы, стулья и столы. Схватил со стола мою пластмассовую зажигалку с изображенной на ней голой девицей.
— Отличная вещь.
— Бери, — предложил я.
— Не надо.
Он пробежал еще раз по кабинету, сделал неожиданный выпад в сторону Пашки, тот мгновенно среагировал, отклонился и принял боксерскую стойку. Нестеров сделал еще один выпад, остановил руку, наметив удар.
— Пашуля, где твоя квалификация? Захирел. Тоже мне — боксер… Дистрофия на марше. Что в розыске, что в прокуратуре… если прижмут в темной подворотне — что делать будете?
— Если завтра война, если завтра в поход, — поддакнул я.
— Вот именно, Терентюшка. Вот именно… Пашуля, как же ты разжирел.
Нестеров схватил Пашку двумя пальцами за живот так, что тот застонал.
— Позор на мои седины. И это мой ученик.
Нестеров еще раз вьюном прошелся по кабинету, схватил лежавшую на столе папку с делом, кинул ее обратно, потом перелистнул книжку «Альтист Данилов», которую я читал по утрам в транспорте,
— Ох, грамотеи, — хмыкнул он и наконец плюхнулся в кресло, закинув ногу на ногу.
Мы вздохнули свободно. Но в любой момент этот ядерный реактор мог заработать вновь.
— Сережа, у нас к тебе дело, — сказал Пашка.
— Конечно. Где еще дела, как не в прокуратуре!
— Дело на сто миллионов.
— Я завсегда. Только учтите — со временем туговато. Полно «глухарей», квартал надо скоро закрывать. Шеф зудит, раскрытий требует. Кроме того, соревнования по кик-боксингу. Борцы-ветераны в Москве собираются — меня приглашали.
— Ветеран в тридцать четыре года.
— Да, ветеран… Так чего, уши кому-то оборвать надо?
— Дело посерьезнее, — вздохнул Пашка. — Давай прогуляемся по парку, пивка попьем, там и побеседуем.
— Для спортсменов пиво — чистый яд. Вы потому такие хилые, что пиво пьете без остановки… Хотя иногда не помешает. Пошли.
От прокуратуры до городского парка было недалеко. В ларьке, уцелевшем в самый разгар антиалкогольной компании, у знакомой продавщицы мы вырвали без очереди по бутылке «Жигулевского» и примостились на лавочке в закутке, подальше от шума городского. Такие разговоры в кабинете не ведутся. Когда в деле замаячила фигура партийного деятеля, то слишком велика вероятность, что к следователю будут предъявлять повышенный интерес чекисты. Они вполне могут и не ограничиться своей любимой забавой — установкой телефона на прослушку, а понавтыкать жучков в кабинете.
Нестеров отхлебнул, крякнул с удовольствием и покачал головой.
— Точно, яд.
— В малых дозах — лекарство, — возразил Пашка.
Нестеров работал старшим оперуполномоченным в отделе по разбойным нападениям. Все свое свободное время он тратил на улучшение навыков мордобоя и опрокидывание противника на маты. И получалось это у него чрезвычайно хорошо. Сложением он обладал отнюдь не богатырским — сто шестьдесят пять рост и пятьдесят восемь вес. Четырнадцать лет назад он взял серебряную медаль на чемпионате Европы по самбо. Десять лет назад занял четвертое место на чемпионате мира по вольной борьбе. После этого плюнул разом на все — загранпоездки, сборную, рекорды — и пошел работать в милицию. Через пять дней, будучи выходным и в гражданской одежде, притащил в отделение банду из пяти грабителей. Они шли послушно, подняв руки вверх. Нестеров в темноте угрожал им кошельком, который они приняли за пистолет.
Нестеров вел себя так, как положено вести настоящему стражу порядка. Но так уж получалось всегда, что придумывают и трактуют правила чинуши, не вылезавшие никогда из-за письменного стола и о преступниках читавшие только в книжках. Поэтому время от времени на Нестерова возбуждались уголовные дела о превышении власти. «Как можно было бить того разбойника с такой силой по лицу?» «Почему вы сломали руку тому хулигану? Ну и что — нож в ней был зажат? Нужно было обезоружить, а не причинять человеку телесные повреждения». «Почему вы вытащили из кобуры пистолет? У вас были основания считать, что ваш противник вооружен?» И прочая чушь в том же роде. Одно из этих дел пришлось вести мне. Нестеров задержал троих кавказцев, сосредоточенно насиловавших женщину на стройке. Пока он с ними разбирался, потерпевшая сбежала. А из насильников один устроился со сломанной ногой на больничной койке, второй отправился прямиком в реанимацию. По всему получалось, что Нестеров налетел на несчастных кепкарей и жестоко измолотил их. Кавказцы попались настырные и упорно писали жалобы во все инстанции, требуя привлечь милиционера к уголовной ответственности… Писали они и из тюрьмы, куда я их отправил после того, как с огромным трудом все-таки вычислил потерпевшую и заставил написать заявление. Потом была еще пара аналогичных случаев с участием Нестерова, по которым я выносил отказы в возбуждении уголовного дела. Закон что дышло… Попадись на моем месте другой следователь или будь дурной прокурор — сидеть бы Нестерову за решеткой. Что поделаешь! Общество и закон совершенно не защищают того, кто не щадя живота защищает их. Поэтому все больше распространяется новый тип милиционера — того, который спокойно пройдет мимо драки или грабежа. Зачем связываться? Или нож в живот получишь, или постановление о возбуждении уголовного дела от прокурора.
— Ты, Серега, нашего Терентия ценишь? — спросил Пашка, отхлебывая пива.
— А то нет. Люблю я его, родненького, — Нестеров железными пальцами потрепал меня за щеку.
— Не хотелось бы, чтобы он безвременно ушел от нас, — скорбно вздохнул Пашка.
— А что, есть опасность?
— Да тут кое-кто убить его мечтает…
Нестеров въехал в ситуацию моментально.
— Грек? Во охамел.
— Надо ему объяснить, что он не прав.
— Надо.
— Вежливо так объяснить. Доходчиво. Я предлагаю…
Выслушав предложения, Нестеров погрустнел, но лишь на мгновение. Через секунду он по-дружески жахнул меня кулаком по колену, так что нога сразу чуть не отсохла.
— Не бойся, Терентюшка, не дадим тебя в обиду поганцам… Пашуля, мне надо день на разведку. А потом Грек поймет, что сильно ошибался.
На следующий день нас с Пашкой загнали на торжественное заседание, посвященное стодесятилетию со дня рождения Дзержинского. И угораздило нам попасться на глаза начальнику УВД и прокурору, которые вместе шли по коридору нашей конторы. «Как, что, почему не в форме? Всем было сказано — на заседание. Какие такие срочные дела? Шагом марш».
Два часа я никак не мог заснуть в мягком кресле в зале клуба МВД, где собрались сотрудники из братски-враждебных ведомств — нашего, милиции и госбезопасности. Сон, как назло, никак не шел, «Альтиста Данилова» я сдуру оставил в столе, а потому был вынужден выслушивать выступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30