Под покровом темноты они ушли — притом не на территорию Дагестана, где все было перекрыто воинами ислама, а в Чечню, передавив по дороге еще с десяток бойцов Хромого.А между тем жители захваченного поселка не спешили вступать в ряды освободительной исламской армии.— Уходите, откуда пришли! — так и сказал пожилой аварец, подошедший к Хромому на площади перед двухэтажным зданием поселковой администрации с оставшимся со старых времен серым памятником Ленину. Боевики пытались зазвать туда людей на митинг, но желающих было немного.— Что, нравится жить под неверными? — с угрозой улыбнулся Хромой, — Вы хуже неверных, — сказал аварец. — Когда Салман убивал наших соотечественников и захватывал наши больницы — он думал о неверных?И Хромой ощутил, что в нем грязной, будто наполненной нечистотами волной поднимается ненависть. Он знал, что этого делать нельзя, но сдержаться не мог — будто какая-то потусторонняя сила толкнула его руку, и та сама потянулась к кобуре. И заговорил «стечкин». Аварец упал на пыльную землю, скребя ее скрюченными пальцами. А Хромой закричал:— Кому еще нравятся русские?Это был жест отчаянья. Хромой вдруг ясно понял, что они все ошиблись, их провели, как детей, поманили посулами. И теперь остается ждать расплаты.И расплата не замедлила прийти. Ошарашенные в первые часы джихада федеральные войска и милиция вдруг необычайно быстро опомнились, и картина разительно изменилась.По вторгшимся на территорию Дагестана силам и по ваххабитским селам в Ботлихском районе начала методично и со вкусом работать артиллерия, срывались с кассет вертолетов и накрывали площади неуправляемые ракетные снаряды. Работали русские спецподразделения, которые не привыкли брать пленных, — у них своя священная война, свои кровники.Прошло несколько дней, и Хромой с болью в сердце отдал приказ своему отряду — отходим!Отдельные группы еще шалили в Дагестане, но это уже ничего не значило. Нашествие провалилось. Правоверные подсчитывали немалые горькие потери, но надеялись, что соберутся с силами и через год-другой повторят попытку.Хромой еще не до конца осознавал, что все это значит на самом деле. Он был уверен, что будет как всегда — трепачи из российских политических верхов и велеречивые журналисты будут возмущаться агрессией со стороны чеченских непримиримых полевых командиров, намекнут на назревшую необходимость решения вопроса о статусе Чечни, обязательно будут талдычить про потери среди мирных жителей. Все отработано в ту, первую войну. За ту войну Хромой оценил всю громадную мощь спецпропаганды. Ведь словом можно поражать противника порой лучше, чем оружием. Только это слово должно быть донесено до широких масс. Поэтому миллионы и миллионы долларов шли в русские средства массовой информации. НТВ вновь, как в прошлую войну, исправно показывало слезу чеченского ребенка, «Новая газета» исправно публиковала статьи о зверствах русских омоновцев, режущих безвинных женщин. Деньги, деньги, деньги — они решали все. Хромой был уверен — эти деньги вновь решат все. Но он не учел того, что в Кремле появились другие люди. Москву потрясли взрывы жилых домов, осуществленные боевиками Хаттаба. И русского травоядного обывателя, которого показывали по телевизору, заботила сейчас вовсе не слезинка чеченского ребенка. Хромого потрясла одна телепередача. Очкастая москвичка во весь голос кричала в объектив на фоне дымящегося взорванного гексогеном дома:— Чеченцы! Что это за народ такой?! Их надо уничтожить! Всех!И тогда Хромому стало по-настоящему жутко. Он вдруг ясно понял, что медведь русский начинает просыпаться. Что девяносто девятый год — это не девяносто шестой. И что все может плохо кончиться.Неожиданно загремели во весь голос пугающие заявления политиков о создании санитарной зоны вдоль Терека и вводе войск в северную Чечню. Зато голоса правозащитников о гибнущих чеченских детях становились все тише и тише. «Чечня — часть Российской Федерации!» — сказал по ТВ новый российский премьер таким тоном, что по телу Хромого поползли мурашки.И вот ужас обрушился с небес. Фронтовые бомбардировщики сровняли с землей лагерь, где восстанавливала силы часть банды Хромого. Все произошло настолько стремительно, низко летящие машины так точно вышли на цель, что многим не удалось уйти от запечатанной в авиабомбе смерти.А потом двинула через границу Ичкерии русская армия. И то, с какой легкостью она взламывала укрепления, как ювелирно работала артиллерия, стало ясно, что это вновь та самая армия, которая была готова воевать с НАТО и со всем миром, намереваясь из этой войны выйти победителем…Теперь русские работали неторопливо и расчетливо. Аулы, откуда велся огонь, просто сносились, и армия шла дальше.Затем стали предавать земляки. Север Чечни и так относился к приверженцам святого учения Аль Ваххаба не слишком ласково, а тут шавки начали лаять. Подзуживаемые Джамбулатовым местные вытеснили воинов ислама из станицы Краснознаменской, в которой собирались держать оборону.Последняя надежда была на столицу свободной Ичкерии город Джохар, который неверные называли Грозным. И русские действительно завязли там в городских боях. Не так, как в прошлую кампанию, с гораздо меньшими потерями, но бой в городе — это всегда большая кровь. Отстоять город, конечно, боевикам было не под силу. Басаеву, которого обманом заманили на минное поле, оторвало ногу. Несколько известных полевых командиров погибло.Хромой терял своих верных подданных. Многие погибли, многие дезертировали. Он собственноручно расстрелял троих трусов, оставивших позиции. Из многочисленного отряда осталось несколько человек, которые, кажется, просто не желали понимать, что такое смерть, или боялись своего командира больше ее, костлявой…И вот Комсомольский. Зачем Хромой вошел туда с остатками банды? Ему не хотелось туда лезть, но у него не было выхода. Уважаемые люди его попросту прижали, он не мог отказаться.— Мы покажем свою силу, — говорили люди. — Мы покажем, что мы можем запалить всю республику. И опять будут переговоры…На это дело наскребли в общей сложности несколько тысяч бойцов. Уже потом Хромой понял, что это были последние организованные группы, хоть как-то походящие на армию, не выродившиеся в мелкие банды, способные только на комариные укусы. Используя дыры в расстановке федеральных сил, по тайным маршрутам боевики проникли в поселок и объявили принародно, что здесь территория Ичкерии, свободная от русских, и они без труда могут захватить любой другой поселок.Здесь тоже ждало разочарование. Надежды командиров исламской армии опять пошли прахом. Все то, что срабатывало в первую войну, оборачивалось сейчас прямой противоположностью.Русские отказались от каких-либо переговоров, поставив условие — сдача в плен. Они не стали брать штурмом поселок, чтобы заливать кровью каждую улицу, а просто оцепили село, выпустили мирных жителей, кто хотел уйти. И начали методично обрабатывать все артиллерией и авиацией. Потом спецназ шел по развалинам и добивал тех, кто уцелел под руинами. Русские не торопились. Им некуда было спешить.Хромого спасли деньги. Посредник, чеченец, бывший офицер госбезопасности, знающий, как договариваться с людьми в погонах, предложил купить коридор. Деньги у воинов ислама были, и не одна сотня тысяч долларов. Когда уходили, Хромой ждал, что ночь взорвется выстрелами и разрывами, как тогда, когда Шамиль Басаев уходил из Грозного. Но этот договор был честный. Внутренние войска их пропустили. Другим воинам повезло меньше. Они двинули на ментовские заслоны, и их просто положили, как мишени в тире.Когда собрались оставшиеся в живых уважаемые люди, было решено — минная война, диверсии. На прямые столкновения не осталось сил. Единая система управления, связи, снабжения безвозвратно утрачена. Позиции сданы. Правда, было еще Аргунское ущелье, были горные труднодоступные районы, куда боятся соваться русские. Но там с каждым днем становилось все горячее. Ходили разговоры, что русские думают использовать в работе по ущелью стратегическую авиацию и ковровые бомбардировки, тогда там вообще не останется ничего живого. Обычные бомбы действовали в скалах плохо, но русские стали применять вакуумные. Так что там тоже потихоньку утверждался ад.— Горы — наш оплот. Мы будем биться там с неверными. А потом спустимся с гор и будем их резать. И выкинем русских! — говорил полевой командир Алихан.Он собирался прятаться в пещерах до лучших времен и оттуда кусать русских. Да вот беда — после того схода полевых командиров Хромой больше его не видел. Русские нашли спелеологические карты и просто взорвали все выходы из тех самых неприступных пещер, так что смерть Алихана и его трех сотен похороненных заживо в нерукотворном склепе штыков, наверное, была страшна.Март 2000 года стал для чеченских воинов ислама и для наемников черным. Только у Хаттаба были убиты пять командиров, а он сам остался с менее чем сотней боевиков. Ощущалась чрезвычайно острая нехватка оружия, лекарств, боеприпасов. И хотя все необходимое везли эмиссары из Азербайджана и Грузии, провозили вьючными животными через Панкийское ущелье и через Дагестан, все равно это не могло спасти положения.Хромой понял, что все кончено. И дело не только в военных поражениях. Просто слишком много чеченцев как земной рай вспоминали те времена, когда в республике было вдоволь электричества, школ, магазинов, когда деньги можно было зарабатывать, и не имея в руках автомата, когда можно было прожить всю жизнь и не слышать выстрелов из боевого оружия. И все меньше становилось желающих положить свою жизнь на алтарь истинного учения или даже просто за независимость Ичкерии. Люди устали от войны. Они хотели вернуть прошлое. А это означало, что можно продлевать агонию, убивать, убивать и еще раз убивать, но все равно дело проиграно. И так, как грезилось Хромому и его братьям по вере, не будет уже никогда. Во всяком случае, в обозримом будущем. Русский медведь просыпается… И что будет, если он проснется окончательно и поймет, что с ним сделали?.. Депортация была еще жива в памяти стариков. Они знали, как это было, и боялись того, что может еще случиться…Упаднические настроения косили самых стойких. Доходили слухи, что сам Хаттаб все больше разочаровывается в чеченцах и собирается со своими сторонниками в другую исламскую землю для дальнейшего джихада — в Афганистан.После того как Хромого контузило, иссекло осколками и верные бойцы унесли его на руках от преследовавшей десантуры через горы, он решил, что для него война закончена. Свет клином не сошелся на этой земле, пусть здесь и похоронены предки. Предки мертвы, им все равно. Он же жив. И еще хочет жить… И осталось не так много верных бойцов. Он дал приказ — легализироваться всем, на кого не было материалов у федералов. Русские объявили амнистию. Они показали свою слабость, они пока не освоили науку добивать слабеющего врага. Поэтому пусть люди возвращаются. Кому идти с повинной. Кому тайно селиться в своих селах и городах. Но всем ждать своего часа. Часа святых ножей, когда придет гонец и скажет — пора. И тогда из схронов будут извлечены автоматы в промасленных тряпках, щелкнут решительно и зло затворы…Сам Хромой через Грузию, чье правительство не раз тайно, а иногда и открыто демонстрировало симпатию к борцам против империи зла, решил пробираться на Запад. При переходе границы звено вертолетов накрыло их НУРСами. И он чуть не отправился на тот свет.Его выхаживали сначала в Грузии. Потом в Турции. Он общался с военными и представителями политических партий. Они хотели, чтобы он вернулся в Чечню и продолжал священную войну. Это были алчные, расчетливые твари. И Хромого охватывал гнев, когда он понимал, что все люди, которые гибли в горах в схватке с русскими, для них просто пыль под ногами. У турок, американцев и еще многих и многих были свои цели. Для них они были куклами… Но потом гнев проходил, и он опять размышлял над тем, что есть смысл попытаться стать из куклы кукловодом…Он бы не вернулся. У него были кое-какие деньги, которых хватило бы на безбедную жизнь на Западе. Тем людям, с которыми он воевал, он не должен был ничего, и они знали об этом. Он бы остался, но… Но должны были ему. А он не прощал долгов….Встав на ноги, выздоровев, он решил идти через границу в Нижнетеречный район. За долгами. Идти, чтобы взыскать долги, взять, что ему принадлежит, а потом уйти и уже не возвращаться…Хромой смотрел на свой вновь собранный немногочисленный отряд. Их было восемь человек. С двумя из них, самыми надежными, он пришел из Грузии. Они готовы были повиноваться, потому что были преданы Аллаху и преданы тому, кто нес им правильное слово… Они думали, что слова имеют цену…Но дело не только в словах. Какое слово может заменить деньги? Хромой обещал им много денег. Столько, сколько они никогда не видели.И он отдаст им эти деньги. Если все будет, как он задумал. Если он взыщет долги.— Я собрал вас, чтобы спросить — готовы ли вы убивать? — спросил он, оглядывая в неверном свете керосиновой лампы своих подданных.— Да, — послышались голоса.— Готовы вы умереть?— Если на то воля Аллаха, — сказал один из них.— Чтобы вкусить плоды рая еще на земле, нужно быть благочестивым. И убивать… Убивать… — Хромой сжал кулаки…
Глава 6МИННАЯ ВОЙНА
— Затылок тянет, — поморщился начальник криминальной милиции Нижнетеречного ВОВД подполковник Алейников, потирая широченной ладонью свой массивный коротко стриженный затылок.— Чего, так? — спросил шкафообразный, в застиран ном, видавшем виды пятнистом комбезе, командир группы СОБРа, трясущийся на заднем сиденье «уазика» с завешанными бронежилетами окнами.— Три контузии. Люди после такого не живут, — усмехнулся Алейников. — А у меня кость сибирская, толстая. Живучий такой назло врагам уродился.— К перемене погоды тянет? — участливо поинтересовался командир группы.— К взбучке, — Алейников посерьезнел. — Не нравится мне, как день начинается. Что-то будет.— Мистика, — беззаботно отмахнулся собровец.— Предчувствия? Не знаю, мистика — не мистика. Но обычно срабатывает…Алейникова действительно мучили дурные предчувствия. Он привычно собрался, стал напряженнее. Пусть внешне это и не сказывалось, но глаз ловил мельчайшие детали, чувства были обострены. Он был уверен — сегодня что-то непременно случится, хотя и не особо верил в потусторонние дела. Подполковнику милиции положено верить в реальность — грубую и зримую. А реальность состояла в том, что им сегодня предстоит устроить фейерверк — взорвать очередной мини-завод — несколько перегонных цистерн, здоровенный аналог самогонного аппарата, дающий немалые деньги, на которые живет вся авторитетная братва Нижнетеречного района.Алейников расстегнул еще одну пуговицу камуфляжной куртки. Пыль, жара невыносимая. Бойцы трясутся в кузове грузовой машины, это гарантия, что вылезешь оттуда как черт, — весь в грязи, и стирка камуфляжа обеспечена. На броне БТРа тоже хорошего мало. Пыль вдыхается в легкие, оседает на зубах, разукрашивает лицо и руки и въедается в комбезы. Пыль, пыль… Алейников ненавидел пыль…— Душно. Жарко. Гнусно, — прокомментировал он обстановку.— А что ты хотел? — пожал плечами собровец. — Чечня.— Хорошо в краю родном, — хмыкнул Алейников. Колонна машин, тяжело отвалившая от здания временного отдела внутренних дел, теперь пылила по прямой, как шпала, главной улице станицы Ереминской — Нижнетеречного райцентра. Машины миновали центр станицы с неизменным для таких населенных пунктов парком с давно потухшим вечным огнем памяти погибшим солдатам и с обшарпанным клубом с колоннами и гипсовой лепкой, в которой главные элементы орнамента — звезды и серпы с молотами. Еще недавно в этом клубе у станичных ваххабитов и бойцов ополчения было место сборищ.Машины оставили позади нескольких больших бетонных и кирпичных зданий, которые когда-то были райсоветом, райторгом, районе — только теперь этот «рай» потерян и в зданиях сегодня военная комендатура, администрация, все там оцеплено, перегорожено, простреливается, заставлено бронетехникой и армейскими автомашинами связи, все рассчитано на долгую оборону.Рядом с «уазиком» бежала, подпрыгивая, поджарая, ободранная, грязно-белая псина и дико лаяла, будто готовясь вцепиться зубами в протектор. За ней следовали двое менее шустрых, но не менее злобных ее сородичей.— Даже псы в Чечне вредные, обязательно облают военную машину, — хмыкнул Алейников.— Ну да.— Джохар, Джохар, — позвал, отведя бронежилет и высунувшись из окна, Алейников собаку. Та, удивленно взглянув на него, отстала от машины…Машины миновали частный сектор, состоящий из бедных, скрытых за глухими заборами каменных домиков, проскочили мимо давно не крашенных, грязных, казалось, вот-вот готовых рухнуть пятиэтажек на окраине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31