За семнадцать лет работы в прокуратуре ему впервые доверили дело об убийстве. В основном он сидел на кражах и грабежах. Не очень пыльная работа. Жил тихо и мирно в своем доме под Тулой с женой и двумя дочерьми, любил свое хозяйство с добротным и обильным подворьем, досуг проводил на рыбалке, книг не читал, телевизор не смотрел. Мечты о сыне остались мечтами, на третьего ребенка семья не решилась. По сегодняшним меркам и двое уже много.
Сад, огород и домашняя живность выручали. Что касается зарплаты, то о ней и говорить стыдно. Следователь слыл человеком спокойным и уравновешенным.
Умиротворенный образ жизни, любящая жена и своя крыша над головой сохранили нервную систему Мухотина. Мир вокруг себя он воспринимал с точки зрения его красоты и неповторимости, что совсем не вязалось с профессией следователя.
Что касается его собеседника, то столичный журналист был человеком импульсивным, нетерпеливым, вечно крутился в гуще событий, совал свой нос во все двери, особенно если те были закрыты для посторонних, обожал аферы, риск и вечно попадал в неприятные истории. Кроме квартиры в Москве, превращенной хозяином в кабинет-лабораторию, у Метелкина ничего не было. О жене и детях в свои тридцать пять он даже не думал. Жизнь на вулкане не каждой женщине по душе. Вот и получилось, что разговор между столь разными индивидуальностями не клеился.
— Так вы уверены, что в морге лежит Аркадий Еремин? — спросил Мухотин.
— Нет сомнений. Плакать по нему, конечно, никто не будет. Большинство из нашей братии люди одинокие. У Аркадия никого нет, он ведь детдомовский.
Правильный парень, профессионал. Выполнял любую поставленную перед ним задачу.
Методичен, скрупулезен, настойчив. А вот мне интересно, как вы его личность устанавливали?
— Рядом с трупом валялась репортерская сумка. Из нее все вывалили на землю — что-то искали. Диктофон, два фотоаппарата, объективы были раскиданы, но ни фотопленок, ни магнитофонных записей мы не нашли. В карманах пусто. Ни денег ни документов.
— И что же?
— Я отослал его фотографии в Москву в Союз журналистов с просьбой установить личность. Потом получил ответ. Вот и установили личность.
— А почему вы решили, что он из Москвы?
— Техника очень дорогая. Одет по-столичному, все фирменное, и кроссовки, и джинсы, и жилетка с множеством карманов, какие любят носить репортеры. У нас в Туле тоже одеваются неплохо, но с вещевых рынков, а фотографируют «Зенитами», а не «Никонами». Запрос в Москву я посылал чисто интуитивно. Когда личность установили, я позвонил в редакцию, с которой Еремин сотрудничал. Мне ответили, что последняя его командировка была связана с одним предприятием в Туле.
Уточнять не стали, сказали: «Пока статья не выйдет, никаких комментариев». А сейчас, мол, Еремин в отпуске. На опознание никто не приехал.
— Приехал я по их просьбе и по собственной воле. Объясните, Пал Николаич, кому взбрело в голову убивать столичного репортера? Версию с ограблением можно отставить в сторону. Согласны?
— Для версий еще не наступило время. Мы пока мало что знаем. Надо найти ответ хотя бы на первый вопрос — как и зачем московский репортер оказался в неприметном городке Егорьевске? С какой целью? Как вы сами сказали, у него нет родственников. Второй вопрос — зачем ему понадобилось брать в отпуск столько фотоаппаратуры и диктофон? После полученных ответов на эти вопросы можно приступать к следующим. Например, в Егорьевске и пригороде за последние семь лет не произошло ни одного убийства. Тут милиция работает на высоте.
Преступность почти сведена к нулю. Начальник городской милиции подполковник Мягков Мирон Денисович — человек крутой. Он дал слово, что сломит преступность на корню и сдержал его. Так что убийство Еремина здесь расценивается как ЧП районного масштаба. Можно предположить, что вашего друга убили те, кто его преследовал, но не местные. Не исключен вариант и тульского следа, мне так и не удалось узнать. Он вернулся в Москву ровно на сутки. Сдал материал в редакцию, оформил отпуск и на следующий день уехал. Еще через двое суток его убивают. Вот мне и показалось, что кто-то идет за ним следом.
Метелкин закурил и протянул пачку Мухотину.
— Спасибо, я не курю.
— Можно было догадаться по вашему виду с румянцем на щеках. А почему все же Тула?
— В Еремина стреляли из нагана в затылок. По сегодняшним меркам, оружие экзотическое. Револьверы сняты с производства в начале пятидесятых. В Москве их достать трудно, а патроны можно купить без проблем.
— Но вы же сами сказали, что оружейные заводы их не выпускают.
— Зато ими завалены склады. Когда оружие списывают, его, как правило, отправляют на оружейные заводы или переплавку. Учет, разумеется, ведется, но всего не учтешь и не перепроверишь. Сами знаете, какие арсеналы находит милиция. Так это же единицы. Один-два процента из существующих.
— Хорошо, предположим, что Еремин пробыл в Егорьевске двое суток. Чем он занимался все это время? Где жил? Не на улице же.
— Адрес я еще не установил. Его труп был обнаружен в одной из старых построек, в полуразрушенном доме на Кинской пустоши неподалеку от монастыря.
Что он там делал, ума не приложу. Это в семи километрах к западу от города.
Вряд ли он жил в этих развалинах, но убили его у порога подъезда. И не понятно, в момент входа в дом или при выходе из него. Следов обитания в развалинах нет.
Пыль лежит в палец толщиной, а вокруг все крапивой поросло.
— Что-то тут не сходится, уважаемый Пал Николаич. Ну во-первых, вы могли дать объявление в газете. Я уже ознакомился с егорьевской многотиражкой, десять тысяч Для пятидесятитысячного города — это очень неплохо. Не хотели печатать фотографию трупа, дали бы объявление: «Городской отдел милиции просит известить о приезжих молодых мужчинах, остановившихся у горожан на временное проживание» или что-то в этом роде. И во-вторых, по вашим словам, место убийства журналиста — заросшая крапивой дыра с толстым слоем пыли и при этом никаких следов убийц.
Мухотин мягко улыбнулся.
— Отвечая на ваш первый вопрос, скажу так. Я в этих местах такой же чужак, как и вы. Здесь народом командует подполковник Мягков и мэр Кедров. Они не любят чужих. Мы с вами остановились в одной гостинице, другой здесь нет. Им так удобней наблюдать за приезжими. Если кто-то приютит у себя нелегала, то ему плохо придется. Регистрация обязательна для каждого въезжающего в Егорьевск.
Кто же пойдет на себя доносить? Газета живет на оптимистической ноте. Солнце светит, птички поют, и все вокруг счастливы. Теперь отвечу на второй вопрос.
Труп нашли монахи монастыря. До приезда милиции там все побывали, а я приехал на следующий день. Там словно табун лошадей прогнали. Какие могут быть следы?
— Вы в дом заходили?
— Да, разумеется. На ступенях остались только следы от кроссовок убитого. Убийца туда не заходил. Следы довели нас до четвертого этажа. Наверху четыре квартиры. Дверей нет, перекрытия сломаны, на полу битый кирпич, бревна и всякий хлам, следов не обнаружишь, так что в какую из четырех квартир он заходил, сказать не могу. Осмотр ничего не дал. Местные власти хотят избежать скандала. И я думаю, у них это получится.
В гостиницу они вернулись вместе. Метелкину удалось узнать у следователя точный адрес места происшествия. Он взял с собой рюкзак, положил в него фототехнику и уехал.
Город был небольшим. Минут за сорок можно пройти пешком с южной окраины до северной. Метелкин отправился на запад. И только после того, как дома на окраине превратились в спичечные коробки, он остановился на шоссе и поймал попутку до Кинской пустоши.
На полях колосилась пшеница, современные фермы со стеклянными теплицами, птицефермы, консервные заводы, скотобойни, конные хозяйства — это далеко не весь перечень указателей, которые встречались на пути.
— А говорят, что Россия в нищете живет! — удивился Метелкин. — Да тут раздолье.
— Это только тут, — усмехнулся шофер, — благодаря монахам. А чуть дальше, кроме ржавого железа и сорняков, на полях ничего не встретишь.
— Так всю Россию надо заселить монахами.
— Может, и надо. Тут в начале девяностых с великой перестройкой люди с голода пухли. Колхозы разорялись, хозяйства разваливались. Потом умные люди восстановили заброшенный монастырь, освятили, и монахи образумили народ.
Забрали все земли под себя, а бывших колхозников работать заставили. Разбили их на общины и взялись за дело. Через два года эти места стали неузнаваемы. А теперь под монастырем вся западная часть пригорода лежит. Они и город кормят, большая часть магазинов им принадлежит, а также шесть рынков. Открыли фабрики, людей работой обеспечили, жалованье приличное платят. Вот вам и монахи.
— Молодцы! Вот у кого нашим министрам и бизнесменам учиться надо.
— Говорят, им молитвы помогают. Тут теперь все верующими стали. На церковные праздники народ из города пешком к монастырю идет, прямо паломничество какое-то. Сам старец в праздники проповеди читает.
— Какой старец?
— Настоятель монастыря святейший игумен Пафнутий. Ему уж под девяносто, а он все еще посох в руках держит. Святой человек.
О монастырях Метелкин ничего не знал и не интересовался ими. А материал мог бы получиться любопытным. Стоит взять на заметку. Его высадили на перекрестке, он поблагодарил разговорчивого шофера и дальше пошел пешком.
Монастырь стоял по правой стороне открытого поля. Высоченные белые стены скрывали за собой всех, кто там обитал, и видны были только купола храмов, колоколен и часовен, а также макушки деревьев. Несколько наружных строений находились по левую сторону. Похоже, там когда-то стояла воинская часть, а теперь от нее остались только развалины.
Метелкин решил срезать путь и, сойдя с пыльной дороги, пошел через пшеничное поле. Некоторые колосья достигали его живота, и он уже пожалел, что свернул с гладкой почвы на рыхлую с густой порослью. Однако и здесь было обо что споткнуться. Он даже вздрогнул от неожиданности.
В зарослях лежали двое. Одна женщина в длинном черном платье, а вторая в коротком цветастом. То ли они боролись, то ли обнимались, сразу не поймешь.
Метелкин вздрогнул и застыл на месте. Девчонка в цветастом вскрикнула, а та, что в черном, оглянулась. Судя по козлиной бородке и усам, пришлось усомниться, что перед ним женщина. Правда, волосы лежали на плечах. А когда красотка с бородой заговорила, то все сомнения рассеялись. Голосок у нее был ниже, чем у некоторых мужчин.
— Ну чего уставился? Тебе дороги мало? Проваливай.
— Извините, — пробурчал репортер и, развернувшись, направился обратно по промятой просеке.
— И что такого? Они же тоже люди, — рассуждал он вслух.
Погода стояла прекрасная, пели птички, дул слабый ветерок, безоблачное небо. Догадка Метелкина подтвердилась — развалины очень походили на бывшую воинскую часть. Среди хлама попадались сгнившие солдатские бушлаты с голубыми погонами, стоптанные кирзовые сапоги и прочие следы присутствия на этом месте десантных подразделений. Ничего удивительного, глобальные сокращения, реформы в армии приводили к запустению и опустошению некогда славных боевых объектов, где остались только щиты с плакатами и лозунгами.
Здание, возле которого нашли труп Еремина, по всей вероятности, было когда-то офицерским общежитием. Трава около единственного подъезда была вытоптана так, что казалось, будто бы по ней проехались катком. В таких условиях искать следы невозможно. Следователь утверждал, что лестница покрыта пылью, но и тут все было затоптано.
Метелкин поднялся на четвертый этаж. Побывав на втором и третьем, он ничего не мог увидеть из окон. Деревья разрослись, и человеку с фотоаппаратом здесь делать нечего. Что касается четвертого этажа, то макушки деревьев еще не достигли таких вершин, и пейзажи округи лежали как на ладони. Но тут возникал закономерный вопрос: что могло заинтересовать Еремина в этих местах? С юга на север пролегала пашня. На востоке лес, на западе монастырь. Метелкин прошел в квартиру, из окон которой открывался вид на монашескую обитель. Вряд ли тут можно обнаружить что-нибудь стоящее. Из-за высоких монастырских стен видна только часть территории.
Расстояние в полкилометра или чуть больше не позволяло разглядеть детали — черные точки, похожие на муравьев, едва передвигались по площади. Небольшой городок со своей собственной жизнью, отгороженный от суеты мирской неприступной преградой. Пожалуй, территория монастыря могла бы вместить пяток таких воинских частей и неплохо бы провести там трамвайную линию. Огромное пространство занимали часовни, покои, большой храм и колокольня. Левая часть использовалась под сады и пасеки. Неплохое хозяйство в собственном мирке.
Метелкин разгуливал из комнаты в комнату по кирпичам и сваям обрушившегося потолка и искал такое окно, из которого лучше, чем из других, просматривался вид на монастырь, ведущую к нему дорогу и огромные стальные ворота, встроенные в арку стены.
Подходящее окошко он нашел. Рамы, как и во всех проемах, здесь отсутствовали. Метелкин поставил на пол рюкзак и присел на корточки. Между батареей и полом что-то сверкнуло. Он просунул руку и вытащил из-под завала стальную крышку, очень похожую на ту, которыми закручивают банки. Только этой банки не закручивали. На внешней стороне стоял логотип «Nikon». Метелкин уже не сомневался в том, что покойный репортер выбрал для работы то же самое окно, что и он. Мало того, судя по крышке, Еремин использовал мощный телеобъектив.
Находка превратилась еще в одну загадку. С этого места ничего, кроме монастыря, снять невозможно. А что такого крамольного он мог сфотографировать, если его за это убили и вытащили из сумки фото-и аудиопленки?
Метелкин убрал в рюкзак крышку, достал фотоаппарат и навинтил на него самый сильный «телевик» из того, что прихватил с собой. Конечно, он и в подметки не годился тому, которым пользовался Еремин, но мог идти в сравнение с полевым биноклем. Поставив аппарат на складной штатив, репортер приступил к осмотру.
Обитатели монастыря жили собственной жизнью. Лиц он, конечно, разглядеть не мог. Длинноволосые, бородатые, в черных рясах монахи передвигались неторопливо, по одному или по двое. К храму прошла команда человек из двадцати.
Шли строем по двое, как школьники, переходившие дорогу на зеленый свет светофора. Судя по походкам, все люди молодые. Ничего интересного. Когда объектив проскользнул мимо колокольни, Метелкин остановил движение и вернулся назад. Один из монахов находился на самой верхней площадке колокольни. Вполне понятно, если он звонарь, то там ему и место. Но монах держал в руках бинокль и осматривал округу, а вместо креста у него на груди висела черная коробка, очень похожая на рацию. Дозорный в монастыре — дело необычное. Времена печенегов давно прошли, и нашествий со стороны ожидать не приходится. Метелкин прикинул, может ли этот бдительный страж его заметить, если направит бинокль в сторону развалин. Вряд ли. Кроме темных проемов, он ничего не увидит, даже с самой мощной оптикой. Метелкин не стал строить догадок, убрал аппаратуру в рюкзак и направился к выходу.
Входная дверь в дом сохранилась, обе створки были распахнуты. Судя по всему, убийца прятался за дверью, иначе как он мог выстрелить жертве в затылок?! К тому же Еремин был не из робкого десятка, когда-то занимался боксом, а по утрам упражнялся с гантелями. Жаль, не курил, а то возле окна валялись бы окурки и по их количеству можно было бы определить время, проведенное репортером в засаде, Или парень точно знал, когда и во сколько должно произойти какое-то событие, заслуживавшее особого внимания и фиксации на пленку? Поверить в такой расклад трудно. Чтобы найти Удобное место для наблюдений, необходимо побывать в этих краях не один раз. Метелкину дали определенную наводку, и он нашел нужное место. Д если наводки нет, то не побежишь к развалинам в поисках наблюдательного пункта. Переходя поле по дороге к бывшим казармам, Метелкин и подумать не мог, что Еремин следил за монастырем.
Расстояние казалось слишком большим для фотосъемки. Наверняка Еремин не сразу решил использовать развалины как наблюдательный пункт. А если он рыскал по округе, то вполне мог привлечь к себе внимание дозорного с колокольни. Впрочем, дозорный мог видеть и самого Метелкина, помимо того монаха с девчонкой в зарослях пшеницы. Правда, старый рюкзак не так примечателен, как репортерская сумка. И все же не следует светиться и лучше пройти к шоссе лесом, а не полем.
Метелкин заглянул за дверь. На каменном крыльце осталось множество следов.
Тут, за створкой, хватало еще пыли, и отпечатки просматривались четче. Но тот, кто здесь стоял, имел привычку топтаться на месте. Рисунок подошвы один и тот же. Сколько раз следы накладывались друг на друга, сказать невозможно, но ожидание длилось не пять минут, а значительно дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Сад, огород и домашняя живность выручали. Что касается зарплаты, то о ней и говорить стыдно. Следователь слыл человеком спокойным и уравновешенным.
Умиротворенный образ жизни, любящая жена и своя крыша над головой сохранили нервную систему Мухотина. Мир вокруг себя он воспринимал с точки зрения его красоты и неповторимости, что совсем не вязалось с профессией следователя.
Что касается его собеседника, то столичный журналист был человеком импульсивным, нетерпеливым, вечно крутился в гуще событий, совал свой нос во все двери, особенно если те были закрыты для посторонних, обожал аферы, риск и вечно попадал в неприятные истории. Кроме квартиры в Москве, превращенной хозяином в кабинет-лабораторию, у Метелкина ничего не было. О жене и детях в свои тридцать пять он даже не думал. Жизнь на вулкане не каждой женщине по душе. Вот и получилось, что разговор между столь разными индивидуальностями не клеился.
— Так вы уверены, что в морге лежит Аркадий Еремин? — спросил Мухотин.
— Нет сомнений. Плакать по нему, конечно, никто не будет. Большинство из нашей братии люди одинокие. У Аркадия никого нет, он ведь детдомовский.
Правильный парень, профессионал. Выполнял любую поставленную перед ним задачу.
Методичен, скрупулезен, настойчив. А вот мне интересно, как вы его личность устанавливали?
— Рядом с трупом валялась репортерская сумка. Из нее все вывалили на землю — что-то искали. Диктофон, два фотоаппарата, объективы были раскиданы, но ни фотопленок, ни магнитофонных записей мы не нашли. В карманах пусто. Ни денег ни документов.
— И что же?
— Я отослал его фотографии в Москву в Союз журналистов с просьбой установить личность. Потом получил ответ. Вот и установили личность.
— А почему вы решили, что он из Москвы?
— Техника очень дорогая. Одет по-столичному, все фирменное, и кроссовки, и джинсы, и жилетка с множеством карманов, какие любят носить репортеры. У нас в Туле тоже одеваются неплохо, но с вещевых рынков, а фотографируют «Зенитами», а не «Никонами». Запрос в Москву я посылал чисто интуитивно. Когда личность установили, я позвонил в редакцию, с которой Еремин сотрудничал. Мне ответили, что последняя его командировка была связана с одним предприятием в Туле.
Уточнять не стали, сказали: «Пока статья не выйдет, никаких комментариев». А сейчас, мол, Еремин в отпуске. На опознание никто не приехал.
— Приехал я по их просьбе и по собственной воле. Объясните, Пал Николаич, кому взбрело в голову убивать столичного репортера? Версию с ограблением можно отставить в сторону. Согласны?
— Для версий еще не наступило время. Мы пока мало что знаем. Надо найти ответ хотя бы на первый вопрос — как и зачем московский репортер оказался в неприметном городке Егорьевске? С какой целью? Как вы сами сказали, у него нет родственников. Второй вопрос — зачем ему понадобилось брать в отпуск столько фотоаппаратуры и диктофон? После полученных ответов на эти вопросы можно приступать к следующим. Например, в Егорьевске и пригороде за последние семь лет не произошло ни одного убийства. Тут милиция работает на высоте.
Преступность почти сведена к нулю. Начальник городской милиции подполковник Мягков Мирон Денисович — человек крутой. Он дал слово, что сломит преступность на корню и сдержал его. Так что убийство Еремина здесь расценивается как ЧП районного масштаба. Можно предположить, что вашего друга убили те, кто его преследовал, но не местные. Не исключен вариант и тульского следа, мне так и не удалось узнать. Он вернулся в Москву ровно на сутки. Сдал материал в редакцию, оформил отпуск и на следующий день уехал. Еще через двое суток его убивают. Вот мне и показалось, что кто-то идет за ним следом.
Метелкин закурил и протянул пачку Мухотину.
— Спасибо, я не курю.
— Можно было догадаться по вашему виду с румянцем на щеках. А почему все же Тула?
— В Еремина стреляли из нагана в затылок. По сегодняшним меркам, оружие экзотическое. Револьверы сняты с производства в начале пятидесятых. В Москве их достать трудно, а патроны можно купить без проблем.
— Но вы же сами сказали, что оружейные заводы их не выпускают.
— Зато ими завалены склады. Когда оружие списывают, его, как правило, отправляют на оружейные заводы или переплавку. Учет, разумеется, ведется, но всего не учтешь и не перепроверишь. Сами знаете, какие арсеналы находит милиция. Так это же единицы. Один-два процента из существующих.
— Хорошо, предположим, что Еремин пробыл в Егорьевске двое суток. Чем он занимался все это время? Где жил? Не на улице же.
— Адрес я еще не установил. Его труп был обнаружен в одной из старых построек, в полуразрушенном доме на Кинской пустоши неподалеку от монастыря.
Что он там делал, ума не приложу. Это в семи километрах к западу от города.
Вряд ли он жил в этих развалинах, но убили его у порога подъезда. И не понятно, в момент входа в дом или при выходе из него. Следов обитания в развалинах нет.
Пыль лежит в палец толщиной, а вокруг все крапивой поросло.
— Что-то тут не сходится, уважаемый Пал Николаич. Ну во-первых, вы могли дать объявление в газете. Я уже ознакомился с егорьевской многотиражкой, десять тысяч Для пятидесятитысячного города — это очень неплохо. Не хотели печатать фотографию трупа, дали бы объявление: «Городской отдел милиции просит известить о приезжих молодых мужчинах, остановившихся у горожан на временное проживание» или что-то в этом роде. И во-вторых, по вашим словам, место убийства журналиста — заросшая крапивой дыра с толстым слоем пыли и при этом никаких следов убийц.
Мухотин мягко улыбнулся.
— Отвечая на ваш первый вопрос, скажу так. Я в этих местах такой же чужак, как и вы. Здесь народом командует подполковник Мягков и мэр Кедров. Они не любят чужих. Мы с вами остановились в одной гостинице, другой здесь нет. Им так удобней наблюдать за приезжими. Если кто-то приютит у себя нелегала, то ему плохо придется. Регистрация обязательна для каждого въезжающего в Егорьевск.
Кто же пойдет на себя доносить? Газета живет на оптимистической ноте. Солнце светит, птички поют, и все вокруг счастливы. Теперь отвечу на второй вопрос.
Труп нашли монахи монастыря. До приезда милиции там все побывали, а я приехал на следующий день. Там словно табун лошадей прогнали. Какие могут быть следы?
— Вы в дом заходили?
— Да, разумеется. На ступенях остались только следы от кроссовок убитого. Убийца туда не заходил. Следы довели нас до четвертого этажа. Наверху четыре квартиры. Дверей нет, перекрытия сломаны, на полу битый кирпич, бревна и всякий хлам, следов не обнаружишь, так что в какую из четырех квартир он заходил, сказать не могу. Осмотр ничего не дал. Местные власти хотят избежать скандала. И я думаю, у них это получится.
В гостиницу они вернулись вместе. Метелкину удалось узнать у следователя точный адрес места происшествия. Он взял с собой рюкзак, положил в него фототехнику и уехал.
Город был небольшим. Минут за сорок можно пройти пешком с южной окраины до северной. Метелкин отправился на запад. И только после того, как дома на окраине превратились в спичечные коробки, он остановился на шоссе и поймал попутку до Кинской пустоши.
На полях колосилась пшеница, современные фермы со стеклянными теплицами, птицефермы, консервные заводы, скотобойни, конные хозяйства — это далеко не весь перечень указателей, которые встречались на пути.
— А говорят, что Россия в нищете живет! — удивился Метелкин. — Да тут раздолье.
— Это только тут, — усмехнулся шофер, — благодаря монахам. А чуть дальше, кроме ржавого железа и сорняков, на полях ничего не встретишь.
— Так всю Россию надо заселить монахами.
— Может, и надо. Тут в начале девяностых с великой перестройкой люди с голода пухли. Колхозы разорялись, хозяйства разваливались. Потом умные люди восстановили заброшенный монастырь, освятили, и монахи образумили народ.
Забрали все земли под себя, а бывших колхозников работать заставили. Разбили их на общины и взялись за дело. Через два года эти места стали неузнаваемы. А теперь под монастырем вся западная часть пригорода лежит. Они и город кормят, большая часть магазинов им принадлежит, а также шесть рынков. Открыли фабрики, людей работой обеспечили, жалованье приличное платят. Вот вам и монахи.
— Молодцы! Вот у кого нашим министрам и бизнесменам учиться надо.
— Говорят, им молитвы помогают. Тут теперь все верующими стали. На церковные праздники народ из города пешком к монастырю идет, прямо паломничество какое-то. Сам старец в праздники проповеди читает.
— Какой старец?
— Настоятель монастыря святейший игумен Пафнутий. Ему уж под девяносто, а он все еще посох в руках держит. Святой человек.
О монастырях Метелкин ничего не знал и не интересовался ими. А материал мог бы получиться любопытным. Стоит взять на заметку. Его высадили на перекрестке, он поблагодарил разговорчивого шофера и дальше пошел пешком.
Монастырь стоял по правой стороне открытого поля. Высоченные белые стены скрывали за собой всех, кто там обитал, и видны были только купола храмов, колоколен и часовен, а также макушки деревьев. Несколько наружных строений находились по левую сторону. Похоже, там когда-то стояла воинская часть, а теперь от нее остались только развалины.
Метелкин решил срезать путь и, сойдя с пыльной дороги, пошел через пшеничное поле. Некоторые колосья достигали его живота, и он уже пожалел, что свернул с гладкой почвы на рыхлую с густой порослью. Однако и здесь было обо что споткнуться. Он даже вздрогнул от неожиданности.
В зарослях лежали двое. Одна женщина в длинном черном платье, а вторая в коротком цветастом. То ли они боролись, то ли обнимались, сразу не поймешь.
Метелкин вздрогнул и застыл на месте. Девчонка в цветастом вскрикнула, а та, что в черном, оглянулась. Судя по козлиной бородке и усам, пришлось усомниться, что перед ним женщина. Правда, волосы лежали на плечах. А когда красотка с бородой заговорила, то все сомнения рассеялись. Голосок у нее был ниже, чем у некоторых мужчин.
— Ну чего уставился? Тебе дороги мало? Проваливай.
— Извините, — пробурчал репортер и, развернувшись, направился обратно по промятой просеке.
— И что такого? Они же тоже люди, — рассуждал он вслух.
Погода стояла прекрасная, пели птички, дул слабый ветерок, безоблачное небо. Догадка Метелкина подтвердилась — развалины очень походили на бывшую воинскую часть. Среди хлама попадались сгнившие солдатские бушлаты с голубыми погонами, стоптанные кирзовые сапоги и прочие следы присутствия на этом месте десантных подразделений. Ничего удивительного, глобальные сокращения, реформы в армии приводили к запустению и опустошению некогда славных боевых объектов, где остались только щиты с плакатами и лозунгами.
Здание, возле которого нашли труп Еремина, по всей вероятности, было когда-то офицерским общежитием. Трава около единственного подъезда была вытоптана так, что казалось, будто бы по ней проехались катком. В таких условиях искать следы невозможно. Следователь утверждал, что лестница покрыта пылью, но и тут все было затоптано.
Метелкин поднялся на четвертый этаж. Побывав на втором и третьем, он ничего не мог увидеть из окон. Деревья разрослись, и человеку с фотоаппаратом здесь делать нечего. Что касается четвертого этажа, то макушки деревьев еще не достигли таких вершин, и пейзажи округи лежали как на ладони. Но тут возникал закономерный вопрос: что могло заинтересовать Еремина в этих местах? С юга на север пролегала пашня. На востоке лес, на западе монастырь. Метелкин прошел в квартиру, из окон которой открывался вид на монашескую обитель. Вряд ли тут можно обнаружить что-нибудь стоящее. Из-за высоких монастырских стен видна только часть территории.
Расстояние в полкилометра или чуть больше не позволяло разглядеть детали — черные точки, похожие на муравьев, едва передвигались по площади. Небольшой городок со своей собственной жизнью, отгороженный от суеты мирской неприступной преградой. Пожалуй, территория монастыря могла бы вместить пяток таких воинских частей и неплохо бы провести там трамвайную линию. Огромное пространство занимали часовни, покои, большой храм и колокольня. Левая часть использовалась под сады и пасеки. Неплохое хозяйство в собственном мирке.
Метелкин разгуливал из комнаты в комнату по кирпичам и сваям обрушившегося потолка и искал такое окно, из которого лучше, чем из других, просматривался вид на монастырь, ведущую к нему дорогу и огромные стальные ворота, встроенные в арку стены.
Подходящее окошко он нашел. Рамы, как и во всех проемах, здесь отсутствовали. Метелкин поставил на пол рюкзак и присел на корточки. Между батареей и полом что-то сверкнуло. Он просунул руку и вытащил из-под завала стальную крышку, очень похожую на ту, которыми закручивают банки. Только этой банки не закручивали. На внешней стороне стоял логотип «Nikon». Метелкин уже не сомневался в том, что покойный репортер выбрал для работы то же самое окно, что и он. Мало того, судя по крышке, Еремин использовал мощный телеобъектив.
Находка превратилась еще в одну загадку. С этого места ничего, кроме монастыря, снять невозможно. А что такого крамольного он мог сфотографировать, если его за это убили и вытащили из сумки фото-и аудиопленки?
Метелкин убрал в рюкзак крышку, достал фотоаппарат и навинтил на него самый сильный «телевик» из того, что прихватил с собой. Конечно, он и в подметки не годился тому, которым пользовался Еремин, но мог идти в сравнение с полевым биноклем. Поставив аппарат на складной штатив, репортер приступил к осмотру.
Обитатели монастыря жили собственной жизнью. Лиц он, конечно, разглядеть не мог. Длинноволосые, бородатые, в черных рясах монахи передвигались неторопливо, по одному или по двое. К храму прошла команда человек из двадцати.
Шли строем по двое, как школьники, переходившие дорогу на зеленый свет светофора. Судя по походкам, все люди молодые. Ничего интересного. Когда объектив проскользнул мимо колокольни, Метелкин остановил движение и вернулся назад. Один из монахов находился на самой верхней площадке колокольни. Вполне понятно, если он звонарь, то там ему и место. Но монах держал в руках бинокль и осматривал округу, а вместо креста у него на груди висела черная коробка, очень похожая на рацию. Дозорный в монастыре — дело необычное. Времена печенегов давно прошли, и нашествий со стороны ожидать не приходится. Метелкин прикинул, может ли этот бдительный страж его заметить, если направит бинокль в сторону развалин. Вряд ли. Кроме темных проемов, он ничего не увидит, даже с самой мощной оптикой. Метелкин не стал строить догадок, убрал аппаратуру в рюкзак и направился к выходу.
Входная дверь в дом сохранилась, обе створки были распахнуты. Судя по всему, убийца прятался за дверью, иначе как он мог выстрелить жертве в затылок?! К тому же Еремин был не из робкого десятка, когда-то занимался боксом, а по утрам упражнялся с гантелями. Жаль, не курил, а то возле окна валялись бы окурки и по их количеству можно было бы определить время, проведенное репортером в засаде, Или парень точно знал, когда и во сколько должно произойти какое-то событие, заслуживавшее особого внимания и фиксации на пленку? Поверить в такой расклад трудно. Чтобы найти Удобное место для наблюдений, необходимо побывать в этих краях не один раз. Метелкину дали определенную наводку, и он нашел нужное место. Д если наводки нет, то не побежишь к развалинам в поисках наблюдательного пункта. Переходя поле по дороге к бывшим казармам, Метелкин и подумать не мог, что Еремин следил за монастырем.
Расстояние казалось слишком большим для фотосъемки. Наверняка Еремин не сразу решил использовать развалины как наблюдательный пункт. А если он рыскал по округе, то вполне мог привлечь к себе внимание дозорного с колокольни. Впрочем, дозорный мог видеть и самого Метелкина, помимо того монаха с девчонкой в зарослях пшеницы. Правда, старый рюкзак не так примечателен, как репортерская сумка. И все же не следует светиться и лучше пройти к шоссе лесом, а не полем.
Метелкин заглянул за дверь. На каменном крыльце осталось множество следов.
Тут, за створкой, хватало еще пыли, и отпечатки просматривались четче. Но тот, кто здесь стоял, имел привычку топтаться на месте. Рисунок подошвы один и тот же. Сколько раз следы накладывались друг на друга, сказать невозможно, но ожидание длилось не пять минут, а значительно дольше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38