Ей было покойно и легко с ним, в ее сосредоточенности появилось что-то успокоительное и дружеское. Она так увлеклась, склонившись над работой, что не заметила, как волосы упали ей на лицо. Сквозь них виднелись только подбородок и кончик носа. Дикону нравилось, как они проводили вечер, но вместе с тем это его и пугало. Лаура отбросила последний лист и подняла стакан.
– Все. – Она выпила вино.
– Пусто?
– Если что-то там и было, то сейчас этого нет.
– И это означает, что...
– Оно было стерто.
– Но не обязательно с целью?
– Не обязательно. После того как след больше не нужен, его стирают. А Кэйт, как мы знаем, этого не сделала. И компьютер повис.
– И она написала в календаре слово «след» со знаком вопроса.
– Правильно. И кроме того, очистила компьютер.
– Но, очищая память, она стерла результаты отслеживания.
– Не обязательно. Кэйт стерла файлы со следами – то есть те записи, которые забивали «соты». Однако она могла оставить след в личном файле, но она, похоже, этого не сделала.
– Если след существует, то где он может находиться? Лаура вздохнула.
– У меня есть предположение, что Кэйт распечатала его. Где-то должны быть несколько вот таких листочков, – она показала на стопку бумаги перед собой, – или же след мог остаться на резервной ленте.
– На чем?
– Есть такая резервная лента, на которой записывается еженедельная работа.
– Где?
– В банке. В подвальных помещениях. – Она встала и потянулась. – Их можно увидеть, только запустив in situ.
– Это рискованно?
Она кивнула.
– Да, рискованно. Но возможно.
– Мы зашли довольно далеко, – сказал он. – О чем вы думаете?
– Я в растерянности. – Лаура криво улыбнулась. – На вашем месте я бы бросила все это. Кэйт вполне могла поскользнуться и утонуть случайно. Я думаю, что это была просто моя фантазия.
– Но вы так не думаете!
Она широко улыбнулась, подтверждая его правоту.
– Я думаю, что было бы неплохо принять сейчас ванну, – сказала она.
Он кивнул в знак позволения; она сбросила обувь, встала и, позевывая, вышла из комнаты.
Дикон отнес ее стакан и свою чашку на кухню и сполоснул их под краном. Вернувшись в гостиную, он первым делом взглянул на разбросанные туфли, словно мысль о них не давала ему покоя. Они лежали под углом друг к другу, левый упирался носком в задник правого. Это были туфли, потерявшие своего владельца. Обувь, которую женщина небрежно сбросила посередине комнаты.
Он едва не покачнулся от внезапно нахлынувших чувств. Ему представилось, что весь прошедший год, все дни пьянства и страха исчезли, что сейчас Мэгги выйдет из ванной в длинном темно-синем платье, которое он подарил ей, перешагнет через туфли, сядет на кушетку и начнет привычно закручивать бигуди, отпивая понемногу бренди.
Он слышал, как течет вода из крана. До него доносился теплый запах сосновой хвои. Он смотрел на туфли так, словно это их положение – под углом одна к другой – навевало на него какое-то определенное воспоминание – о конкретной ночи из его прошлого.
Зазвонил телефон. Это был Фил Мэйхью. Он звал его прогуляться в Грин-парк завтра утром. Дикон подошел к окну и открыл его, чтобы понаблюдать за ласточками – черными птичками на почти черном небе. Ему показалось, что прошла всего пара минут, когда в полуоткрытой стеклянной панели появился дрожащий и размытый силуэт Лауры.
– Я взяла вот это – ты не возражаешь? – спросила она, завязывая пояс на темно-синем платье.
Глава 11
– Это делается не так, – заметил Дикон. – Ты должен войти с восточной стороны парка с мятым пакетом в руках. В пакете должен лежать хлеб и кусочек фруктового пирога. Ты стоишь вот на этом деревянном мостике и кормишь хлебом уток. Потом с противоположной стороны подхожу я и наклоняюсь через перила, но не слишком близко от тебя. Спустя некоторое время ты уходишь, а я беру твой пакет. Я скармливаю уткам остатки хлеба, но пирог оставляю, потому что в одной из изюминок вделан микродатчик.
Мэйхью молча глядел на него пару минут, потом отвел взгляд.
– Так делается в твоей конторе, – сказал он.
Дикон рассмеялся.
– Да нет, просто мне это нравится.
– Ты ведь знаешь, на что это похоже на самом деле – полдня сидишь за голым деревянным столом, вдыхая запах потных тел и курева, а потом мотаешься в машине с вонючим выхлопом. Кажется, погода меняется. А я надеялся подышать свежим воздухом на природе.
– Только не в этом парке. Здесь даже голубей лечат от отравления выхлопными газами. А что, если нам присесть вон там? – Дикон показал на небольшую лужайку, где было не так много загорающих. Мэйхью снял майку и лег на траву, подложив под голову руки с внушительно вздувшимися бицепсами.
– Итак? – спросил Дикон.
Мэйхью закрыл глаза от солнца.
– Итак, ты, вероятно, прав.
Дикон почувствовал приток адреналина в крови и легкий зуд в нервных окончаниях. Он испытывал это ощущение всегда, когда его подозрения оказывались обоснованными, становясь чём-то реальным. Потом он спросил:
– Было судебное расследование? Где это обнаружилось?
– Не при расследовании. Я не думаю, что в квартире Лоример что-нибудь осталось незамеченным. – Мэйхью приподнялся на локте. – Позавчера в Найтсбридже была суматоха. На площади Монпелье. Уборщица вошла в квартиру, открыла дверь, как обычно, своим ключом. Она убралась на кухне, потом в спальнях. – Мэйхью замолчал, словно приглашая Дикона продолжить.
– Потом начала убираться в ванной.
– Да.
– Вернее, так и не начала.
– Да.
– Продолжай, – сказал Дикон.
– Оливия Коклан. В настоящее время леди Оливия Коклан. Она умерла меньше двенадцати часов назад.
– Какие версии?
– Эта дама прикончила почти полбутылки джина, так что если кто-нибудь захочет услышать версию, то можно заявить, что она пошла в ванную, слегка перебрав спиртного. Но, по правде говоря, ее муж – благородный сэр Бернард – настаивает на том, чтобы эта версия не фигурировала в деле.
– А где был он?
– В Париже.
– Это проверено?
– О да. Это подтвердили две стюардессы, пять бизнесменов, управляющий отелем, главный официант и один невероятно богатый наркоторговец.
– Я полагаю, вы сделаете ему приятное.
– Не я лично, но кто-то сделает, в этом я не сомневаюсь. Хотя мне стало известно, что пристрастие леди Оливии к бутылке не было большим секретом. Однако есть, я думаю, разница между тем, чтобы стать притчей во языцех, и тем, чтобы остаться навечно фамильной тайной.
– Что вы узнали?
– Сначала уборщица билась в истерике, потом успокоилась. По ее мнению, леди Оливия вполне могла перебрать джина и отключиться с полбутылки.
«Вот так, – подумал Дикон. – Всего полбутылки. Для меня это была всего лишь начальная доза».
– Но на этот раз могло быть по-другому, – сказал он.
– Возможно.
– Она также могла принимать таблетки – успокаивающие или снотворные.
– Да, могла. – Мэйхью снова откинулся назад, приставив руку козырьком к глазам, чтобы не мешало солнце.
– Кроме того, это могло быть случайностью. – (Мэйхью кивнул в ответ, по-прежнему щурясь.) – А первый закон случайности...
– Гласит, что случайностей в природе не существует, – закончил за него Мэйхью.
– Итак, должна быть и другая версия.
– Да, но не для публики.
– Почему?
– Во-первых, в квартиру проникли очень ловко: никаких следов взлома, борьбы, ни малейшего признака того, что в квартире был кто-то еще, кроме погрузившейся под воду леди Оливии.
Дикона не удивила язвительность тона Мэйхью.
– Ты даешь волю своим классовым предрассудкам, Фил, – заметил он.
– Хрен с ними, с этими паразитами! – отозвался Мэйхью. – Во-вторых, вряд ли кто-нибудь захочет сообщить сэру Бернарду, что есть вероятность насильственной смерти его старухи, не имея никаких доказательств. Он и так обеспокоен слухами, которые ходят о ее пьянстве.
– В-третьих, – подсказал Дикон, – дело Кэйт Лоример закончено. Зафиксирована смерть в результате несчастного случая.
– А в-четвертых, мы не уверены в существовании связи между этими делами.
Дикон промолчал.
– Ладно, – вздохнул Мэйхью, – мы бы даже предпочли, чтобы ее не было.
– Кто об этом сообщил?
Мэйхью ответил не сразу. Он опустил руку и повернулся лицом к солнцу, снова закрыв глаза. Наконец он сказал:
– Точно не знаю. Я получил информацию от Д'Арбле.
– А он от кого?
Мэйхью пожал плечами.
– Кто ж его знает!
– Ты бы бросил это дело, – спросил Дикон, – если бы тебе предоставили возможность выбирать?
– Послушай, Джон, ты знаешь, как это обычно происходит. Каждому хочется свести концы с концами. Полиция не хочет ничего знать об этом деле, оно слишком сложно. Дело закрыто – очевидная смерть из-за несчастного случая. К тому же влиятельный денежный мешок ясно дал понять, что ему не нужны осложнения.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Ты хотел знать.
– И?..
– И, честно говоря, мне это интересно самому.
Белка перебежала через лужайку короткими легкими прыжками и настороженно уселась возле вытянутой ноги Мэйхью. Тот открыл один глаз, словно почувствовал зверушку, потом сел и громко хлопнул в ладоши, прогоняя белку.
– Эти маленькие твари кусаются, как крысы, – заметил он.
Дикон рассмеялся.
– Хорош любитель природы!
– Я только говорил, что хочу быть ближе к природе, а не сливаться с ней. – Мэйхью родился и вырос в южном Лондоне. Парки вполне удовлетворяли его потребность в больших открытых пространствах. Деревья подстрижены и размечены, цветы растут аккуратными рядами, расчищенные дорожки, запах выхлопных газов в воздухе. Пару раз он был за городом, но чувствовал там лишь раздражение и нервозность. – Ты ничего об этом не знаешь. Если ты влипнешь в историю, мне придется отказаться от тебя.
Дикон поднял руки, словно признавая его правоту.
– Пресса про леди Оливию писать не будет, – подытожил он.
– Только в некрологе.
– Дознания не было?
– Семейный доктор тоже ведь принадлежит к рыцарскому сословию.
– Ясно. Английская аристократия научилась не пускать посторонних в свои ряды.
– Тонкая красная линия, – сказал Мэйхью. – Флаг страны, в которой никогда не заходит солнце. – Глядя в сторону, он зло добавил: – Мешки с дерьмом!
Небо синело от края до края, жара опустилась на землю, точно полог; все застыло, не дыша, будто огромные стальные двери закрыли входы в парк. Дикон и Мэйхью возвращались к деревянному мостику, шагая между неподвижно лежащими девушками в бикини.
– Это не подходит для нас, – убежденно сказал о них Мэйхью. – Климат не тот. Истоки нашей сексуальности в викторианской скрытности – это когда прячут что-то, потому что оно грязное, когда наслаждаются тем, что противно заповедям Бога. Невозможно притворяться безразличным.
Когда они проходили мимо, одна из девушек перевернулась на спину, придерживая рукой расстегнутый купальник.
– Мы – нация соглядатаев, извращенцев, любителей подглядывать в замочные скважины. Вся эта, – он сделал жест, подыскивая точное слово, – открытость – это же потрясание основ. Наверное, мне следовало бы арестовать самого себя за такие мысли.
– Жара не может продолжаться долго, – сказал Дикон. – Погода должна перемениться, иначе все сгорит на полях.
– У меня от этого голова болит, – ответил Мэйхью. – Стало небезопасно просто ходить по улицам.
Они дошли до того места, где им надо было расходиться. Дикон махнул рукой и отошел на пару шагов.
– Если будет что-нибудь еще...
– Я дам тебе знать, – заверил его Мэйхью. – Джон... – Он подошел поближе и стал говорить тише: – Джон, знаешь что?
– Нет.
– Все-таки связь между этой девчонкой Лоример и леди Оливией есть. – Мэйхью утверждал это.
– Я знаю столько же, сколько и ты. Так же мало.
Мэйхью вздохнул.
– Это может быть нечто или ничего.
– Я в этом сомневаюсь. И ты тоже.
– Да. – Мэйхью похлопал Дикона по плечу. – Да. – Он повернулся и пошел через парк.
Дикон смотрел, как он осторожно пробирается между распластанных тел, точно санитар на поле битвы.
* * *
Что остается от тех, кто умер? Что мы помним о том, как они уходили от нас?
Отец Кэйт растерянно озирался вокруг, словно не знал, как себя вести. Ее мать тихо плакала, не стараясь сдержать слез, но и не переходя на рыдания; в ее поведении сквозило желание соблюсти приличия. Она не делала себе поблажек, отступая от этикета, и не искала сочувствия. Она надела белые перчатки и побывала у парикмахера. Занавески раздвинулись, как занавес в театре марионеток, и гроб тихо проплыл между венков. Все пели чуть громче, чем нужно, однако это сошло не очень заметно. Можно было представить себе, что происходит за той стеной, куда унесли гроб, но долго думать об этом оказывалось невозможным.
Потом родители Кэйт вернулись в квартиру Лауры. Прежде они никогда там не были и теперь считали себя обязанными нанести визит вежливости, словно присматривали будущее место жительства для свой дочери, а не посещали место, где она умерла. В конце концов мистер Лоример спросил, где ванная; он был уже пожилым человеком и достиг того возраста, когда нельзя откладывать посещение туалета. Он долго не возвращался, и его жена, разговаривая, то и дело жалобно поглядывала на дверь.
Лаура показала им комнату Кэйт и оставила их там. Они забрали оттуда кое-какие драгоценности и альбом с фотографиями – все, что им было нужно.
* * *
Разборка в шкафу пробудила воспоминания Лауры, маленькие картинки прошлого пришли в движение. Платья, пара туфель, кружевная блузка с блошиного рынка, шляпа, купленная за экстравагантность, – поход по магазинам, истощивший кредит в банке, шашлыки на уик-энд, веселая вечеринка в их квартире. Лаура шарила в карманах, перекладывала свитеры и майки, белье и носовые платки в ящиках комода. Она вытащила все содержимое письменного стола Кэйт и начала тщательно разбирать бумаги, письма, документы, записные книжки, кладя их из кучи слева в аккуратно рассортированную стопку справа. Старые дневники, чьи-то фотографии, рекламки отелей, корешки чековых книжек, банковские уведомления, пригласительные билеты с ее последнего дня рождения, пара гладких камешков с берега реки, кусок коралла, нож для бумаг, калькулятор... Еще и еще, но ничего похожего на зеленые листы компьютерных распечаток.
Чемоданы Кэйт были пусты, только в одном лежала пара написанных, но неотправленных открыток и директив, закапанных маслом для загара. Одна открытка была адресована Лауре.
* * *
"Самое уже не тот, что был раньше. Юпи занимаются виндсерфингом, на набережной постоянно звучит любимая американцами гитара. Немцы лежат нагишом на камнях, словно тюлени. Уезжаю от моря в глубь страны. С приветом, Кэйт".
В сумочках ничего не было, в спортивной сумке – тоже. Ничего не нашлось ни среди книг, ни в кассетнице.
В первый раз Лаура заплакала. Она плакала о Кэйт, но не из-за Нее. Она перечитывала открытку, которую так и не получила, и оплакивала свою подругу.
* * *
Тротуары были покрыты слоем пыли. Пыль лежала пушистыми комьями в придорожных канавах, улицы стали похожи на заброшенный чердак, полный всевозможного старья и грязи.
На стенах были расклеены плакаты, призывающие экономить воду. Любители писать на стенах тут же дописали: «Принимайте душ вместе с друзьями». Деревья на улицах выглядели так, словно вернулись из длительного изматывающего путешествия.
Дикон позвонил в квартиру Лауры. Ее голос в домофоне звучал хрипло и тихо.
Он нашел ее в комнате Кэйт среди вещей подруги, которые она перебирала последние три часа. Она держала в руке открытку и плакала.
– Этого здесь нет, – сказала она. – Это может быть где угодно, только не здесь.
Дикон отошел от нее, ничего ей не ответив. Лаура смотрела на открытку неподвижным взглядом.
– Я знаю, что права, – я в этом уверена. В понедельник я проверю резервный файл. Где-то... – Ее голос пресекся.
Дикон взял у нее открытку и прочитал ее. От этого горе Лауры только увеличилось; она смотрела на него, и слезы градом катились по ее щекам. Дикон вспомнил, как собирал вещи Мэгги, одну за другой, и почему это заняло у него так много времени. Он снова ощутил боль в ногтях, как тогда, когда вонзил их в крышку упаковочного ящика.
– Не надо, – сказала она ему. – Вы не должны...
Он положил открытку поверх кучи разобранных вещей и обнял плачущую Лауру, почувствовав, что сейчас ей нужно именно это. Так поступил бы на его месте каждый, а он хотел это сделать.
* * *
Элейн одевалась для выхода. Полузакрытые деревянные ставни сохраняли прохладу и полумрак в комнате. Платья были разбросаны по кровати и дивану, висели на дверцах большого шкафа. Она задумчиво ходила среди них, разглядывая одни и равнодушно пропуская другие. Наряды были простые, но элегантные и, по-видимому, дорогие. Элейн никогда не позволяла себе небрежности в одежде. Даже в такую жару надеть джинсы и майку было не в ее стиле. Наконец она остановила свой выбор на блузке нежно-абрикосового цвета, надела ее и аккуратно расправила под подбородком воротничок, стоя перед большим зеркалом, слабо отражавшим полуосвещенные предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Все. – Она выпила вино.
– Пусто?
– Если что-то там и было, то сейчас этого нет.
– И это означает, что...
– Оно было стерто.
– Но не обязательно с целью?
– Не обязательно. После того как след больше не нужен, его стирают. А Кэйт, как мы знаем, этого не сделала. И компьютер повис.
– И она написала в календаре слово «след» со знаком вопроса.
– Правильно. И кроме того, очистила компьютер.
– Но, очищая память, она стерла результаты отслеживания.
– Не обязательно. Кэйт стерла файлы со следами – то есть те записи, которые забивали «соты». Однако она могла оставить след в личном файле, но она, похоже, этого не сделала.
– Если след существует, то где он может находиться? Лаура вздохнула.
– У меня есть предположение, что Кэйт распечатала его. Где-то должны быть несколько вот таких листочков, – она показала на стопку бумаги перед собой, – или же след мог остаться на резервной ленте.
– На чем?
– Есть такая резервная лента, на которой записывается еженедельная работа.
– Где?
– В банке. В подвальных помещениях. – Она встала и потянулась. – Их можно увидеть, только запустив in situ.
– Это рискованно?
Она кивнула.
– Да, рискованно. Но возможно.
– Мы зашли довольно далеко, – сказал он. – О чем вы думаете?
– Я в растерянности. – Лаура криво улыбнулась. – На вашем месте я бы бросила все это. Кэйт вполне могла поскользнуться и утонуть случайно. Я думаю, что это была просто моя фантазия.
– Но вы так не думаете!
Она широко улыбнулась, подтверждая его правоту.
– Я думаю, что было бы неплохо принять сейчас ванну, – сказала она.
Он кивнул в знак позволения; она сбросила обувь, встала и, позевывая, вышла из комнаты.
Дикон отнес ее стакан и свою чашку на кухню и сполоснул их под краном. Вернувшись в гостиную, он первым делом взглянул на разбросанные туфли, словно мысль о них не давала ему покоя. Они лежали под углом друг к другу, левый упирался носком в задник правого. Это были туфли, потерявшие своего владельца. Обувь, которую женщина небрежно сбросила посередине комнаты.
Он едва не покачнулся от внезапно нахлынувших чувств. Ему представилось, что весь прошедший год, все дни пьянства и страха исчезли, что сейчас Мэгги выйдет из ванной в длинном темно-синем платье, которое он подарил ей, перешагнет через туфли, сядет на кушетку и начнет привычно закручивать бигуди, отпивая понемногу бренди.
Он слышал, как течет вода из крана. До него доносился теплый запах сосновой хвои. Он смотрел на туфли так, словно это их положение – под углом одна к другой – навевало на него какое-то определенное воспоминание – о конкретной ночи из его прошлого.
Зазвонил телефон. Это был Фил Мэйхью. Он звал его прогуляться в Грин-парк завтра утром. Дикон подошел к окну и открыл его, чтобы понаблюдать за ласточками – черными птичками на почти черном небе. Ему показалось, что прошла всего пара минут, когда в полуоткрытой стеклянной панели появился дрожащий и размытый силуэт Лауры.
– Я взяла вот это – ты не возражаешь? – спросила она, завязывая пояс на темно-синем платье.
Глава 11
– Это делается не так, – заметил Дикон. – Ты должен войти с восточной стороны парка с мятым пакетом в руках. В пакете должен лежать хлеб и кусочек фруктового пирога. Ты стоишь вот на этом деревянном мостике и кормишь хлебом уток. Потом с противоположной стороны подхожу я и наклоняюсь через перила, но не слишком близко от тебя. Спустя некоторое время ты уходишь, а я беру твой пакет. Я скармливаю уткам остатки хлеба, но пирог оставляю, потому что в одной из изюминок вделан микродатчик.
Мэйхью молча глядел на него пару минут, потом отвел взгляд.
– Так делается в твоей конторе, – сказал он.
Дикон рассмеялся.
– Да нет, просто мне это нравится.
– Ты ведь знаешь, на что это похоже на самом деле – полдня сидишь за голым деревянным столом, вдыхая запах потных тел и курева, а потом мотаешься в машине с вонючим выхлопом. Кажется, погода меняется. А я надеялся подышать свежим воздухом на природе.
– Только не в этом парке. Здесь даже голубей лечат от отравления выхлопными газами. А что, если нам присесть вон там? – Дикон показал на небольшую лужайку, где было не так много загорающих. Мэйхью снял майку и лег на траву, подложив под голову руки с внушительно вздувшимися бицепсами.
– Итак? – спросил Дикон.
Мэйхью закрыл глаза от солнца.
– Итак, ты, вероятно, прав.
Дикон почувствовал приток адреналина в крови и легкий зуд в нервных окончаниях. Он испытывал это ощущение всегда, когда его подозрения оказывались обоснованными, становясь чём-то реальным. Потом он спросил:
– Было судебное расследование? Где это обнаружилось?
– Не при расследовании. Я не думаю, что в квартире Лоример что-нибудь осталось незамеченным. – Мэйхью приподнялся на локте. – Позавчера в Найтсбридже была суматоха. На площади Монпелье. Уборщица вошла в квартиру, открыла дверь, как обычно, своим ключом. Она убралась на кухне, потом в спальнях. – Мэйхью замолчал, словно приглашая Дикона продолжить.
– Потом начала убираться в ванной.
– Да.
– Вернее, так и не начала.
– Да.
– Продолжай, – сказал Дикон.
– Оливия Коклан. В настоящее время леди Оливия Коклан. Она умерла меньше двенадцати часов назад.
– Какие версии?
– Эта дама прикончила почти полбутылки джина, так что если кто-нибудь захочет услышать версию, то можно заявить, что она пошла в ванную, слегка перебрав спиртного. Но, по правде говоря, ее муж – благородный сэр Бернард – настаивает на том, чтобы эта версия не фигурировала в деле.
– А где был он?
– В Париже.
– Это проверено?
– О да. Это подтвердили две стюардессы, пять бизнесменов, управляющий отелем, главный официант и один невероятно богатый наркоторговец.
– Я полагаю, вы сделаете ему приятное.
– Не я лично, но кто-то сделает, в этом я не сомневаюсь. Хотя мне стало известно, что пристрастие леди Оливии к бутылке не было большим секретом. Однако есть, я думаю, разница между тем, чтобы стать притчей во языцех, и тем, чтобы остаться навечно фамильной тайной.
– Что вы узнали?
– Сначала уборщица билась в истерике, потом успокоилась. По ее мнению, леди Оливия вполне могла перебрать джина и отключиться с полбутылки.
«Вот так, – подумал Дикон. – Всего полбутылки. Для меня это была всего лишь начальная доза».
– Но на этот раз могло быть по-другому, – сказал он.
– Возможно.
– Она также могла принимать таблетки – успокаивающие или снотворные.
– Да, могла. – Мэйхью снова откинулся назад, приставив руку козырьком к глазам, чтобы не мешало солнце.
– Кроме того, это могло быть случайностью. – (Мэйхью кивнул в ответ, по-прежнему щурясь.) – А первый закон случайности...
– Гласит, что случайностей в природе не существует, – закончил за него Мэйхью.
– Итак, должна быть и другая версия.
– Да, но не для публики.
– Почему?
– Во-первых, в квартиру проникли очень ловко: никаких следов взлома, борьбы, ни малейшего признака того, что в квартире был кто-то еще, кроме погрузившейся под воду леди Оливии.
Дикона не удивила язвительность тона Мэйхью.
– Ты даешь волю своим классовым предрассудкам, Фил, – заметил он.
– Хрен с ними, с этими паразитами! – отозвался Мэйхью. – Во-вторых, вряд ли кто-нибудь захочет сообщить сэру Бернарду, что есть вероятность насильственной смерти его старухи, не имея никаких доказательств. Он и так обеспокоен слухами, которые ходят о ее пьянстве.
– В-третьих, – подсказал Дикон, – дело Кэйт Лоример закончено. Зафиксирована смерть в результате несчастного случая.
– А в-четвертых, мы не уверены в существовании связи между этими делами.
Дикон промолчал.
– Ладно, – вздохнул Мэйхью, – мы бы даже предпочли, чтобы ее не было.
– Кто об этом сообщил?
Мэйхью ответил не сразу. Он опустил руку и повернулся лицом к солнцу, снова закрыв глаза. Наконец он сказал:
– Точно не знаю. Я получил информацию от Д'Арбле.
– А он от кого?
Мэйхью пожал плечами.
– Кто ж его знает!
– Ты бы бросил это дело, – спросил Дикон, – если бы тебе предоставили возможность выбирать?
– Послушай, Джон, ты знаешь, как это обычно происходит. Каждому хочется свести концы с концами. Полиция не хочет ничего знать об этом деле, оно слишком сложно. Дело закрыто – очевидная смерть из-за несчастного случая. К тому же влиятельный денежный мешок ясно дал понять, что ему не нужны осложнения.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Ты хотел знать.
– И?..
– И, честно говоря, мне это интересно самому.
Белка перебежала через лужайку короткими легкими прыжками и настороженно уселась возле вытянутой ноги Мэйхью. Тот открыл один глаз, словно почувствовал зверушку, потом сел и громко хлопнул в ладоши, прогоняя белку.
– Эти маленькие твари кусаются, как крысы, – заметил он.
Дикон рассмеялся.
– Хорош любитель природы!
– Я только говорил, что хочу быть ближе к природе, а не сливаться с ней. – Мэйхью родился и вырос в южном Лондоне. Парки вполне удовлетворяли его потребность в больших открытых пространствах. Деревья подстрижены и размечены, цветы растут аккуратными рядами, расчищенные дорожки, запах выхлопных газов в воздухе. Пару раз он был за городом, но чувствовал там лишь раздражение и нервозность. – Ты ничего об этом не знаешь. Если ты влипнешь в историю, мне придется отказаться от тебя.
Дикон поднял руки, словно признавая его правоту.
– Пресса про леди Оливию писать не будет, – подытожил он.
– Только в некрологе.
– Дознания не было?
– Семейный доктор тоже ведь принадлежит к рыцарскому сословию.
– Ясно. Английская аристократия научилась не пускать посторонних в свои ряды.
– Тонкая красная линия, – сказал Мэйхью. – Флаг страны, в которой никогда не заходит солнце. – Глядя в сторону, он зло добавил: – Мешки с дерьмом!
Небо синело от края до края, жара опустилась на землю, точно полог; все застыло, не дыша, будто огромные стальные двери закрыли входы в парк. Дикон и Мэйхью возвращались к деревянному мостику, шагая между неподвижно лежащими девушками в бикини.
– Это не подходит для нас, – убежденно сказал о них Мэйхью. – Климат не тот. Истоки нашей сексуальности в викторианской скрытности – это когда прячут что-то, потому что оно грязное, когда наслаждаются тем, что противно заповедям Бога. Невозможно притворяться безразличным.
Когда они проходили мимо, одна из девушек перевернулась на спину, придерживая рукой расстегнутый купальник.
– Мы – нация соглядатаев, извращенцев, любителей подглядывать в замочные скважины. Вся эта, – он сделал жест, подыскивая точное слово, – открытость – это же потрясание основ. Наверное, мне следовало бы арестовать самого себя за такие мысли.
– Жара не может продолжаться долго, – сказал Дикон. – Погода должна перемениться, иначе все сгорит на полях.
– У меня от этого голова болит, – ответил Мэйхью. – Стало небезопасно просто ходить по улицам.
Они дошли до того места, где им надо было расходиться. Дикон махнул рукой и отошел на пару шагов.
– Если будет что-нибудь еще...
– Я дам тебе знать, – заверил его Мэйхью. – Джон... – Он подошел поближе и стал говорить тише: – Джон, знаешь что?
– Нет.
– Все-таки связь между этой девчонкой Лоример и леди Оливией есть. – Мэйхью утверждал это.
– Я знаю столько же, сколько и ты. Так же мало.
Мэйхью вздохнул.
– Это может быть нечто или ничего.
– Я в этом сомневаюсь. И ты тоже.
– Да. – Мэйхью похлопал Дикона по плечу. – Да. – Он повернулся и пошел через парк.
Дикон смотрел, как он осторожно пробирается между распластанных тел, точно санитар на поле битвы.
* * *
Что остается от тех, кто умер? Что мы помним о том, как они уходили от нас?
Отец Кэйт растерянно озирался вокруг, словно не знал, как себя вести. Ее мать тихо плакала, не стараясь сдержать слез, но и не переходя на рыдания; в ее поведении сквозило желание соблюсти приличия. Она не делала себе поблажек, отступая от этикета, и не искала сочувствия. Она надела белые перчатки и побывала у парикмахера. Занавески раздвинулись, как занавес в театре марионеток, и гроб тихо проплыл между венков. Все пели чуть громче, чем нужно, однако это сошло не очень заметно. Можно было представить себе, что происходит за той стеной, куда унесли гроб, но долго думать об этом оказывалось невозможным.
Потом родители Кэйт вернулись в квартиру Лауры. Прежде они никогда там не были и теперь считали себя обязанными нанести визит вежливости, словно присматривали будущее место жительства для свой дочери, а не посещали место, где она умерла. В конце концов мистер Лоример спросил, где ванная; он был уже пожилым человеком и достиг того возраста, когда нельзя откладывать посещение туалета. Он долго не возвращался, и его жена, разговаривая, то и дело жалобно поглядывала на дверь.
Лаура показала им комнату Кэйт и оставила их там. Они забрали оттуда кое-какие драгоценности и альбом с фотографиями – все, что им было нужно.
* * *
Разборка в шкафу пробудила воспоминания Лауры, маленькие картинки прошлого пришли в движение. Платья, пара туфель, кружевная блузка с блошиного рынка, шляпа, купленная за экстравагантность, – поход по магазинам, истощивший кредит в банке, шашлыки на уик-энд, веселая вечеринка в их квартире. Лаура шарила в карманах, перекладывала свитеры и майки, белье и носовые платки в ящиках комода. Она вытащила все содержимое письменного стола Кэйт и начала тщательно разбирать бумаги, письма, документы, записные книжки, кладя их из кучи слева в аккуратно рассортированную стопку справа. Старые дневники, чьи-то фотографии, рекламки отелей, корешки чековых книжек, банковские уведомления, пригласительные билеты с ее последнего дня рождения, пара гладких камешков с берега реки, кусок коралла, нож для бумаг, калькулятор... Еще и еще, но ничего похожего на зеленые листы компьютерных распечаток.
Чемоданы Кэйт были пусты, только в одном лежала пара написанных, но неотправленных открыток и директив, закапанных маслом для загара. Одна открытка была адресована Лауре.
* * *
"Самое уже не тот, что был раньше. Юпи занимаются виндсерфингом, на набережной постоянно звучит любимая американцами гитара. Немцы лежат нагишом на камнях, словно тюлени. Уезжаю от моря в глубь страны. С приветом, Кэйт".
В сумочках ничего не было, в спортивной сумке – тоже. Ничего не нашлось ни среди книг, ни в кассетнице.
В первый раз Лаура заплакала. Она плакала о Кэйт, но не из-за Нее. Она перечитывала открытку, которую так и не получила, и оплакивала свою подругу.
* * *
Тротуары были покрыты слоем пыли. Пыль лежала пушистыми комьями в придорожных канавах, улицы стали похожи на заброшенный чердак, полный всевозможного старья и грязи.
На стенах были расклеены плакаты, призывающие экономить воду. Любители писать на стенах тут же дописали: «Принимайте душ вместе с друзьями». Деревья на улицах выглядели так, словно вернулись из длительного изматывающего путешествия.
Дикон позвонил в квартиру Лауры. Ее голос в домофоне звучал хрипло и тихо.
Он нашел ее в комнате Кэйт среди вещей подруги, которые она перебирала последние три часа. Она держала в руке открытку и плакала.
– Этого здесь нет, – сказала она. – Это может быть где угодно, только не здесь.
Дикон отошел от нее, ничего ей не ответив. Лаура смотрела на открытку неподвижным взглядом.
– Я знаю, что права, – я в этом уверена. В понедельник я проверю резервный файл. Где-то... – Ее голос пресекся.
Дикон взял у нее открытку и прочитал ее. От этого горе Лауры только увеличилось; она смотрела на него, и слезы градом катились по ее щекам. Дикон вспомнил, как собирал вещи Мэгги, одну за другой, и почему это заняло у него так много времени. Он снова ощутил боль в ногтях, как тогда, когда вонзил их в крышку упаковочного ящика.
– Не надо, – сказала она ему. – Вы не должны...
Он положил открытку поверх кучи разобранных вещей и обнял плачущую Лауру, почувствовав, что сейчас ей нужно именно это. Так поступил бы на его месте каждый, а он хотел это сделать.
* * *
Элейн одевалась для выхода. Полузакрытые деревянные ставни сохраняли прохладу и полумрак в комнате. Платья были разбросаны по кровати и дивану, висели на дверцах большого шкафа. Она задумчиво ходила среди них, разглядывая одни и равнодушно пропуская другие. Наряды были простые, но элегантные и, по-видимому, дорогие. Элейн никогда не позволяла себе небрежности в одежде. Даже в такую жару надеть джинсы и майку было не в ее стиле. Наконец она остановила свой выбор на блузке нежно-абрикосового цвета, надела ее и аккуратно расправила под подбородком воротничок, стоя перед большим зеркалом, слабо отражавшим полуосвещенные предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40