Что вы знаете о моей семье – о том, как мы живем, что важно для нас? Как вы можете судить об этом? Вы шантажируете меня, угрожая выставить извращением в глазах дочерей. Вы думаете, что я заслуживаю этого? Черт побери, я просто бизнесмен. Я не сделал ничего из ряда вон выходящего – так делают все. На этом держится мир, как вы не понимаете? Я рассказал вам все и теперь гадаю, что со мной будет, чего от вас можно ожидать. Если бы я знал, кто убил Кэйт, кто конкретно пошел и сделал это, я бы сказал вам. Но я не знаю и не могу сказать. Это никак не повлияет на то, что случится со мной, но это повлияет на то, что сделаете вы и от чего может пострадать моя семья. Вы должны мне поверить. – Губы Бакстона побелели, он весь дрожал от напряжения.
Дикон встал и покинул кабинет. Пройдя через парадное крыльцо, он сел в машину и поехал за Лаурой, которую оставил у ее друзей в северной части города. Когда Дикон уезжал, она помогала подруге купать детей. Направляясь туда, чтобы забрать ее, он думал о семьях. О Мэгги. О детях, которых у них не было:
* * *
Салли Бакстон ставила тарелки в посудомоечную машину. Девочки ушли наверх слушать музыку. Она подошла к кабинету мужа и постучала в дверь перед тем, как войти. Ее муж неподвижно сидел за столом, глядя в пол.
– Он ушел, – сказала она.
Бакстон поглядел на нее и кивнул.
– Все в порядке?
– Конечно... – Он заставил себя улыбнуться. – Конечно. Небольшая проблема... впрочем, нет... ничего.
– Я поставила твой обед подогреваться.
– Хорошо, – сказал он. – Сейчас иду.
– Том?..
– Сейчас иду. – Он повернулся и открыл ящик стола, чтобы отвлечь ее внимание.
Дверь закрылась. Бакстон посмотрел на лежащий на полу листок бумаги с телефонным номером. Все, что он любил, все, чем дорожил, было внутри этого дома. Он почти физически ощущал дрожание фундамента, словно начиналось землетрясение.
Он набрал номер. Записанный на пленку голос сообщил ему, что зоопарк открывается в девять утра и закрывается в шесть. Доступ посетителей, слушал он, прекращается за полчаса до закрытия. Он положил трубку и заплакал.
Глава 33
Молодой человек вошел в аптеку на углу Шестой авеню и Пятьдесят пятой улицы. Ему нужно было что-нибудь от страшной головной боли. Не обращая внимания на фармацевта, он взял с витрины несколько таблеток аспирина и направился к выходу. Кто-то попытался остановить его, тогда он вытащил «пушку» и выстрелил, разбив вдребезги несколько бутылок на задней полке. Потом он ушел.
Близ Хилтона такси, пытавшееся проскочить на красный свет, врезалось в отъезжающий от отеля лимузин и разбило его заднее крыло. Пока таксист и шофер лимузина выясняли отношения, образовалась огромная пробка. Таксист плохо говорил по-английски и был очень вспыльчив. Он толкнул шофера в плечо. Началась драка.
Через пару кварталов, ближе к центру города, небольшая толпа зевак наблюдала за перепалкой между мужем и женой. Они были похожи на актеров, произносящих заученные фразы. Он говорил, что больше никогда ничего не возьмет у нее, а она отвечала, что это будет просто прекрасно. В конце концов муж выхватил у нее из рук какие-то пакеты и бросил их на проезжую часть, где их раздавили выезжающие из делового центра города машины. Потом он ушел, не обращая внимания на ее крики. Она не побежала за ним.
Вдалеке послышался приближающийся вой полицейских сирен.
* * *
Остин Чедвик не видел и не слышал этого. Улицы и тротуары были закрыты поднимающимся маревом и виднелись как смутный узор сквозь вредоносный туман выхлопных газов. Обычно он смотрел прямо перед собой на освещенные солнцем остроконечные шпили, олицетворяющие мощь корпораций. Вверху он видел небо, голубое и чистое, словно доска для записи мыслей.
– Кто отвечал на звонок? – спросил он.
– Я, – ответил Стейнер. Он почувствовал себя виноватым, сам не зная почему.
– Что ты велел ему делать?
– Ждать инструкций.
– А что, по твоему мнению, он сделает?
– Не знаю, Остин. Дайте мне подумать.
– Бакстон, – сказал Чедвик. – Бакстон, – повторил он еще раз, словно взвешивая это слово на руке. – Ты уверен, что он рассказал тебе обо всем, что сообщил Дикону.
– Абсолютно уверен.
– Почему?
– Он рассказал все, что знал сам. Он мог сообщить ему меньше, но вряд ли больше.
Чедвик подошел к столу и постучал по его краю костяшками пальцев.
– Замечательно, – сказал он. – Просто отлично. Вшивый источник денег из вшивого банка – и что я имею в итоге? Сошедший с катушек убийца, болтливый менеджер и бывший полицейский, который оказывается зятем святого Питера Хендерсона и ворочает скалами. Мне не нужно это дерьмо, Гарольд.
«Оно не нужно никому, – подумал Стейнер. – Я не хочу заниматься этим и разгребать говно. Все идет, как идет. Твоя проблема, Чедвик, в том, что ты хочешь заставить плясать этот дерьмовый мир под свою дудку». Выражение его лица не изменилось: он спокойно стоял и ждал, пока ему скажут, что делать.
– Я смотрю на доску, Гарольд, и вижу записанные там имена, адреса, факты – разную информацию. Мне это не нравится: я хочу, чтобы доска была чистой, понимаешь? – Чедвик обошел вокруг стола, но не сел. Он взял небольшое пресс-папье в форме стеклянного глобуса с выгравированными на нем странами света и уперся в него взглядом, словно прорицатель, глядящий в магический кристалл. – Чистой, – повторил он.
«Пошел ты в задницу!» – подумал Стейнер. Вслух он сказал:
– Да, Остин.
Чедвик швырнул пресс-папье на стеклянную столешницу. Оно отскочило. Стейнер пригнулся, закрыв голову рукой. Чедвик закричал:
– Чистой!
* * *
– Куда ты идешь?
– Погулять. Я недалеко.
– Это безопасно?
– Конечно. – Элейн надела свое самое привлекательное платье – кремовое в светло-зеленый горошек, слегка расширенное книзу.
– К дому Лауры?
– Может быть.
– Я не уверен, что стоит это делать.
– Никто меня не знает. Никто меня не ищет.
– Ты права. Я полагаю, что ты права. – Аллардайс выбрал для нее помаду – скорее розовую, чем красную.
– Ты хочешь ее. Ты хочешь Лауру, правда? – Было непонятно, кому из них принадлежат эти слова. Аллардайс ответил:
– Ты сама знаешь, что хочу.
– Нам надо быть осторожными.
– Да.
– Я пока не хочу ее убивать.
– Этот человек, Дикон... Ты ведь боишься его?
– Нет, не боюсь. Он тоже должен умереть. Они выбрали туфли в тон платья. Аллардайс помог Элейн надеть их. Она села перед зеркалом и поправила парик.
– Ты думаешь, все прошло хорошо – там, в пляжном домике? Думаешь, она испугалась?
– Конечно.
– Хотелось бы мне, чтобы мы оказались там и увидели все своими глазами.
– Если бы я был там...
– Ты бы убил ее.
– Да.
– Впоследствии...
– Да. Впоследствии. Через некоторое время. Я пока не хочу ее убивать. – Аллардайс выбрал серьги. Элейн наклонилась и прицепила их.
– Скоро захочешь.
– Да, скоро.
– Что ты с ней сделаешь?
Элейн наклонилась к зеркалу так близко, что от ее дыхания запотело стекло. Их лица сблизились. Она возбужденно что-то шептала, он слушал и улыбался. Элейн улыбалась ему в ответ.
Гоуер сидел на стуле, будто соглядатай. Его поза осталась прежней, но он выглядел по-другому. Лицо стало похожим на серый, захватанный пальцами воск. Оно вздулось, словно он надул щеки и держал воздух во рту. Несколько мух проникли в комнату. Они сидели на его губах, как черные язвы. Они ползали по его глазам, но он не моргал.
Глава 34
Лаура проснулась около трех, но встала с постели только в пять. Эти два часа ушли на дискуссию с самой собой. Вот уже несколько дней она убеждала себя, но доказать себе что-либо теперь стало едва ли легче, чем раньше. Она знала обе стороны медали, потому что представляла в споре обе стороны. Иски, встречные иски, обвинения, доказательства – Лаура так быстро переключалась с одной точки зрения на другую, что иногда оказывалось, что она выдвигает один аргумент, хотя перед этим отстаивала другой. Наконец решение было принято. Она пришла к нему не вследствие логических построений, а потому, что влюбилась в Джона Дикона. Они живут вместе, а Мэгги встречается ей за каждым углом. Лаура знала, что «совместная жизнь» неразрывно связана с ее страхами и происходящими событиями, но не задумывалась над этим. Любить Дикона было не слишком умно с ее стороны, но это было сильнее ее. Знала Лаура и то, что принятое ею решение – не лучший выход, но ничего не могла с собой поделать. Другие могли бы ждать хоть всю жизнь, Лаура не могла. Эта мысль не шла из головы, Не покидая ее даже во сне. Она жгла ей мозг, и надо было как-то от нее избавиться.
Дикон выкинул из домика массу вещей, и все равно повсюду чувствовалось присутствие Мэгги, ее привычки и пристрастия. Занавески и диванные подушки. Картины и ковры. Старинный перекидной календарь из дерева. Глиняный горшочек. Зеркало в позолоченной раме, лампа, плетеный чемодан. Фотография Дикона, вправленная в серебряную рамочку.
Лаура сидела на кухне, пила кофе и ждала, когда он проснется. Он вошел и поцеловал ее, потом направился в душ. Она дала себе отсрочку. Когда он вернулся, Лаура налила ему кофе. Было очень не просто сказать ему об этом, и потому она начала издалека.
– Мэгги и я... мы виделись с ней время от времени.
Он кивнул:
– Знаю, и даже довольно часто. После того, как ты побывала у нас на вечеринке.
– Однажды мы были в турецких банях – понимаешь, это был девичник, мы парились, ныряли в бассейн, делали массаж и все такое.
– Она мне рассказывала. Потом вы стали ходить туда регулярно.
– Потом Мэгги ходила в бассейн, а я нет. Я никогда не любила делать полезные, но не очень приятные вещи. – Лаура просто восстанавливала в памяти то время. Ее голос звучал так, словно она чего-то стыдится.
Джон почувствовал это и посмотрел ей в глаза.
– В чем дело? – спросил он и поставил свою чашку.
– Это было только один раз.
«Только один раз... но что?» – подумал он, не вполне понимая, о чем идет речь.
– Мы иногда встречались – пообедать вместе или просто выпить пару рюмочек. Турецкие бани были только один раз. Обед – ну, я не знаю... раз в две недели. Если мы с друзьями устраивали вечеринку, то Мэгги обычно уходила куда-нибудь в другое место.
Он все еще не вполне понимал, но слышал, как дрожит ее голос, и видел слезы у нее на глазах. Она сказала:
– Джон... – и накрыла его руку своей.
И тогда он наконец понял, но не поверил.
– Повтори, что ты сказала. – Он не узнавал собственного голоса.
– Это не то, что я... Мэгги не просила меня лгать тебе, только... если об этом зайдет речь. Она боялась, что ты заговоришь об этом, когда мы будем все вместе, и потому предупредила меня, чтобы я, чего доброго, не проговорилась или не сидела с глупым видом. Она просто просила... покрывать ее. Мне это не нравилось. То есть я даже не знала, что буду делать, если ты спросишь. Я не была готова к этому... Но Мэгги сказала, что это никогда не вскроется: вы были независимы и часто уходили... Только на тот случай, если мы соберемся все вместе и ты вспомнишь про наши вечера в банях, а я не пойму... – Она ходила кругами, не решаясь сказать «прости».
– Кто он? – спросил Дикон. – С кем она встречалась?
Лаура покачала головой.
– Я не спрашивала, а Мэгги мне не говорила.
Было очевидно, что она говорит правду – об этом, обо всем. Он молча сидел минут пять. Лаура наблюдала за выражением его лица: оно было похоже на быстро прокручиваемый фильм о закрытии цветка – лепестки закрываются, точно бумага, смятая в кулаке.
– Джон...
– Это... это было важно для нее? Что-то для нее значило? – Его голос был ровным. Такой ровной бывает только туго натянутая проволока.
Лаура ожидала, что он спросит об этом. На его месте она обязательно задала бы этот вопрос. Ей не хотелось отвечать, но и уйти от ответа было нельзя.
– Нет, – сказала она. – Я так не думаю. – Потом добавила: – Определенно нет. Она сама говорила мне, что не придает этому значения. Их связь продолжалась семь или восемь месяцев. Это было просто увлечение, без серьезного чувства. – Лаура знала, что это хуже всего. Мэгги вовсе не была сексуально одержимой, не пылала безумной страстью, не мучилась своей ложью. Мэгги изменяла Дикону не потому, что не могла совладать со своим чувством, а потому, что для нее это было возбуждающим разнообразием, иначе говоря, капризом.
Дикон встал, прошел в спальню и оделся. Он ступал осторожно, выверенными шагами, как человек, идущий по парапету. Лаура ходила за ним с беспомощным видом. Она протягивала к нему руки, но он смотрел на них так, словно пытался узнать никогда раньше не виданный предмет. Потом он ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Лаура вернулась в гостиную, и села. Утренняя жара породила мертвую тишину. Лаура оказалась в самом эпицентре этой неземной тишины. Произошел взрыв, но она не почувствовала и не услышала его, хотя и знала, что где-то, вне пределов ее видимости, недосягаемое для органов чувств рвется на куски его сердце, оставляя после себя страдания и хаос.
Дикон бродил несколько часов. Он не обращал внимания на то, куда идет, потому что шел бесцельно, хотя и знал, где завершится его путь. Ему потребовалось немало времени, чтобы добраться туда: не то чтобы это место было далеко или труднодоступно – он уже несколько раз проходил мимо него в разных направлениях. Бар был похож на все остальные. Дикон не боролся с желанием зайти туда, он попросту восстанавливал в уме причиняющие боль подробности, не борясь с обстоятельствами, а поддаваясь им. Вот Мэгги приехала к нему в пляжный домик на пару дней позже; вот она едет в Лондон, оставив мужа в Корнуолле, – у нее дела, финансовые проблемы, визит к тетушке... теперь уже невозможно отделить ложь от правды. Скорее всего, все – ложь: трехдневный пансионат, вечерний сеанс в кино, турецкие бани. Он вспомнил, как она возвращалась в Корнуолл, какую выказывала радость, что снова видит его; как они ходили в бухту; какой она была в постели после возвращения из гостей. Он представил себе, как она ехала по шоссе в сторону Лондона после их последней встречи, и задался вопросом, какова была истинная причина ее поездки.
В баре царила полутьма. Большие медные вентиляторы, расположенные прямо над головой, навевали прохладу. Магнитофон негромко играл джазовую мелодию. Дикон заказал скотч, потом еще один. Начиналось новое путешествие – в место, не обозначенное ни на одной карте.
Ласточки превратились в черные силуэты на кобальтовом фоне; их пронзительные крики висели в воздухе, как след от реактивного самолета.
Лаура сидела у открытого окна. Перед ней стояла нетронутая чашка кофе, налитая более двух часов назад. Она дышала натужно и время от времени пользовалась ингалятором. Ей было страшно одной в квартире, но еще больше ее пугало то, что произошло утром. Она провела у окна еще час, прекрасно понимая, что это ни к чему. Дикон не возвращался. Лаура прошлась по квартире, зажигая везде свет, в поисках его записной книжки. Найдя ее, она подошла к телефону и набрала номер. В ожидании ответа она заново оглядывала комнату. Занавески на окнах, деревянный календарь, серебряная рамочка с фотографией. Прошлое можно переустроить, подумалось ей, но нельзя изменить будущее. Одно влечет за собой другое.
– Мэйхью?
Она сказала ему только одно: случилось нечто очень важное; и Дикон пропал. Ей не было нужды говорить, что она испугана и беспокоится: это сказал ее голос.
– Я буду у вас где-то через час, – сказал он с полувопросительной интонацией.
– Я подожду. Со мной будет все в порядке.
– Позвоните мне, если Дикон вернется. Я приеду, как только смогу. – Мэйхъю повесил трубку.
Лаура достала из холодильника яйца, вытащила из кухонного шкафа миску, потом поставила все на плиту. Она постояла над ними с минуту и ушла из кухни, словно забыв, что надо делать. Она включила телевизор и минут десять смотрела на экран, ничего не видя перед собой. Стемнело. Ласточки улетели. Осталось только желто-оранжевое мерцание городских неоновых сумерек.
* * *
Улицы были похожи на туннели, служащие ловушками для нагревшегося за день воздуха. Несмотря на поздний час, повсюду были толпы народа – люди возвращались из театров, кино, ресторанов. На Лейчестерской площади и на Пикадилли теперь стало более людно, чем было в полдень. Группы молодых парней с пивными банками в руках, изукрашенных татуировками, точно фарфоровая китайская посуда, пробивали себе дорогу. Около пятидесяти человек молча сидели на садовых скамейках и в подъездах вокруг цирка Пикадилли и ждали полуночи, когда можно будет подзаправиться метадоном в дежурной аптеке.
Дикон двигался неверной походкой в поисках очередного бара. Рев моторов, крики и, смех, музыка, калейдоскоп цветных огней, расплывающихся у него в глазах. Он пробирался сквозь это, как усталый пловец в бушующем море. Инстинкт, на который он уже не надеялся, указал ему путь к искомому месту. Он припомнил нужную сторону улицы, дверь, пролет лестницы, помещение с застоялым запахом курева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Дикон встал и покинул кабинет. Пройдя через парадное крыльцо, он сел в машину и поехал за Лаурой, которую оставил у ее друзей в северной части города. Когда Дикон уезжал, она помогала подруге купать детей. Направляясь туда, чтобы забрать ее, он думал о семьях. О Мэгги. О детях, которых у них не было:
* * *
Салли Бакстон ставила тарелки в посудомоечную машину. Девочки ушли наверх слушать музыку. Она подошла к кабинету мужа и постучала в дверь перед тем, как войти. Ее муж неподвижно сидел за столом, глядя в пол.
– Он ушел, – сказала она.
Бакстон поглядел на нее и кивнул.
– Все в порядке?
– Конечно... – Он заставил себя улыбнуться. – Конечно. Небольшая проблема... впрочем, нет... ничего.
– Я поставила твой обед подогреваться.
– Хорошо, – сказал он. – Сейчас иду.
– Том?..
– Сейчас иду. – Он повернулся и открыл ящик стола, чтобы отвлечь ее внимание.
Дверь закрылась. Бакстон посмотрел на лежащий на полу листок бумаги с телефонным номером. Все, что он любил, все, чем дорожил, было внутри этого дома. Он почти физически ощущал дрожание фундамента, словно начиналось землетрясение.
Он набрал номер. Записанный на пленку голос сообщил ему, что зоопарк открывается в девять утра и закрывается в шесть. Доступ посетителей, слушал он, прекращается за полчаса до закрытия. Он положил трубку и заплакал.
Глава 33
Молодой человек вошел в аптеку на углу Шестой авеню и Пятьдесят пятой улицы. Ему нужно было что-нибудь от страшной головной боли. Не обращая внимания на фармацевта, он взял с витрины несколько таблеток аспирина и направился к выходу. Кто-то попытался остановить его, тогда он вытащил «пушку» и выстрелил, разбив вдребезги несколько бутылок на задней полке. Потом он ушел.
Близ Хилтона такси, пытавшееся проскочить на красный свет, врезалось в отъезжающий от отеля лимузин и разбило его заднее крыло. Пока таксист и шофер лимузина выясняли отношения, образовалась огромная пробка. Таксист плохо говорил по-английски и был очень вспыльчив. Он толкнул шофера в плечо. Началась драка.
Через пару кварталов, ближе к центру города, небольшая толпа зевак наблюдала за перепалкой между мужем и женой. Они были похожи на актеров, произносящих заученные фразы. Он говорил, что больше никогда ничего не возьмет у нее, а она отвечала, что это будет просто прекрасно. В конце концов муж выхватил у нее из рук какие-то пакеты и бросил их на проезжую часть, где их раздавили выезжающие из делового центра города машины. Потом он ушел, не обращая внимания на ее крики. Она не побежала за ним.
Вдалеке послышался приближающийся вой полицейских сирен.
* * *
Остин Чедвик не видел и не слышал этого. Улицы и тротуары были закрыты поднимающимся маревом и виднелись как смутный узор сквозь вредоносный туман выхлопных газов. Обычно он смотрел прямо перед собой на освещенные солнцем остроконечные шпили, олицетворяющие мощь корпораций. Вверху он видел небо, голубое и чистое, словно доска для записи мыслей.
– Кто отвечал на звонок? – спросил он.
– Я, – ответил Стейнер. Он почувствовал себя виноватым, сам не зная почему.
– Что ты велел ему делать?
– Ждать инструкций.
– А что, по твоему мнению, он сделает?
– Не знаю, Остин. Дайте мне подумать.
– Бакстон, – сказал Чедвик. – Бакстон, – повторил он еще раз, словно взвешивая это слово на руке. – Ты уверен, что он рассказал тебе обо всем, что сообщил Дикону.
– Абсолютно уверен.
– Почему?
– Он рассказал все, что знал сам. Он мог сообщить ему меньше, но вряд ли больше.
Чедвик подошел к столу и постучал по его краю костяшками пальцев.
– Замечательно, – сказал он. – Просто отлично. Вшивый источник денег из вшивого банка – и что я имею в итоге? Сошедший с катушек убийца, болтливый менеджер и бывший полицейский, который оказывается зятем святого Питера Хендерсона и ворочает скалами. Мне не нужно это дерьмо, Гарольд.
«Оно не нужно никому, – подумал Стейнер. – Я не хочу заниматься этим и разгребать говно. Все идет, как идет. Твоя проблема, Чедвик, в том, что ты хочешь заставить плясать этот дерьмовый мир под свою дудку». Выражение его лица не изменилось: он спокойно стоял и ждал, пока ему скажут, что делать.
– Я смотрю на доску, Гарольд, и вижу записанные там имена, адреса, факты – разную информацию. Мне это не нравится: я хочу, чтобы доска была чистой, понимаешь? – Чедвик обошел вокруг стола, но не сел. Он взял небольшое пресс-папье в форме стеклянного глобуса с выгравированными на нем странами света и уперся в него взглядом, словно прорицатель, глядящий в магический кристалл. – Чистой, – повторил он.
«Пошел ты в задницу!» – подумал Стейнер. Вслух он сказал:
– Да, Остин.
Чедвик швырнул пресс-папье на стеклянную столешницу. Оно отскочило. Стейнер пригнулся, закрыв голову рукой. Чедвик закричал:
– Чистой!
* * *
– Куда ты идешь?
– Погулять. Я недалеко.
– Это безопасно?
– Конечно. – Элейн надела свое самое привлекательное платье – кремовое в светло-зеленый горошек, слегка расширенное книзу.
– К дому Лауры?
– Может быть.
– Я не уверен, что стоит это делать.
– Никто меня не знает. Никто меня не ищет.
– Ты права. Я полагаю, что ты права. – Аллардайс выбрал для нее помаду – скорее розовую, чем красную.
– Ты хочешь ее. Ты хочешь Лауру, правда? – Было непонятно, кому из них принадлежат эти слова. Аллардайс ответил:
– Ты сама знаешь, что хочу.
– Нам надо быть осторожными.
– Да.
– Я пока не хочу ее убивать.
– Этот человек, Дикон... Ты ведь боишься его?
– Нет, не боюсь. Он тоже должен умереть. Они выбрали туфли в тон платья. Аллардайс помог Элейн надеть их. Она села перед зеркалом и поправила парик.
– Ты думаешь, все прошло хорошо – там, в пляжном домике? Думаешь, она испугалась?
– Конечно.
– Хотелось бы мне, чтобы мы оказались там и увидели все своими глазами.
– Если бы я был там...
– Ты бы убил ее.
– Да.
– Впоследствии...
– Да. Впоследствии. Через некоторое время. Я пока не хочу ее убивать. – Аллардайс выбрал серьги. Элейн наклонилась и прицепила их.
– Скоро захочешь.
– Да, скоро.
– Что ты с ней сделаешь?
Элейн наклонилась к зеркалу так близко, что от ее дыхания запотело стекло. Их лица сблизились. Она возбужденно что-то шептала, он слушал и улыбался. Элейн улыбалась ему в ответ.
Гоуер сидел на стуле, будто соглядатай. Его поза осталась прежней, но он выглядел по-другому. Лицо стало похожим на серый, захватанный пальцами воск. Оно вздулось, словно он надул щеки и держал воздух во рту. Несколько мух проникли в комнату. Они сидели на его губах, как черные язвы. Они ползали по его глазам, но он не моргал.
Глава 34
Лаура проснулась около трех, но встала с постели только в пять. Эти два часа ушли на дискуссию с самой собой. Вот уже несколько дней она убеждала себя, но доказать себе что-либо теперь стало едва ли легче, чем раньше. Она знала обе стороны медали, потому что представляла в споре обе стороны. Иски, встречные иски, обвинения, доказательства – Лаура так быстро переключалась с одной точки зрения на другую, что иногда оказывалось, что она выдвигает один аргумент, хотя перед этим отстаивала другой. Наконец решение было принято. Она пришла к нему не вследствие логических построений, а потому, что влюбилась в Джона Дикона. Они живут вместе, а Мэгги встречается ей за каждым углом. Лаура знала, что «совместная жизнь» неразрывно связана с ее страхами и происходящими событиями, но не задумывалась над этим. Любить Дикона было не слишком умно с ее стороны, но это было сильнее ее. Знала Лаура и то, что принятое ею решение – не лучший выход, но ничего не могла с собой поделать. Другие могли бы ждать хоть всю жизнь, Лаура не могла. Эта мысль не шла из головы, Не покидая ее даже во сне. Она жгла ей мозг, и надо было как-то от нее избавиться.
Дикон выкинул из домика массу вещей, и все равно повсюду чувствовалось присутствие Мэгги, ее привычки и пристрастия. Занавески и диванные подушки. Картины и ковры. Старинный перекидной календарь из дерева. Глиняный горшочек. Зеркало в позолоченной раме, лампа, плетеный чемодан. Фотография Дикона, вправленная в серебряную рамочку.
Лаура сидела на кухне, пила кофе и ждала, когда он проснется. Он вошел и поцеловал ее, потом направился в душ. Она дала себе отсрочку. Когда он вернулся, Лаура налила ему кофе. Было очень не просто сказать ему об этом, и потому она начала издалека.
– Мэгги и я... мы виделись с ней время от времени.
Он кивнул:
– Знаю, и даже довольно часто. После того, как ты побывала у нас на вечеринке.
– Однажды мы были в турецких банях – понимаешь, это был девичник, мы парились, ныряли в бассейн, делали массаж и все такое.
– Она мне рассказывала. Потом вы стали ходить туда регулярно.
– Потом Мэгги ходила в бассейн, а я нет. Я никогда не любила делать полезные, но не очень приятные вещи. – Лаура просто восстанавливала в памяти то время. Ее голос звучал так, словно она чего-то стыдится.
Джон почувствовал это и посмотрел ей в глаза.
– В чем дело? – спросил он и поставил свою чашку.
– Это было только один раз.
«Только один раз... но что?» – подумал он, не вполне понимая, о чем идет речь.
– Мы иногда встречались – пообедать вместе или просто выпить пару рюмочек. Турецкие бани были только один раз. Обед – ну, я не знаю... раз в две недели. Если мы с друзьями устраивали вечеринку, то Мэгги обычно уходила куда-нибудь в другое место.
Он все еще не вполне понимал, но слышал, как дрожит ее голос, и видел слезы у нее на глазах. Она сказала:
– Джон... – и накрыла его руку своей.
И тогда он наконец понял, но не поверил.
– Повтори, что ты сказала. – Он не узнавал собственного голоса.
– Это не то, что я... Мэгги не просила меня лгать тебе, только... если об этом зайдет речь. Она боялась, что ты заговоришь об этом, когда мы будем все вместе, и потому предупредила меня, чтобы я, чего доброго, не проговорилась или не сидела с глупым видом. Она просто просила... покрывать ее. Мне это не нравилось. То есть я даже не знала, что буду делать, если ты спросишь. Я не была готова к этому... Но Мэгги сказала, что это никогда не вскроется: вы были независимы и часто уходили... Только на тот случай, если мы соберемся все вместе и ты вспомнишь про наши вечера в банях, а я не пойму... – Она ходила кругами, не решаясь сказать «прости».
– Кто он? – спросил Дикон. – С кем она встречалась?
Лаура покачала головой.
– Я не спрашивала, а Мэгги мне не говорила.
Было очевидно, что она говорит правду – об этом, обо всем. Он молча сидел минут пять. Лаура наблюдала за выражением его лица: оно было похоже на быстро прокручиваемый фильм о закрытии цветка – лепестки закрываются, точно бумага, смятая в кулаке.
– Джон...
– Это... это было важно для нее? Что-то для нее значило? – Его голос был ровным. Такой ровной бывает только туго натянутая проволока.
Лаура ожидала, что он спросит об этом. На его месте она обязательно задала бы этот вопрос. Ей не хотелось отвечать, но и уйти от ответа было нельзя.
– Нет, – сказала она. – Я так не думаю. – Потом добавила: – Определенно нет. Она сама говорила мне, что не придает этому значения. Их связь продолжалась семь или восемь месяцев. Это было просто увлечение, без серьезного чувства. – Лаура знала, что это хуже всего. Мэгги вовсе не была сексуально одержимой, не пылала безумной страстью, не мучилась своей ложью. Мэгги изменяла Дикону не потому, что не могла совладать со своим чувством, а потому, что для нее это было возбуждающим разнообразием, иначе говоря, капризом.
Дикон встал, прошел в спальню и оделся. Он ступал осторожно, выверенными шагами, как человек, идущий по парапету. Лаура ходила за ним с беспомощным видом. Она протягивала к нему руки, но он смотрел на них так, словно пытался узнать никогда раньше не виданный предмет. Потом он ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Лаура вернулась в гостиную, и села. Утренняя жара породила мертвую тишину. Лаура оказалась в самом эпицентре этой неземной тишины. Произошел взрыв, но она не почувствовала и не услышала его, хотя и знала, что где-то, вне пределов ее видимости, недосягаемое для органов чувств рвется на куски его сердце, оставляя после себя страдания и хаос.
Дикон бродил несколько часов. Он не обращал внимания на то, куда идет, потому что шел бесцельно, хотя и знал, где завершится его путь. Ему потребовалось немало времени, чтобы добраться туда: не то чтобы это место было далеко или труднодоступно – он уже несколько раз проходил мимо него в разных направлениях. Бар был похож на все остальные. Дикон не боролся с желанием зайти туда, он попросту восстанавливал в уме причиняющие боль подробности, не борясь с обстоятельствами, а поддаваясь им. Вот Мэгги приехала к нему в пляжный домик на пару дней позже; вот она едет в Лондон, оставив мужа в Корнуолле, – у нее дела, финансовые проблемы, визит к тетушке... теперь уже невозможно отделить ложь от правды. Скорее всего, все – ложь: трехдневный пансионат, вечерний сеанс в кино, турецкие бани. Он вспомнил, как она возвращалась в Корнуолл, какую выказывала радость, что снова видит его; как они ходили в бухту; какой она была в постели после возвращения из гостей. Он представил себе, как она ехала по шоссе в сторону Лондона после их последней встречи, и задался вопросом, какова была истинная причина ее поездки.
В баре царила полутьма. Большие медные вентиляторы, расположенные прямо над головой, навевали прохладу. Магнитофон негромко играл джазовую мелодию. Дикон заказал скотч, потом еще один. Начиналось новое путешествие – в место, не обозначенное ни на одной карте.
Ласточки превратились в черные силуэты на кобальтовом фоне; их пронзительные крики висели в воздухе, как след от реактивного самолета.
Лаура сидела у открытого окна. Перед ней стояла нетронутая чашка кофе, налитая более двух часов назад. Она дышала натужно и время от времени пользовалась ингалятором. Ей было страшно одной в квартире, но еще больше ее пугало то, что произошло утром. Она провела у окна еще час, прекрасно понимая, что это ни к чему. Дикон не возвращался. Лаура прошлась по квартире, зажигая везде свет, в поисках его записной книжки. Найдя ее, она подошла к телефону и набрала номер. В ожидании ответа она заново оглядывала комнату. Занавески на окнах, деревянный календарь, серебряная рамочка с фотографией. Прошлое можно переустроить, подумалось ей, но нельзя изменить будущее. Одно влечет за собой другое.
– Мэйхью?
Она сказала ему только одно: случилось нечто очень важное; и Дикон пропал. Ей не было нужды говорить, что она испугана и беспокоится: это сказал ее голос.
– Я буду у вас где-то через час, – сказал он с полувопросительной интонацией.
– Я подожду. Со мной будет все в порядке.
– Позвоните мне, если Дикон вернется. Я приеду, как только смогу. – Мэйхъю повесил трубку.
Лаура достала из холодильника яйца, вытащила из кухонного шкафа миску, потом поставила все на плиту. Она постояла над ними с минуту и ушла из кухни, словно забыв, что надо делать. Она включила телевизор и минут десять смотрела на экран, ничего не видя перед собой. Стемнело. Ласточки улетели. Осталось только желто-оранжевое мерцание городских неоновых сумерек.
* * *
Улицы были похожи на туннели, служащие ловушками для нагревшегося за день воздуха. Несмотря на поздний час, повсюду были толпы народа – люди возвращались из театров, кино, ресторанов. На Лейчестерской площади и на Пикадилли теперь стало более людно, чем было в полдень. Группы молодых парней с пивными банками в руках, изукрашенных татуировками, точно фарфоровая китайская посуда, пробивали себе дорогу. Около пятидесяти человек молча сидели на садовых скамейках и в подъездах вокруг цирка Пикадилли и ждали полуночи, когда можно будет подзаправиться метадоном в дежурной аптеке.
Дикон двигался неверной походкой в поисках очередного бара. Рев моторов, крики и, смех, музыка, калейдоскоп цветных огней, расплывающихся у него в глазах. Он пробирался сквозь это, как усталый пловец в бушующем море. Инстинкт, на который он уже не надеялся, указал ему путь к искомому месту. Он припомнил нужную сторону улицы, дверь, пролет лестницы, помещение с застоялым запахом курева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40