Будто музейную редкость, впервые выставленную на всеобщее обозрение.
— Выкладывай, прохиндей, свои новости.
Преображение спонсора Василия не удивило — даже не поморщился. Такая же реакция на то, что лжеспонсор неожиданно оказался первым мужем Надин. А вот история с пропавшим фотоальбомом деда Пахома заинтересовала. Особенно, когда я передал со слов коротышки отрывки беседы Айвазяна с Верочкой.
— Интересные пироги, — задумчиво прокомментировал он, вписывая новость в одну из четвертушек. — Дался им этот фотоальбом вместе с какими-то коробочками.
— Может быть, приманка?
Стулов отрицательно покачал головой, перетасовал бумажки.
— Похоже, не только приманка. Действительная причина лежит намного глубже, до нее еще предстоит докопаться.
Заинтересовало сыщика и письмо от Верочки. Правда, он не придал ему такого глобального значения, как это сделал я. Внимательно оглядел конверт, даже обнюхал его, так же поступил и с листком бумаги, на котором — всего несколько строчек.
Презрительно ухмыльнулся.
— Дешево нас с тобой ценят, если надеются на то, что мы клюнем на примитивную пустышку… Впрочем, пустышка — не то слово. Письмо опущено, судя по штемпелю, в центре Москвы… Неужели там спрятана похищенная красавица? Мужики сумлевются… Впрочем, похитители могли бросить послание в любой почтовый ящик. Теперь, второе. Если я не ошибаюсь, адрес на конверте писал мужчина… Ладно, позже продумаю другие варианты.
Походил по комнате, мучительно поморщился, помассировал ладонями грудь. Наверно, донимает его залеченная не до конца рана. Снова присел к столу.
— Все же, как быть с таинственными «коробочками»? — подбросил я трудную тему для размышления. Ибо эти самые «коробочкм» прочно засели в моем сознании и никак не пропадали. Трудно пересчитать сколько разгадок я напридумывал. — Почему престарелый дедок должен их кому-то отдавать?
— Подумаем, — мне показалось, с обидным равнодушием отреагировал сыщик. Помолчал, перебирая свою картотеку. — Павел, вот ты — писатель, действуешь на детективном фронте. Как по твоему должен развиваться сюжет произведения, построенный на известных нам данных? Не торопись, малявка, подумай. Меня интересуют не твои, надо сказать, далекие от профессионализма, версии, а чисто писательский взгляд.
Ничего себе, заявочка! Писать значительно проще, чем рассказывать. За столом сидишь наедине с самим собой и с выращенными тобой героями, а тут — профессионал, готовый опровергнуть любую посылку, взять под сомнение, казалось бы, непрошибаемую версию.
А у меня, между прочим, далеко не все продумано и увязано, имеются солидные «дырки» и нестыковочки. Если прибавить к сказанному явно гипертрофированное авторское самомнение, всегдашнее противодействие любому критиканству: доброжелательному и ехидному, становится ясным мое нежелание открываться. Даже частично.
И все же я начал говорить. Медленно, ошупывая каждое слово, мысленно выискивая каждую «расселину» в монолитной стене, по которой мне придется карабкаться к «вершине».
— Думаю, что похищение королевы красоты связано с некой любовной историей. Предположим, в нее влюбился молодой киллер из числа начинающих. У которого пока — ни опыта, ни умения. Его босс, или заказчик, еще предстоит продумать, против связи киллера с красоткой. Считает — это повредит проведению крайне необходимых операций. Мисс Дремов тоже колеблется. Между любовью к деду с бабкой и притяжением симпатичного парня… Психологически это вполне оправдано и может перерасти в восхитительный конфликт…
— Чушь собачья! Ну, что за стремление писателей все строить на зыбком любовном основании! Неужели нет других причин? Скажем, патологическая тяга к обогащению? Чем не стержень сюжета?
Я отбивался, как мог. Подумаешь, тяга к обогащению! Из"едена и измочалена в сотнях, если не в тысячах произведений, начиная с бальзаковского Гобсека. А любовь — вечна и незыблема. Сколько бы о ней не писали — не стареет и не мельчает.
Стулов саркастически улыбался. Похоже, мой горячий монолог в защиту любви не повлиял на его скептицизм, скорее, наоборот, усилил его.
— Ладно, продолжай. Постараюсь не перебивать.
— Итак любовный конфликт — на лицо, — упрямо повторил я, вызывающе глядя на сыщика. — Он подпирается другим стержнем, пока мутным и проблематичным… Дед королевы владеет некой сверхдорогой коллекцией. Как она попала в его руки — неважно, главное — попала. О существовании клада становится известно киллеру — проговорилась девушка. Он сообщает боссу. Как завладеть коллекцией? Прежде всего — найти покупателя. Для продажи необходимо предьявить покупателю коллекцию или хотя бы ее часть. По вполне понятным причинам они боятся. Ибо покупатель может оказаться таким же грабителем. Вот тут и выступает на передний план фотоальбом. Под давлением жениха — девушка именно так называет влюбленного бандита — она выкрадывает у деда альбом м передает его киллеру. Покупатель, в виде того же лжеспонсора, найден, устное согласие достигнуто. Дело за малым: узнать место тайника и организовать из"ятие коллекции… Дальше — еще не проработано, — честно признался я. — Думаю.
Стулов что-то записал на чистой четвертушке, подложил ее под такую же, но исписанную. И разразился ответным монологом. Необычно многословным и до предела напичканным ехидством.
— Ну, что ж, мыслишь ты трезво. Если отбросить свойственные любому писателю заскоки, сюжет отработан довольно четко… Но не без огрехов. В него, к примеру не вписывается, роль некоего соседа стариков, который пытается разобраться в сложнейших поворотах событий, не представляя куда он сует глупую башку, до отказа набитую иллюзиями, — я обидчиво вздернул голову, но тут же возвратил ее в прежнее состояние. Сыщик прав: именно сунул глупую башку в огнедышащую печь. Странно, что ее до сих пор не оторвали. — Второе, мужик с белой отметиной в прическе никак не подходит на роль «заказчика». Исполнителя — ради Бога. Даже агента уголовки, но только не миллиардера. Третее, плохо «читается» роль похищенной девушки. Не лучше ли представить ее не жертвой, а соучастницей преступления…
Наш разговор походил на игру в шахматы. Иногда я хитро подставлял пешку, стремился получить тактическое преимущество. Стулов играл более тонко и изощренно. Если и жертвовал фигуру, то только для того, чтобы вторгнуться в расположение противника и добраться до «короля».
Несколько раз в комнату заглядывала жена Василия. Даже осмелилась предложить пообедать. Муж раздраженно отмахнулся — не до еды сейчас, отстань!
— Все же, как быть с проклятыми «коробочками»? — выдвинул я прыгучего «коня». — Как вписать их?
— Дались тебе эти коробочки! — в очередной раз поморщился сыщик. — Выясним по ходе дела.
— А почему ты решил, что я сунул башку в нечто… нес"едобное?
— В кучу навоза, — уточнил Стулов. — А еще лучше — на колоду мясника. Как иначе можно расценить покушение на дороге?
Вот это экстрасенс! Все знает. То ли докладывают «топтуны», то ли работает внеренный к преступникам агент. О происшествии я упомянул вскользь, без тягостных для моего самолюбия подробностей. У меня зародилось дурацкое желание выведать источник информации, которым пользуется Стулов. Казалось бы, что это изменит в моей жизни? Ровным счетом ничего. И все же задал идиотский вопрос. Будто подбросил в костер беседы очередную порцию сушняка. «Сушняк» оказался мокрым — не загорелся.
— Считаешь, что я организовал за тобой слежку? — озадаченно покрутил вихрастой головой сыщик. — Очередная ересь! С тобой не соскучишься. Ничего подобного. Просто рассказал Федя Гулькин. Мы с ним долго работали, как говорится, ноздря в ноздрю, теперь перезваниваемся. Он и поведал, как выручал из беды одного писателя, возомнившего себя современным Шерлоком Холмсом.
Упоминание о великом сыщике рядом с моим именем в сопровождении ехидной улыбки снова ущипнуло наболевшее самолюбие. Поэтому я поторопился уйти от развития обидной темы.
— И что мы будем делать дальше?
— Прежде всего, ты должен уяснить всю опасность ситуации, — на полном серьезе принялся поучать Стулов несмышленыша, который вздумал жонглировать противотанковой гранатой с выдернутой чекой. — Дорожное приключение вполне может получить развитие. Как выражаются медики, с летальным исходом. Не хочу пугать, ты не маленький, но придется принять меры безопасности…
— Какие? — чувствуя, как в области живота начинает раскручиваться пружина страха, пробурчал я. — Носить оружие? Не имею разрешения, да и стрелять не обучен. Переходить улицу только на зеленый свет? Так и поступаю. Врезать в квартирную дверь два дополнительных замка? Там столько понапихано — месте свободного не отыщешь…
— Уйми паскудный язык, шут дерьмовый! — зло прикрикнул Василий, искусно вплетая в грубый окрик цветастую нить непереводимых словообразований. — Не имею ни малейшего желания принимать участие в очередных похоронах… Слушай внимательно, если еще способен воспринимать дружеские предостережения. На днях к тебе приедет «братишка», временно поселится в твоей халупе, которую ты почему-то именуешь комнатой. Сиди и строчи очередную детективную пошлятину. На улицу без «братишки» не выходить. С соседкой будь поосторожней. Она, как мне кажется, далеко еще не открыта. Несмотря на все твои старания, — усмехнулся он. — Отношения не прерывай, но и не форсируй.
В отношении «братишки» — все правильно и все меня устраивает. Кроме его ночевки в моей комнате, которая поставит жирный крест на дальнейшем изучении Надин… Интересно, как она отреагирует на запрет посещать ночами соседа? Потребует моего переселения в «девичий теремок»? Фигушки, милая, не получится, не тот возраст, чтобы красться в темноте по коридору ради того, чтобы получить очередную порцию жирных ласк и подышать запахом пота.
— С дедом Пахомом веди себя осторожно, типа — «здравствуйте — до свидания». В более тесные контакты не вступай…
Что подразумевается под «более тесными контактами» в приложении к склеротику, который едва держится на дрожащих ходулях? Но я удержался от вопроса, который неминуемо вызовет очередную лавину ехидных сравнений.
— Последнее. Ты мне все рассказываешь? Учти, если скрываешь — себе во вред. Я обязан знать все и еще — четвертушку сверху.
Похоже, четвертушка — любимый образ сыщика, который он использует вместо замысловатого мата, позаимствованного при общениях с блатным миром… Вообще-то, Васька прав: я обязан информировать его с исчерпывающей полнотой, иначе наше содружество способно принести только один вред.
Но как быть с Геннадием Викторовичем? Подставлю его и сыщик тут же наведет на след единственной моей «крыши» своих коллег… И не только «крыши». Стыдно признаться, но интеллигентный, обаятельный вор в законе, знаток литературы и искусства, интереснейший собеседник превратился для меня в… друга. Да, да, именно, в друга, неправедно оболганного, отторгнутого от общества культурных людей.
В конце концов, пришлепывать печати и штампы мы научились, а вот разобраться, что таится под «штампами» не умеем. Затвердили: садист, убийца, ворюга… А Геннадий Викторович, я в этом почему-то уверен, никого не убивал, не пытал и не обкрадывал.
Так какое я имею моральное право выдавать его уголовке?
— Да, иногда я говорю не все, но не потому, что скрываю. Просто не до конца уверен. Додумаю — обязательно скажу, — вывернулся я из сложного положения.
— Если сможешь говорить. — невесело пошутил Василий и от его мрачной шутки повеяло сатанинским запашком. — Дело твое. Не забудь о прибытии «братца».
— А как я его узнаю? Ведь бандиты тоже могут постараться внедрить в квартиру своего человека. Под аналогичным прикрытием.
Все же работа над детективами приносит свои плоды. Вон как стал выражаться: внедрить своего человека, под аналогичным прикрытием. Будто опытный сотрудник уголовки, познавший все законы сыска.
— Тут ты прав.
Стулов покопался в залежах четвертушек, извлек из-под них плохонькую фотокарточку. Молоденький парнишка с вздернутым носом «рязанского покроя» и толстыми, африканского происхождения, губами стоял в обнимку с двумя девушками. Светлые волосы закрывают уши… Лоб мягкого очертания, средний по высоте… Разрез глаз с легкой «косиной». Будто в роду у парня присутствовали представители китайско-монгольской расы.
Итак, рязанско-африканско-монгольское происхождение. Забавная помесь разных рас, которая обязательно сказалась на характере парня. Я представил себе этот характер: рязанское благодушие, африканская страстность и китайско-монгольская хитрость.
Ничего себе коктейль!
Обладатель этой адской смеси будет защищать меня, оберегать от пуль и ножей киллеров! Не проще ли плюнуть на расследование, прихватить чемоданчик с самым необходимым и податься поглубже в сибирскую тайгу либо в дальневосточные сопки?
Господи, какая чушь лезет в башку!
Я покорно склонил голову.
— Как зовут «братца».
— Константин. Костя.
18
Предостережения Стулова — зерно, упавшие на уже подготовленную почву. С внесенными удобрениями, перепаханную и смоченную дождями. Я и до беседы с Василием опасливо оглядывал пространство вокруг себя, провожал подозрительными взглядами развязных мужиков и перекрашенных красоток.
Теперь дошел до того, что стал держаться подальше от балконов, с которых легко и просто могут свалиться на голову тяжелые предметы, от края тротуара, куда может неожиданно в"ехать машина-убийца, от прохожих, каждый из которых способен пырнуть меня ножом и затеряться в толпе.
Короче, вел себя настоящим придурком.
Витька Пудов абсолютно прав — переночевать в его квартире все равно, что обниматься со взрывпакетом, не зная кто и когда приведет его в действие. К Машеньке шлагбаум перекрыт ее сыночком-алкашом. Остается квартира неведомой Ларисы, которую по доброте душевной на время уступил мне Витька… Квартиру или женщину? Может быть, одно и другое? Как выразился болтун, оставь и на мою долю. Конечно, шутил, Пудов без шутки, будто одежда без молний и пуговиц, но, как говорит народная мудрость, в каждой шутке есть доля правды.
Ну, что ж, выбор невелик: или ехать в Дремов, или переспать у витькиной подружки. И я принялся анализировать оба варианта. С дотошностью начинающегося сыщика и опасливостью приговоренного к смерти.
Сейчас — семь вечера. Значит я попаду только на девятичасовую электричку и приеду на дремовский вокзал в начале первого ночи. Плюс минут сорок ходьбы по безлюдным спящим улицам, где буквально на каждом шагу мне придется оглядываться на черные провалы проездов и угрожающе оскаленные пасти входов в дома и домишки.
Отпадает! Я не герой из американских боевиков, для совершения подобного подвига не гожусь! Одно дело описывать преступления, совсем другое — в них учавствовать. В качестве жертвы.
И я достал из кармана писульку с адресом Ларисы.
Теплый Стан, восьмой микрорайон, дом шесть, квартира сорок два. Наверняка, окна выходят на любимое детище московского мэра — кольцевую автодорогу. Неизвестно по какой причине, но именно она казалась мне самым опасным местом.
Видимо, после покушения на объездной дороге.
К сожалению, третьего варианта не существует, придется воспользоваться витькиным. Дай Бог, его подружка не прогуливается с кавалерами и не ночует у папочки с мамочкой — сидит дома. Читает газету либо выстукивает на пищущей машинке очередную статейку. Тогда незванному гостю не придется сидеть на лавочке рядом с под"ездом, высматривая незнакомую телку…
Поездка на метро — самый безопасный участок моего передвижения. Правда, и здесь возможно покушение, типа подрывного устройства, но, как говорится, на миру и смерть красна, пострадаю не один — в компании. Обстоятельство малоутешительное, но зато редкое — не так уж часто взрывают поезда и автобусы, чаще киллеры специализируются на убийствах в под"ездах и в машинах.
И все же я внимательно отслеживал руки пассажиров, сумки и дипломаты, в которых может быть затарена взрывчатка. Предпочитал стоять в торце вагона, откуда легче наблюдать за подозрительными людьми. В районе «Калужской» напомнил одной забывчивой бабусе об оставленной ею хозяйстенной сумке. Незаметно ощупал набитый чем-то пакет пьяного.
Наконец, мои мучения окончились. Станция «Теплый Стан».
Остается преодолеть последнее препятствие — ночную улицу. Затерялся в толпе пассажиров. Рядом — женщина с двумя детьми, впереди — толстяк в соломенной шляпе, позади… Господи, что же это творится! Едва не наступая мне на пятки, безмятежно насвистывая мелодию какой-то песенки, шевствует парень с раздвоенным подбородком. Ехидоно улыбается и многозначительно подмигивает. Дескать, никуда тебе от меня не скрыться, достану и в метро, и в автобусе, и в электричке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Выкладывай, прохиндей, свои новости.
Преображение спонсора Василия не удивило — даже не поморщился. Такая же реакция на то, что лжеспонсор неожиданно оказался первым мужем Надин. А вот история с пропавшим фотоальбомом деда Пахома заинтересовала. Особенно, когда я передал со слов коротышки отрывки беседы Айвазяна с Верочкой.
— Интересные пироги, — задумчиво прокомментировал он, вписывая новость в одну из четвертушек. — Дался им этот фотоальбом вместе с какими-то коробочками.
— Может быть, приманка?
Стулов отрицательно покачал головой, перетасовал бумажки.
— Похоже, не только приманка. Действительная причина лежит намного глубже, до нее еще предстоит докопаться.
Заинтересовало сыщика и письмо от Верочки. Правда, он не придал ему такого глобального значения, как это сделал я. Внимательно оглядел конверт, даже обнюхал его, так же поступил и с листком бумаги, на котором — всего несколько строчек.
Презрительно ухмыльнулся.
— Дешево нас с тобой ценят, если надеются на то, что мы клюнем на примитивную пустышку… Впрочем, пустышка — не то слово. Письмо опущено, судя по штемпелю, в центре Москвы… Неужели там спрятана похищенная красавица? Мужики сумлевются… Впрочем, похитители могли бросить послание в любой почтовый ящик. Теперь, второе. Если я не ошибаюсь, адрес на конверте писал мужчина… Ладно, позже продумаю другие варианты.
Походил по комнате, мучительно поморщился, помассировал ладонями грудь. Наверно, донимает его залеченная не до конца рана. Снова присел к столу.
— Все же, как быть с таинственными «коробочками»? — подбросил я трудную тему для размышления. Ибо эти самые «коробочкм» прочно засели в моем сознании и никак не пропадали. Трудно пересчитать сколько разгадок я напридумывал. — Почему престарелый дедок должен их кому-то отдавать?
— Подумаем, — мне показалось, с обидным равнодушием отреагировал сыщик. Помолчал, перебирая свою картотеку. — Павел, вот ты — писатель, действуешь на детективном фронте. Как по твоему должен развиваться сюжет произведения, построенный на известных нам данных? Не торопись, малявка, подумай. Меня интересуют не твои, надо сказать, далекие от профессионализма, версии, а чисто писательский взгляд.
Ничего себе, заявочка! Писать значительно проще, чем рассказывать. За столом сидишь наедине с самим собой и с выращенными тобой героями, а тут — профессионал, готовый опровергнуть любую посылку, взять под сомнение, казалось бы, непрошибаемую версию.
А у меня, между прочим, далеко не все продумано и увязано, имеются солидные «дырки» и нестыковочки. Если прибавить к сказанному явно гипертрофированное авторское самомнение, всегдашнее противодействие любому критиканству: доброжелательному и ехидному, становится ясным мое нежелание открываться. Даже частично.
И все же я начал говорить. Медленно, ошупывая каждое слово, мысленно выискивая каждую «расселину» в монолитной стене, по которой мне придется карабкаться к «вершине».
— Думаю, что похищение королевы красоты связано с некой любовной историей. Предположим, в нее влюбился молодой киллер из числа начинающих. У которого пока — ни опыта, ни умения. Его босс, или заказчик, еще предстоит продумать, против связи киллера с красоткой. Считает — это повредит проведению крайне необходимых операций. Мисс Дремов тоже колеблется. Между любовью к деду с бабкой и притяжением симпатичного парня… Психологически это вполне оправдано и может перерасти в восхитительный конфликт…
— Чушь собачья! Ну, что за стремление писателей все строить на зыбком любовном основании! Неужели нет других причин? Скажем, патологическая тяга к обогащению? Чем не стержень сюжета?
Я отбивался, как мог. Подумаешь, тяга к обогащению! Из"едена и измочалена в сотнях, если не в тысячах произведений, начиная с бальзаковского Гобсека. А любовь — вечна и незыблема. Сколько бы о ней не писали — не стареет и не мельчает.
Стулов саркастически улыбался. Похоже, мой горячий монолог в защиту любви не повлиял на его скептицизм, скорее, наоборот, усилил его.
— Ладно, продолжай. Постараюсь не перебивать.
— Итак любовный конфликт — на лицо, — упрямо повторил я, вызывающе глядя на сыщика. — Он подпирается другим стержнем, пока мутным и проблематичным… Дед королевы владеет некой сверхдорогой коллекцией. Как она попала в его руки — неважно, главное — попала. О существовании клада становится известно киллеру — проговорилась девушка. Он сообщает боссу. Как завладеть коллекцией? Прежде всего — найти покупателя. Для продажи необходимо предьявить покупателю коллекцию или хотя бы ее часть. По вполне понятным причинам они боятся. Ибо покупатель может оказаться таким же грабителем. Вот тут и выступает на передний план фотоальбом. Под давлением жениха — девушка именно так называет влюбленного бандита — она выкрадывает у деда альбом м передает его киллеру. Покупатель, в виде того же лжеспонсора, найден, устное согласие достигнуто. Дело за малым: узнать место тайника и организовать из"ятие коллекции… Дальше — еще не проработано, — честно признался я. — Думаю.
Стулов что-то записал на чистой четвертушке, подложил ее под такую же, но исписанную. И разразился ответным монологом. Необычно многословным и до предела напичканным ехидством.
— Ну, что ж, мыслишь ты трезво. Если отбросить свойственные любому писателю заскоки, сюжет отработан довольно четко… Но не без огрехов. В него, к примеру не вписывается, роль некоего соседа стариков, который пытается разобраться в сложнейших поворотах событий, не представляя куда он сует глупую башку, до отказа набитую иллюзиями, — я обидчиво вздернул голову, но тут же возвратил ее в прежнее состояние. Сыщик прав: именно сунул глупую башку в огнедышащую печь. Странно, что ее до сих пор не оторвали. — Второе, мужик с белой отметиной в прическе никак не подходит на роль «заказчика». Исполнителя — ради Бога. Даже агента уголовки, но только не миллиардера. Третее, плохо «читается» роль похищенной девушки. Не лучше ли представить ее не жертвой, а соучастницей преступления…
Наш разговор походил на игру в шахматы. Иногда я хитро подставлял пешку, стремился получить тактическое преимущество. Стулов играл более тонко и изощренно. Если и жертвовал фигуру, то только для того, чтобы вторгнуться в расположение противника и добраться до «короля».
Несколько раз в комнату заглядывала жена Василия. Даже осмелилась предложить пообедать. Муж раздраженно отмахнулся — не до еды сейчас, отстань!
— Все же, как быть с проклятыми «коробочками»? — выдвинул я прыгучего «коня». — Как вписать их?
— Дались тебе эти коробочки! — в очередной раз поморщился сыщик. — Выясним по ходе дела.
— А почему ты решил, что я сунул башку в нечто… нес"едобное?
— В кучу навоза, — уточнил Стулов. — А еще лучше — на колоду мясника. Как иначе можно расценить покушение на дороге?
Вот это экстрасенс! Все знает. То ли докладывают «топтуны», то ли работает внеренный к преступникам агент. О происшествии я упомянул вскользь, без тягостных для моего самолюбия подробностей. У меня зародилось дурацкое желание выведать источник информации, которым пользуется Стулов. Казалось бы, что это изменит в моей жизни? Ровным счетом ничего. И все же задал идиотский вопрос. Будто подбросил в костер беседы очередную порцию сушняка. «Сушняк» оказался мокрым — не загорелся.
— Считаешь, что я организовал за тобой слежку? — озадаченно покрутил вихрастой головой сыщик. — Очередная ересь! С тобой не соскучишься. Ничего подобного. Просто рассказал Федя Гулькин. Мы с ним долго работали, как говорится, ноздря в ноздрю, теперь перезваниваемся. Он и поведал, как выручал из беды одного писателя, возомнившего себя современным Шерлоком Холмсом.
Упоминание о великом сыщике рядом с моим именем в сопровождении ехидной улыбки снова ущипнуло наболевшее самолюбие. Поэтому я поторопился уйти от развития обидной темы.
— И что мы будем делать дальше?
— Прежде всего, ты должен уяснить всю опасность ситуации, — на полном серьезе принялся поучать Стулов несмышленыша, который вздумал жонглировать противотанковой гранатой с выдернутой чекой. — Дорожное приключение вполне может получить развитие. Как выражаются медики, с летальным исходом. Не хочу пугать, ты не маленький, но придется принять меры безопасности…
— Какие? — чувствуя, как в области живота начинает раскручиваться пружина страха, пробурчал я. — Носить оружие? Не имею разрешения, да и стрелять не обучен. Переходить улицу только на зеленый свет? Так и поступаю. Врезать в квартирную дверь два дополнительных замка? Там столько понапихано — месте свободного не отыщешь…
— Уйми паскудный язык, шут дерьмовый! — зло прикрикнул Василий, искусно вплетая в грубый окрик цветастую нить непереводимых словообразований. — Не имею ни малейшего желания принимать участие в очередных похоронах… Слушай внимательно, если еще способен воспринимать дружеские предостережения. На днях к тебе приедет «братишка», временно поселится в твоей халупе, которую ты почему-то именуешь комнатой. Сиди и строчи очередную детективную пошлятину. На улицу без «братишки» не выходить. С соседкой будь поосторожней. Она, как мне кажется, далеко еще не открыта. Несмотря на все твои старания, — усмехнулся он. — Отношения не прерывай, но и не форсируй.
В отношении «братишки» — все правильно и все меня устраивает. Кроме его ночевки в моей комнате, которая поставит жирный крест на дальнейшем изучении Надин… Интересно, как она отреагирует на запрет посещать ночами соседа? Потребует моего переселения в «девичий теремок»? Фигушки, милая, не получится, не тот возраст, чтобы красться в темноте по коридору ради того, чтобы получить очередную порцию жирных ласк и подышать запахом пота.
— С дедом Пахомом веди себя осторожно, типа — «здравствуйте — до свидания». В более тесные контакты не вступай…
Что подразумевается под «более тесными контактами» в приложении к склеротику, который едва держится на дрожащих ходулях? Но я удержался от вопроса, который неминуемо вызовет очередную лавину ехидных сравнений.
— Последнее. Ты мне все рассказываешь? Учти, если скрываешь — себе во вред. Я обязан знать все и еще — четвертушку сверху.
Похоже, четвертушка — любимый образ сыщика, который он использует вместо замысловатого мата, позаимствованного при общениях с блатным миром… Вообще-то, Васька прав: я обязан информировать его с исчерпывающей полнотой, иначе наше содружество способно принести только один вред.
Но как быть с Геннадием Викторовичем? Подставлю его и сыщик тут же наведет на след единственной моей «крыши» своих коллег… И не только «крыши». Стыдно признаться, но интеллигентный, обаятельный вор в законе, знаток литературы и искусства, интереснейший собеседник превратился для меня в… друга. Да, да, именно, в друга, неправедно оболганного, отторгнутого от общества культурных людей.
В конце концов, пришлепывать печати и штампы мы научились, а вот разобраться, что таится под «штампами» не умеем. Затвердили: садист, убийца, ворюга… А Геннадий Викторович, я в этом почему-то уверен, никого не убивал, не пытал и не обкрадывал.
Так какое я имею моральное право выдавать его уголовке?
— Да, иногда я говорю не все, но не потому, что скрываю. Просто не до конца уверен. Додумаю — обязательно скажу, — вывернулся я из сложного положения.
— Если сможешь говорить. — невесело пошутил Василий и от его мрачной шутки повеяло сатанинским запашком. — Дело твое. Не забудь о прибытии «братца».
— А как я его узнаю? Ведь бандиты тоже могут постараться внедрить в квартиру своего человека. Под аналогичным прикрытием.
Все же работа над детективами приносит свои плоды. Вон как стал выражаться: внедрить своего человека, под аналогичным прикрытием. Будто опытный сотрудник уголовки, познавший все законы сыска.
— Тут ты прав.
Стулов покопался в залежах четвертушек, извлек из-под них плохонькую фотокарточку. Молоденький парнишка с вздернутым носом «рязанского покроя» и толстыми, африканского происхождения, губами стоял в обнимку с двумя девушками. Светлые волосы закрывают уши… Лоб мягкого очертания, средний по высоте… Разрез глаз с легкой «косиной». Будто в роду у парня присутствовали представители китайско-монгольской расы.
Итак, рязанско-африканско-монгольское происхождение. Забавная помесь разных рас, которая обязательно сказалась на характере парня. Я представил себе этот характер: рязанское благодушие, африканская страстность и китайско-монгольская хитрость.
Ничего себе коктейль!
Обладатель этой адской смеси будет защищать меня, оберегать от пуль и ножей киллеров! Не проще ли плюнуть на расследование, прихватить чемоданчик с самым необходимым и податься поглубже в сибирскую тайгу либо в дальневосточные сопки?
Господи, какая чушь лезет в башку!
Я покорно склонил голову.
— Как зовут «братца».
— Константин. Костя.
18
Предостережения Стулова — зерно, упавшие на уже подготовленную почву. С внесенными удобрениями, перепаханную и смоченную дождями. Я и до беседы с Василием опасливо оглядывал пространство вокруг себя, провожал подозрительными взглядами развязных мужиков и перекрашенных красоток.
Теперь дошел до того, что стал держаться подальше от балконов, с которых легко и просто могут свалиться на голову тяжелые предметы, от края тротуара, куда может неожиданно в"ехать машина-убийца, от прохожих, каждый из которых способен пырнуть меня ножом и затеряться в толпе.
Короче, вел себя настоящим придурком.
Витька Пудов абсолютно прав — переночевать в его квартире все равно, что обниматься со взрывпакетом, не зная кто и когда приведет его в действие. К Машеньке шлагбаум перекрыт ее сыночком-алкашом. Остается квартира неведомой Ларисы, которую по доброте душевной на время уступил мне Витька… Квартиру или женщину? Может быть, одно и другое? Как выразился болтун, оставь и на мою долю. Конечно, шутил, Пудов без шутки, будто одежда без молний и пуговиц, но, как говорит народная мудрость, в каждой шутке есть доля правды.
Ну, что ж, выбор невелик: или ехать в Дремов, или переспать у витькиной подружки. И я принялся анализировать оба варианта. С дотошностью начинающегося сыщика и опасливостью приговоренного к смерти.
Сейчас — семь вечера. Значит я попаду только на девятичасовую электричку и приеду на дремовский вокзал в начале первого ночи. Плюс минут сорок ходьбы по безлюдным спящим улицам, где буквально на каждом шагу мне придется оглядываться на черные провалы проездов и угрожающе оскаленные пасти входов в дома и домишки.
Отпадает! Я не герой из американских боевиков, для совершения подобного подвига не гожусь! Одно дело описывать преступления, совсем другое — в них учавствовать. В качестве жертвы.
И я достал из кармана писульку с адресом Ларисы.
Теплый Стан, восьмой микрорайон, дом шесть, квартира сорок два. Наверняка, окна выходят на любимое детище московского мэра — кольцевую автодорогу. Неизвестно по какой причине, но именно она казалась мне самым опасным местом.
Видимо, после покушения на объездной дороге.
К сожалению, третьего варианта не существует, придется воспользоваться витькиным. Дай Бог, его подружка не прогуливается с кавалерами и не ночует у папочки с мамочкой — сидит дома. Читает газету либо выстукивает на пищущей машинке очередную статейку. Тогда незванному гостю не придется сидеть на лавочке рядом с под"ездом, высматривая незнакомую телку…
Поездка на метро — самый безопасный участок моего передвижения. Правда, и здесь возможно покушение, типа подрывного устройства, но, как говорится, на миру и смерть красна, пострадаю не один — в компании. Обстоятельство малоутешительное, но зато редкое — не так уж часто взрывают поезда и автобусы, чаще киллеры специализируются на убийствах в под"ездах и в машинах.
И все же я внимательно отслеживал руки пассажиров, сумки и дипломаты, в которых может быть затарена взрывчатка. Предпочитал стоять в торце вагона, откуда легче наблюдать за подозрительными людьми. В районе «Калужской» напомнил одной забывчивой бабусе об оставленной ею хозяйстенной сумке. Незаметно ощупал набитый чем-то пакет пьяного.
Наконец, мои мучения окончились. Станция «Теплый Стан».
Остается преодолеть последнее препятствие — ночную улицу. Затерялся в толпе пассажиров. Рядом — женщина с двумя детьми, впереди — толстяк в соломенной шляпе, позади… Господи, что же это творится! Едва не наступая мне на пятки, безмятежно насвистывая мелодию какой-то песенки, шевствует парень с раздвоенным подбородком. Ехидоно улыбается и многозначительно подмигивает. Дескать, никуда тебе от меня не скрыться, достану и в метро, и в автобусе, и в электричке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34