Поощренный супруг мигом принимается за новые поиски остающихся «драгоценностей».Нет, он вовсе не сексуальный маньяк и не развратник. Просто любит вкусно поесть, насладиться пышным телом подруги. По его твердому убеждению, в жизни не существует других ценностей.О каком беге трусцой можно говорить?Неожиданно Санчо увидел упрямо следующий за ним красный «кадет». Все же — слежка? Никак кто-то не успокоится. Ну, что ж, поиграем в кошки-мышки.Впереди — перекресток. Направо — к усадьбе бывшего совхоза, налево — в Спиридоновку, небольшую деревушку, большинство жителей которой давно переселилось либо в Москву, либо в другие города Подмосковья. Санчо свернул к усадьбе и остановился. Если его не пасут, красный «кадет» проскочит мимо, если — слежка, остановится.Остановился! Но свернул к деревне. Так они и стояли — отечественный «жигуль» и забугорная иномарка. Выжидали, кто кого обманет? Думали.Если бы не намеченная встреча с Резниковым, Санчо потерпел бы часик-другой, пересидел бы занюханного пастуха, полюбовался бы его растерянной физиономией. А что потом? Устраивать детскую игру в прятки? Или — в догонялки? Пытаться подставить упрямого преследователя под удар фурой, прижать его к кювету, с риском свалиться в него самому?Было это однажды, было же! Когда Санчо, озверев при виде лежащего в крови Лавра, пошел на таран. Вместе с киллером свалялся с моста в реку. Откуда их извлекли спасатели и отправили одного в морг, другого — убийцу — в больницу. Повторить смертельный трюк — не под куполом цирка — на дороге — ни малейшего желания.Придется сваливать. Не по шоссе, конечно — по проселку.Бывшая совхозная столица выглядит с «фасада» довольно прилично. Две панельные девятиэтажки, пяток зданий помельче, краснокирпичное управление, белосиликатный медпункт, такая же школа, улицы и площадки залиты асфальтом, цветники и клумбы обложены кирпичом. Хорошо, даже отлично жили сельхозпроизводители, позавидуешь.Это если не заглянуть за кулисы, то-бишь, за ширму кажущегося благополучия. А там — развал, запустение. Животноводческая ферманапоминает объект, который долго и старательно обрабатывали с воздуха бомбами и ракетами. Скот пущен на мясо, оставленный высокоудойные коровенки утопают в навозе. Звероферма тоже лежит в руинах. Обалдевшие от бескормицы, норки, горностаи, куницы и белки в поисках пропитания разбежались по полям и лесамВместо ухоженного асфальта — колдобины, огромные лужи, ухабы. По такой, с позволение сказать, дороги на телеге не проехать.А вот Санчо проехал! Не на телеге — на современной отечественной легковушке. С немалым риском утонуть в болоте или сесть на днище. Царапал боками несчастного «жигуленка» деревья, лез в заросли, отважно бросался в не просыхающие даже в засуху лужи.Скорей всего, настырный пастух не решился повторить маневр преследуемого водителя, больше Санчо его не видел…
К тротуару возле многоэтажного здания с многочисленными табличками и указателями оруженосец Лавра припарковал свой «жигуль» без пяти минут десять. Как раз во время! Из подъезда, покачивая знакомой папкой, вышел Резников.Санчо выбрался из тесного для его фигуры салона, угодливо подбежал к нему.— Ну, как? Получилось? Или — облом?— У меня, уважаемый, так называемых обломов не бывает, — с гордостью продекламировал Михаил Ильич, открывая папку. — Держите решение суда и радуйтесь. Изложено убедительно и юридически грамотно.Резников не притворялся, он на самом деле гордился своей удачливостью, юридическими познаниями, опытностью известного не только в Москве, но и в России, адвоката.— Слава Богу! — Санчо почувствовал, что с его плеч свалилась тяжесть, не дающая ему дышать. — Вам тоже — спасибо.То, что его приравняли к Богу, не могло не польстить адвокату, но все же по губам скользнула ироническая улыбка. Когда ему распевают хвалебные оды олигархи или видные чиновники — объяснимо и понятно. Вслед за словесной похвалой последует другая, более приятная — денежная. А чем может отблагодарить банкрот Лавриков? Только нищенским гонораром.— На том стоим, любезный… Возьми выписку с реквизитами, куда следует перечислить залог. Квитанцию к двум часам — мне, — почему-то Резников показал не на подъезд и не на тротуар — вверх. Будто он прописан там, в небесной канцелярии. — Предстоит миллиард всевозможных юридических формальностей. Но к четырем, думаю, клиента освободят из узилища. Засим, желаю успехов!О вознаграждении ни слова, растерялся Санчо. Бессребреник, что ли? Не может быть! Часто общаясь с юристами — адвокатами, следователями, прокурорами и прочей шушерой, Санчо понял, что среди них нет чистых, не замаранных официальными подачками или неофициальными взятками. Бессребреники живут только в сказках для детей дошкольного возраста.— Благодарить буду отдельной строкой в российском бюджете, — прозрачно намекнул он на официальность будущего гонорара. — Можете не сомневаться…— Я вовсе и не сомневаюсь, — с досадой огрызнулся Михаил Ильич. — Мне по должности нельзя сомневаться.— Тогда мчусь заниматься бухгалтерией. Ох, до чего же не люблю рисовать цыфири, складывать, делить, умножать… Западло это! — щегольнул он любимым словечком, так нелюбимым Клавкой. — Извините, пожалуйста…Жаргонное выражение не удивило адвоката, от подследственных бандитов он и не того наслушался. Удивило извинение. Ох, и не прост же этот толстяк! От него припахивает смесью наивности и хитрости, щенячьего повизгивания и львиного рыка. Достойный приятель бывшего авторитета.— Ничего, привык… Забыл спросить…— С ходу колюсь! — перебил Санчо. Он был готов не только колоться — облизывать спасителя Лавра, сдувать пылинки с его модного пиджака, целовать в задницу. — Всегда готов! — воскликнул он, с трудом удержавшись от пионерского салюта.Ибо Мошкин в далеком детстве был пионером, активным и верующим в коммунистические идеалы. Будущее представлялось ему чем-то розовым и нарядным: комсомолец, член партии, борец за светлое завтра. Жизнь изрядно поработала над ним — убрала веру, вместо нее внедрила совсем другое: желание жить по человечески, не считая в кармане рубли и копейки.Вот и остались от детских лет некоторые выражения, типа «будь готов — всегда готов!». Правда, в ином смысле, противоположном пионерским.— Надеюсь, деньги легальные? Там ведь проводку копать станут, изучать под микроскопом. Найдут шершавинку — все, амба, вместо освобождения накинут дополнительный срок… Надеюсь, понимаешь?Правая рука бывшего пионера снова вздрогнула и взметнулась к глупой башке. Санчо успел перехватить ее левой лапищей и возвратить в исходное положение.— Обижаете, сударь! Что б у нас грязные деньги? Откуда? Западло! Тем более, залог предоставил Лавриков-младший. Честнейший юноша из послезавтрашнего поколения, он никакой грязи — ни на дух. Каждый цент просто сияет чистотой — ослепнуть можно!Панегирик возвышенной честности плательщика адвокат встретил невеселой гримасой. Будто ему подсунули прокисшее молоко с давно истекшим сроком хранения.— Дожить бы до послезавтра…Санчо усмехнулся. Хотел было заверить адвоката, что тот обязательно доживет. Ибо работа у него не пыльная и денежная, его не подстерегают вонючие пастухи, не висят дамокловым мечом ожившие мертвецы и прочая нечисть. Ему нет нужды носить стволы, проверять в стенах собственного жилья наличие настороженных «жучков». Сто лет проживет, не меньше.Но ответил другое, расплывчатое.— Может, и дотянем.— А вы еще и оптимист!Почему «еще» Санчо не стал анализировать — подпирает время.— А что делать-то? В гроб ложиться рановато, да и неудобно там — никакого тебе…это самое… комфорта. Уныние — великий грех, его не замолить… Извините, господин-товарищ, я тороплюсь…Резников задумчиво следил за оруженосцем Лавра. В «чистые» деньги залога он не особенно верил. Сейчас в экономике страны крутятся и грязные, и отмытые миллиарды, уплывают за рубеж и возвращаются оттуда отмытыми. Конечно, далеко не все. Но это не его дело, не его обязанность — свою задачу он уже выполнил, что касается остального — пусть болит голова у Лавриковых. И старшего, и младшего.А если брат выдаст кредит, вообще, не будет никаких проблем…
Санчо, забравшись в салон «жигуленка», включил запищавший мобильник. Не глядя на дисплей, он знал, кто звонит. Конечно, Федечка! Беспокоится рыжий пацан. Это хорошо, что беспокоится. Значит, наметившийся разлад с отцом дал первую трещину. Еще парочка таких «трещин» и восстановится мир между Лавриковыми, мир, о котором мечтает верный оруженосец рыцаря печального облика. То бишь, Лавра.— Слушаю, говорите!… Ах, это ты, рыжий бесенок…— В собственном соку, без маринада и специй, — немедленно отреагировал Федечка. Без смеха — серьёзно. Только одно это говорило о беспокойстве. — Как дела, Санчо?— Федь, я до тебя — ну, никак, Аж матюгальник перегрелся, руку жгёт. Молоток, рыжий, сам нарисовался… Дела, спрашиваешь? Колюсь! Дела, как говорят нынешние наши дружаны — янки, о,кей, лучше бывает только в их сраных боевиках. Записывай реквизиты и посылай башли голубиной почтой… Только погоди, дай самому разобраться… Здесь цифирей, разных иннэнэнов и БИКов, как курей на птицефабрике… Не дай Бог, ошибемся на один нуль — не того выпустят… Готов писать? Тогда диктую…Посмеиваясь над чудачествами отцова приятеля, Федечка старательно записал и нолики, и единички с инэнами и биками…— Все?— Не штормуй, торопыга, споткнешься — башку расшибешь! — Санчо беззлобно осадил говоруна. — Ежели мы с тобой в два часа не представим квитанцию, куковать твоему папаше до завтра. А я понимаю, каково… это самое… отсиживать за решеткой лишние задочасы…— Сделаю раньше двух…Мобильник прощально пискнул и умолк. Санчо удовлетворенно представил себе, как Рыжик вдавил до пола педаль газа и помчался переводить деньги. Ему тоже не терпится увидеть Лавра не за решеткой… Глава 4 Встретились они, освобожденный узник и встречающий его старый друг, без умилительных объятий и благодарных поцелуев. Столкнулись лбами, как выражается Клавдия, «пободались». Лавр поощрительно похлопал друга по плечу, тот ткнул кулаком в грудь.Вот и вся церемония встречи!В машине Санчо подробно поведал о событиях последних дней. Естественно, пропустил свои постельные забавы и достижения. Как всегда, рассказ оснащен множеством красочных вкраплений жаргонного толка. «Век свободы не видать», «западло», «суки премерзкие», «пущу под молотки» — самые простые и доступные для прессы и телевидения. Остальные завернуты в такие обертки — не сразу разберешься.Лавр не перебивал, не комментировал — слушал невнимательно, изредка поглядывая на окна изолятора, откуда доносилась все та же песня о «печальной любимой», ставшая своеобразным гимном СИЗО. Ему почему-то было грустно.Ностальгия по тюрьме? Смахивает на совсем не смешной анекдот. Человек вырвался на волю, обрел желанную свободу, имеет право гулять без конвоиров, может поехать на дачу, посидеть в театре или в ресторане, и — на тебе! — тоскует по неволе! Парадокс!Нет, причина грусти — не дурацкая ностальгия! Что-то другое.В заключении было одновременно и тяжко, и легко.Длительные беседы со следователем, именно беседы, а не допросы с росписями на каждой странице протокола. Иногда — доверительные, чаще — переходящие в споры. Хоровое пение, которое, казалось, очищает душу, сближает хористов в единое целое. Радость при получении передач. Свидания с Федечкой и с Оленькой. Прогулки по зарешеченному дворику. Все это до отказа заполнило жизнь узника. Страх за судьбу сына как бы отступил на второй план.И вот этот страх снова возвратился, навалился на него, туманя сознание.— Почему ты не отдаешь свою любимую команду «Поехали, поехали»? Или…это самое… решил ночевать под стенами любимой тюряги? — недовольно пробурчал Санчо. — Лично мне западло смотреть на окна, закрытые, блин, «намордниками». С души воротит, блевать хочется.— Погоди немного... Пока не решил — куда ехать? Голова плохо варит. Будто отравился свежим воздухом…— Сейчас нанюхаешься, — Санчо запустил двигатель, несколько раз нажал на газ. — Ну, что, полегчало?— Есть немного… Говоришь, пасут? Кто, за чем? Может — показалось?Оруженосец возмутился. Это кому показалось? Человеку, который когда-то после удачной обработки автобусного лоха обвел вокруг пальца преследующих их ментов? Который мигом вычислил Дюбеля, выстрелившего Лавру в спину и замочил его? Который расколол вонючего Хорька? А кто вывел на чистую воду тифозную вошь — Гамлета?Распаленный оруженосец перебирал свои подвиги, как верующий католик — четки.Как там не говори, тюремная решка подействовала на завязавшего узелок авторитета — определенно у него поехала крыша!— Не штормуй, паря, успокойся… Ладно, проехали, — Лавр положил ладонь на сжавшуюся в кулак руку друга. — Пасут, вот и пусть пасут, надоест — отстанут. Лучше скажи, сколько башлей запросили за мою голову?Опасный вопрос! Посчитает — мало, возмутится: как же низко меня ценят! Назовешь слишком большую сумму — откуда взяли? Банк ограбили или миллиардера прищучили? Санчо растерянно пожевал толстыми губами. Лавра не обмануть, вон как глядит в лицо, будто ощупывает спрятанные мысли.— Круто запросили, суки премерзкие — нехотя признался он. — Имеешь полное право гордиться. Гляди, — показал он бумажку с записанной суммой и банковскими реквизитами, — Только не ошибись в нолях. Их там… это самое… как звезд на небе — не сосчитать.Лавр сосчитал. Не поверил своим глазам. Снял очки, и снова прошелся взглядом по цифрам. Действительно, есть чем гордиться — слишком высоко его ценят.— Чего?— Того самого. Который, блин, кусается. Вот и укусили, паскуды! Грабиловка!Санчо умело подыграл возмущенному другу. Рассчитывал на то, что Лавр успокоится, войдет в норму. Он по натуре человек рассудительный: быстро возникает и так же быстро приходит в себя.— Действительно, грабиловка! Откуда наскребли такие деньжища?Успокоился. Вопрос прозвучал обычной заинтересованностью делового человека, уверенного в своем высоком рейтинге.— Федечка отстегнул. Кажется, все карманы вывернул, все заначки достал, рыжий хитрец. Теперь — пустой. Полный финансовый вакуум. Хороший у тебя сын, Лавруша…Федор Павлович и сам, без подсказки знает — хороший вырос парень. Его мать, подруга молодого вора в законе, тоже была хорошей женщиной, доброй и доверчивой, преданной и самозабвенно любящей.Не ее ли гены работают в сыне?— Бедный мальчик.— Еще какой бедный! — подхватил оруженосец. — Нищий. Церковная мышь. Придется тебе продать квартиру. Иначе… это самое… не выкрутишься.Лавр посмотрел на непрошеного советчика. Так смотрят на пациента психушки, не способного понять примитивной истины. Ведь городская квартира — не просто обычное жилье, она — взлелеянное в мечтах любовное гнездышко, в котором поселится любимая женщина. Но не говорить же это, не признаваться в любви к Оленьке? Его чувство к Кирсановой — глубоко личное, интимное, вход в которое даже для лучшего друга категорически запрещен.— Как можно продать квартиру, если она еще не доделана?Наспех придуманная причина — смехотворно глупа. Не зря Санчо понимающе ухмыльнулся.— Квартира никогда не бывает доделанной. Это самое… всегда приходится подкрашивать, исправлять… Тогда выдаю запасной вариант. Берешь в руки картонку с надписью на русском и французском: «подайте вору в законе». И — по вагонам метро.Лавр представил себя в роли нищего попрошайки. Идет по вагону, ковыляя на, якобы, больных ногах, подрагивающей рукой держит картонку, во второй — палка с набалдашником, на голове помятая грязная шляпа. Сострадательные дамочки бросают в картонку червонцы, потрепанные жизнью мужики отворачиваются, сопливые девчонки морщат накрашенные личики.Умилительная картинка!— «Бывшему депутату» — более трогательно. Воры, и в законе, и вне его, просить не станут, они берут… Хватит гнать фуфло! Поехали, поехали! Чего стоишь, как во поле березка?Ничего себе «березка» — заматеревший дуб, сам о себе подумал Санчо. Сравнения у Лавра отдают плесенью, трачены молью. Поглупел в застенке, что ли?— Куда изволите, вашество? — залихватски, по кучерски спросил водитель. — В ресторацию прикажете или — к дамам? Завсегда готов!Можно было и не спрашивать. Адрес давно известен — к Ольге Сергеевне. Просто Санчо решил еще малость расшевелить приунывшего Лавра. Похоже, известие о фактическом банкротстве сына добило его.— Сначала — домой… С заездом на станцию этого… Обуховского центра. Я прямо как чувствовал: перед арестом отогнал машину в надежное место… Поехали, поехали! И — рассказывай, что и как. Надо понять на каком мы обитаем свете.— Я ведь уже говорил…Лавр досадливо поморщился. Неужели этот глупец не понимает, что он слушал его с пятого на десятое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
К тротуару возле многоэтажного здания с многочисленными табличками и указателями оруженосец Лавра припарковал свой «жигуль» без пяти минут десять. Как раз во время! Из подъезда, покачивая знакомой папкой, вышел Резников.Санчо выбрался из тесного для его фигуры салона, угодливо подбежал к нему.— Ну, как? Получилось? Или — облом?— У меня, уважаемый, так называемых обломов не бывает, — с гордостью продекламировал Михаил Ильич, открывая папку. — Держите решение суда и радуйтесь. Изложено убедительно и юридически грамотно.Резников не притворялся, он на самом деле гордился своей удачливостью, юридическими познаниями, опытностью известного не только в Москве, но и в России, адвоката.— Слава Богу! — Санчо почувствовал, что с его плеч свалилась тяжесть, не дающая ему дышать. — Вам тоже — спасибо.То, что его приравняли к Богу, не могло не польстить адвокату, но все же по губам скользнула ироническая улыбка. Когда ему распевают хвалебные оды олигархи или видные чиновники — объяснимо и понятно. Вслед за словесной похвалой последует другая, более приятная — денежная. А чем может отблагодарить банкрот Лавриков? Только нищенским гонораром.— На том стоим, любезный… Возьми выписку с реквизитами, куда следует перечислить залог. Квитанцию к двум часам — мне, — почему-то Резников показал не на подъезд и не на тротуар — вверх. Будто он прописан там, в небесной канцелярии. — Предстоит миллиард всевозможных юридических формальностей. Но к четырем, думаю, клиента освободят из узилища. Засим, желаю успехов!О вознаграждении ни слова, растерялся Санчо. Бессребреник, что ли? Не может быть! Часто общаясь с юристами — адвокатами, следователями, прокурорами и прочей шушерой, Санчо понял, что среди них нет чистых, не замаранных официальными подачками или неофициальными взятками. Бессребреники живут только в сказках для детей дошкольного возраста.— Благодарить буду отдельной строкой в российском бюджете, — прозрачно намекнул он на официальность будущего гонорара. — Можете не сомневаться…— Я вовсе и не сомневаюсь, — с досадой огрызнулся Михаил Ильич. — Мне по должности нельзя сомневаться.— Тогда мчусь заниматься бухгалтерией. Ох, до чего же не люблю рисовать цыфири, складывать, делить, умножать… Западло это! — щегольнул он любимым словечком, так нелюбимым Клавкой. — Извините, пожалуйста…Жаргонное выражение не удивило адвоката, от подследственных бандитов он и не того наслушался. Удивило извинение. Ох, и не прост же этот толстяк! От него припахивает смесью наивности и хитрости, щенячьего повизгивания и львиного рыка. Достойный приятель бывшего авторитета.— Ничего, привык… Забыл спросить…— С ходу колюсь! — перебил Санчо. Он был готов не только колоться — облизывать спасителя Лавра, сдувать пылинки с его модного пиджака, целовать в задницу. — Всегда готов! — воскликнул он, с трудом удержавшись от пионерского салюта.Ибо Мошкин в далеком детстве был пионером, активным и верующим в коммунистические идеалы. Будущее представлялось ему чем-то розовым и нарядным: комсомолец, член партии, борец за светлое завтра. Жизнь изрядно поработала над ним — убрала веру, вместо нее внедрила совсем другое: желание жить по человечески, не считая в кармане рубли и копейки.Вот и остались от детских лет некоторые выражения, типа «будь готов — всегда готов!». Правда, в ином смысле, противоположном пионерским.— Надеюсь, деньги легальные? Там ведь проводку копать станут, изучать под микроскопом. Найдут шершавинку — все, амба, вместо освобождения накинут дополнительный срок… Надеюсь, понимаешь?Правая рука бывшего пионера снова вздрогнула и взметнулась к глупой башке. Санчо успел перехватить ее левой лапищей и возвратить в исходное положение.— Обижаете, сударь! Что б у нас грязные деньги? Откуда? Западло! Тем более, залог предоставил Лавриков-младший. Честнейший юноша из послезавтрашнего поколения, он никакой грязи — ни на дух. Каждый цент просто сияет чистотой — ослепнуть можно!Панегирик возвышенной честности плательщика адвокат встретил невеселой гримасой. Будто ему подсунули прокисшее молоко с давно истекшим сроком хранения.— Дожить бы до послезавтра…Санчо усмехнулся. Хотел было заверить адвоката, что тот обязательно доживет. Ибо работа у него не пыльная и денежная, его не подстерегают вонючие пастухи, не висят дамокловым мечом ожившие мертвецы и прочая нечисть. Ему нет нужды носить стволы, проверять в стенах собственного жилья наличие настороженных «жучков». Сто лет проживет, не меньше.Но ответил другое, расплывчатое.— Может, и дотянем.— А вы еще и оптимист!Почему «еще» Санчо не стал анализировать — подпирает время.— А что делать-то? В гроб ложиться рановато, да и неудобно там — никакого тебе…это самое… комфорта. Уныние — великий грех, его не замолить… Извините, господин-товарищ, я тороплюсь…Резников задумчиво следил за оруженосцем Лавра. В «чистые» деньги залога он не особенно верил. Сейчас в экономике страны крутятся и грязные, и отмытые миллиарды, уплывают за рубеж и возвращаются оттуда отмытыми. Конечно, далеко не все. Но это не его дело, не его обязанность — свою задачу он уже выполнил, что касается остального — пусть болит голова у Лавриковых. И старшего, и младшего.А если брат выдаст кредит, вообще, не будет никаких проблем…
Санчо, забравшись в салон «жигуленка», включил запищавший мобильник. Не глядя на дисплей, он знал, кто звонит. Конечно, Федечка! Беспокоится рыжий пацан. Это хорошо, что беспокоится. Значит, наметившийся разлад с отцом дал первую трещину. Еще парочка таких «трещин» и восстановится мир между Лавриковыми, мир, о котором мечтает верный оруженосец рыцаря печального облика. То бишь, Лавра.— Слушаю, говорите!… Ах, это ты, рыжий бесенок…— В собственном соку, без маринада и специй, — немедленно отреагировал Федечка. Без смеха — серьёзно. Только одно это говорило о беспокойстве. — Как дела, Санчо?— Федь, я до тебя — ну, никак, Аж матюгальник перегрелся, руку жгёт. Молоток, рыжий, сам нарисовался… Дела, спрашиваешь? Колюсь! Дела, как говорят нынешние наши дружаны — янки, о,кей, лучше бывает только в их сраных боевиках. Записывай реквизиты и посылай башли голубиной почтой… Только погоди, дай самому разобраться… Здесь цифирей, разных иннэнэнов и БИКов, как курей на птицефабрике… Не дай Бог, ошибемся на один нуль — не того выпустят… Готов писать? Тогда диктую…Посмеиваясь над чудачествами отцова приятеля, Федечка старательно записал и нолики, и единички с инэнами и биками…— Все?— Не штормуй, торопыга, споткнешься — башку расшибешь! — Санчо беззлобно осадил говоруна. — Ежели мы с тобой в два часа не представим квитанцию, куковать твоему папаше до завтра. А я понимаю, каково… это самое… отсиживать за решеткой лишние задочасы…— Сделаю раньше двух…Мобильник прощально пискнул и умолк. Санчо удовлетворенно представил себе, как Рыжик вдавил до пола педаль газа и помчался переводить деньги. Ему тоже не терпится увидеть Лавра не за решеткой… Глава 4 Встретились они, освобожденный узник и встречающий его старый друг, без умилительных объятий и благодарных поцелуев. Столкнулись лбами, как выражается Клавдия, «пободались». Лавр поощрительно похлопал друга по плечу, тот ткнул кулаком в грудь.Вот и вся церемония встречи!В машине Санчо подробно поведал о событиях последних дней. Естественно, пропустил свои постельные забавы и достижения. Как всегда, рассказ оснащен множеством красочных вкраплений жаргонного толка. «Век свободы не видать», «западло», «суки премерзкие», «пущу под молотки» — самые простые и доступные для прессы и телевидения. Остальные завернуты в такие обертки — не сразу разберешься.Лавр не перебивал, не комментировал — слушал невнимательно, изредка поглядывая на окна изолятора, откуда доносилась все та же песня о «печальной любимой», ставшая своеобразным гимном СИЗО. Ему почему-то было грустно.Ностальгия по тюрьме? Смахивает на совсем не смешной анекдот. Человек вырвался на волю, обрел желанную свободу, имеет право гулять без конвоиров, может поехать на дачу, посидеть в театре или в ресторане, и — на тебе! — тоскует по неволе! Парадокс!Нет, причина грусти — не дурацкая ностальгия! Что-то другое.В заключении было одновременно и тяжко, и легко.Длительные беседы со следователем, именно беседы, а не допросы с росписями на каждой странице протокола. Иногда — доверительные, чаще — переходящие в споры. Хоровое пение, которое, казалось, очищает душу, сближает хористов в единое целое. Радость при получении передач. Свидания с Федечкой и с Оленькой. Прогулки по зарешеченному дворику. Все это до отказа заполнило жизнь узника. Страх за судьбу сына как бы отступил на второй план.И вот этот страх снова возвратился, навалился на него, туманя сознание.— Почему ты не отдаешь свою любимую команду «Поехали, поехали»? Или…это самое… решил ночевать под стенами любимой тюряги? — недовольно пробурчал Санчо. — Лично мне западло смотреть на окна, закрытые, блин, «намордниками». С души воротит, блевать хочется.— Погоди немного... Пока не решил — куда ехать? Голова плохо варит. Будто отравился свежим воздухом…— Сейчас нанюхаешься, — Санчо запустил двигатель, несколько раз нажал на газ. — Ну, что, полегчало?— Есть немного… Говоришь, пасут? Кто, за чем? Может — показалось?Оруженосец возмутился. Это кому показалось? Человеку, который когда-то после удачной обработки автобусного лоха обвел вокруг пальца преследующих их ментов? Который мигом вычислил Дюбеля, выстрелившего Лавру в спину и замочил его? Который расколол вонючего Хорька? А кто вывел на чистую воду тифозную вошь — Гамлета?Распаленный оруженосец перебирал свои подвиги, как верующий католик — четки.Как там не говори, тюремная решка подействовала на завязавшего узелок авторитета — определенно у него поехала крыша!— Не штормуй, паря, успокойся… Ладно, проехали, — Лавр положил ладонь на сжавшуюся в кулак руку друга. — Пасут, вот и пусть пасут, надоест — отстанут. Лучше скажи, сколько башлей запросили за мою голову?Опасный вопрос! Посчитает — мало, возмутится: как же низко меня ценят! Назовешь слишком большую сумму — откуда взяли? Банк ограбили или миллиардера прищучили? Санчо растерянно пожевал толстыми губами. Лавра не обмануть, вон как глядит в лицо, будто ощупывает спрятанные мысли.— Круто запросили, суки премерзкие — нехотя признался он. — Имеешь полное право гордиться. Гляди, — показал он бумажку с записанной суммой и банковскими реквизитами, — Только не ошибись в нолях. Их там… это самое… как звезд на небе — не сосчитать.Лавр сосчитал. Не поверил своим глазам. Снял очки, и снова прошелся взглядом по цифрам. Действительно, есть чем гордиться — слишком высоко его ценят.— Чего?— Того самого. Который, блин, кусается. Вот и укусили, паскуды! Грабиловка!Санчо умело подыграл возмущенному другу. Рассчитывал на то, что Лавр успокоится, войдет в норму. Он по натуре человек рассудительный: быстро возникает и так же быстро приходит в себя.— Действительно, грабиловка! Откуда наскребли такие деньжища?Успокоился. Вопрос прозвучал обычной заинтересованностью делового человека, уверенного в своем высоком рейтинге.— Федечка отстегнул. Кажется, все карманы вывернул, все заначки достал, рыжий хитрец. Теперь — пустой. Полный финансовый вакуум. Хороший у тебя сын, Лавруша…Федор Павлович и сам, без подсказки знает — хороший вырос парень. Его мать, подруга молодого вора в законе, тоже была хорошей женщиной, доброй и доверчивой, преданной и самозабвенно любящей.Не ее ли гены работают в сыне?— Бедный мальчик.— Еще какой бедный! — подхватил оруженосец. — Нищий. Церковная мышь. Придется тебе продать квартиру. Иначе… это самое… не выкрутишься.Лавр посмотрел на непрошеного советчика. Так смотрят на пациента психушки, не способного понять примитивной истины. Ведь городская квартира — не просто обычное жилье, она — взлелеянное в мечтах любовное гнездышко, в котором поселится любимая женщина. Но не говорить же это, не признаваться в любви к Оленьке? Его чувство к Кирсановой — глубоко личное, интимное, вход в которое даже для лучшего друга категорически запрещен.— Как можно продать квартиру, если она еще не доделана?Наспех придуманная причина — смехотворно глупа. Не зря Санчо понимающе ухмыльнулся.— Квартира никогда не бывает доделанной. Это самое… всегда приходится подкрашивать, исправлять… Тогда выдаю запасной вариант. Берешь в руки картонку с надписью на русском и французском: «подайте вору в законе». И — по вагонам метро.Лавр представил себя в роли нищего попрошайки. Идет по вагону, ковыляя на, якобы, больных ногах, подрагивающей рукой держит картонку, во второй — палка с набалдашником, на голове помятая грязная шляпа. Сострадательные дамочки бросают в картонку червонцы, потрепанные жизнью мужики отворачиваются, сопливые девчонки морщат накрашенные личики.Умилительная картинка!— «Бывшему депутату» — более трогательно. Воры, и в законе, и вне его, просить не станут, они берут… Хватит гнать фуфло! Поехали, поехали! Чего стоишь, как во поле березка?Ничего себе «березка» — заматеревший дуб, сам о себе подумал Санчо. Сравнения у Лавра отдают плесенью, трачены молью. Поглупел в застенке, что ли?— Куда изволите, вашество? — залихватски, по кучерски спросил водитель. — В ресторацию прикажете или — к дамам? Завсегда готов!Можно было и не спрашивать. Адрес давно известен — к Ольге Сергеевне. Просто Санчо решил еще малость расшевелить приунывшего Лавра. Похоже, известие о фактическом банкротстве сына добило его.— Сначала — домой… С заездом на станцию этого… Обуховского центра. Я прямо как чувствовал: перед арестом отогнал машину в надежное место… Поехали, поехали! И — рассказывай, что и как. Надо понять на каком мы обитаем свете.— Я ведь уже говорил…Лавр досадливо поморщился. Неужели этот глупец не понимает, что он слушал его с пятого на десятое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27