А Федечка ради отца лишился всего своего состояния, с жалостью и благодарностью подумал Лавр. И не только состояния — мечты об окимовской «консерве». Как он переживет это?— Они на самом деле близкие, а не далекие, — тихо проговорил он. Не следователю — себе. Приказал пальцам не дрожать, взял из пачки очередную сигарету, закурил. По сравнению с привычным «беломором», горькая кислятина. — Не курево — слабенькая показуха.— Такие теперь носят, — не понял следователь. Подумал, что замечание относится к его костюму или — к галстуку. — Решение суда состоится только утром. Сами понимаете, пока то да се. Поэтому ориентируйтесь на середину дня.Лавр огорченно вздохнул. До чего же хотелось сейчас, немедленно распрощаться с сокамерниками и покинуть осточертевший изолятор. Схватить такси или частника, помчаться в коттедж Кирсановых, посмотреть в лучистые глаза обрадованной Оленьки. Потом, вместе с ней — в деревенскую избу к Санчо и Клавдии.Господи, какое это счастье!— Ага. Считай, весь день пропал, — недовольно пробурчал он.— Изволите шутить?Интересно, а как бы отреагировал ты, посмеялся или погоревал, раздраженно подумал Лавр.— Какие там шутки-прибаутки — просто иронизирую… Как-то не солидно получается. Только-только акклиматизировался, с коллективом камерным познакомился, начал учить господ подследственных хоровому пению, и — нате вам! Гуд бай, милые, май вам, уважаемые! И не только сокамерникам — охранникам, разносчикам баланды, библиотекарем, вам, конечно… Выражаясь по фене, западло это!Он не притворялся и не кокетничал, действительно было жалко расставаться с «хористами» и с доброй немолодой женщиной, которая разносила по камерам заказанную литературу. Об остальных упомянул, чтобы не обидеть. Не умел он обижать, не дано!Странное состояние единства противоположностей, чудовищный коктейль, сбитый из «хочу-не хочу», «в цвет-не в цвет». Только что мечтал поскорей покинуть надоевший изолятор и тут же — жалко расставаться. Кажется, пришла пора навестить психиатра.Лавр огорченно вздохнул и виновато посмотрел на собеседника. Заметил ли тот некоторые отклонения в психике или не обратил внимания.Кажется, не обратил. Самолюбивый глупец внимательно выслушал исповедь собеседника и выделил из нее, конечно, упоминание о своей персоне.— Ну, наше с вами общение на этом не закончится. Следствие не завершено, точка не поставлена. Еще не раз встретимся.Приподняв очки, Лавр насмешливо поглядел на следака. На что он рассчитывает? На признание или на появление серии доказательных фактов совершенного «преступления»? Признаваться он не собирается, алиби заранее продумано вместе с Санчо, каких-нибудь улик не найдут.— Ой ли! Сами знаете — дохлый номер. Непроходной балл для возвращения в ваш монастырь.Следователь поморщился. Будто ему подсунули что-то протухшее.— Кому как… Лично мне дальнейшее развитие событий, связанных с вами, по человечески интересно. Безотносительно к результату расследования. Не только с профессиональной, но и с научной точки зрения.Исследователь дерьмовый! Режет людей-образцов по живому, изучает душу, тело, делает глубокомысленные замечания, заносит их в школьную тетрадку. С тем, чтобы перенести их в диссертацию. Судьба «образца» его не интересует, она — не по его «линии».Лавра охватила холодная ярость. Слава Богу, у него не было оружия, иначе «исследователь» и двух минут бы не прожил.— И по человечески, и с научной точки зрения вот что я вам скажу, Александр Маркович. Нельзя пугать выборочно и по заказу, нельзя ковыряться в душах своих беззащитных жертв. Западло это! Противно, унизительно, но не страшно. Или пугайте всех сразу и надолго, или карайте мерзавцев, которые вокруг вас жируют. Иначе, как говорил товарищ Верещагин, за державу обидно.Следователь обиделся. Исчез радостный румянец, на скулах обозначились желваки.— Отповедь — не по адресу. Я просто выполняю свои обязанности. Руководят, нацеливают, инструктируют другие.— Значит, с боку припеку? Тогда понятно… Это, Александр Маркович, не нотация и не отповедь. Скромная рекомендация рядового гражданина снизу. И — без адреса. До востребования, — уже более спокойно, даже с участием, промолвил Лавр. Возможно, следак не так уж и виновен, его выпестовала система, она же вручила беспредельную власть над преступниками, которые зачастую не совершали ничего преступного. Что касается научных изысканий, то без них не обойтись, не реклама — двигатель прогресса, как круглосуточно твердят и по телевизору и в газетах, а именно реформы. Вот только проводить их нужно максимально безболезненно и осторожно. — Так что, извините за резкость.Щеки снова порозовели, желваки на скулах исчезли.— Ничего. Я понимаю…Вот и слава Богу, что понимает, про себя обрадовался Лавр. Можно надеяться, что допрашивая очередных подследственных, он станет обращаться с ними более бережно, а не по живодерски.— Я могу идти заранее собирать вещички? А то вдруг забуду мыльницу или зубную щетку. Знаете ли, недобрая примета.— Да, конечно… Особенно, не забудьте зубную щетку, — рассмеялся следователь. — По себе знаю, они чаще всего теряются… И — до встречи. При необходимости — приглашу. Не повесткой, не пугайтесь — по телефону…А он не такой уж плохой парень, размышлял Лавр шагая впереди вертухая с заложенными за спину руками. С малость поврежденным сознанием, но это не беда — еще пара таких же бесед — выправится. Он забыл, что завтра покинет изолятор, что исправительных бесед уже не будет. При последующих возможных допросах следователь может забыть о напряженном разговоре в прогулочном дворике…В камере уже знали о завтрашнем освобождении Маэстро. Его так и называли «наш Маэстро», уважительно и со значением. Дескать, в других камерах таких нет и не может быть. Потому что «хоровая» камера — особенная.Нигде так быстро не распространяются слухи, как в тюрьме. Не успеет начальник изолятора созвать очередное, сверхсекретное совещание, все знают: намечен грандиозный щмон. Мигом исчезают недозволенные предметы, испаряется наркота, обитатели камер походят на первоклашек, еще не познавших мерзостей жизни. Появятся в полном боевом омоновцы, забегают вертухаи, заволнуются следователи — верная примета: кто-то свалил.А уж весть об освобождении, когда еще нет решения суда, протеста либо согласия прокурора, беспрепятственно проникает в зарешеченные окна, протискивается в замочные скважины, выплескивается из миски с остывшей баландой, падает с потолка, подмигивает из параши.Рассказывают: однажды изолятор обходил важный чиновник из прокуратуры. Интересовался условиями содержания подследственных, их настроением и намерениями на будущее. Нужно ему это, как петуху коровье вымя, но порядок есть порядок, инструкции положено выполнять. В одной из камер один узник пожелал ему здоровья. Я вполне здоров. — удивился посланец прокуратуры. Вы сейчас чхнете, — уверенно возразил парень. И чхнул же! Так сладко и громко — уши заложило.Анекдот, конечно, но байка со значением. Дескать, не скрывайтесь, не таитесь, мы все о вас знаем! И о прошлом, и о настоящем, и о будущем.Проводы Лавра растянулись на сутки. До самого ужина — концерт с исполнением всего наработанного под руководством Маэстро репертуара. В соседних камерах поддержали. Казалось, пел весь изолятор. Даже вертухаи подпевали — не громко, опасаясь втыка со стороны начальства, шевелили губами.После ужина пришла пора всяческих просьб и наставлений.Обязательно навестить супругу, передать ей привет и наилучшие пожелания… Попросить мать переслать несколько пачек отечественных сигарет, от зарубежных никакого удовольствия — только кашель и тошнота… Передать любимой подруге, что если она, шалава, не перестанет ложиться под парней, возвращусь — надвое раздеру!… Посоветовать рецензенту не особенно торопиться с отзывом на пока не состоявшуюся диссертацию… Узнать о состоянии здоровья отца… Родила ли беременная телка или все еще на сносях?… Пусть дружан перепрячет волыну, как бы не засветиться…Блокнот Лавра распух от адресов, номеров телефонов, добрых и не очень добрых пожеланий, требований, угроз расправы.В эту ночь дежурил немолодой, предпенсионого возраста охранник со странной кликухой Жлоб. Понимая состояние своих подопечных, он не требовал выполнения правил тюремного режима, не угрожал вызвать «успокоительную» команду с дубинками, только просил говорить потише.Утром «хоровики» накрыли праздничный стол. Не поскупились — выставили на него всю заначку, в основном, Клавкины деликатесы. Горячительное не выставлено, спиртяга спрятан под койкой в резиновой грелке. Шмон не предвидится, но береженного и Бог бережет.От алкоголя Лавр решительно отказался. Он и в молодости не был поклонником Бахуса, сейчас — тем более. Чокался стаканом с ягодным морсом. Главное не содержимое посуды — настрой души. А она, душа немолодого авторитета, буквально пела.В начале двенадцатого пришла со стопкой заказанных книг библиотекарша. Пришлось возобновить застолье. С новыми тостами и пожеланиями.Сменивший Жлоба амбал, ростом под два метра с тупой физиономией дегенерата, тоже отнесся к событиям, происходящим в «хоровой» камере с пониманием. Старался проходить мимо, не открывая глазок, не интересуясь причиной шума.Лавр с удивлением и недоверием смотрел на веселящихся «хористов». Он отвык общаться с «дружанами» и подельниками, в дни ушедшей молодости окружающими видного авторитета. Разве это преступники? Обычные люди, по недоразумению оказавшиеся за решеткой!Конечно, в изоляторе сидят и другие: убийцы, рекетиры, насильники, грабители. Их ему не жалко, они заслужили наказание, как бы сурово оно не было. Но сидящие с ним за столом, чем они провинились перед законом?…В три часа дня заскрипел замок. В дверях появился угрюмый охранник.— Лавриков, на выход! С вещами, — приказал он. Будто приготовился повести осужденного преступника на эшафот. Лавр подчинился — взял небольшой саквояж и покинул камеру. — С освобождением вас, Федор Павлович, — улыбнувшись, тихо поздравил вертухай.Он шел не позади, как положено, — впереди освобожденного зека, одетого уже не в арестанскую робу — в новый костюм. Предупредительно открывая и закрывая двери, угодливо улыбался. А из камеры доносилось хоровое пение… «Не печалься, любимая…». Песню, которая стала своеобразным гимном следственного изолятора, подхватили и в других камерах.Большего почета для недавнего подследственного трудно себе представить…Возле выхода из следственного изолятора в салоне «жигулей» дремал оруженосец. Оленька почему-то не приехала. Впрочем, это не имеет значения, сейчас он сам поедет к ней…
Клавдия любила спать и засыпала мгновенно. Положит голову на плечо мужа, уткнется носиком в его шею, пару раз удовлетворенно вздохнет и — отключается. Сначала дышит спокойно, ровно, потом, будто вспомнив что-то приятное или, наоборот, неприятное, начинает выводить рулады, постепенно переходящие в храп.Если она переутомилась на кухне или на участке, этот храп звучит несколько раздраженно, вот, дескать, жизнь пошла взбалмошная, даже всласть похрапеть не удается. Если засыпает после жарких супружеских об»ятий, звучит совсем другая «мелодия» — сладкая, благодарная.Женщина уверена: в проблемах секса, как и в остальной жизненной сфере, должен быть определенный порядок, высокопарно выражаясь, протокол. Время, когда этот «протокол» предусматривал прогулки под луной, объяснения в вечной любви и несокрушимой верности для них с Санчо уже миновало. Жаль, конечно, но от правды не уйти.Что же осталось? Не собачья же случка — пусть не узаконенная ни на земле, ни на небесах, семейная жизнь.Прежде всего необходим душевный настрой. Желательно, предельно нежный, без шуточек и подначивания, так любимых супругом. Это — первый этап «протокола». Второй — физическая подготовка. Нет, нет, не сжимание до боли мужской груди или призывное царапанье бедер — боль в сексе противопоказана, она вызывает раздражение. Точно так же противопоказано кусать губы и плечи. Ласковые поцелуи нежные поглаживания.Мужчину нужно готовить, на подобии вкусного блюда, старательно и предельно аккуратно. С тем, чтобы доведенный до нужной кондиции, он в свою очередь подготовил партнершу.Господи, до чего же умело и сладко делает это Санчик! Кажется, что раздвигается потолок и над ней — звездопад. Мечутся хвостатые кометы, рождаются и умирают звезды, на сознание наплывает розовый туман.Только после того, как душевная и физическая подготовка объединенными усилиями достигнет намеченной цели, наступают желанное «соединение».Нет, Клавдия по натуре не фригидна, но она старается не торопиться, растянуть блаженство, как можно дольше. Как костерок в осеннем мокром лесу — трудно разжигается, то и дело гаснет, требуя дополнительной охапки сухого хвороста, но войдя в силу, азартно потрескивает, разбрасывает искры, горит долго и бездымно.В последнее время Санчо редко греется у жаркого пламени. Приходится отказываться от «протокола», прятать под подушку женское достоинство. При необходимости использовать извечное оружие — слезы. Как правило, наивный дурачек начинает успокаивать, ласкать. И сам возбуждается.Ничего зазорного — обычные супружеские отношения. Не на людях, Боже избавь, под ночным покровом, тет-а-тет, вдвоём. Правда, в смысле «обычных» Санчо сомневается, по его убеждению, таких пар, как он и Кдавдия, просто не существует. Они удивительно подходят друг другу.
Вот и вчера вечером Клавдия, нарядившись в ночную рубашку и убрав растрепанные волосы, улеглась рядом с о чем-то размышляющим супругом. Беспокоится о Лавре, подумала она, не знает, чем ему помочь. Она тоже не знает. Как бы душевные переживания не отразились на здоровье благоверного? Слава Богу, на аппетите не отразились, а с остальным женщина справится.И справлялась же!Костер разгорался без подбрасывания сухих веток, как бы сам собой. После долгих совместных поисков цель была достигнута…Разнеженная, удовлетворенная Клавдия мгновенно уснула. Санчо долго не спал — возвратился к нелегким раздумьям.Утром супругов разбудил мобильник. — требовательно запищал по комариному. Шесть утра? Самое настоящее неприкрытое нахальство — беспокоить людей в такую рань! Клавдия что-то недовольно пробормотала, поудобней устроилась на плече мужа и снова отключилась.Трубка по прежнему вопила не переставая. Пришлось бережно высвободиться из Клавкиных объятий, переложить ее растрепанную голову на подушку, и включить аппарат.Звонил Федечка.Не извинившись и не поздоровавшись, он по обыкновению торопливо, глотая слова, проинформировал о крайней своей занятости, которая не позволяет встретиться с адвокатом, попросил заменить его. Ровно в десять утра, без опоздания, возле здания суда..Муж и жена — одна сатана, думал Санчо, торопливо одеваясь, а как быть с отцом и сыном? Один дьявол, что ли? Работают в Федьке папашины гены, трудятся, блин, в полную силу. Поезжай! Без опоздания! Сделай то, выполни другое! А он что для них — робот или подневольный раб?Одевшись, оруженосец потоптался возле тайника с оружием. С одной стороны, свидание с адвокатом не чревато какими-либо неприятностями, можно не рисковать, вдруг ментовская проверка? Тогда загремишь за незаконное хранение оружия в камеру по соседству с Лавром. Но, с другой — без ствола как-то не привычно, неудобно, мало ли что случается…Решившись, Санчо заткнул за ремень волыну, на цыпочках вышел из избы. Клавдия, вжав голову в подушку, по прежнему сладко посапывала…На выезде с проселка, на обочине дремлет красный «опель-кадет». Неужели, нарисовался очередной пастух? Пуганая ворона куста боится, попытался успокоиться Санчо. Вдруг у мужика отказал двигатель? Или он пошел в лесок опростаться? Остановиться, проверить? В другой обстановке, он так бы и сделал — остановился бы, пошарил среди деревьев и в салоне автомобиля, но сейчас нельзя, время подпирает, адвокат не будет ожидать, он мужик неплохой, но с гонором.Санчо перестал думать о странном «кадете» и погнал свой «жигуль» к Москве.Шоссе пустынно, добрые люди спят, недобрые возвращаются с грабительского промысла. Солнце зацепилось за горизонт и медленно, с одышкой карабкается по небосклону. Небольшой ветерок шепчется с кронами деревьев. Хорошо-то как! Мысленно Санчо сам себе пообещал впредь не залеживаться — подниматься вместе с солнцем, обливаться колодезной водой и бегать по участку рысцой. Обещать — это у него получается, а вот исполнять задуманное — никак.Привиделась мягкая теплая постель, пышущее жаром тело Клавдии, ее реакция на настойчивую ласку. Не насытился, развратник? Когда угомонишься, сексуальный маньяк? На самом деле, она не сердится, ибо для женщины нет большей радости, чем то, что она попрежнему желанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27