Катков не только исполнил требование, но и сам прочел роман. В Париже Тургенев получил сразу два письма с оценкой своего детища: одно — от Каткова, другое — от Анненкова, и смысл их оценок во многом совпадал. В какой-то мере он перекликался с мнением Елизаветы Егоровны Ламберт. Будучи проездом в Петербурге, Тургенев занес ей рукопись романа, а вечером 3 сентября 1861 года, когда он явился к ней в собственный дом на Фурштадтскую, Ламберт встретила его словами: «Ни отцы, ни дети — вот настоящее заглавие вашей повести — и сами вы нигилист!»
«Если и не в апофеозу возведен Базаров, — писал Катков, — то нельзя не сознаться, что он как-то случайно попал на очень высокий пьедестал. Он действительно подавляет всё окружающее. Всё перед ним или ветошь, или слабо и зелено. Такого ли впечатления нужно было желать? В повести чувствуется… что-то несвободное в отношениях автора к герою… какая-то неловкость и принужденность. Автор перед ним как будто теряется, и не любит, а еще пуще боится его».
Каткову вторил Анненков: «Автор сам перед ним (Базаровым. — Ю. Л. ) несколько связан и не знает, за что его считать — за плодотворную силу в будущем или за вонючий нарыв пустой цивилизации, от которого следует поскорее отделаться. Тем и другим вместе Базаров быть не может, а между тем нерешительное суждение автора колеблет и мысль читателя от одного полюса к другому».
Им всем хотелось определенности и однозначности оценок, никто не замечал, что Базаров у него — лицо трагическое, что в романе воссоздана особая трагическая ситуация, по отношению к которой эти категорические требования теряют всякий смысл. Тургенев стремился показать обоюдную правомерность борющихся друг против друга сторон и в процессе разрешения коллизии «снять» их односторонность. Но поскольку Тургенев почитал за правило видеть в любом, даже самом резком и несправедливом замечании известную долю истины, он сделал ряд дополнений к роману, положил несколько штрихов, усиливающих отрицательные черты в характере Базарова. Впоследствии многие из этих поправок Тургенев снял в отдельном издании романа, где он попытался учесть все критические отклики на свое новое произведение.
Когда работа была завершена, у писателя появились глубокие сомнения в целесообразности её публикации. Уж слишком неподходящим оказался исторический момент: трех студентов арестовали в Москве за распространение литографированных переводов Бюхнера, Штирнера и герценовских изданий. М. Л. Михайлов был арестован за распространение прокламаций к юношеству, студенты Петербургского университета сожгли все новые билеты на право посещения лекций в знак протеста против нового университетского устава. Двести человек оказались арестованными и заключенными в Петропавловскую крепость, а занятия в университете приостановлены.
Тургенев пишет Каткову письмо с просьбой отложить печатание «Отцов и детей». Одновременно он высказывает и существенное несогласие с катковской оценкой Базарова: «Может быть, моё воззрение на Россию более мизантропично, чем Вы предполагаете: он — в моих глазах — действительно герой нашего времени. Хорош герой и хорошо время, — скажете Вы… Но оно так». Тогда же Тургенев пишет Анненкову: «Огорчила меня смерть Добролюбова, хотя он и собирался меня съесть живым. Последняя его статья („Забитые люди“, посвященная творчеству Достоевского. — Ю. Л. ), как нарочно, очень умна, спокойна и дельна». По-прежнему Тургенев ревностно следит за «Современником» и с удовлетворением отмечает каждый его успех: «Известия из России — литературные и всякие другие — печальны. Мы живем в темное и тяжелое время — и так-таки не выберемся из него. В „Современнике“ я, однако, прочел повесть, в которой попадаются проблески несомненного дарования — „Молотов“ Помяловского».
По всем этим причинам Тургенев хотел отложить печатание романа до весны, но «литературный купец» М. Н. Катков, «настойчиво требуя запроданный товар» и получив из Парижа список предложенных Тургеневым исправлений, уже не церемонился, и «Отцы и дети» увидели свет в самый разгар правительственных гонений на молодое поколение в февральской книжке «Русского вестника» за 1862 год.
На страже культуры. Роман «Отцы и дети»
Русская классическая литература семьей и семейными отношениями всегда выверяла устойчивость и прочность социальных устоев общества. Начиная роман с изображения семейного конфликта между отцом и сыном Кирсановыми, Тургенев идет дальше, к столкновениям общественного, социального характера. Но семейная тема в романе дает основному конфликту особую гуманистическую перспективу. Ведь никакие социальные, политические, государственные формы человеческого общежития не поглощают содержания семейной жизни. Отношения сыновей к отцам не замыкаются только на родственных чувствах, а распространяются далее на сыновнее отношение к прошлому и настоящему своего отечества , к тем историческим и нравственным ценностям, которые наследуют дети. Отцовство в широком смысле слова тоже предполагает любовь старшего поколения к идущим на смену молодым, терпимость и мудрость, разумный совет и снисхождение.
Конфликт романа «Отцы и дети» в семейных сферах, конечно, не замыкается, но трагическая его глубина выверяется нарушением семейственности в связях между поколениями, между противоположными общественными течениями. Противоречия заходят так далеко, что касаются коренных, природных основ бытия, угрожая национальному организму разложением и распадом.
В «Записках охотника», пронизанных мыслью о единстве всех жизнеспособных сил русского общества, Тургенев с гордостью писал: «Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо — то ему и нравится, что разумно — того ему и подавай, а откуда оно идет, — ему всё равно». По существу, здесь уже прорастало зерно будущей базаровской программы и даже базаровского культа «ощущений». Но тургеневский Хорь, к которому эта характеристика относилась, не был лишен сердечного понимания романтической, лирически-напевной души Калиныча; этому деловитому мужику не были чужды сердечные порывы, «мягкие как воск» поэтические души.
В романе «Отцы и дети» единство живых сил национальной жизни взрывается социальным конфликтом. Аркадий в глазах радикала Базарова — размазня, мягонький либеральный барич. Базаров не хочет принять и признать, что и мягкосердечие Аркадия, и голубиная кротость Николая Петровича — еще и следствие художественной одаренности их натур, поэтических, мечтательных, чутких к музыке и поэзии. Эти качества Тургенев считал глубоко русскими, ими он наделял Калиныча, Касьяна, Костю, знаменитых певцов из Притынного кабачка. Они столь же органично связаны с субстанцией народной жизни, как и порывы базаровского отрицания. Но в «Отцах и детях» единство между ними исчезло, возник трагический разлад, коснувшийся не только политических и социальных убеждений, но и непреходящих культурных ценностей. В способности русского человека легко «поломать себя» Тургенев увидел теперь не только великое преимущество, но и опасность разрыва «связи времен». Поэтому социальной борьбе революционеров-демократов с либералами он придавал широкое национально-историческое освещение: речь шла о культурной преемственности в ходе исторической смены одного поколения другим.
Принято считать, что в словесной схватке либерала Павла Петровича и революционера-демократа Базарова полная победа остается за Базаровым. А между тем на долю «нигилиста» выпадает весьма относительное торжество. В основу конфликта Тургенев кладёт классическую коллизию античной трагедии, в которой «обе стороны до известной степени правы». Симпатии читателей остаются за Базаровым не потому, что он абсолютно торжествует, а отцы бесспорно посрамлены. Базаров значителен как титаническая личность, не реализовавшая громадных возможностей, отпущенных ей природой и историей. Трагичен в Базарове русский размах, на который уходит вся сила, предназначенная для удара.
Обратим внимание на особый характер полемики Базарова с Павлом Петровичем, на тот нравственный и философский результат её, который не всегда попадал в поле зрения. К концу романа, в разговоре с Аркадием, Базаров обвиняет своего ученика в использовании «противоположных общих мест». На вопрос Аркадия, что это такое, Базаров отвечает: «А вот что: сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место . Оно как будто щеголеватое, а в сущности одно и тоже».
И Базарова, и Павла Петровича можно обвинить в пристрастии к употреблению в споре противоположных общих мест. Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Базаров отрицает разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, «Евгений Васильев» называет «прынцип» пустым, нерусским словом. Кирсанов упрекает Базарова в презрении к народу, нигилист парирует: «Что ж, коли он заслуживает презрения!» Павел Петрович говорит о Шиллере и Гёте, Базаров восклицает: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта!» и т. д.
Базаров прав, что любые истины и авторитеты должны подвергаться сомнению. Но наследник не может терять при этом сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Базаровым подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Базаров впадает в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Тургенева привлекает в революционере-разночинце отсутствие барской изнеженности, презрение к прекраснодушной фразе, порыв к живому практическому делу. Базаров силен в критике консерватизма Павла Петровича, в обличении пустословия русских либералов, в отрицании эстетского преклонения «барчуков» перед искусством, в критике дворянского культа любви. Но, бросая вызов отживающему строю жизни, герой в ненависти к «барчукам проклятым» заходит слишком далеко. Отрицание «вашего» искусства перерастает у него в отрицание всякого искусства, отрицание «вашей» любви — в утверждение, что любовь — чувство напускное, все в ней легко объясняется физиологией, отрицание «ваших» сословных принципов — в уничтожение любых авторитетов, отрицание сентиментально-дворянской любви к народу — в пренебрежение к мужику вообще и т. д. Порывая с барчуками, Базаров бросает вызов непреходящим ценностям культуры, ставя себя в трагическую ситуацию.
В споре с Базаровым Павел Петрович прав, утверждая, что жизнь с ее готовыми, исторически рожденными формами может быть умнее отдельного человека или группы лиц. Но это доверие к опыту прошлого предполагает проверку его жизнеспособности, его соответствия молодой, вечно обновляющейся жизни. Оно предполагает отечески бережное отношение к новым общественным явлениям. Павел Петрович, одержимый сословной спесью и гордыней, этих чувств лишен. В его благоговении перед старыми авторитетами заявляет о себе «отцовский» дворянский эгоизм. Недаром же Тургенев писал, что его роман «направлен против дворянства как передового класса».
Итак, Павел Петрович приходит к отрицанию человеческой личности перед принципами, принятыми на веру. Базаров приходит к утверждению личности, но ценой разрушения всех авторитетов. Оба эти утверждения — крайние: в одном — закоснелость и эгоизм, в другом — нетерпимость и заносчивость. Спорщики впадают в «противоположные общие места». Истина ускользает от спорящих сторон: Кирсанову не хватает отеческой любви к ней, Базарову — сыновнего почтения. Участниками спора движет не стремление к истине, а взаимная социальная нетерпимость. Поэтому оба, в сущности, не вполне справедливы по отношению друг к другу и, что особенно примечательно, к самим себе.
Уже первое знакомство с Базаровым убеждает: в его душе есть чувства, которые герой скрывает от окружающих. Очень и очень непрост с виду самоуверенный и резкий тургеневский разночинец. Тревожное и уязвимое сердце бьется в его груди. Крайняя резкость его нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания. Есть в поведении Базарова некая двойственность, которая перейдет в надлом и надрыв во второй части романа. В Базарове предчувствуются герои Достоевского с их типичными комплексами: злоба и ожесточение как форма проявления любви, как полемика с добром, подспудно живущим в душе отрицателя. В тургеневском «нигилисте» потенциально присутствует многое из того, что он отрицает: и способность любить, и «романтизм», и народное начало, и семейное чувство, и умение ценить красоту и поэзию. Не случайно Достоевский высоко оценил роман Тургенева и трагическую фигуру «беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм».
Но не вполне искренен с самим собой и антагонист Базарова Павел Петрович. В действительности он далеко не тот самоуверенный аристократ, какого разыгрывает из себя перед Базаровым. Подчеркнуто аристократические манеры Кирсанова вызваны внутренней слабостью, тайным сознанием своей неполноценности, в чем Павел Петрович, конечно, боится признаться даже самому себе. Но мы-то знаем его тайну, его любовь не к загадочной княгине Р., а к милой простушке Фенечке. Еще в самом начале романа Тургенев дает понять, как одинок и несчастен этот человек в своем «аристократическом» кабинете с мебелью английской работы. А потом, в комнате Фенечки, мы увидим его среди простонародного, старорусского быта: баночки варенья на окнах, чиж в клетке, растрепанный том «Стрельцов» Масальского на комоде, темный образ Николая Чудотворца в углу. И здесь он тоже посторонний со своей странной любовью на закате дней без всякой надежды на взаимность.
Предпосланные решительному поединку аристократии с демократией, эти страницы призваны подчеркнуть социально-психологические издержки в споре у обеих борющихся сторон. Вспыхивающая между соперниками взаимная социальная неприязнь заходит так далеко, что неизмеримо обостряет разрушительные стороны кирсановского аристократизма и базаровского нигилизма.
Вместе с тем Тургенев показывает, что базаровское отрицание имеет демократические истоки, питается духом народного недовольства. Не случайно в письме к Случевскому автор указывал, что в лице Базарова ему «мечтался какой-то странный pendant с Пугачевым». Характер Базарова в романе проясняет широкая панорама провинциальной жизни, развернутая в первых главах: натянутые отношения между господами и слугами, «ферма» братьев Кирсановых, прозванная в народе «Бобыльим хутором», разухабистые мужички в тулупах нараспашку, гоняющие лошадей в кабак во время весенней страды, символическая картина векового запустения: «…небольшие леса, речки с обрытыми берегами, крошечные пруды с худыми плотинами, деревеньки с низкими избенками под темными, до половины разметанными крышами, покривившиеся молотильные сарайчики с зевающими воротищами возле опустелых гумен», «церкви, то кирпичные, с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные, с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами…» Как будто стихийная сила пронеслась как смерч над этим богом оставленным краем, не пощадив ничего, вплоть до церквей и могил, оставив после себя лишь глухое горе, запустение и разруху.
Читателю представлен мир на грани социальной катастрофы; на фоне беспокойного моря народной жизни и появляется в романе фигура Евгения Базарова. Этот демократический, крестьянский фон укрупняет характер героя, придает ему эпическую монументальность, связывает его нигилизм с общенародным недовольством, с социальным неблагополучием всей России.
В базаровском складе ума проявляются типические стороны русского народного характера: например, склонность к резкой критической самооценке. Базаров держит в своих сильных руках и «богатырскую палицу» — естественнонаучные знания, которые он боготворит, — надежное оружие в борьбе с идеалистической философией, религией и опирающейся на них официальной идеологией русского самодержавия, здоровое противоядие как барской мечтательности, так и крестьянскому суеверию. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, искусства, философии.
Но Тургенев, знавший труды немецких естествоиспытателей — кумиров революционных шестидесятников — из первых рук, обращает внимание не только на сильные, но и на слабые стороны вульгарного материализма Фогта, Бюхнера, Молешотта и их русских последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
«Если и не в апофеозу возведен Базаров, — писал Катков, — то нельзя не сознаться, что он как-то случайно попал на очень высокий пьедестал. Он действительно подавляет всё окружающее. Всё перед ним или ветошь, или слабо и зелено. Такого ли впечатления нужно было желать? В повести чувствуется… что-то несвободное в отношениях автора к герою… какая-то неловкость и принужденность. Автор перед ним как будто теряется, и не любит, а еще пуще боится его».
Каткову вторил Анненков: «Автор сам перед ним (Базаровым. — Ю. Л. ) несколько связан и не знает, за что его считать — за плодотворную силу в будущем или за вонючий нарыв пустой цивилизации, от которого следует поскорее отделаться. Тем и другим вместе Базаров быть не может, а между тем нерешительное суждение автора колеблет и мысль читателя от одного полюса к другому».
Им всем хотелось определенности и однозначности оценок, никто не замечал, что Базаров у него — лицо трагическое, что в романе воссоздана особая трагическая ситуация, по отношению к которой эти категорические требования теряют всякий смысл. Тургенев стремился показать обоюдную правомерность борющихся друг против друга сторон и в процессе разрешения коллизии «снять» их односторонность. Но поскольку Тургенев почитал за правило видеть в любом, даже самом резком и несправедливом замечании известную долю истины, он сделал ряд дополнений к роману, положил несколько штрихов, усиливающих отрицательные черты в характере Базарова. Впоследствии многие из этих поправок Тургенев снял в отдельном издании романа, где он попытался учесть все критические отклики на свое новое произведение.
Когда работа была завершена, у писателя появились глубокие сомнения в целесообразности её публикации. Уж слишком неподходящим оказался исторический момент: трех студентов арестовали в Москве за распространение литографированных переводов Бюхнера, Штирнера и герценовских изданий. М. Л. Михайлов был арестован за распространение прокламаций к юношеству, студенты Петербургского университета сожгли все новые билеты на право посещения лекций в знак протеста против нового университетского устава. Двести человек оказались арестованными и заключенными в Петропавловскую крепость, а занятия в университете приостановлены.
Тургенев пишет Каткову письмо с просьбой отложить печатание «Отцов и детей». Одновременно он высказывает и существенное несогласие с катковской оценкой Базарова: «Может быть, моё воззрение на Россию более мизантропично, чем Вы предполагаете: он — в моих глазах — действительно герой нашего времени. Хорош герой и хорошо время, — скажете Вы… Но оно так». Тогда же Тургенев пишет Анненкову: «Огорчила меня смерть Добролюбова, хотя он и собирался меня съесть живым. Последняя его статья („Забитые люди“, посвященная творчеству Достоевского. — Ю. Л. ), как нарочно, очень умна, спокойна и дельна». По-прежнему Тургенев ревностно следит за «Современником» и с удовлетворением отмечает каждый его успех: «Известия из России — литературные и всякие другие — печальны. Мы живем в темное и тяжелое время — и так-таки не выберемся из него. В „Современнике“ я, однако, прочел повесть, в которой попадаются проблески несомненного дарования — „Молотов“ Помяловского».
По всем этим причинам Тургенев хотел отложить печатание романа до весны, но «литературный купец» М. Н. Катков, «настойчиво требуя запроданный товар» и получив из Парижа список предложенных Тургеневым исправлений, уже не церемонился, и «Отцы и дети» увидели свет в самый разгар правительственных гонений на молодое поколение в февральской книжке «Русского вестника» за 1862 год.
На страже культуры. Роман «Отцы и дети»
Русская классическая литература семьей и семейными отношениями всегда выверяла устойчивость и прочность социальных устоев общества. Начиная роман с изображения семейного конфликта между отцом и сыном Кирсановыми, Тургенев идет дальше, к столкновениям общественного, социального характера. Но семейная тема в романе дает основному конфликту особую гуманистическую перспективу. Ведь никакие социальные, политические, государственные формы человеческого общежития не поглощают содержания семейной жизни. Отношения сыновей к отцам не замыкаются только на родственных чувствах, а распространяются далее на сыновнее отношение к прошлому и настоящему своего отечества , к тем историческим и нравственным ценностям, которые наследуют дети. Отцовство в широком смысле слова тоже предполагает любовь старшего поколения к идущим на смену молодым, терпимость и мудрость, разумный совет и снисхождение.
Конфликт романа «Отцы и дети» в семейных сферах, конечно, не замыкается, но трагическая его глубина выверяется нарушением семейственности в связях между поколениями, между противоположными общественными течениями. Противоречия заходят так далеко, что касаются коренных, природных основ бытия, угрожая национальному организму разложением и распадом.
В «Записках охотника», пронизанных мыслью о единстве всех жизнеспособных сил русского общества, Тургенев с гордостью писал: «Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо — то ему и нравится, что разумно — того ему и подавай, а откуда оно идет, — ему всё равно». По существу, здесь уже прорастало зерно будущей базаровской программы и даже базаровского культа «ощущений». Но тургеневский Хорь, к которому эта характеристика относилась, не был лишен сердечного понимания романтической, лирически-напевной души Калиныча; этому деловитому мужику не были чужды сердечные порывы, «мягкие как воск» поэтические души.
В романе «Отцы и дети» единство живых сил национальной жизни взрывается социальным конфликтом. Аркадий в глазах радикала Базарова — размазня, мягонький либеральный барич. Базаров не хочет принять и признать, что и мягкосердечие Аркадия, и голубиная кротость Николая Петровича — еще и следствие художественной одаренности их натур, поэтических, мечтательных, чутких к музыке и поэзии. Эти качества Тургенев считал глубоко русскими, ими он наделял Калиныча, Касьяна, Костю, знаменитых певцов из Притынного кабачка. Они столь же органично связаны с субстанцией народной жизни, как и порывы базаровского отрицания. Но в «Отцах и детях» единство между ними исчезло, возник трагический разлад, коснувшийся не только политических и социальных убеждений, но и непреходящих культурных ценностей. В способности русского человека легко «поломать себя» Тургенев увидел теперь не только великое преимущество, но и опасность разрыва «связи времен». Поэтому социальной борьбе революционеров-демократов с либералами он придавал широкое национально-историческое освещение: речь шла о культурной преемственности в ходе исторической смены одного поколения другим.
Принято считать, что в словесной схватке либерала Павла Петровича и революционера-демократа Базарова полная победа остается за Базаровым. А между тем на долю «нигилиста» выпадает весьма относительное торжество. В основу конфликта Тургенев кладёт классическую коллизию античной трагедии, в которой «обе стороны до известной степени правы». Симпатии читателей остаются за Базаровым не потому, что он абсолютно торжествует, а отцы бесспорно посрамлены. Базаров значителен как титаническая личность, не реализовавшая громадных возможностей, отпущенных ей природой и историей. Трагичен в Базарове русский размах, на который уходит вся сила, предназначенная для удара.
Обратим внимание на особый характер полемики Базарова с Павлом Петровичем, на тот нравственный и философский результат её, который не всегда попадал в поле зрения. К концу романа, в разговоре с Аркадием, Базаров обвиняет своего ученика в использовании «противоположных общих мест». На вопрос Аркадия, что это такое, Базаров отвечает: «А вот что: сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место . Оно как будто щеголеватое, а в сущности одно и тоже».
И Базарова, и Павла Петровича можно обвинить в пристрастии к употреблению в споре противоположных общих мест. Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Базаров отрицает разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, «Евгений Васильев» называет «прынцип» пустым, нерусским словом. Кирсанов упрекает Базарова в презрении к народу, нигилист парирует: «Что ж, коли он заслуживает презрения!» Павел Петрович говорит о Шиллере и Гёте, Базаров восклицает: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта!» и т. д.
Базаров прав, что любые истины и авторитеты должны подвергаться сомнению. Но наследник не может терять при этом сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Базаровым подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Базаров впадает в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Тургенева привлекает в революционере-разночинце отсутствие барской изнеженности, презрение к прекраснодушной фразе, порыв к живому практическому делу. Базаров силен в критике консерватизма Павла Петровича, в обличении пустословия русских либералов, в отрицании эстетского преклонения «барчуков» перед искусством, в критике дворянского культа любви. Но, бросая вызов отживающему строю жизни, герой в ненависти к «барчукам проклятым» заходит слишком далеко. Отрицание «вашего» искусства перерастает у него в отрицание всякого искусства, отрицание «вашей» любви — в утверждение, что любовь — чувство напускное, все в ней легко объясняется физиологией, отрицание «ваших» сословных принципов — в уничтожение любых авторитетов, отрицание сентиментально-дворянской любви к народу — в пренебрежение к мужику вообще и т. д. Порывая с барчуками, Базаров бросает вызов непреходящим ценностям культуры, ставя себя в трагическую ситуацию.
В споре с Базаровым Павел Петрович прав, утверждая, что жизнь с ее готовыми, исторически рожденными формами может быть умнее отдельного человека или группы лиц. Но это доверие к опыту прошлого предполагает проверку его жизнеспособности, его соответствия молодой, вечно обновляющейся жизни. Оно предполагает отечески бережное отношение к новым общественным явлениям. Павел Петрович, одержимый сословной спесью и гордыней, этих чувств лишен. В его благоговении перед старыми авторитетами заявляет о себе «отцовский» дворянский эгоизм. Недаром же Тургенев писал, что его роман «направлен против дворянства как передового класса».
Итак, Павел Петрович приходит к отрицанию человеческой личности перед принципами, принятыми на веру. Базаров приходит к утверждению личности, но ценой разрушения всех авторитетов. Оба эти утверждения — крайние: в одном — закоснелость и эгоизм, в другом — нетерпимость и заносчивость. Спорщики впадают в «противоположные общие места». Истина ускользает от спорящих сторон: Кирсанову не хватает отеческой любви к ней, Базарову — сыновнего почтения. Участниками спора движет не стремление к истине, а взаимная социальная нетерпимость. Поэтому оба, в сущности, не вполне справедливы по отношению друг к другу и, что особенно примечательно, к самим себе.
Уже первое знакомство с Базаровым убеждает: в его душе есть чувства, которые герой скрывает от окружающих. Очень и очень непрост с виду самоуверенный и резкий тургеневский разночинец. Тревожное и уязвимое сердце бьется в его груди. Крайняя резкость его нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания. Есть в поведении Базарова некая двойственность, которая перейдет в надлом и надрыв во второй части романа. В Базарове предчувствуются герои Достоевского с их типичными комплексами: злоба и ожесточение как форма проявления любви, как полемика с добром, подспудно живущим в душе отрицателя. В тургеневском «нигилисте» потенциально присутствует многое из того, что он отрицает: и способность любить, и «романтизм», и народное начало, и семейное чувство, и умение ценить красоту и поэзию. Не случайно Достоевский высоко оценил роман Тургенева и трагическую фигуру «беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм».
Но не вполне искренен с самим собой и антагонист Базарова Павел Петрович. В действительности он далеко не тот самоуверенный аристократ, какого разыгрывает из себя перед Базаровым. Подчеркнуто аристократические манеры Кирсанова вызваны внутренней слабостью, тайным сознанием своей неполноценности, в чем Павел Петрович, конечно, боится признаться даже самому себе. Но мы-то знаем его тайну, его любовь не к загадочной княгине Р., а к милой простушке Фенечке. Еще в самом начале романа Тургенев дает понять, как одинок и несчастен этот человек в своем «аристократическом» кабинете с мебелью английской работы. А потом, в комнате Фенечки, мы увидим его среди простонародного, старорусского быта: баночки варенья на окнах, чиж в клетке, растрепанный том «Стрельцов» Масальского на комоде, темный образ Николая Чудотворца в углу. И здесь он тоже посторонний со своей странной любовью на закате дней без всякой надежды на взаимность.
Предпосланные решительному поединку аристократии с демократией, эти страницы призваны подчеркнуть социально-психологические издержки в споре у обеих борющихся сторон. Вспыхивающая между соперниками взаимная социальная неприязнь заходит так далеко, что неизмеримо обостряет разрушительные стороны кирсановского аристократизма и базаровского нигилизма.
Вместе с тем Тургенев показывает, что базаровское отрицание имеет демократические истоки, питается духом народного недовольства. Не случайно в письме к Случевскому автор указывал, что в лице Базарова ему «мечтался какой-то странный pendant с Пугачевым». Характер Базарова в романе проясняет широкая панорама провинциальной жизни, развернутая в первых главах: натянутые отношения между господами и слугами, «ферма» братьев Кирсановых, прозванная в народе «Бобыльим хутором», разухабистые мужички в тулупах нараспашку, гоняющие лошадей в кабак во время весенней страды, символическая картина векового запустения: «…небольшие леса, речки с обрытыми берегами, крошечные пруды с худыми плотинами, деревеньки с низкими избенками под темными, до половины разметанными крышами, покривившиеся молотильные сарайчики с зевающими воротищами возле опустелых гумен», «церкви, то кирпичные, с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные, с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами…» Как будто стихийная сила пронеслась как смерч над этим богом оставленным краем, не пощадив ничего, вплоть до церквей и могил, оставив после себя лишь глухое горе, запустение и разруху.
Читателю представлен мир на грани социальной катастрофы; на фоне беспокойного моря народной жизни и появляется в романе фигура Евгения Базарова. Этот демократический, крестьянский фон укрупняет характер героя, придает ему эпическую монументальность, связывает его нигилизм с общенародным недовольством, с социальным неблагополучием всей России.
В базаровском складе ума проявляются типические стороны русского народного характера: например, склонность к резкой критической самооценке. Базаров держит в своих сильных руках и «богатырскую палицу» — естественнонаучные знания, которые он боготворит, — надежное оружие в борьбе с идеалистической философией, религией и опирающейся на них официальной идеологией русского самодержавия, здоровое противоядие как барской мечтательности, так и крестьянскому суеверию. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, искусства, философии.
Но Тургенев, знавший труды немецких естествоиспытателей — кумиров революционных шестидесятников — из первых рук, обращает внимание не только на сильные, но и на слабые стороны вульгарного материализма Фогта, Бюхнера, Молешотта и их русских последователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81