не спешите перекроить Россию на новый лад, остановитесь, помолчите, прислушайтесь. Учитесь у русского пахаря делать историческое дело обновления не спеша, без суеты и трескотни, без необдуманных, опрометчивых шагов.
Под стать этой величавой, неспешной жизни, текущей неслышно, «как вода по болотным травам», лучшие характеры людей из дворян и крестьян, выросшие на ее почве. Такова Марфа Тимофеевна, старая патриархальная дворянка, тетушка Лизы Калитиной. Ее правдолюбие заставляет вспомнить 6 непокорных боярах эпохи Ивана Грозного. Такие люди не падки на модное и новое, никакие общественные вихри не способны их сломать.
Живым олицетворением родины, народной России является центральная героиня романа Лиза Калитина. Эта дворянская девушка, как пушкинская Татьяна, впитала в себя лучшие соки народной культуры. Ее воспитывала нянюшка, простая русская крестьянка. Книгами ее детства были жития святых. Лизу покоряла самоотверженность отшельников, угодников, святых мучениц, их готовность пострадать и даже умереть за правду. Лиза религиозна в духе народных верований: ее привлекает в религии не обрядовая сторона, а высокая нравственная культура, пронзительная совестливость, терпеливость и готовность безоговорочно подчиняться требованиям сурового нравственного долга.
Возрождающийся к новой жизни Лаврецкий вместе с заново обретаемым чувством родины переживает и новое чувство чистой, одухотворенной любви. Лиза является перед ним как продолжение глубоко пережитого, сыновнего слияния с животворной тишиной деревенской Руси. «Тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем». Ту же самую исцеляющую тишину ловит Лаврецкий в «тихом движении Лизиных глаз», когда «красноватый камыш тихо шелестел вокруг них, впереди тихо сияла неподвижная вода и разговор у них шел тихий».
Любовь Лизы и Лаврецкого глубоко поэтична. С нею заодно и свет лучистых звезд в ласковой тишине майской ночи, и божественные звуки музыки, сочиненной старым музыкантом Леммом. Но что-то настораживает читателя, какие-то роковые предчувствия омрачают его. Лизе кажется, что такое счастье непростительно, что за него последует расплата. Она стыдится той радости, той жизненной полноты, какую обещает ей любовь.
Здесь вновь входит в роман русская тема, но уже в ином, трагическом ее существе. Непрочно личное счастье в суровом общественном климате России. Укором влюбленному Лаврецкому является образ крепостного мужика: «С густой бородой и угрюмым лицом, взъерошенный и измятый, вошел» он «в церковь, разом стал на оба колена и тотчас же принялся поспешно креститься, закидывая назад и встряхивая голову после каждого поклона. Такое горькое горе сказывалось в его лице, во всех его движениях, что Лаврецкий решился подойти к нему и спросить его, что с ним. Мужик пугливо и сурово отшатнулся, посмотрел на него… „Сын помер“, — произнес он скороговоркой и снова принялся класть поклоны…»
В самые счастливые минуты жизни Лаврецкий и Лиза не могут освободиться от тайного чувства стыда, от ощущения непростительности своего счастья. «Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается? Вон мужик едет на косьбу; может быть, он доволен своей судьбою… Что ж? захотел ли бы ты поменяться с ним?» И хотя Лаврецкий спорит с Лизой, с ее суровой моралью, в ответах Лизы чувствуется убеждающая сила.
Катастрофа любовного романа Лизы и Лаврецкого не воспринимается как роковая случайность. В ней видится герою суровое предупреждение, возмездие за пренебрежение общественным долгом, за жизнь его отца, дедов и прадедов, за прошлое самого Лаврецкого. Как возмездие принимает случившееся и Лиза, решающая уйти в монастырь, совершая тем самым нравственный подвиг: «Такой урок недаром, — говорит она, — да я уж не в первый раз об этом думаю. Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство наше нажил; я знаю все. Все это отмолить, отмолить надо. …Отзывает меня что-то; тошно мне, хочется мне запереться навек».
В эпилоге романа звучит элегический мотив скоротечности жизни, стремительного бега времени. Прошло восемь лет, ушла из жизни Марфа Тимофеевна, не стало матери Лизы Калитиной, умер Лемм, постарел и душою и телом Лаврецкий. В течение этих восьми лет совершился, наконец, перелом в его жизни: он перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях и достиг того, чего добивался, — сделался хорошим хозяином, выучился «пахать землю», упрочил быт своих крестьян.
Но все же грустен финал тургеневского романа. Ведь одновременно с этим, как песок сквозь пальцы, утекла в небытие почти вся молодая жизнь героя. Поседевший Лаврецкий посещает усадьбу Калитиных: «Он вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза, — была та самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести, — чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал».
В финале романа герой приветствует молодое поколение, идущее ему на смену: «Играйте, веселитесь, растите молодые силы…» В эпоху 60-х годов такой финал воспринимали как прощание Тургенева с дворянским периодом русской истории. А в «молодых силах» видели «новых людей», разночинцев, которые идут на смену дворянским героям. Уже в «Накануне» героем дня оказался не дворянин, а болгарский революционер-разночинец Инсаров.
«Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который выпадал когда-либо на долю тургеневских произведений. По словам П. В. Анненкова, на этом романе впервые «сошлись люди разных партий в одном общем приговоре; представители различных систем и воззрений подали друг другу руки и выразили одно и то же мнение. Роман был сигналом повсеместного примирения». Однако это примирение скорее всего напоминало затишье перед бурей, которая возникла по поводу следующего романа Тургенева «Накануне» и достигла апогея в спорах вокруг «Отцов и детей».
Смена поколений
После «Дворянского гнезда» литературный авторитет Тургенева стремительно возрос. Вспоминали, что молодые писатели один за другим являлись к нему, приносили свои произведения и ждали приговора. Высокопоставленные светские особы и знаменитости всех родов искали свидания с ним и его знакомства. Но Тургенев не обольщался своими успехами: он понимал, что «Дворянское гнездо» было трогательным прощанием с жизнью, уходящей в историю. Анненков говорил, что «Тургенев, будучи жарким сторонником грядущих реформ», боялся всего более, что поэтический образ Лизы Калитиной, выросшей на почве старого крепостнического быта, «мог свидетельствовать еще и в пользу ее плодородности». Успех романа в светских кругах его не радовал. Поэтому уже в январе 1859 года писатель обдумывал план нового романа, призванного развеять возможные недоразумения насчет его общественной позиции.
Зимою 1859 года, на вечерах у Э. Ф. Радэн, Тургенев часто встречался с Николаем Алексеевичем Милютиным. Он был знаком с Милютиным давно: в начале 1840-х годов они вместе служили в министерстве внутренних дел. Уже тогда Милютин проявил незаурядные государственные способности. В 1846 году он разработал законодательный проект по реформе городского самоуправления на либерально-демократических основах. Теперь же Милютин был товарищем министра внутренних дел С. С. Ланского и фактическим руководителем работ по подготовке крестьянской реформы. Именно Милютин сыграл решающую роль в рассылке рескрипта на имя генерала Назимова в ноябре 1857 года всем губернаторам и губернским предводителям дворянства. Крепостническая партия принимала тогда все меры, чтобы рескрипт не был опубликован. Но министр внутренних дел вместе с Милютиным, служившим директором хозяйственного департамента, предвидя сопротивление, в одну ночь напечатали рескрипт, разослав его по губерниям. И когда утром пришло приказание повременить с распространением этого государственного документа, было уже поздно: корабли у крепостников оказались сожженными.
8 января 1858 года секретный комитет по подготовке реформы был переименован в Главный, а в начале 1859 года при нем учреждалась редакционная комиссия под председательством Я. И. Ростовцева, который чувствовал себя не вполне подготовленным и во всем доверялся Милютину. Крепостники предпринимали всяческие усилия, чтобы дискредитировать Милютина в глазах государя. Распространялись слухи, что этот человек почище любого Робеспьера, в реакционных придворных кругах Милютин получил кличку «красного и революционера». Однако по своим убеждениям это был умеренный либерал-государственник. В личной беседе с Александром II Милютин сказал:
— О революционерстве позволительно было мечтать в молодости и при совершенно других условиях. Ныне же, когда я успел поседеть в борьбе с произволом и неразвитостью высших слоев нашего общества, которое при конституционном правлении создало бы у нас деспотизм олигархии, чего я для своего отечества вовсе не желаю, ныне, когда правительство либеральнее самого общества и вводит в свою программу освобождение крестьян, — исчезает всякий оппозиционный дух.
Александр II после этой встречи подписал указ о назначении Милютина товарищем министра внутренних дел, однако не без колебаний и с припиской на резолюции — «временно». Эта приписка явилась поводом для злорадных шуток крепостников над Милютиным: придворные остряки называли его «временно-постоянным». Благодаря закулисным махинациям и интригам крепостников, царь никогда не относился к Милютину с полным доверием. И только покровительство великой княгини Елены Павловны и великого князя Константина Николаевича, человека либеральных убеждений, решительного сторонника крестьянской реформы, спасало Милютина от опалы.
В разговорах с Тургеневым Милютин заявлял, что правительство в настоящий момент гораздо «левее», либеральнее дворянского общества. Значительная группа помещиков вообще не высказывает никакого сочувствия освобождению крестьян и руководствуется только личными, материальными выгодами. Рожденные и воспитанные в условиях крепостного права, они ждут от реформы неминуемых потерь. Напуганное воображение рисует им картины нищеты и разорения их самих и их потомков. И хотя формально все губернские комитеты постановили отменить крепостное состояние, под разными видами они же пытались удержать дворянские права. Сначала хотели остановить работу по подготовке реформы, запугивая правительство и бюрократические верхи крестьянским бунтом, слухами о том, что сторонники освобождения вынашивают планы демократической революции в России. Теперь же, когда убедились, что остановить реформу невозможно, они стараются сделать ее выгодной только помещикам: домогаются выкупа за личность крестьянина, возлагая его или на самих крестьян, или на правительство, или на все сословия государства; борются за сохранение барщины и своей власти над крестьянами; стремятся всячески урезать земельные наделы крестьян и ограничить пользование надельной землей двенадцатилетним сроком, а если можно, то и вовсе лишить крестьян надела.
Не лучше вела себя и богатая земельная аристократия. На первый план она ставила сохранение и защиту сословных интересов помещиков и выступала за создание дворянской поземельной аристократии вроде английской и за введение вместо дворянской собственности на крепостных началах такой же собственности на началах феодальных. За предоставление крестьянам усадебной земли и полевых наделов они требовали введения помещичьих «вотчинных прав», напоминающих средневековые привилегии дворянства Западной Европы. Но наделение крестьян землей с их стороны — вынужденная уступка, истинное их желание — освободить мужиков без всяких наделов.
Только незначительная группа дворян желала полного уничтожения крепостного права. По итогам деятельности губернских дворянских комитетов выяснилось, что эта группа составляла большинство лишь в Тверском, Харьковском и Киевском губернских комитетах, а в остальных губерниях им не удалось занять лидирующего положения. Сочувствуя планам правительства, стремясь оградить личность крестьянина от произвола и выступая за прочное обеспечение крестьян землею, они расходились в некоторых частных вопросах, но единодушно защищали полную отмену помещичьей власти и выкуп обязательный или необязательный всего или части надела в личную собственность на условиях умеренных.
Соглашаясь с Кавелиным, Милютин утверждал, что никакой другой конституции, кроме узко дворянской, в настоящее время в России невозможно. Он считал наивными мечты Константина Аксакова о Земском соборе. В нынешней исторической ситуации этот Собор будет удовлетворять лишь дворянские интересы, а не «общенародные мнения».
К марту 1859 года Милютин добился привлечения к работе редакционных комиссий людей практического опыта, «экспертов», зарекомендовавших себя в губернских комитетах решительными сторонниками освобождения. В их число вошли Ю. Ф. Самарин, кн. В. А. Черкасский, Г. П. Галаган, В. В. Тарновский. Приглашая к сотрудничеству Самарина, Милютин писал: «Отбросьте все сомнения и смело приезжайте. Мы будем, конечно, не на розах: ненависть, клевета, интриги всякого рода, вероятно, будут нас преследовать. Но именно поэтому нельзя нам отступать перед боем, не изменив всей прежней нашей жизни».
Они действительно оказались «не на розах»: в состав редакционных комиссий вошло немало крепостников: граф П. П. Шувалов, кн. Ф. И. Паскевич и многие другие. Им пришлось столкнуться с энергичным сопротивлением Милютина и его друзей. Особенно трудно было тягаться с Милютиным — неотразимым диалектиком. «Вас не переспоришь!» — в досаде воскликнул однажды его противник генерал П. А. Булгаков. Когда Милютин схватывался с Позеном, председатель Ростовцев не знал, что ему делать, и молчал, потупив глаза.
Летом 1859 года единомышленники собирались у Милютина на даче. «В светлые, теплые летние ночи стол иногда выносился в садик и ставился посреди душистых сиреневых кустов. Заседания начинались около 8 часов и часто длились до 5 утра… Окрестные работники и крестьяне, извозчики, лодочники скоро разузнали, какого рода эти собрания, и пользовались всяким случаем, чтобы каким-нибудь трогательным образом выразить труженикам свое участие и благодарность», — вспоминала жена Милютина, Мария Аггеевна.
Общественная жизнь Петербурга в эти годы кипела ключом. Тургенев сошелся тогда с прогрессивным кружком украинских литераторов, познакомился с вернувшимся, наконец, из ссылки Тарасом Григорьевичем Шевченко, подружился с молодой украинской писательницей Марией Александровной Маркович, напечатавшей под псевдонимом Марко Вовчок свои рассказы из народного быта. Писатель так увлекся этими бесхитростными и правдивыми рассказами, в чем-то напоминавшими «Записки охотника», что перевел их на русский язык.
Но жизнь в Петербурге омрачилась на этот раз неожиданными, однако, как выяснилось, неизбежными столкновениями внутри редакции «Современника». Тургенев чувствовал, что его авторитет подвергают сомнению молодые члены редакции, с недавних пор занявшие в журнале руководящие посты. К его советам и рекомендациям Чернышевский и Добролюбов относились критически. Так, предложение опубликовать в журнале переводы деревенских рассказов немецкого писателя Бертольда Ауэрбаха было отклонено Чернышевским, который назвал прославленного во всей Европе автора «пресным и скучным жеманником» и фразером. Тургенев несколько раз пытался убедить Чернышевского, что он не прав, спорил, раздражался, но все оказалось безуспешным.
На одном из литературных обедов у Некрасова Тургенев рекомендовал к публикации драму Л. А. Мея «Псковитянка» и предложил прочесть ее членам редакции. Он расположился в зале на диване, все расселись вокруг, готовясь слушать. Один Чернышевский демонстративно удалился в противоположный угол зала с равнодушным и отсутствующим видом. Прочитав первый акт, Тургенев попросил слушателей высказать свое мнение. Начались похвалы и восторги, но когда одобрительный говор стал утихать, Чернышевский заявил со своего отдаленного места: «Иван Сергеевич, это скучная и совершенно бездарная вещь, печатать ее в „Современнике“ не стоит!» Так спокойно, публично, при всем литературном ареопаге была нанесена пощечина эстетическому вкусу и общественному чутью лучшего писателя России. Тургенев пытался защитить свое мнение, но натолкнулся на холодный, логически взвешенный и доказательный отпор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81