Но мы загоним его в угол.
С непроницаемым лицом Пьязенна молча вытирал лезвие бритвы.
Грандель задумался, рассказать Пьязенне о портрете или нет. Наконец,
он решился.
- В тайнике лежит холст, взгляни на него.
Возвратившись в комнату, Пьязенна развернул полотно. Его лицо
несколько оживилось, но вскоре оно опять стало непроницаемым.
- Эрера Буайо.
- А ниже шеи?
- Малышка из Шартра, которая утопилась в Сене? Это картина Табора?
- Да, хотелось бы только знать, от кого он узнал обо всем?
- Вероятно, от кого-нибудь, кто... часто бывает в пансионе. -
Пьязенна отвернулся, избегая взгляда Гранделя. - Теперь он требует больше?
- Нет, ста тысяч ему достаточно, - Грандель весело рассмеялся. - Мы
сунем ему эти сто тысяч прямо в протянутые ручки, из простого
человеколюбия. Человеколюбие! Он может рассчитывать на него так же, как
если бы сунул свою грязную лапу в клетку с голодным тигром. Цап, и нет
лапки, цап, и вонючая душонка вон. Это - спившийся идиот, возомнивший себя
гением! Скоро он найдет признание... в могиле на каком-нибудь сельском
кладбище около Парижа. Сделать это будет легче, чем раздавить клопа.
- Но вначале этого клопа надо найти. Если он заползет в щель, -
безучастно заметил Пьязенна, - его и кувалдой не убьешь.
Грандель ухмыльнулся.
- Прекрасно сказано. Значит, нам нужно его вспугнуть.
- Ну, а вдруг кто-то окажется проворнее парней Де Брюна?
- Этого они никогда не допустят. Ты, помнится, говорил, что у этой...
Леоры, подружки нашего гения, мать живет где-то в Семнадцатом округе?
- Да. На улице де Гар. Но я не знаю номера дома.
- Дом можно найти! Затем, у него есть друзья. От них ты также можешь
что-то узнать. Мы должны разыскать Табора, иначе не только я окажусь в
трудном положении, но и ты расстанешься с мечтой о беззаботной жизни со
своей дочкой в Бизерте.
Пьязенна ничего не ответил. Он лишь кивнул, затем наклонился, чтобы
достать из-под кровати ботинки господина и почистить их.
"Когда-нибудь я прикончу его, - подумал Пьязенна. - Этот день будет
самым счастливым в моей жизни".

9
Когда Пери и его двое инспекторов, на этот раз на основании
официального ордера, вновь обыскали антикварный магазин Гранделя,
результаты поначалу были весьма скромными. "Мадонна" Джотто исчезла, исчез
из тайника и холст.
- Прошлой ночью мне приснился удивительный сон. - Фонтано
глубокомысленно наморщил лоб. - Мне почудилось, что в этом тайнике лежит
пара вещей, которых я сейчас не вижу. Странно, странно.
- Что же это за вещи? - раздраженно спросил Грандель.
- Могу присягнуть, что видел нарисованную женскую головку с кровавой
полоской вокруг великолепной белой шейки. Вам ничего не известно об этом?
- Вероятно, вы плотно поели на ночь, - язвительно возразил Грандель.
- От переедания может присниться и не такое.
- Да, полотно действительно было странным, - невозмутимо продолжал
Фонтано. - Преждевременно состарившееся лицо женщины вовсе не подходило к
прелестной белой шейке и к тому, что находилось ниже, все это наводит меня
на мысль...
- Из вашей речи я не понял ни одного слова. - Грандель облизнул губы.
- ...наводит меня на мысль, - продолжал Фонтано, - что кто-то сыграл
с вами злую шутку и что вы должны проявить больше доверия к полиции. Это
лучше, чем в виде черного дыма вылететь через трубу крематория в ясное
голубое небо. Надеюсь, вы понимаете тонкий намек?
- У вас, кажется, не все дома?
- Мы знаем даже, кто та девушка, которая нарисована ниже шеи. Родимое
пятно на ее груди облегчило работу людям из отдела опознания. Вы никогда
не слышали о Мари Рок из Шартра и о том, что в прошлом году ее выловили из
Сены?
- Откуда?
- Да или нет? - вмешался Пери. - Мы пришли сюда по серьезному делу.
Это допрос, Грандель.
- В таком случае я должен немедленно связаться со своим адвокатом.
- Мне кажется, телефон не работает. - Фонтано заступил ему дорогу.
- Послушайте, приятель, - Пери схватил Гранделя за плечо, - хоть вы и
состоите из доброго центнера затхлого жира, я выжму из вас все. И тут вам
не поможет никакой адвокат. Где портрет?
- Я не имею понятия ни о каком портрете, - уверял Грандель. -
Интересно, как вы докажете обратное?
- Позвольте, шеф, показать ему фотографию? - спросил Фонтано.
- Итак, вы не знаете и Эреры Буайо, которая за пристрастие к
наркотикам угодила в сумасшедший дом?
- Эрера Буайо? Мне известно это имя.
Пери злорадно ухмыльнулся.
- Вероятно, художник и копиист Анджело Табор вам также знаком?
Впервые на лице Гранделя отразился страх.
- Если я даю ему работу...
- ...то посылаете ему телеграмму, - заметил Ситерн. - А что вы
делаете, когда этот Табор по собственной инициативе рисует вот такой
комбинированный портрет из головы Эреры Буайо и тела Мари Рок и присылает
его вам?
- Я не отвечу больше ни на один вопрос.
- Вы недооцениваете полицию, мой дорогой, - посетовал Фонтано. -
Весьма и весьма недооцениваете те усилия, которые мы прилагаем, чтобы
защитить таких добропорядочных граждан, как вы, от бандитов, убийц и
вымогателей.
- Меня никто не шантажирует.
- Если бы вы представляли, как быстро и основательно работают наши
люди. Не прошло и полсуток, а мы уже выяснили, что Табор еще не так давно
запросто бывал в вашем доме, что он делал для вас копии картин, которые
вы, как благородный человек, само собой разумеется, продавали только как
копии.
- Вам известно, - вмешался Пери, - что картина "Мадонна" Джотто у
Мажене - фальшивка?
- Как фальшивка? Я сразу сказал, что это копия...
- Не копия, а фальшивка! В тот день, когда Мажене приобрел у вас
картину, он снял со своего счета восемьдесят тысяч франков.
- Я ничего не знаю.
- Даже того, кто написал для вас эту картину? Может быть, Табор?
- Я не могу припомнить подробности этого дела. - На лбу Гранделя
выступили мелкие капельки пота.
- Послушайте, Грандель. - Пери, наконец, раскурил трубку. - Даже если
ваше алиби на одиннадцатое октября окажется безупречным, мы можем покрепче
надавить на владельца ресторанчика в Диезе и выжать из него все, что
захотим. Лучше расскажите нам об Эрере и девушке из Шартра. При
определенных обстоятельствах это поможет вам, когда по обвинению в
преднамеренном убийстве Мажене вы предстанете перед судом присяжных.
Ситерн, рядом с которым на столе лежал небольшой кожаный чемоданчик,
кивнул Пери. Запись на магнитофон продолжалась.
Грандель молчал.
По дороге на набережную Орфевр - антиквар сидел между Фонтано и
Ситерном - никто не проронил ни слова.
Уже после полудня следователь, проводивший дознание, освободил
Гранделя. Для предварительного заключения подозреваемого не оказалось
достаточно оснований.

10
Когда Анджело Табор приехал в Монтваль, близился вечер. Туманные,
серые сумерки, загаженная булыжная мостовая, покосившиеся крестьянские
дома - еще сильнее удручали художника. С тех пор как он возвратился из
Рима и познакомился с Гранделем, у него редко бывало хорошее настроение.
Мать Табора, по прозвищу Гусыня-Мирдо, была из тех немногих
крестьянок, которые ни разу в жизни не покидали родных мест. Да и куда ей
было ехать в свои семьдесят? Она одиноко жила на берегу заросшего травой
мельничного ручья, где у нее были хибарка и сарайчик для гусей,
построенные на деньги Анджело.
Навещал он ее редко. И каждый его приезд был для матери праздником,
как сегодня, когда он остановил свой старенький "ситроен" перед ее домом.
Позднее Анджело хотел съездить в Верде к Веркруизу, где рассчитывал
заночевать, чтобы рано утром быть в Париже и забрать на почте пакет, в
котором, он надеялся, его ожидали сто тысяч франков.
Маленькая побеленная комната, несколько горшочков герани на
подоконнике, выскобленные добела половицы, счастливое лицо матери,
казалось бы, располагали к покою и безмятежности.
Табор всячески подбадривал себя, твердо решив довести дело до конца.
Узнав о смерти Мажене, он поспешил обзавестись пистолетом и в лесу
неподалеку от Клинкура, где жил с Леорой, начал практиковаться в стрельбе.
С тех пор он постоянно носил при себе оружие. Но дотрагиваясь до него и
ощущая холод металла, он чувствовал, как ладони мгновенно становились
влажными. Страх парализовал его волю.
- Если в этом году мне удастся выходить птицу, то к Рождеству я
пришлю тебе гусей не меньше чем по шестнадцати фунтов, - сказала старушка,
наливая в стаканчики домашнюю настойку.
Анджело бросил взгляд через окно в дождливую вечернюю хмарь и
поднялся.
- Пойду прикрою ставни.
Мать удивилась.
- Зачем! Все равно здесь не ходят люди.
- И все же я прикрою, так будет уютнее.
Плотно закрыв ставни, он успокоился и даже позволил себе немного
похвастать.
- Матушка, возможно, завтра я стану богачом.
- Богачом? - с сомнением спросила мать. - Своими картинами?
И хотя сын в разговорах с ней всегда подчеркивал, что его ремесло
однажды принесет ему славу и богатство, она инстинктивно противилась
всему, что связано с искусством. Ей было бы приятнее, если бы ее Анджело
приобрел серьезную профессию.
- За одну-единственную картину я получу сто тысяч! И заметь, без
всякого риска.
Подозрение старушки усилилось.
- Кто же даст тебе сто тысяч?
- Я не могу подробно объяснить, но, поверь, я получу эти деньги, и
тогда ты заживешь без забот. Давно пора покончить с этими паршивыми
гусями, ты достаточно намучилась с ними.
Мать ничего не ответила, лишь поджала губы. Сердце подсказывало ей,
что из затеи сына ничего хорошего не выйдет. С сотней тысяч франков никто
так просто не расстается и уж тем более ради какой-то картины.
Анджело тоже погрузился в угрюмое молчание. Он вдруг ясно представил
себе всю опасность придуманного им плана. Лучше всего было бы сесть в
машину и как можно скорее скрыться где-нибудь. Но это было невозможно,
из-за Леоры. Если он сейчас не добудет кучу денег, она бросит его. Однажды
он заговорил с ней о женитьбе. Она лишь рассмеялась.
- Такой женщине, как я, замужество ни к чему, и уж тем более с таким,
как ты, - сказала она.
Около семи Табор вышел из дома. В темноте его вновь охватил страх.
Табор затаил дыхание, напряженно вслушиваясь в монотонный шум дождя. Над
речкой поднимался туман, с трудом угадывались очертания дома, сарая,
одиноко стоявшего дерева. Везде ему мерещился притаившийся убийца.

Замок маркиза де Веркруиза развалился и обветшал, как и сам господин
маркиз. По пустынным залам и коридорам гулял ветер, со стен осыпалась
штукатурка, углы покрылись плесенью. Обитаемым был лишь первый этаж. Сюда
снесли остатки имущества маркиза: изрядно потертые кресла, изукрашенные
резьбой буфеты, этажерки, ломберные столики, стилизованные под колонны
подставки для комнатных растений, книжные шкафы, портреты предков, пару
хрустальных люстр, торшеры с выцветшими абажурами. В углу на вытоптанном
ковре стоял огромный старый рояль, на котором давно никто не играл.
К Табору маркиз де Веркруиз относился дружески-снисходительно, и
художник считал, что имел в нем надежного друга. Но это ему только
казалось. В душе маркиз презирал всех, кто не принадлежал к его кругу.
Гранделя он также презирал, считая его надменным франтом, но никогда
не обращался с ним непочтительно. У Гранделя были деньги, у Гранделя была
власть.
Веркруиз ужинал, когда единственный слуга, страдавший по примеру
своего господина подагрой, доложил о прибытии художника.
На столе в серебряном подсвечнике горели четыре свечи. Перед
маркизом, одетым в черный, изрядно потертый фрак, стояла тарелка с золотым
ободком, украшенная рисунками в стиле рококо, с двумя жареными
плотвичками. Это был его ужин.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, мой дорогой, не нужно стоять передо
мной навытяжку, - кивнул он Табору, но руки не подал.
Затем приказал слуге принести еще один бокал - зеленого хрусталя
прекрасной римской огранки - и налить гостю кислого вина по двенадцати
франков за бочонок.
- Господин маркиз, у меня к вам небольшая просьба. - Табор сунул руку
в карман и дотронулся до пистолета. - Могу я у вас заночевать? Завтра
около семи утра я должен быть уже в Париже, а моя машина - далеко не
гоночный автомобиль.
- Зачем вам нужно так рано в Париж?
- Кое-что забрать.
- Опять остались без гроша, не так ли? Нет даже пары франков на
оплату номера в отеле? Это похоже на вас, слугу прекрасных искусств! В
голове одни восторги да жареные индейки, а в кармане пусто, -
разглагольствовал маркиз, расправляясь с плотвичкой.
Табор хотел было ответить какой-нибудь дерзостью, но Веркруиз
опередил его:
- Хорошо, хорошо, мой друг, постель и одеяло для вас найдутся. Да, вы
виделись с Гранделем?
- Нет.
- Скверный тип, вы не находите? Когда речь заходит о деньгах, он
готов с живого снять все до костей.
- А вы еще ведете с ним какие-нибудь дела?
- Угу. - Старик отодвинул тарелку. - Не захватите ли вы кое-что для
Гранделя, несколько фарфоровых и серебряных вещиц?
- Не могу, - нерешительно ответил Табор. - Я рассорился с ним...
Маркиз задумался. Накануне Грандель звонил ему, но ни словом не
обмолвился о ссоре с Табором. Старик заметил, что его гость вел себя
нервно, будто опасался чего-то.
- Нельзя так нельзя. - Веркруиз не выказал особого сожаления.
Однако, несмотря на поздний час, решил позвонить Гранделю и узнать,
что у него произошло с художником. Сославшись на усталость, маркиз
попрощался с гостем.
Слуга проводил художника в затхлую, уставленную старыми вещами
комнату. Табор прислушался к шорохам в доме, стащил с кровати матрац и
положил его прямо под окном. Дверь оказалась без задвижки, поэтому он
подставил под ручку стул.
Когда Грандель прибыл в Верде, заржавленные ворота парка были еще
открыты. После телефонного звонка маркиза он некоторое время колебался,
следует ли ехать туда самому, но Де Брюн приказал ему поговорить с Табором
и выяснить, что художнику известно о деле, кто ему рассказал обо всем.
Грандель не сомневался, что своим освобождением из следственной
тюрьмы обязан Де Брюну и пока он находится под покровительством
всесильного шефа "Меркюр-Франс", ему нечего бояться полиции. Тем не менее
он серьезно подумывал все бросить и бежать. Игра, которую он затеял,
становилась слишком опасной. Но от Де Брюна уже пришла машина.
Вначале они поехали в направлении Сетура - водитель хотел убедиться,
что за ними нет полицейского хвоста. Это была излишняя предосторожность,
поскольку Пери еще ничего не знал об освобождении антиквара.
Веркруиз сидел с рюмкой коньяка у зажженного камина.
- Присаживайтесь к огню, дорогой Грандель, - вкрадчиво произнес он, -
выпейте глоточек, потом обсудим дела.
- Это не к спеху.
- Я тут обнаружил для вас несколько прекрасных, просто изумительных
вещиц: старинное серебро и фарфор, они доставят вам огромную радость.
Грандель пригубил коньяк и ничего не сказал.
Напольные часы в углу хрипло пробили шесть раз.
- ...она была воплощением красоты, весь мир лежал у ее ног, -
рассказывал старый подагрик, потягивая коньяк.
Но антиквар не слышал его, хотя изображал внимание. Он думал о тех
двоих на бензоколонке, с которыми водитель машины Де Брюн тихо
перебросился парой слов. Не они ли должны убрать этого простофилю?
- Да, такой человек, как вы, маркиз, несомненно многое повидал в
жизни, в этом я никогда не сомневался, - услышал Грандель собственный
голос. Про себя же подумал: "Слюнявая развалина, пугало огородное!" И
затем сказал вслух: - Дайте знать Табору. Я хотел бы поговорить с ним, а
то уже поздно.
Несмотря на охвативший его страх, художник вошел в залу с напускным
спокойствием и повел себя нарочито самоуверенно.
Грандель, словно хозяин, прервал его кичливую болтовню и повелительно
указал пальцем на стул.
- Вы прислали мне картину. - Антиквар достал из кожаного футляра
свернутый в трубку холст и развернул его. - Работа далека от совершенства,
но вы хорошо потрудились. В виде исключения я возьму ее. Сколько вы за нее
хотите?
- Цена вам известна. Сто тысяч!
Грандель молча достал из бумажника пять банкнот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17