Все, что
напоминало о жизни, казалось ему чуждым, ненавистным, отвратительным.
"Скоро мне придет конец, - думал он. - Тут уж не помогут никакие
облучения, никакая клеточная терапия, и что хорошего я получил от жизни?
Деньги, много денег, а что еще? Ирэн? Да, я привязан к ней, она -
единственный человек, которого я люблю..."
Телефонный звонок прервал его раздумья, он вздрогнул от ярости. Когда
он находился в "золотой комнате", то не разрешал беспокоить себя - только
в самых экстренных случаях. За последние десять лет это произошло лишь
дважды. Он злобно схватил трубку и что-то пробурчал.
- Помощник генерального прокурора, - услышал он вкрадчивый голос
своего секретаря. - Чрезвычайно важно. Арестован Де Брюн. Господину
генеральному прокурору необходимо срочно знать ваше мнение.
- Пусть приедет. - Авакасов бросил трубку на рычаг, в высшей степени
недовольный причиненным ему беспокойством. "Ваше мнение! Де Брюн! Срочно!"
Он плюнул.
Помощник генерального прокурора, еще весьма молодой человек, носивший
какую-то аристократическую фамилию, был, как сразу отметил Авакасов,
довольно смышлен. Четко и кратко, ничего не скрывая и не преувеличивая, он
изложил существо дела.
Полиция арестовала Де Брюна по обвинению в торговле наркотиками и
подстрекательстве к убийству, представив веские доказательства его вины.
Де Брюн потребовал немедленно связать его со своим адвокатом, и тот внес
предложение освободить под залог своего подзащитного. Очевидно, он
намеревался скрыться. Если это предложение будет отклонено, то Де Брюн
грозил опубликовать материалы, компрометирующие господина Авакасова.
Таково положение дел, и господин генеральный прокурор хотел бы знать
мнение господина Авакасова по этому вопросу. Он сожалеет, что не смог
явиться лично, поскольку в данное время вызван на экстренное совещание в
министерство юстиции.
- Идиот! - пробурчал старец, и было непонятно, кого он имел в виду,
Де Брюна или генерального прокурора. - Сколько стоит ваш материал?
- Речь идет о голове Де Брюна, поэтому...
- Ерунда! Если этот Де Брюн хочет сохранить голову, то он должен
заткнуться. Так и передайте ему. Залог? Ну что же, если он заплатит, то
почему не отпустить его?
- Есть лица, которые хотят поднять скандал.
- С ними уже договорились?
- Они не идут на переговоры.
Впервые лицо Авакасова ожило, его исказила злоба.
- Тогда пусть этот кретин Де Брюн берет все на себя.
- Если дело дойдет до суда, то речь пойдет о его жизни, - настойчиво
повторил помощник генерального прокурора. - И он не возьмет всю
ответственность на себя. Никогда.
Тут Авакасов окончательно стряхнул с себя оцепенение. Куда подевалась
старческая немощь? Решительно, тремя предложениями, он сформулировал свое
мнение:
- Скажите Де Брюну, что я позабочусь о нем. Генеральному прокурору -
что завтра в десять утра он должен быть у меня. И если вы, молодой
человек, хотите сделать карьеру, то попытайтесь выяснить, у кого Де Брюн
хранит свои материалы и сколько они стоят?
Помощник генерального прокурора понял, что на этом аудиенция
закончена. Понял и то, что ему предоставляется редкий шанс. Он низко
поклонился и молча покинул убранную золотыми иконами келью. В душе он
ликовал.

Встреча Авакасова с Ирэн протекала бы, вероятно, иначе, знай он о том
потрясении, которое она пережила в психиатрической клинике Жюно и от
которого все еще не оправилась.
Авакасов так обрадовался появлению внучки, что даже не заметил ее
смущения. Он обнял и прижал ее к себе, жилистой, старческой рукой погладил
по волосам. Какое-то теплое чувство охватило Ирэн. В конце концов, кроме
Ламбера, дед был единственно близкий ей человек. Он всегда старался
добиться и сохранить ее доверие, понять ее мир, проблемы, по глазам
угадывал желания. Когда ему удавалось чем-нибудь порадовать ее, он
радовался вместе с ней. Делая ее счастливой, он сам становился счастливым,
ее счастье было его счастьем.
- Почему ты не предупредила меня заранее, что приедешь? - воскликнул
он. - Я прислал бы за тобой автомобиль.
- Дедушка, я приехала к тебе по поводу Де Брюна. - Она попыталась
придать своему голосу решительность. - Я знаю, что он арестован за дело,
которое хуже, чем убийство.
- Откуда ты это знаешь?
- Сейчас я все расскажу тебе, по порядку. Только вначале скажу тебе
главное: этот Де Брюн, как бы ты к нему не относился, не должен уйти от
заслуженного наказания.
- Дитя мое, тебе не кажется, что ты вмешиваешься в дела, которые
следовало бы предоставить мне? - Старческое, недавно приветливое, лицо
Авакасова сделалось суровым. - Еще раз спрашиваю, откуда ты знаешь о Де
Брюне?
Ирэн вызывающе взглянула на него.
- От одного человека, за которого я выйду замуж... если, конечно, ты
не будешь возражать. - Последних слов она вовсе не собиралась говорить,
это произошло помимо ее воли. - Он известный репортер.
- Ламбер? - спросил Авакасов.
- Да, Ламбер, Аристид. Он приехал со мной и ожидает за дверью. Он
хотел бы поговорить с тобой.
- Ирэн! Теперь внимательно выслушай меня. Я никогда не стеснял твоей
свободы. Я никогда не придирался к тебе, хотя и не одобрял многих твоих
поступков. Я дал понять настоятельнице лицея, что моей внучке позволено
все. Она - Авакасова, а это следует понимать так, как если бы она была
русской императрицей. То, что ты уже в шестнадцать лет завела себе
любовника, заставило, правда, меня призадуматься, но я сказал себе, пусть
живет, как ей нравится. Ради чего я тогда зарабатываю сотни миллионов,
разве не ради ее свободы? Ты можешь взять все, что тебе заблагорассудится.
Но только при одном условии: ты будешь признательна мне, ты никогда не
воспротивишься моей воле. Моя воля - единственный для тебя закон, иначе ты
должна будешь подчиняться тысяче мелких, глупых правил, которые созданы
для тупой, безмозглой, безвольной толпы, чтобы держать ее в повиновении. А
теперь выбирай: я прошу тебя не совать свой нос в дело Де Брюна, ему там
делать нечего! Так же, как и носу твоего Ламбера. Он поймет это, я
поговорю с ним, ради тебя. Если он этого не поймет, если не поймешь этого
ты, я отрекусь от тебя! И тогда, Ирэн, для тебя все кончится. Все!
Поначалу он говорил возбужденно, затем его голос стал спокойным,
холодным. Он снова был тем Авакасовым, для которого в этом мире
существовали две вещи - деньги и собственная воля. Однако он не учел
одного: Ирэн была такой же упрямой, как и он; ведь известно - яблоко от
яблони падает недалеко.
- Не хочу лгать, дедушка, ты всегда хорошо относился ко мне. - Она
говорила тиха, но твердо. - Но пришло время, когда я требую от тебя нечто
большее, нежели материальные ценности, которыми ты одариваешь меня за
беспрекословное подчинение. Этот Де Брюн не уйдет от наказания, иначе...
- Что иначе?
- Ты не увидишь меня больше.
- Ты отдаешь отчет своим словам?
- Да. Я даже посоветовалась с адвокатом, и он разъяснил мне, почему
ты не сможешь полностью лишить меня наследства. Без денег я не останусь.
Все, что мне положено, я получу.
- Итак, ты спекулируешь на том... что я скоро умру?
- Мы все когда-то умрем, - не отступала Ирэн. - Ты в свои девяносто,
вероятно, раньше, чем я в свои восемнадцать.
- Я... я отрекаюсь от тебя!
- Ну и что? Я - не одна, а ты один, абсолютно один! - И затем с
неожиданно охватившей ее глухой яростью прибавила: - Ради Бога скажи, что
вынудило тебя связаться с этим подлецом? Миллионы, которые ты мог
заработать на жутких страданиях наркоманов? У тебя мало денег? Ведь при
желании ты можешь выложить золотыми пластинами не только свою молельню, но
и пирамиду Хеопса. Зачем тебе еще больше этих проклятых денег? Что ты
собираешься с ними делать? Ведь в могилу ты не унесешь с собой ни одного
франка, слышишь, ни одного су! Ты просто потерял разум! Ты веришь в Бога,
постоянно рассуждаешь о Боге, поминаешь Бога. Думал ли ты, как он поступит
с тобой, когда ты однажды предстанешь перед ним? Так вот, я была в
сумасшедшем доме и видела, каким может быть ад. И если он есть в
потустороннем мире, то я на твоем месте билась бы от раскаяния головой об
пол до тех пор, пока кровь не застлала бы мне глаза...
- Замолчи... замолчи... - хрипя, Авакасов схватился за левую сторону
груди, лицо стало лиловым.
- Я хочу смерти этого Де Брюна или... даже ты не переживешь того, что
я сделаю. - В эти минуты между Ирэн и Авакасовым было жуткое сходство в
выражении лица, манере говорить, поведении.
- Я... я всех вас переживу, - выдавил из себя старик, тяжело дыша. -
Деньги делают все... Этот Ламбер... уже завтра может случайно или
добровольно уйти из жизни, уже завтра...
Как будто он только и ждал этих слов, вошел Ламбер. Из соседней
комнаты доносились стоны одного из лейб-гвардейцев Авакасова.
- Ни завтра, ни когда-либо вообще я добровольно не уйду из жизни, я -
против. Де Брюна вы можете убить в тюремной камере: он, скажем,
добровольно повесится на батарее или случайно проглотит яд. Никто не будет
допытываться, как он попал в суп. Для вас, досточтимый вождь головорезов,
цена этой сделки не превысит ста тысяч франков. Но со мной этот номер не
пройдет. Как и Де Брюн, я дорожу своей шеей, только людей, у которых я
храню свои материалы, вы не купите, как адвокатов Де Брюна. Мои
доверенные, позвольте вам заметить, почтенный князь бомб и король
наркотиков, не продаются.
Авакасов упал в кресло, его дыхание стало прерывистым, глаза
остекленели. Он поднял руку, чтобы нажать на звонок, но Ламбер опередил
его.
- Без глупостей. Вы же хотите прожить до ста лет, а это наверняка не
произойдет, если дело с Де Брюном мы не уладим по-дружески.
- Прочь... прочь отсюда! - В голосе старца послышалось клокотание,
было ясно, что в любой момент его может хватить удар.
Это произошло час спустя. Он сохранил рассудок, однако его тело
парализовало. Он не мог говорить, лишь невнятно повторял имя Ирэн. Но она
не шла.

Когда Пери вошел вместе со следователем и адвокатом в одиночную
камеру, Де Брюн приветствовал его надменной улыбкой, стараясь показать,
что чувствует себя в полной безопасности.
Но уже через несколько минут он сник, его гладкое, пышущее здоровьем
лицо приобрело землистый оттенок.
Адвокат объяснил Де Брюну, что Авакасов отказал ему в поддержке и
теперь он, по сути дела, находится в камере смертников. Поручители Де
Брюна, адвокаты Робсон и Клобер, которым он доверил документы,
компрометирующие Авакасова, после десятиминутных переговоров с коллегией
адвокатов миллиардера передали ей все материалы за один миллион двести
тысяч франков. Де Брюн понял, что проиграл. Он сел, закурил сигарету и
попросил оставить его с Пери наедине.
- На этот раз вы победили. Но это - пиррова победа, и она обойдется
вам дороже, чем вы думаете. Еще одна такая победа и вы погибли, Пери.
- Я полагаю иначе, - спокойно возразил комиссар. - То, о чем будет
сказано на вашем процессе, вызовет не падение какого-то камешка, а - целую
лавину.
- Лавину? Неужели вы верите, что придет день, когда закон коснется
таких, как Авакасов? - Де Брюн криво усмехнулся.
- Нет. - Пери встал. - Я верю, что наступит день и таких Авакасовых
вовсе не будет.
Смеркалось, и жуткая мысль о том, что вскоре он должен будет умереть,
впервые заставила Де Брюна содрогнуться.

27
Стоял солнечный осенний день, когда на кладбище Ватинкур хоронили
Гранделя.
У свежевырытой могилы, в которую предстояло опустить гроб, собралось
семь человек: священник, четверо служащих похоронного бюро, Пери и Ситерн.
Священник пришел потому, что этого желала церковь, служащие похоронного
бюро - потому, что им заплатили, Пери - по долгу службы. Лишь один Ситерн
пришел по собственной воле. Но это решение не имело ничего общего с
желанием отдать последние почести покойному. Инспектор искал встречи с
Пери.
Звон погребальных колокольчиков, слова, равнодушно произнесенные
священником, скучающие лица служащих похоронного бюро - и гроб с телом
покойного исчез в черной земляной дыре, которую зарыли столь поспешно,
словно опасались, что в последний момент покойник передумает и воскреснет,
дабы свершать новые преступления. Все эти забавные наблюдения не смогли
развеять дурного настроения Пери.
Выйдя из ворот кладбища, Пери и Ситерн завернули в бистро пропустить
по рюмочке аперитива.
- Ну, говори, что привело тебя сюда! - сказал Пери. - Вряд ли ты
пожертвовал своим выходным, чтобы проводить в последний путь этого
мошенника.
- Конечно, нет. - Ситерн сунул в рот пилюлю, помогавшую ему при болях
в желудке. - Сегодня после обеда я еще раз прокрутил в голове дело Де
Брюна. - Он закрыл глаза, будто так ему лучше думалось. - Все началось с
Мажене. После этого мы напали на след Табора и решили, что он как-то
связан с картиной "Мадонна" Джотто, затем мы вышли на Гранделя и
обнаружили другую картину - темноволосую "Мону Лизу" с красной полосой
вокруг шеи. Это привело нас к Де Брюну и его банде, по-видимому, одной из
крупнейших во Франции... Но мы были бессильны против Де Брюна, пока ему
покровительствовал Авакасов. Мы не смогли даже использовать Гранделя как
главного свидетеля против Де Брюна, потому что нашли господина антиквара с
дыркой в черепе, и он замолчал навсегда. Однако тебе пришла мысль, как все
же надеть на Де Брюна наручники, а Ламберу удалось с помощью Ирэн достать
Авакасова на недоступных вершинах. В общем, подобные истории происходят не
каждый день.
- Хорошо, - Пери затянулся сигаретой. - Ну, а теперь я хотел бы
только узнать, зачем ты мне все это рассказал?
- Ты не догадываешься? - Ситерн меланхолично покачал головой. - За
всем этим мы упустили из виду один вопрос...
- Но это же чушь! - прервал его Пери. - Кто, если не Грандель, загнал
Мажене в гравийный карьер?
- Вот это - вопрос. - На скулах Ситерна выступили два красных пятна.
- Следователь Николо, который в свое время освободил Гранделя, настаивает
на том, чтобы Ламбера арестовали по подозрению в предумышленном убийстве
Мажене, если тот не откажется от публикации своей серии репортажей об
афере с героином.
- Откуда ты это знаешь?
- От самого Ламбера. Один из адвокатов Авакасова был у него. - Ситерн
сделал паузу. Я знаю, ты симпатизируешь Ламберу, вы - почти друзья. Но
забудь об этом пока. Беспристрастно проанализировав все, ты придешь к тому
же выводу, что и я сегодня утром. Убийцей может быть как Грандель, так и
Ламбер. В то время он отбил у Мажене любовницу и не раз открыто заявлял,
что свернет ему шею. А какова роль жены Мажене? Положим, он действительно
хотел развестись с ней, она же усматривала в этом такой позор и бесчестье,
что предпочитала видеть супруга мертвым, нежели в разводе. А почему бы не
обвинить любовницу Мажене? Ведь Ребьер было известно, что он завещал ей
коллекцию картин, представляющую целое состояние.
- Ну, хватит! Если ты и дальше будешь так бездоказательно рассуждать,
я начну подозревать тебя или себя самого.
Хозяин бистро принес еще одну порцию коньяка, Пери рассеянно
поблагодарил.
Ситерн взглянул на друга. Тот так углубился в свои мысли, что даже не
замечал, как хорошо окружающая обстановка соответствует его настроению.
Стойка, стулья, столы были выкрашены в черный цвет. На стене усердный
хозяин повесил литографию, изображающую ангела. Сам он, несмотря на
домашние шлепанцы, был одет в строгий черный костюм.
- Ламбер к этому непричастен.
- Это ты так считаешь. Но допусти на минуту, что Мажене попытался
каким-то образом скрыть материал об Эрере и торговле героином...
- Нет! - Лицо Пери было по-прежнему мрачным. - Ламбер - не тот
человек, которого так просто обвести вокруг пальца. Или ты действительно
думаешь, что он перевязал документы ленточкой и отдал их Мажене с просьбой
опубликовать, не опасаясь, что тот расскажет обо всем Де Брюну? Вспомни
сцену в магазине Гранделя, когда Ламбер по-своему допрашивал этого жирного
борова? Он не знал, что я все слышу, значит, это не было игрой.
- Верой в невинность Ламбера ты ничего не добьешься у Николо, -
бросил Ситерн.
- Тогда мы должны доказать, что это сделал Грандель! - не отступал
Пери. Ситерн кивнул.
Они поднялись и вышли на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17