Теперь, накручивала она себя, уже не важно, вернется она или нет. Важно сделать то, за чем их посылают — смешать с землей базу Каховка. Это имеет значение, больше — ничего.
Они пересекли линию берега и теперь шли над сушей, ориентируясь по железной дороге, насыпь которой тянулась по земле внизу бесконечным шрамом. Лунный блик бежал по рельсам вдогонку за небесной стаей. Ясная, тихая украинская ночь, та самая, когда «видно — хоч голки збирай», рвалась под винтами, было отлично видно во все стороны, так что засечь их было проще простого. На той малой высоте, на которой они шли, невидимые для локаторов больших ЗРК, их легко обнаруживали малые комплексы, поэтому маршрут прокладывался в стороне от расположения советских военных баз и все равно нужно было смотреть в оба…
Там, где Днепр пополз вширь, раздулся, подавившись бетонной дамбой, был последний, самый важный ориентир. Каховское водохранилище.
Тамара только усмехнулась, увидев впереди мятущиеся лучи прожекторов, бесплодно тающие в темно-синем небе. Группы «Дженни» и «Сид» поднялись, увеличили скорость и рванули вперед, прямо на эти прожектора, в то время, как тяжеловесные «Теды»-транспортники, едва не задевая колесами шасси верхушки холмов, под шумок расползлись по округе.
Тамара выбрала себе объект для атаки — зенитную установку — и направилась прямо не нее. Когда выпускаешь два пакета НУРов,четырнадцать ракет, есть аж четырнадцать шансов куда-то попасть. Чудо, но в «Шилку» они попали. Рита переключила оружие и для верности добавила из пушки, после чего «Ворон» пошел над советской авиабазой, паля по всему, что было похоже на позиции зенитных систем. Да нет, даже не так избирательно — просто паля по всему.
Вот сейчас бы, подумала Тамара, запустить «Полет Валькирий» из динамиков во всю мощь, как у Копполы. Чтобы испугались еще сильнее, чтобы еще беспомощнее суетились между зданиями, паля из своих дурацких «калашей» в белый свет как в копеечку. Вот только девочки-еврейки этого не одобрят: с Вагнером у них очень стойкие и неприятные ассоциации.
— Дженни-5! Дженни-5, что там с Девятой?
Тамара поискала глазами Девятую. Только что была здесь, намного впереди справа — а где теперь?
Ого! Ничего себе, вот это не повезло!
* * *
Удар о землю был жестоким. Леа не пришла в себя, изо рта текла кровь — кажется, прокушен язык. Сама Фатма была изрезана осколками лобового стекла, но это не самое худшее. Самое худшее — что-то с ногами. Она их не чувствует. Словно их нет вообще.
Неудачная посадка. В высшей степени. Во всех смыслах. Очереди из пулемета вполне достаточно, чтобы разбить бронестекло и, даже не задев пулей, вывести из строя пилота, на несколько секунд инстинктивно зажмурившего глаза. А этих нескольких секунд вполне достаточно, чтобы вертолет накренился, задел винтом какую-то мачту и ткнулся в землю носом, обламывая лопасти и превращаясь в шейкер для пилотов.
Резкая керосининовая вонь. Пора выбираться.
— Леа! Лей!
Стон.
Новая автоматная очередь: они бегут сюда, дерьмо, неужели снова попасться к ним в руки?
Только не это!
Фатма завыла от отчаяния: огонь вести невозможно, загорится керосин. Нужно убираться отсюда, но Леа! И ноги…!
Рев винта над головой, вой, в который сливаются отдельные выстрелы авиапушки.
— Девятая! Фатма, вы живы? Отвечай!
— Живы!
— Мы идем к тебе! Слышишь? Продержись там немного, пятая-седьмая идут к тебе!
Тамара посадила «Ворона» так близко к борту-девять, как только могла.
— Леа! Леа, очнись! — Фатма толкнула своего пилота несколько раз. Наградой ей был еще один долгий стон и мутный взгляд. Уже что-то.
Маленькая фигурка, которую при всем желании нельзя было принять за мужскую, побежала, пригибаясь, от пятого вертолета к «девятке». «Семерка» висела над головой, готовая прикрыть огнем, если что.
— Фат! Леа! — это была Рита О'Нил. — Вылезайте!
Леа сделала движение головой, которое можно было принять за отрицание.
— Не можем, — выдохнула Фатма.
— Fuck! — Рита ножом разрезала ремни безопасности, вытащила Леа из машины — та повисла на ней мертвым грузом. — Выползай, Фат! Что ты сидишь, как засватанная?
— Но-ноги… Заклинило…
— А-а, холера! Попробуй что-нибудь сделать, я сейчас вернусь.
— Сейчас к вам подойдут коммандос, девочки! — сказал мужской голос. — Мы вас видим, не волнуйтесь.
Фатма проследила взгладом Рите и Лею — Аллах, как медленно! Она собралась с силами и посмотрела вниз, на свои ноги.
Кровь. Разорванная ткань. Что-то белое торчит наружу.
«Это кость. Мои ноги сломаны. Мне должно быть ОЧЕНЬ больно».
И через миг ей стало ОЧЕНЬ больно.
Не помня себя, она ударила по замку аптечки, нашарила ампулы-шприцы и горстью выгребла их оттуда. С трудом различина синюю — анальгетик — сорвала зубами колпачок и вонзила иглу в бедро, выжимая капсулу.
Казалось — прошли часы прежде чем лекарство подействовало. Но когда Фатма открыла глаза, она увидела, что Рита только-только добралась до своего вертолета.
В секторе было сравнительно спокойно: штабс-капитан Перельман прикрывала эвакуацию пулеметным огнем. Испортить погоду могла только случайная пуля, и Фатма, следя глазами за подругами, молилась о том, чтобы этой пули не было…
Вот они бегут — качинские коммандос, ефрейтор и четверо солдат. Сейчас ее вытащат. Сейчас они подойдут и заберут ее.
Господи, только бы не было случайной искры в поврежденной рации! Только бы не загорелось топливо!
Быстрее! Быстрее, шайт!
Откуда взялся этот пулеметчик? Почему именно в это окно он высунул рыло своей машинки, почему именно их избрал целью?
Рита, уже выбежавшая было на помощь, кинулась обратно в машину. Вертолет оторвался от земли, и Фатма закричала в отчаянии: ее бросали здесь! Бросали одну!
Она отложила пистолет и взяла гранату. Лучше подорваться на своей гранате, чем сгореть заживо.
Ближе всех к ней успел подбежать ефрейтор. Умирая, он цеплялся руками за полоз.
Фатма завыла от муки и отчаяния. Одна, одна, все погибли, и как больно!!! Почему-то ей показалось, что эти коммандос — последние на советской базе, и вертолетов прикрытия больше не существует, что она предана, брошена всеми!
Советские солдаты, ободренные огнем пулеметчика, приближались. Она уже видела одного совсем близко. Поняла, что он распознал в ней женщину. Прочла по губам: «Сука!»
Ближе!
Ближе…
Кольцо гранаты подалось неожиданно легко. Так же легко разжалась рука. Сквозь кружение алых пятен и гул в ушах донесся стук железа о железо.
Мучиться осталось не более пяти секунд. Это немного утешало. А главное — ни живой, ни мертвой ее больше не коснется мужчина.
Ни один.
* * *
Рита буквально вымела площадь огнем, и достала того ублюдка в окне — но что толку? Что толку, если мертвы коммандос и мертва Фатма?
Что там случилось — она попробовала отстреливаться и взорвался керосин? Или она сама взорвала гранату, дождавшись, пока советские солдаты подбегут поближе? Да какая разница… «Ворон» горит между бараками, содрогаясь от взрывов боезапаса. Погребальный костер для летчицы и двух советских солдат.
— Девочки, Сид, у нас все! — сказал командир группы «Тед». — Начинаем отход.
Тамара развернула машину к вертолетной стоянке, туда, где уже начинали крутиться лопасти транспортных «Ми-8» и «Ми-6». Несколько «дроздов» поднялись в воздух и под прикрытием ударных вертолетов полетели к югу. «Вороны» и «Кречеты» дождались, пока в воздух поднимутся «Ми», под завязку набитые пленными советскими летчиками. Два звена «Вдов» сделали широкий круг над вертолетной стоянкой, где ахнуло, блеснуло и заполыхало — взорвались штурмовики и транспортники, заминированные коммандос из качинского спецотряда.
Колонну грузовиков с пехотой, несущихся на пожар, Рахиль даже поленилась расстрелять как следует. Она дала очередь из пушки, но не стала делать контрольный заход. В конце концов, сзади еще ведомый, да и не такое уж это увлекательное занятие — расстреливать из вертолета пехтуру. И, как показала история с Фатмой, не такое уж безопасное.
Странное дело, когда они только начали, ей казалось, что она может заниматься этим бесконечно, что сколько бы фигурок в пятнистом камуфляже или выгоревшем хаки ни полегло под огнем ее пушки — ей все будет мало. Наверное, она просто слишком устала. Так устала, что даже неутихающая боль уже не может подпитывать ненависть. Все, перегорело. Она сыта кровью советских солдат. Но синяки и ссадины ноют по-прежнему. Это несправедливо. Зачем существует месть, если она не приносит облегчения?
Эти мысли не успели как следует оформиться — их вымело из головы волной животного ужаса.
Точки на светлеющем горизонте могли быть только советскими истребителями.
В последний раз сходное состояние Рахиль испытала совсем недавно — вот только что она была офицером, штабс-капитаном авиации, богиней небес, а через пять минут стала просто жалкой беспомощной бабой в руках четырех озверевших от спирта и вседозволенности мужиков — которые тоже поначалу были довольно милыми парнями, кто же знал, что так получится, ах…
Всплыла виденная недавно в одном из военных журналов реклама: МИ-24 с подписью: «Может, для вас это и вертолет, а для „Стингера“ это — сидячая утка». Вот теперь она, Рахиль Левкович — жалкая сидячая утка для советских истребителей. Нам обещали прикрытие из «Ястребов»! Где оно, факимада?
Фф-ух, вот оно, слава Богу — ребята держались на высоте, мне сверху видно все — ты так и знай… Рахиль не интересовало, сколько их против МиГов, ей хотелось только одного — бежать, драпать во все лопатки, и поскорее встать ногами на землю…
* * *
— Жаль, что сбили Фатму, — сказала Тамара. — Жаль, что ее, а не меня.
— Не мели ерунды, а то как тресну по башке, — пригрозила Рахиль. — Какого черта? Выпей еще.
— Я больше не хочу.
— А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет. Сидит тут, сигим-са-фак, и грызет себя за то, что жива осталась. Не хочешь жить — дождись следующего вылета и грохни машину, камикадзе. Если сумеешь Риту уговорить.
— Иди в задницу.
— Сама туда иди! — Рахиль глотнула еще пива. — Коммандос надираются, как сапожники. Вот бы нам так. Но нельзя. Пилотам за-пре-ще-но… О, вот Женька Бурцев идет…
Тамара развернулась и оказалась лицом к лицу со знакомым офицером из коммандос. Знакомым? А где она его видала?
Ночью, возле клуба — вот, где. Поручик Бурцев…
— Поздравляю с удачным вылетом, — сказал Бурцев.
— Спасибо, — сказала Тамара. — Правда, у нас тут немножко поминки.
— У нас тоже. Пятеро ребят — вместе с вашей летчицей… Еще семнадцать человек — во время боя за аэродром.
— Фатма Фаттахова — вы ее помните?
— Такая полненькая, с красивой косой? — Бурцеву как-то неловко было вспоминать, что погибшую летчицу он видел только голой, и поэтому лицо ему запомнилось слабо…
Рахиль незаметно растворилась в другой компании.
— И еще два экипажа. Розы Циммерман и Марины Клюевой.
— Мне очень жаль.
— Войны без потерь не бывает. У «Гусар» — шестеро, и двое раненых.
— Женщины не должны так погибать.
— Никто не должен.
Бурцев кивнул.
— Чем вы занимались бы, если бы не стали пилотом? — спросил он через полминуты.
— Не знаю. Мама хотела, чтобы я стала прислугой. Представляете меня в фартучке и с наколкой?
— С трудом, — улыбнулся Бурцев.
— А вы? Если бы не пошли в коммандос?
— Не знаю… Я — человек, испорченный высшим образованием. Учился в Ковентри… Наверное, смог бы устроиться учителем математики. И гимнастики — as a moonlightning…
«На меня западают интеллигентные мужики» — в том, что Бурцев «запал», сомнений не было. Вел он себя более чем сдержанно, но флюиды, которые исходят от «запавшего» мужика, ни с чем не спутаешь. Правда, майора Колыванова вряд ли можно было назвать интеллигентом…
— Я ненавидела математику и логику в реальном, — призналась она. — И в летном тоже.
— Значит, у вас были плохие учителя. — Бурцев смял одноразовую тарелку и бросил ее в мусорную корзину. — Математика дисциплинирует разум.
— У нас в реальном висел портрет Ломоносова с надписью: «Математику уж затем учить надо, что она ум в порядок приводит».
— Так оно и есть.
— Я знаю одного человека, который говорил, что всех гуманитариев нужно в обязательном порядке заставить изучать математику и физику.
Бурцев кивнул.
— Это избавляет от волюнтаристских иллюзий, — подтвердил он. — Многим гуманитариям свойственно думать, будто всем станет темно, если они закроют глаза.
— Арт… тот человек примерно так же говорил.
— Ваш… друг? — поручик не привык вилять, сразу брал быка за рога.
— Мой муж, — она напряглась.
— Кто он?
«Мертвец», — от этого слова, хоть и не сказанного вслух, все внутри скорчилось и почернело. Среди всего полка «Вдов» она — настоящая вдова.
— Он офицер… Был офицером.
Бурцев потупил глаза. Прошедшее время с позавчерашнего дня перестало означать, что человек вышел в отставку.
— Пилот?
— Пехотинец. Из егерей-корниловцев.
— Вы получили «Кей-ай-эй»?
— Нет
— Тогда еще не все потеряно. — Особого оптимизма в его лице не было.
— Я надеюсь, — соврала она.
— Я… только хочу сказать… — Бурцев опустил глаза. — Что если… будет совсем плохо… Сегодня или когда-нибудь еще… Вы можете на меня рассчитывать. Во всем. Если я буду жив, конечно. Я понимаю, что сейчас это может выглядеть, как будто я влезаю в… чьи-то ботинки… Поэтому больше ничего не говорю… Кроме того, что я приду… Когда вы позовете.
— Последние новости! — откуда-то с порога закричал один из офицеров. В руке он держал пухлую пачку каких-то листов… Газет?
— Свежий «Русский Курьер», ребята! Дамы и господа!
К нему кинулись, газета пошла по рукам…
— Лучниковская портянка, — процедила Тамара.
— Лучниковская-не лучниковская, — Бурцев взял низкий старт, — а пока что это единственная газета на весь Крым… — он бросился в толпу, разрывающую «Курьер» по листику.
Вернулся он через минуту несолоно хлебавши.
— Мадемуазель, увы. Всеми номерами завладели ваши соратницы, а я — человек старомодного воспитания и драться с женщиной из-за газеты не буду.
— А из-за чего будете?
— Ни из-за чего. Еще пива? Или чего-то покрепче?
— Покрепче нам нельзя. Пива, пожалуйста…
Бурцев отошел к стойке, а в Тамару опять вцепилась Рахиль.
— На что спорим, — лукаво сказала она, — что ты сейчас подскочишь до потолка?
— Поцелуй меня в… плечо.
— Никто меня не любит! А должны бы… Делаем фокус-покус, — она достала из-за спины свернутую газету. — Раз!
Газета развернулась и легла на стол перед Тамарой.
— Два!
«Три» она не услышала. Как вернулся с пивом Бурцев — тоже не услышала. Она не услышала бы и выстрела над самым ухом — все ее внимание поглотила первая полоса газеты «Русский Курьер», на которой аршинными буквами было напечатано:
«ПОЧЕМУ МЫ ВОЮЕМ?»
А внизу — не такими аршинными:
«Капитан НЕТ» — человек, который, кажется, знает ответ"…
А между заголовком и подзаголовком, как «Цельсь!» между «Готовьсь!» и «Пли!» — две фотографии, одна отличного качества, двухлетней давности, а вторая — мерзкая, явно переведенная с видеопленки, но на обеих — одно и то же лицо, до последней морщинки знакомое, уже оплаканное лицо…
Не помня себя, Тамара перевернула страницу и пробежала глазами текст. Вернее, его начало — прочесть всю полосу она не могла, ее распирали чувства, хотелось куда-то бежать и что-то делать…
— Сударыня, я идиот, — проговорил Бурцев. — Он — ваш муж?
Последний вопрос прозвучал уже Тамаре в спину.
В здание штаба поручик Уточкина влетела со скоростью лидера гладких скачек.
— Миссис Голдберг! — крикнула она. — Ваше благородие! Рут!
— Какого черта… — Капитан Голдберг поднялась с дивана. — Уточкина, что случилось? Пожар? Боевая тревога? Я сегодня посплю или нет?
— Мэм, я прошу разрешения поехать в Бахчисарай.
Командир эскадрильи посмотрела на часы.
— Не разрешаю. Через три с половиной часа у тебя вылет, через час передадут новое задание.
— Мэм, я успею!
— Это тебе кажется. На дорогах черт-те что, ты провожкаешься все четыре часа. Разбитая бронетехника, тягачи, куча гражданских машин, патрули… Ты знаешь, что из Севастополя идет эвакуация детей? Ты знаешь, что все, у кого есть на чем ехать, спасаются из городов? И разговора быть не может.
— Мэм!
— Нет, я сказала!!! Уточкина, я все понимаю, но — нет.
«Все ты понимаешь!», — Тамара, выйдя на улицу, пнула ни в чем не повинную дверь пяткой. — «Ни хрена ты не понимаешь, проклятая фригидная дура». За эту мысль ей тут же стало стыдно, но злость была сильнее.
—Тамара! — Капитан стояла у окна, скрестив руки на груди, похожая на индейского вождя. — Телефоны, между прочим, работают.
Тамара откозыряла и побежала к столовой, возле которой находился телефон-автомат.
Длинный гудок… Сейчас… Еще один… Телефон стоит возле самой постели… Гудок… Наверное, он не в спальне. На то, чтобы дойти до телефона нужно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Они пересекли линию берега и теперь шли над сушей, ориентируясь по железной дороге, насыпь которой тянулась по земле внизу бесконечным шрамом. Лунный блик бежал по рельсам вдогонку за небесной стаей. Ясная, тихая украинская ночь, та самая, когда «видно — хоч голки збирай», рвалась под винтами, было отлично видно во все стороны, так что засечь их было проще простого. На той малой высоте, на которой они шли, невидимые для локаторов больших ЗРК, их легко обнаруживали малые комплексы, поэтому маршрут прокладывался в стороне от расположения советских военных баз и все равно нужно было смотреть в оба…
Там, где Днепр пополз вширь, раздулся, подавившись бетонной дамбой, был последний, самый важный ориентир. Каховское водохранилище.
Тамара только усмехнулась, увидев впереди мятущиеся лучи прожекторов, бесплодно тающие в темно-синем небе. Группы «Дженни» и «Сид» поднялись, увеличили скорость и рванули вперед, прямо на эти прожектора, в то время, как тяжеловесные «Теды»-транспортники, едва не задевая колесами шасси верхушки холмов, под шумок расползлись по округе.
Тамара выбрала себе объект для атаки — зенитную установку — и направилась прямо не нее. Когда выпускаешь два пакета НУРов,четырнадцать ракет, есть аж четырнадцать шансов куда-то попасть. Чудо, но в «Шилку» они попали. Рита переключила оружие и для верности добавила из пушки, после чего «Ворон» пошел над советской авиабазой, паля по всему, что было похоже на позиции зенитных систем. Да нет, даже не так избирательно — просто паля по всему.
Вот сейчас бы, подумала Тамара, запустить «Полет Валькирий» из динамиков во всю мощь, как у Копполы. Чтобы испугались еще сильнее, чтобы еще беспомощнее суетились между зданиями, паля из своих дурацких «калашей» в белый свет как в копеечку. Вот только девочки-еврейки этого не одобрят: с Вагнером у них очень стойкие и неприятные ассоциации.
— Дженни-5! Дженни-5, что там с Девятой?
Тамара поискала глазами Девятую. Только что была здесь, намного впереди справа — а где теперь?
Ого! Ничего себе, вот это не повезло!
* * *
Удар о землю был жестоким. Леа не пришла в себя, изо рта текла кровь — кажется, прокушен язык. Сама Фатма была изрезана осколками лобового стекла, но это не самое худшее. Самое худшее — что-то с ногами. Она их не чувствует. Словно их нет вообще.
Неудачная посадка. В высшей степени. Во всех смыслах. Очереди из пулемета вполне достаточно, чтобы разбить бронестекло и, даже не задев пулей, вывести из строя пилота, на несколько секунд инстинктивно зажмурившего глаза. А этих нескольких секунд вполне достаточно, чтобы вертолет накренился, задел винтом какую-то мачту и ткнулся в землю носом, обламывая лопасти и превращаясь в шейкер для пилотов.
Резкая керосининовая вонь. Пора выбираться.
— Леа! Лей!
Стон.
Новая автоматная очередь: они бегут сюда, дерьмо, неужели снова попасться к ним в руки?
Только не это!
Фатма завыла от отчаяния: огонь вести невозможно, загорится керосин. Нужно убираться отсюда, но Леа! И ноги…!
Рев винта над головой, вой, в который сливаются отдельные выстрелы авиапушки.
— Девятая! Фатма, вы живы? Отвечай!
— Живы!
— Мы идем к тебе! Слышишь? Продержись там немного, пятая-седьмая идут к тебе!
Тамара посадила «Ворона» так близко к борту-девять, как только могла.
— Леа! Леа, очнись! — Фатма толкнула своего пилота несколько раз. Наградой ей был еще один долгий стон и мутный взгляд. Уже что-то.
Маленькая фигурка, которую при всем желании нельзя было принять за мужскую, побежала, пригибаясь, от пятого вертолета к «девятке». «Семерка» висела над головой, готовая прикрыть огнем, если что.
— Фат! Леа! — это была Рита О'Нил. — Вылезайте!
Леа сделала движение головой, которое можно было принять за отрицание.
— Не можем, — выдохнула Фатма.
— Fuck! — Рита ножом разрезала ремни безопасности, вытащила Леа из машины — та повисла на ней мертвым грузом. — Выползай, Фат! Что ты сидишь, как засватанная?
— Но-ноги… Заклинило…
— А-а, холера! Попробуй что-нибудь сделать, я сейчас вернусь.
— Сейчас к вам подойдут коммандос, девочки! — сказал мужской голос. — Мы вас видим, не волнуйтесь.
Фатма проследила взгладом Рите и Лею — Аллах, как медленно! Она собралась с силами и посмотрела вниз, на свои ноги.
Кровь. Разорванная ткань. Что-то белое торчит наружу.
«Это кость. Мои ноги сломаны. Мне должно быть ОЧЕНЬ больно».
И через миг ей стало ОЧЕНЬ больно.
Не помня себя, она ударила по замку аптечки, нашарила ампулы-шприцы и горстью выгребла их оттуда. С трудом различина синюю — анальгетик — сорвала зубами колпачок и вонзила иглу в бедро, выжимая капсулу.
Казалось — прошли часы прежде чем лекарство подействовало. Но когда Фатма открыла глаза, она увидела, что Рита только-только добралась до своего вертолета.
В секторе было сравнительно спокойно: штабс-капитан Перельман прикрывала эвакуацию пулеметным огнем. Испортить погоду могла только случайная пуля, и Фатма, следя глазами за подругами, молилась о том, чтобы этой пули не было…
Вот они бегут — качинские коммандос, ефрейтор и четверо солдат. Сейчас ее вытащат. Сейчас они подойдут и заберут ее.
Господи, только бы не было случайной искры в поврежденной рации! Только бы не загорелось топливо!
Быстрее! Быстрее, шайт!
Откуда взялся этот пулеметчик? Почему именно в это окно он высунул рыло своей машинки, почему именно их избрал целью?
Рита, уже выбежавшая было на помощь, кинулась обратно в машину. Вертолет оторвался от земли, и Фатма закричала в отчаянии: ее бросали здесь! Бросали одну!
Она отложила пистолет и взяла гранату. Лучше подорваться на своей гранате, чем сгореть заживо.
Ближе всех к ней успел подбежать ефрейтор. Умирая, он цеплялся руками за полоз.
Фатма завыла от муки и отчаяния. Одна, одна, все погибли, и как больно!!! Почему-то ей показалось, что эти коммандос — последние на советской базе, и вертолетов прикрытия больше не существует, что она предана, брошена всеми!
Советские солдаты, ободренные огнем пулеметчика, приближались. Она уже видела одного совсем близко. Поняла, что он распознал в ней женщину. Прочла по губам: «Сука!»
Ближе!
Ближе…
Кольцо гранаты подалось неожиданно легко. Так же легко разжалась рука. Сквозь кружение алых пятен и гул в ушах донесся стук железа о железо.
Мучиться осталось не более пяти секунд. Это немного утешало. А главное — ни живой, ни мертвой ее больше не коснется мужчина.
Ни один.
* * *
Рита буквально вымела площадь огнем, и достала того ублюдка в окне — но что толку? Что толку, если мертвы коммандос и мертва Фатма?
Что там случилось — она попробовала отстреливаться и взорвался керосин? Или она сама взорвала гранату, дождавшись, пока советские солдаты подбегут поближе? Да какая разница… «Ворон» горит между бараками, содрогаясь от взрывов боезапаса. Погребальный костер для летчицы и двух советских солдат.
— Девочки, Сид, у нас все! — сказал командир группы «Тед». — Начинаем отход.
Тамара развернула машину к вертолетной стоянке, туда, где уже начинали крутиться лопасти транспортных «Ми-8» и «Ми-6». Несколько «дроздов» поднялись в воздух и под прикрытием ударных вертолетов полетели к югу. «Вороны» и «Кречеты» дождались, пока в воздух поднимутся «Ми», под завязку набитые пленными советскими летчиками. Два звена «Вдов» сделали широкий круг над вертолетной стоянкой, где ахнуло, блеснуло и заполыхало — взорвались штурмовики и транспортники, заминированные коммандос из качинского спецотряда.
Колонну грузовиков с пехотой, несущихся на пожар, Рахиль даже поленилась расстрелять как следует. Она дала очередь из пушки, но не стала делать контрольный заход. В конце концов, сзади еще ведомый, да и не такое уж это увлекательное занятие — расстреливать из вертолета пехтуру. И, как показала история с Фатмой, не такое уж безопасное.
Странное дело, когда они только начали, ей казалось, что она может заниматься этим бесконечно, что сколько бы фигурок в пятнистом камуфляже или выгоревшем хаки ни полегло под огнем ее пушки — ей все будет мало. Наверное, она просто слишком устала. Так устала, что даже неутихающая боль уже не может подпитывать ненависть. Все, перегорело. Она сыта кровью советских солдат. Но синяки и ссадины ноют по-прежнему. Это несправедливо. Зачем существует месть, если она не приносит облегчения?
Эти мысли не успели как следует оформиться — их вымело из головы волной животного ужаса.
Точки на светлеющем горизонте могли быть только советскими истребителями.
В последний раз сходное состояние Рахиль испытала совсем недавно — вот только что она была офицером, штабс-капитаном авиации, богиней небес, а через пять минут стала просто жалкой беспомощной бабой в руках четырех озверевших от спирта и вседозволенности мужиков — которые тоже поначалу были довольно милыми парнями, кто же знал, что так получится, ах…
Всплыла виденная недавно в одном из военных журналов реклама: МИ-24 с подписью: «Может, для вас это и вертолет, а для „Стингера“ это — сидячая утка». Вот теперь она, Рахиль Левкович — жалкая сидячая утка для советских истребителей. Нам обещали прикрытие из «Ястребов»! Где оно, факимада?
Фф-ух, вот оно, слава Богу — ребята держались на высоте, мне сверху видно все — ты так и знай… Рахиль не интересовало, сколько их против МиГов, ей хотелось только одного — бежать, драпать во все лопатки, и поскорее встать ногами на землю…
* * *
— Жаль, что сбили Фатму, — сказала Тамара. — Жаль, что ее, а не меня.
— Не мели ерунды, а то как тресну по башке, — пригрозила Рахиль. — Какого черта? Выпей еще.
— Я больше не хочу.
— А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет. Сидит тут, сигим-са-фак, и грызет себя за то, что жива осталась. Не хочешь жить — дождись следующего вылета и грохни машину, камикадзе. Если сумеешь Риту уговорить.
— Иди в задницу.
— Сама туда иди! — Рахиль глотнула еще пива. — Коммандос надираются, как сапожники. Вот бы нам так. Но нельзя. Пилотам за-пре-ще-но… О, вот Женька Бурцев идет…
Тамара развернулась и оказалась лицом к лицу со знакомым офицером из коммандос. Знакомым? А где она его видала?
Ночью, возле клуба — вот, где. Поручик Бурцев…
— Поздравляю с удачным вылетом, — сказал Бурцев.
— Спасибо, — сказала Тамара. — Правда, у нас тут немножко поминки.
— У нас тоже. Пятеро ребят — вместе с вашей летчицей… Еще семнадцать человек — во время боя за аэродром.
— Фатма Фаттахова — вы ее помните?
— Такая полненькая, с красивой косой? — Бурцеву как-то неловко было вспоминать, что погибшую летчицу он видел только голой, и поэтому лицо ему запомнилось слабо…
Рахиль незаметно растворилась в другой компании.
— И еще два экипажа. Розы Циммерман и Марины Клюевой.
— Мне очень жаль.
— Войны без потерь не бывает. У «Гусар» — шестеро, и двое раненых.
— Женщины не должны так погибать.
— Никто не должен.
Бурцев кивнул.
— Чем вы занимались бы, если бы не стали пилотом? — спросил он через полминуты.
— Не знаю. Мама хотела, чтобы я стала прислугой. Представляете меня в фартучке и с наколкой?
— С трудом, — улыбнулся Бурцев.
— А вы? Если бы не пошли в коммандос?
— Не знаю… Я — человек, испорченный высшим образованием. Учился в Ковентри… Наверное, смог бы устроиться учителем математики. И гимнастики — as a moonlightning…
«На меня западают интеллигентные мужики» — в том, что Бурцев «запал», сомнений не было. Вел он себя более чем сдержанно, но флюиды, которые исходят от «запавшего» мужика, ни с чем не спутаешь. Правда, майора Колыванова вряд ли можно было назвать интеллигентом…
— Я ненавидела математику и логику в реальном, — призналась она. — И в летном тоже.
— Значит, у вас были плохие учителя. — Бурцев смял одноразовую тарелку и бросил ее в мусорную корзину. — Математика дисциплинирует разум.
— У нас в реальном висел портрет Ломоносова с надписью: «Математику уж затем учить надо, что она ум в порядок приводит».
— Так оно и есть.
— Я знаю одного человека, который говорил, что всех гуманитариев нужно в обязательном порядке заставить изучать математику и физику.
Бурцев кивнул.
— Это избавляет от волюнтаристских иллюзий, — подтвердил он. — Многим гуманитариям свойственно думать, будто всем станет темно, если они закроют глаза.
— Арт… тот человек примерно так же говорил.
— Ваш… друг? — поручик не привык вилять, сразу брал быка за рога.
— Мой муж, — она напряглась.
— Кто он?
«Мертвец», — от этого слова, хоть и не сказанного вслух, все внутри скорчилось и почернело. Среди всего полка «Вдов» она — настоящая вдова.
— Он офицер… Был офицером.
Бурцев потупил глаза. Прошедшее время с позавчерашнего дня перестало означать, что человек вышел в отставку.
— Пилот?
— Пехотинец. Из егерей-корниловцев.
— Вы получили «Кей-ай-эй»?
— Нет
— Тогда еще не все потеряно. — Особого оптимизма в его лице не было.
— Я надеюсь, — соврала она.
— Я… только хочу сказать… — Бурцев опустил глаза. — Что если… будет совсем плохо… Сегодня или когда-нибудь еще… Вы можете на меня рассчитывать. Во всем. Если я буду жив, конечно. Я понимаю, что сейчас это может выглядеть, как будто я влезаю в… чьи-то ботинки… Поэтому больше ничего не говорю… Кроме того, что я приду… Когда вы позовете.
— Последние новости! — откуда-то с порога закричал один из офицеров. В руке он держал пухлую пачку каких-то листов… Газет?
— Свежий «Русский Курьер», ребята! Дамы и господа!
К нему кинулись, газета пошла по рукам…
— Лучниковская портянка, — процедила Тамара.
— Лучниковская-не лучниковская, — Бурцев взял низкий старт, — а пока что это единственная газета на весь Крым… — он бросился в толпу, разрывающую «Курьер» по листику.
Вернулся он через минуту несолоно хлебавши.
— Мадемуазель, увы. Всеми номерами завладели ваши соратницы, а я — человек старомодного воспитания и драться с женщиной из-за газеты не буду.
— А из-за чего будете?
— Ни из-за чего. Еще пива? Или чего-то покрепче?
— Покрепче нам нельзя. Пива, пожалуйста…
Бурцев отошел к стойке, а в Тамару опять вцепилась Рахиль.
— На что спорим, — лукаво сказала она, — что ты сейчас подскочишь до потолка?
— Поцелуй меня в… плечо.
— Никто меня не любит! А должны бы… Делаем фокус-покус, — она достала из-за спины свернутую газету. — Раз!
Газета развернулась и легла на стол перед Тамарой.
— Два!
«Три» она не услышала. Как вернулся с пивом Бурцев — тоже не услышала. Она не услышала бы и выстрела над самым ухом — все ее внимание поглотила первая полоса газеты «Русский Курьер», на которой аршинными буквами было напечатано:
«ПОЧЕМУ МЫ ВОЮЕМ?»
А внизу — не такими аршинными:
«Капитан НЕТ» — человек, который, кажется, знает ответ"…
А между заголовком и подзаголовком, как «Цельсь!» между «Готовьсь!» и «Пли!» — две фотографии, одна отличного качества, двухлетней давности, а вторая — мерзкая, явно переведенная с видеопленки, но на обеих — одно и то же лицо, до последней морщинки знакомое, уже оплаканное лицо…
Не помня себя, Тамара перевернула страницу и пробежала глазами текст. Вернее, его начало — прочесть всю полосу она не могла, ее распирали чувства, хотелось куда-то бежать и что-то делать…
— Сударыня, я идиот, — проговорил Бурцев. — Он — ваш муж?
Последний вопрос прозвучал уже Тамаре в спину.
В здание штаба поручик Уточкина влетела со скоростью лидера гладких скачек.
— Миссис Голдберг! — крикнула она. — Ваше благородие! Рут!
— Какого черта… — Капитан Голдберг поднялась с дивана. — Уточкина, что случилось? Пожар? Боевая тревога? Я сегодня посплю или нет?
— Мэм, я прошу разрешения поехать в Бахчисарай.
Командир эскадрильи посмотрела на часы.
— Не разрешаю. Через три с половиной часа у тебя вылет, через час передадут новое задание.
— Мэм, я успею!
— Это тебе кажется. На дорогах черт-те что, ты провожкаешься все четыре часа. Разбитая бронетехника, тягачи, куча гражданских машин, патрули… Ты знаешь, что из Севастополя идет эвакуация детей? Ты знаешь, что все, у кого есть на чем ехать, спасаются из городов? И разговора быть не может.
— Мэм!
— Нет, я сказала!!! Уточкина, я все понимаю, но — нет.
«Все ты понимаешь!», — Тамара, выйдя на улицу, пнула ни в чем не повинную дверь пяткой. — «Ни хрена ты не понимаешь, проклятая фригидная дура». За эту мысль ей тут же стало стыдно, но злость была сильнее.
—Тамара! — Капитан стояла у окна, скрестив руки на груди, похожая на индейского вождя. — Телефоны, между прочим, работают.
Тамара откозыряла и побежала к столовой, возле которой находился телефон-автомат.
Длинный гудок… Сейчас… Еще один… Телефон стоит возле самой постели… Гудок… Наверное, он не в спальне. На то, чтобы дойти до телефона нужно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80