Пулемет не заряжался, тугая пружина не поддавалась, как Агеев ни налегал. Снаружи началась перестрелка. Агеев сплюнул на пол и зарядил спаренный с крупнокалиберным ПКТ.
Длинная очередь, выпущенная по нападавшим, поразила нескольких и заставила отступить остальных. Агеев слышал пронзительный крик с той стороны — значит, самое малое один ранен. По броне БТР застучали пули и Агеев выпустил еще одну очередь — но на этот раз, кажется, взял слишком высокий прицел.
Новый град пуль, ударивший в БТР, показал, что в дело вступил вражеский пулемет. Агеев, закусив от напряжения губу, начал поворачивать башню, пытаясь отыскать пулеметчика.
* * *
— Оттуда молотит, сучий потрох, — рядовой Щербачев ткнул пальцем в силуэт БТР. — Двенадцать человек завалил, пятерых — насмерть…
— Сожгите его к такой-то матери…— приказал Григорьев расчету «милашки». — Всех их спалите, к чертям собачьим.
— Есть! — сказал младший унтер Хогарт.
ПТУР «Милан» установили на машине, зарядили и выпустили первую ракету. Один БТР загорелся сразу же. Второй — после выстрела второй ракетой.
Третьего выстрела сделать не удалось. Крупнокалиберные пули ударили в установку и в окруживших ее людей.
Лейтенанту Агееву удалось-таки зарядить КПВ.
Подпоручик Григорьев извилисто выматерился, взял гранатомет «Карл Густав» и приказал двоим ополченцам ползти следом. «Густав», здоровенное одоробло, во время всего маршрута молотил его то по голове, то по ногам. Но перебросить эту дуру на одного из рядовых Григорьеву и в голову не пришло: поединок между ним и неизвестным ему советским стрелком приобрел личный характер. Прижимаясь к земле, ползком, он подобрался на расстояние, с которого не боялся уже промахнуться. Моля Бога лишь о том, чтобы пулеметчик его не заметил, а остальное он сам уже проделает на «ять», Григорьев зарядил гранатомет, встал на колено, вскинул трубу на плечо и выстрелил.
БТР дернулся от взрыва, из силового отделения повалил дым. Советские солдаты начали выскакивать из обоих люков, бегом кинулись ко входу в подземный каземат, ополченцы открыли по ним автоматный огонь. Загнав советских в укрытие, ополченцы бросились преодолевать «полосу отчуждения», и кое-кому даже удалось проникнуть внутрь укрепления, за линию, очерченную тремя горящими БТРами, когда заговорили пулеметы в бронеколпаках, прикрывавших батарею с суши…
Атака захлебнулась. Григорьев, матерясь, отвел людей в мертвую зону.
* * *
Главнокомандующий
Евпатория, в тот же день, 2330
Сон командира Марковской Дивизии, неспокойный, тяжелый и гнетущий сон, какой всегда наступает после обжорства и попойки, был прерван самым дерзким и беспардонным образом. Князя Волынского-Басманова попросту трясли за плечо.
— Ваше высокоблагородие, проснитесь!
— А? Что? О, господи, поручик, в чем дело?!
Это выглядело продолжением сна: его тряс за плечо собственный адъютант поручик Гусаров.
— Какого дьявола, поручик? — Князь резко сел и застонал: в затылок ухнула похмельная боль. Он пошарил руками вслепую, нашел, нажал… Свет ночной ламы оттеснил темноту от постели. Князь сунул ноги в тапочки.
Бред какой-то. Откуда здесь взялся Гусаров, которому полагалось быть на гарнизонной гауптвахте вместе с прочими офицерами? Почему адъютант в полной полевой форме и с оружием? Почему от поручика несет пороховой гарью?
Наиболее сюрреалистичной деталью этой картины было разорванное ухо Гусарова. Князь Волынский-Басманов не одобрял возникшую в армии моду на серьги и увлечение своего адъютанта этой модой. Видимо, кто-то из красных не одобрял этого еще более решительным образом.
— Красный пароль, ваше!
— Какой… Что? Красный пароль?
— Так точно, ваше высокоблагородие. Согласно боевому расписанию, вы теперь командуете Крымской Армией.
Князь Басманов подавил приступ тошноты, основной причиной которого было все то же спиртное. Основной. Но не единственной. Полковника слегка мутило и от страха.
Черт возьми, он знал, что это плохо кончится. Он предвидел. Ему снились собаки.
— Простите, поручик, тут же была охрана… И советский майор…
Гусаров широко улыбнулся (губы, заметил князь, тоже разбиты) и показал князю кулак. На костяшках пальцев была кровь.
— Повязали всех. Нам даже стрелять не пришлось! — похвалился он.
«Дурак!» — подумал князь.
— Майора мы связали и заперли в кладовке, — продолжал Гусаров. — Одевайтесь, господин главнокомандующий, полковник Шеин ждет вас…
«Уж этот ждет — не дождется», — печально и зло подумал князь, надевая камуфляжные штаны. — «Этого хлебом не корми — дай повоевать. Господи, за что такое наказание?»
Они проиграют войну с СССР, сомнений в этом нет. Даже победа в драке за город, даже полное уничтожение советской группировки в Крыму — выигрыш временный. Раньше, играя в штабные игры, разрабатывая планы взаимодействия, он знал, что делать: просить помощи у НАТО, давить на ООН… Но сейчас, когда присоединение официально произошло — это бесполезно. Это теперь внутреннее дело СССР. Выступление крымских войск — мятеж. А он — командир мятежной армии. Если это не вернейший путь на эшафот, то более верного пути туда он не знает…
Князь застегнул портупею, сбрызнул лицо одеколоном и выпил стакан «Учан-Су». Затем поцеловал бледную Елену и спустился вниз, к своему командному «Владыке».
* * *
О да, полковника Шеина действительно можно было не кормить хлебом — да и вообще ничем — на учениях, штабных играх и маневрах. Армия была его хлебом, сложная и опасная мужская игра, для которой он не нашел бы столько слов, сколько француз находит для любви, а русский — для выпивки, но это не мешало ему отдаваться своей игре, пьянеть от нее и знать ее до тонкостей.
Полковник избежал ареста, поскольку с утра находился по личным делам в Саках, а на обратном пути услышал по радио известие о смерти Чернока. Эту новость слышали многие, так что движение на дамбе на какое-то время остановилось: все нажали на тормоза и попытались осмыслить услышанное.
— Ужасно, сэр! — обратился к Шеину мужчина, чей темно-синий «ягуар» встал с шеинским «руссо-балтом» окно в окно. — Таких провокаций можно было ожидать от кого угодно — но от господина Чернока?! Подвижника Общей Судьбы?
— Угу, — Шеин был занят своими мыслями и сделал свои выводы.
Первый: теперь армией командует его непосредственный начальник, князь Волынский-Басманов.
Второй: инцидент с Черноком нужно немедленно обсудить в штабе дивизии.
Третий он сделал в Евпатории после нескольких предварительных звонков в штаб: может, не стоит ему торопиться со сдачей? Советские командиры, занявшие кабинеты офицеров штаба, были вполне вежливые, но какие-то… нервные.
Шеин решил осмотреться и принять решение вечером. Осматривался он сначала прогуливаясь по улицам в штатском, а потом — смотря телевизор.
Вот тогда-то он и услышал «красный пароль».
Имея в своем распоряжении три штурмовых батальона резервистов и два батальона ополченцев, он рассчитывал на успех. Красные порядком облегчили ему задачу, разместив пленных на городском стадионе, который и сам Шеин, и большинство резервистов знали, как свои пять пальцев, регулярно посещая его и болея за «Ахиллес» — футбольный клуб сухопутных войск.
(Во время атаки на стадион центрфорвард «Ахиллеса» подпоручик Стрежнев был тяжело ранен в живот, а через день умер в госпитале. Невыход команды в финал чемпионата Крыма 1981 года болельщики приписывали именно этому обстоятельству…)
Резервисты и освобожденные марковцы атаковали сначала Восточную базу в Каменоломне, где держали на гауптвахте всех пленных офицеров и были дивизионные склады. Полковник Шеин спланировал атаку настолько тщательно, насколько позволяло беспощадное время. У него была только одна попытка, и удалась она полностью. Оставшийся вместо комбата Гречкосия капитан Кобиков растерялся и счел бой проигранным, едва он начался.
На этом ее благородие госпожа Удача решила закрыть Шеину кредит. Да и эффект внезапности был утерян. Пока шла драка за стадион и базу в Каменоломне, майор Беляев привел батальон в состояние боевой готовности и даже попытался предпринять вылазку в Суворовское.
Будь радиостанции полка работоспособны, десантники мобилизовались бы еще раньше: получив сигнал тревоги из Ак-Минарета, где еще в десять часов вечера казаки из взвода спецопераций, пользуясь расхлябанностью охраны, развинтили оконные рамы танкового бокса, где их держали, и напали на караульных, сняв их так быстро и бесшумно, что в полусотне шагов, возле оружейного склада, точно такие же часовые так ничего и не услышали и не сообразили — пока не пришел их черед. Связист штаба успел добраться до рации — когда исход короткого боя между десантниками и казаками был уже понятен — но связь не установил: на советских рабочих частотах стоял такой хай, словно транслировали свадьбу самого Сатаны.
И если бы каждое ругательство, отпущенное связистами по адресу радио-диверсантов, превратилось в пулю, то суммарный вес свинца намного превысил бы вес того, кому он предназначался.
Ладно, скрипнул зубами Беляев, оружие есть, боеприпасы есть — отобьемся. До утра досидим, а там помощь придет.
Тут надо заметить, что НИ ОДИН из советских командиров, застигнутых этой внезапной ночной атакой, в первые часы и помыслить не мог о том, что справляться от начала и до конца придется самому, что советские войска по всему Крыму связаны боями, что к полудню и небо над Островом перестанет принадлежать Советскому Союзу, что никто не придет на помощь. Каждый думал, что его неудачи в этом районе — случай единичный, невезение, досадное недоразумение. Майор Беляев крепко рассчитывал на своих десантников, но еще больше — на то, что к утру прибудет помощь.
* * *
Тот же день, Джанкой, 2230-0345
— Стрiльба, товаришу майор!
Как будто Грибаков и сам не слышал, что это стрельба, а не марш Мендельсона.
Он вскочил с постели и надел куртку. Кто стреляет? Зачем стреляет? Какая, на хрен, сволочь, срывает процесс мирного воссоединения? Пьяные солдатики расшалились, не иначе, — подумал он.
Два разрыва гранат опровергли это предположение.
Грибаков выбежал в коридор и увидел, что оборона идет уже полным ходом. Десантники заняли позиции у окон и лупили из автоматов по улице. Улица отвечала тем же.
Организация обороны была стихийной: комбат капитан Юшко, проснувшийся раньше, отдал несколько толковых распоряжений, и сейчас сержанты метались по всему зданию, собирая своих бойцов. Вмешаться на данном этапе означало еще больше усилить неразбериху, и Грибаков ограничился тем, что вызвал к себе связиста Симоненко и поручил ему вызвать 2-й и 3-й батальоны полка, занимавшие казармы танкистов на другом конце города.
Симоненко пошел выполнять приказ и вернулся через пять минут…
— Что такое? — грозно спросил Грибаков.
— Товарищ майор, связи нет.
— Что значит, нет связи?
— Помехи на частотах, товарищ майор. На обеих.
— И на резервных?
— И на резервных.
— Ты связист или кто? — рассердился Грибаков, — Или через десять минут будет связь, или…
Какие кары обрушатся на голову связиста, майор сказать не успел. Входная дверь вылетела от взрыва гранаты. Следом влетела еще одна. Шестеро десантников были убиты осколками на месте. Одиночные выстрелы и короткие очереди по окнам превратились в свинцовый шквал. С крыши раздались ответные выстрелы советских АГС.
В фойе вбежал солдат в серо-зеленом, не нашем, камуфляже. С воплем «Ура!» он полоснул из автомата «широким веером», но особого эффекта эта очередь не имела, так как все, кто был в фойе, уже лежали на полу.
Победный крик стих, когда грохот выстрелов из автомата сменился одиноким звонким «Клац!». Штурмующий большевистскую твердыню внезапно сообразил, что у него кончились патроны и он вдобавок остался совершенно один. Его рот и глаза испуганно распахнулись, и тут почти все, кто находился в комнате, открыли по нему огонь…
Волна идущих на приступ откатилась. Во дворе и в здании остались трупы — в зеленой советской камуфляжной форме и серо-зеленой крымской.
Грибаков поднялся с пола, отряхивая колени, после чего взял за грудки поднявшегося Симоненко.
— Связь мне! Связь, понял!
Десантники начали собирать раненых и оттаскивать их в безопасное место. Подсчет убитых дал неутешительные результаты. Среди погибших оказался и подполковник Романенко. Граната влетела в окно той комнаты, где он спал на кожаном диване богатырским сном.
Грибаков полагал, что этот штурм далеко не последний. Он хотел вообще, по возможности, избежать нового штурма. Нужно забирать людей и пробиваться в казармы, к батальонам Малышева и Касторова. Гуртом, как говорится, и батьку бить легче.
— Товарищ майор, рация того… повреждена, — доложил Симоненко.
«Убью гада», — подумал Грибаков.
— У нас что, одна рация?
— Остальные… Во дворе, в машинах… Товарищ майор…
Грибаков стиснул кулаки.
— Мы в штабе, маромой! — заорал он. — Как, по-твоему, их командир связывался с казармами!? Позвони по телефону, мудак!
— Й-есть! — пискнул Симоненко и побежал в кабинет белого комдива.
Грибакова охватил мандраж. Он еще надеялся, что эта ночная перестрелка — дурацкая случайность, просто кто-то чего-то недослышал и недопонял. Но по всему было видно, что надежды эти не оправдаются.
— Товарищ майор, к телефону, — сказал Симоненко. — Капитан Малышев.
Грибаков схватился за трубку, как блокадник за кусок хлеба.
— Малышев? — заорал он. — Что у тебя? Освободили всех пленных? М-мать их… Что делать будем, капитан? Вот и я так думаю. Что Касторов? В живот? З-зар-раза… Вакуленко не вернулся? Слушай, что у тебя со связью? Тоже помехи… Нет, комполка теперь я. Откинулся Романенко. Значит, будем пробиваться…
Согласовать план действий они не успели. Начался второй штурм.
Примерно то же происходило везде, где стояли части Советской армии, заброшенные в Крым. Потрясенные крымским вероломством десантники и мотострелки дрались отчаянно, но бестолково. Никакой возможности скоординировать действия не было: все рабочие частоты кто-то старательно забивал помехами.
В Каче солдаты полка спецопераций перебили охрану и вырвались на свободу.
В Саках резервисты и освобожденные ими егеря отбивали авиабазу.
В Евпатории ополченцы освободили пленных и взяли в окружение 161-й парашютно-десантный полк.
В Ак-Минарете командир роты казачьих резервистов и командир разведбата есаул Денисов поносили друг друга последними словами: не зная, что разведчики уже освободили себя сами, резервисты кинулись на штурм и в стычке со своими погибло два десятка человек.
В Севастополе шли уличные бои, в которых ни одна из сторон не могла взять верх.
В Симферополе резервисты натолкнулись на спецназ и были выброшены из города.
В Керчи была почти без боя отбита батарея береговой обороны на мысе Ак-Бурун. После сражения крымцы освободили порт и судосторительный завод.
В Ялте командир 104-й дивизии ВДВ генерал Грачев вместе с батальоном охраны пробивался на восток, к Гурзуфскому Седлу.
В Белогвардейске капитан Суровцев приказал перебросить через ограду, к штурмующим, труп командира бронемобильного батальона капитана Велецкого, забитого насмерть, объявил пленных заложниками и пригрозил, что будет убивать офицеров по одному каждую минуту, если беляки не отступят.
* * *
Капитан Суровцев убил Велецкого сразу после того, как началась стрельба и расположение части, занятое ротой Суровцева, оказалось в осаде.
Капитан, в отличие от своих сослуживцев, не был ни напуган, ни потрясен внезапным вероломным нападением белых резервистов. Вадим Суровцев с детства усвоил, что белякам верить нельзя. Этому учил его отец, а отца — дед, который прошел через врангелевскую контрразведку и чудом спасся во время наступления красных на Александровск (ныне — город Запорожье). Недели, которые он провел, избитый и израненный, в подвале тюрьмы, впечатались в его память так же прочно, как рубцы от белогвардейской плетки — в его спину. Вадим в свое время много слышал от Нестора Суровцева про тот подвал, и белых ненавидел активно.
Поэтому когда в городе началась стрельба, и расположение части попробовали взять штурмом (Суровцев отбил штурм — нечего делать), он не гадал, кто бы это мог быть. Он решил распросить людей компетентных. А буде компетентные люди откажутся его консультировать, Вадим Суровцев вспомнит дедушкины рассказы и применит к белячкам их же собственные методы.
— Парфенов! — крикнул он сержанту, — А приведи ко мне белого комбата.
Подполковника Велецкого привели меньше чем через минуту — Суровцева в роте старались не сердить. Тот, кто сердил его, имел обыкновение ходить в синяках от частых случайных падений на лестнице.
— По документам, — Суровцев постучал пальцем по папке, — У вас все на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Длинная очередь, выпущенная по нападавшим, поразила нескольких и заставила отступить остальных. Агеев слышал пронзительный крик с той стороны — значит, самое малое один ранен. По броне БТР застучали пули и Агеев выпустил еще одну очередь — но на этот раз, кажется, взял слишком высокий прицел.
Новый град пуль, ударивший в БТР, показал, что в дело вступил вражеский пулемет. Агеев, закусив от напряжения губу, начал поворачивать башню, пытаясь отыскать пулеметчика.
* * *
— Оттуда молотит, сучий потрох, — рядовой Щербачев ткнул пальцем в силуэт БТР. — Двенадцать человек завалил, пятерых — насмерть…
— Сожгите его к такой-то матери…— приказал Григорьев расчету «милашки». — Всех их спалите, к чертям собачьим.
— Есть! — сказал младший унтер Хогарт.
ПТУР «Милан» установили на машине, зарядили и выпустили первую ракету. Один БТР загорелся сразу же. Второй — после выстрела второй ракетой.
Третьего выстрела сделать не удалось. Крупнокалиберные пули ударили в установку и в окруживших ее людей.
Лейтенанту Агееву удалось-таки зарядить КПВ.
Подпоручик Григорьев извилисто выматерился, взял гранатомет «Карл Густав» и приказал двоим ополченцам ползти следом. «Густав», здоровенное одоробло, во время всего маршрута молотил его то по голове, то по ногам. Но перебросить эту дуру на одного из рядовых Григорьеву и в голову не пришло: поединок между ним и неизвестным ему советским стрелком приобрел личный характер. Прижимаясь к земле, ползком, он подобрался на расстояние, с которого не боялся уже промахнуться. Моля Бога лишь о том, чтобы пулеметчик его не заметил, а остальное он сам уже проделает на «ять», Григорьев зарядил гранатомет, встал на колено, вскинул трубу на плечо и выстрелил.
БТР дернулся от взрыва, из силового отделения повалил дым. Советские солдаты начали выскакивать из обоих люков, бегом кинулись ко входу в подземный каземат, ополченцы открыли по ним автоматный огонь. Загнав советских в укрытие, ополченцы бросились преодолевать «полосу отчуждения», и кое-кому даже удалось проникнуть внутрь укрепления, за линию, очерченную тремя горящими БТРами, когда заговорили пулеметы в бронеколпаках, прикрывавших батарею с суши…
Атака захлебнулась. Григорьев, матерясь, отвел людей в мертвую зону.
* * *
Главнокомандующий
Евпатория, в тот же день, 2330
Сон командира Марковской Дивизии, неспокойный, тяжелый и гнетущий сон, какой всегда наступает после обжорства и попойки, был прерван самым дерзким и беспардонным образом. Князя Волынского-Басманова попросту трясли за плечо.
— Ваше высокоблагородие, проснитесь!
— А? Что? О, господи, поручик, в чем дело?!
Это выглядело продолжением сна: его тряс за плечо собственный адъютант поручик Гусаров.
— Какого дьявола, поручик? — Князь резко сел и застонал: в затылок ухнула похмельная боль. Он пошарил руками вслепую, нашел, нажал… Свет ночной ламы оттеснил темноту от постели. Князь сунул ноги в тапочки.
Бред какой-то. Откуда здесь взялся Гусаров, которому полагалось быть на гарнизонной гауптвахте вместе с прочими офицерами? Почему адъютант в полной полевой форме и с оружием? Почему от поручика несет пороховой гарью?
Наиболее сюрреалистичной деталью этой картины было разорванное ухо Гусарова. Князь Волынский-Басманов не одобрял возникшую в армии моду на серьги и увлечение своего адъютанта этой модой. Видимо, кто-то из красных не одобрял этого еще более решительным образом.
— Красный пароль, ваше!
— Какой… Что? Красный пароль?
— Так точно, ваше высокоблагородие. Согласно боевому расписанию, вы теперь командуете Крымской Армией.
Князь Басманов подавил приступ тошноты, основной причиной которого было все то же спиртное. Основной. Но не единственной. Полковника слегка мутило и от страха.
Черт возьми, он знал, что это плохо кончится. Он предвидел. Ему снились собаки.
— Простите, поручик, тут же была охрана… И советский майор…
Гусаров широко улыбнулся (губы, заметил князь, тоже разбиты) и показал князю кулак. На костяшках пальцев была кровь.
— Повязали всех. Нам даже стрелять не пришлось! — похвалился он.
«Дурак!» — подумал князь.
— Майора мы связали и заперли в кладовке, — продолжал Гусаров. — Одевайтесь, господин главнокомандующий, полковник Шеин ждет вас…
«Уж этот ждет — не дождется», — печально и зло подумал князь, надевая камуфляжные штаны. — «Этого хлебом не корми — дай повоевать. Господи, за что такое наказание?»
Они проиграют войну с СССР, сомнений в этом нет. Даже победа в драке за город, даже полное уничтожение советской группировки в Крыму — выигрыш временный. Раньше, играя в штабные игры, разрабатывая планы взаимодействия, он знал, что делать: просить помощи у НАТО, давить на ООН… Но сейчас, когда присоединение официально произошло — это бесполезно. Это теперь внутреннее дело СССР. Выступление крымских войск — мятеж. А он — командир мятежной армии. Если это не вернейший путь на эшафот, то более верного пути туда он не знает…
Князь застегнул портупею, сбрызнул лицо одеколоном и выпил стакан «Учан-Су». Затем поцеловал бледную Елену и спустился вниз, к своему командному «Владыке».
* * *
О да, полковника Шеина действительно можно было не кормить хлебом — да и вообще ничем — на учениях, штабных играх и маневрах. Армия была его хлебом, сложная и опасная мужская игра, для которой он не нашел бы столько слов, сколько француз находит для любви, а русский — для выпивки, но это не мешало ему отдаваться своей игре, пьянеть от нее и знать ее до тонкостей.
Полковник избежал ареста, поскольку с утра находился по личным делам в Саках, а на обратном пути услышал по радио известие о смерти Чернока. Эту новость слышали многие, так что движение на дамбе на какое-то время остановилось: все нажали на тормоза и попытались осмыслить услышанное.
— Ужасно, сэр! — обратился к Шеину мужчина, чей темно-синий «ягуар» встал с шеинским «руссо-балтом» окно в окно. — Таких провокаций можно было ожидать от кого угодно — но от господина Чернока?! Подвижника Общей Судьбы?
— Угу, — Шеин был занят своими мыслями и сделал свои выводы.
Первый: теперь армией командует его непосредственный начальник, князь Волынский-Басманов.
Второй: инцидент с Черноком нужно немедленно обсудить в штабе дивизии.
Третий он сделал в Евпатории после нескольких предварительных звонков в штаб: может, не стоит ему торопиться со сдачей? Советские командиры, занявшие кабинеты офицеров штаба, были вполне вежливые, но какие-то… нервные.
Шеин решил осмотреться и принять решение вечером. Осматривался он сначала прогуливаясь по улицам в штатском, а потом — смотря телевизор.
Вот тогда-то он и услышал «красный пароль».
Имея в своем распоряжении три штурмовых батальона резервистов и два батальона ополченцев, он рассчитывал на успех. Красные порядком облегчили ему задачу, разместив пленных на городском стадионе, который и сам Шеин, и большинство резервистов знали, как свои пять пальцев, регулярно посещая его и болея за «Ахиллес» — футбольный клуб сухопутных войск.
(Во время атаки на стадион центрфорвард «Ахиллеса» подпоручик Стрежнев был тяжело ранен в живот, а через день умер в госпитале. Невыход команды в финал чемпионата Крыма 1981 года болельщики приписывали именно этому обстоятельству…)
Резервисты и освобожденные марковцы атаковали сначала Восточную базу в Каменоломне, где держали на гауптвахте всех пленных офицеров и были дивизионные склады. Полковник Шеин спланировал атаку настолько тщательно, насколько позволяло беспощадное время. У него была только одна попытка, и удалась она полностью. Оставшийся вместо комбата Гречкосия капитан Кобиков растерялся и счел бой проигранным, едва он начался.
На этом ее благородие госпожа Удача решила закрыть Шеину кредит. Да и эффект внезапности был утерян. Пока шла драка за стадион и базу в Каменоломне, майор Беляев привел батальон в состояние боевой готовности и даже попытался предпринять вылазку в Суворовское.
Будь радиостанции полка работоспособны, десантники мобилизовались бы еще раньше: получив сигнал тревоги из Ак-Минарета, где еще в десять часов вечера казаки из взвода спецопераций, пользуясь расхлябанностью охраны, развинтили оконные рамы танкового бокса, где их держали, и напали на караульных, сняв их так быстро и бесшумно, что в полусотне шагов, возле оружейного склада, точно такие же часовые так ничего и не услышали и не сообразили — пока не пришел их черед. Связист штаба успел добраться до рации — когда исход короткого боя между десантниками и казаками был уже понятен — но связь не установил: на советских рабочих частотах стоял такой хай, словно транслировали свадьбу самого Сатаны.
И если бы каждое ругательство, отпущенное связистами по адресу радио-диверсантов, превратилось в пулю, то суммарный вес свинца намного превысил бы вес того, кому он предназначался.
Ладно, скрипнул зубами Беляев, оружие есть, боеприпасы есть — отобьемся. До утра досидим, а там помощь придет.
Тут надо заметить, что НИ ОДИН из советских командиров, застигнутых этой внезапной ночной атакой, в первые часы и помыслить не мог о том, что справляться от начала и до конца придется самому, что советские войска по всему Крыму связаны боями, что к полудню и небо над Островом перестанет принадлежать Советскому Союзу, что никто не придет на помощь. Каждый думал, что его неудачи в этом районе — случай единичный, невезение, досадное недоразумение. Майор Беляев крепко рассчитывал на своих десантников, но еще больше — на то, что к утру прибудет помощь.
* * *
Тот же день, Джанкой, 2230-0345
— Стрiльба, товаришу майор!
Как будто Грибаков и сам не слышал, что это стрельба, а не марш Мендельсона.
Он вскочил с постели и надел куртку. Кто стреляет? Зачем стреляет? Какая, на хрен, сволочь, срывает процесс мирного воссоединения? Пьяные солдатики расшалились, не иначе, — подумал он.
Два разрыва гранат опровергли это предположение.
Грибаков выбежал в коридор и увидел, что оборона идет уже полным ходом. Десантники заняли позиции у окон и лупили из автоматов по улице. Улица отвечала тем же.
Организация обороны была стихийной: комбат капитан Юшко, проснувшийся раньше, отдал несколько толковых распоряжений, и сейчас сержанты метались по всему зданию, собирая своих бойцов. Вмешаться на данном этапе означало еще больше усилить неразбериху, и Грибаков ограничился тем, что вызвал к себе связиста Симоненко и поручил ему вызвать 2-й и 3-й батальоны полка, занимавшие казармы танкистов на другом конце города.
Симоненко пошел выполнять приказ и вернулся через пять минут…
— Что такое? — грозно спросил Грибаков.
— Товарищ майор, связи нет.
— Что значит, нет связи?
— Помехи на частотах, товарищ майор. На обеих.
— И на резервных?
— И на резервных.
— Ты связист или кто? — рассердился Грибаков, — Или через десять минут будет связь, или…
Какие кары обрушатся на голову связиста, майор сказать не успел. Входная дверь вылетела от взрыва гранаты. Следом влетела еще одна. Шестеро десантников были убиты осколками на месте. Одиночные выстрелы и короткие очереди по окнам превратились в свинцовый шквал. С крыши раздались ответные выстрелы советских АГС.
В фойе вбежал солдат в серо-зеленом, не нашем, камуфляже. С воплем «Ура!» он полоснул из автомата «широким веером», но особого эффекта эта очередь не имела, так как все, кто был в фойе, уже лежали на полу.
Победный крик стих, когда грохот выстрелов из автомата сменился одиноким звонким «Клац!». Штурмующий большевистскую твердыню внезапно сообразил, что у него кончились патроны и он вдобавок остался совершенно один. Его рот и глаза испуганно распахнулись, и тут почти все, кто находился в комнате, открыли по нему огонь…
Волна идущих на приступ откатилась. Во дворе и в здании остались трупы — в зеленой советской камуфляжной форме и серо-зеленой крымской.
Грибаков поднялся с пола, отряхивая колени, после чего взял за грудки поднявшегося Симоненко.
— Связь мне! Связь, понял!
Десантники начали собирать раненых и оттаскивать их в безопасное место. Подсчет убитых дал неутешительные результаты. Среди погибших оказался и подполковник Романенко. Граната влетела в окно той комнаты, где он спал на кожаном диване богатырским сном.
Грибаков полагал, что этот штурм далеко не последний. Он хотел вообще, по возможности, избежать нового штурма. Нужно забирать людей и пробиваться в казармы, к батальонам Малышева и Касторова. Гуртом, как говорится, и батьку бить легче.
— Товарищ майор, рация того… повреждена, — доложил Симоненко.
«Убью гада», — подумал Грибаков.
— У нас что, одна рация?
— Остальные… Во дворе, в машинах… Товарищ майор…
Грибаков стиснул кулаки.
— Мы в штабе, маромой! — заорал он. — Как, по-твоему, их командир связывался с казармами!? Позвони по телефону, мудак!
— Й-есть! — пискнул Симоненко и побежал в кабинет белого комдива.
Грибакова охватил мандраж. Он еще надеялся, что эта ночная перестрелка — дурацкая случайность, просто кто-то чего-то недослышал и недопонял. Но по всему было видно, что надежды эти не оправдаются.
— Товарищ майор, к телефону, — сказал Симоненко. — Капитан Малышев.
Грибаков схватился за трубку, как блокадник за кусок хлеба.
— Малышев? — заорал он. — Что у тебя? Освободили всех пленных? М-мать их… Что делать будем, капитан? Вот и я так думаю. Что Касторов? В живот? З-зар-раза… Вакуленко не вернулся? Слушай, что у тебя со связью? Тоже помехи… Нет, комполка теперь я. Откинулся Романенко. Значит, будем пробиваться…
Согласовать план действий они не успели. Начался второй штурм.
Примерно то же происходило везде, где стояли части Советской армии, заброшенные в Крым. Потрясенные крымским вероломством десантники и мотострелки дрались отчаянно, но бестолково. Никакой возможности скоординировать действия не было: все рабочие частоты кто-то старательно забивал помехами.
В Каче солдаты полка спецопераций перебили охрану и вырвались на свободу.
В Саках резервисты и освобожденные ими егеря отбивали авиабазу.
В Евпатории ополченцы освободили пленных и взяли в окружение 161-й парашютно-десантный полк.
В Ак-Минарете командир роты казачьих резервистов и командир разведбата есаул Денисов поносили друг друга последними словами: не зная, что разведчики уже освободили себя сами, резервисты кинулись на штурм и в стычке со своими погибло два десятка человек.
В Севастополе шли уличные бои, в которых ни одна из сторон не могла взять верх.
В Симферополе резервисты натолкнулись на спецназ и были выброшены из города.
В Керчи была почти без боя отбита батарея береговой обороны на мысе Ак-Бурун. После сражения крымцы освободили порт и судосторительный завод.
В Ялте командир 104-й дивизии ВДВ генерал Грачев вместе с батальоном охраны пробивался на восток, к Гурзуфскому Седлу.
В Белогвардейске капитан Суровцев приказал перебросить через ограду, к штурмующим, труп командира бронемобильного батальона капитана Велецкого, забитого насмерть, объявил пленных заложниками и пригрозил, что будет убивать офицеров по одному каждую минуту, если беляки не отступят.
* * *
Капитан Суровцев убил Велецкого сразу после того, как началась стрельба и расположение части, занятое ротой Суровцева, оказалось в осаде.
Капитан, в отличие от своих сослуживцев, не был ни напуган, ни потрясен внезапным вероломным нападением белых резервистов. Вадим Суровцев с детства усвоил, что белякам верить нельзя. Этому учил его отец, а отца — дед, который прошел через врангелевскую контрразведку и чудом спасся во время наступления красных на Александровск (ныне — город Запорожье). Недели, которые он провел, избитый и израненный, в подвале тюрьмы, впечатались в его память так же прочно, как рубцы от белогвардейской плетки — в его спину. Вадим в свое время много слышал от Нестора Суровцева про тот подвал, и белых ненавидел активно.
Поэтому когда в городе началась стрельба, и расположение части попробовали взять штурмом (Суровцев отбил штурм — нечего делать), он не гадал, кто бы это мог быть. Он решил распросить людей компетентных. А буде компетентные люди откажутся его консультировать, Вадим Суровцев вспомнит дедушкины рассказы и применит к белячкам их же собственные методы.
— Парфенов! — крикнул он сержанту, — А приведи ко мне белого комбата.
Подполковника Велецкого привели меньше чем через минуту — Суровцева в роте старались не сердить. Тот, кто сердил его, имел обыкновение ходить в синяках от частых случайных падений на лестнице.
— По документам, — Суровцев постучал пальцем по папке, — У вас все на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80