Хлюдов сел на тумбочку и, монотонно раскачиваясь на ней, из последних сил напрягал внимание, чтобы не пропустить поучительную историю. Мало ли! Пригодится…— Один такой же, как ты, блин, любитель женщин и водки, совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну, совершенно ни гу-гу! Разделся — жена глядит, на нем чужие женские трусы. Она на него с когтями, а он ей — бац! — в глаз. Баба в крик-плач, в политотдел. Понятно, обработали там морального разложенца по полной программе — сняли с должности, одну большую майорскую звездочку разбили на четыре маленькие. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А тот стоит себе задумчиво так и бровью не ведет. Ему — строгий выговор с занесением в учетную карточку. Напоследок спрашивают: «Ну? Понял что-нибудь из нашего разговора?» «Понял… — говорит. — Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!»— Га-га-га! Ге-ге-ге! Го-го-го! Гы-гы-гы!Но лейтенант Ромашкин в общем разноголосом гоготе бомонда уже не поучаствовал. На исходе мемуара поплелся прочь — ой, чего-то мне не того… Рухнул на застланную кровать, отключился. Практики пока не хватает, лейтенант Ромашкин. Дело наживное. Практика — критерий истины. А истины — в вине. Бай! Баюшки-бай…
***
Пробуждение… Ай, да что говорить! Тем более, что язык деревянный — не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать.Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил — еще часик!Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена.— Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе все пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот, гадство! Воду пить невозможно, водка — отрава, пиво — дрянь! А «Чишма» местная -у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать Рабкрин?— Кы… акой Рабкрин? — соображалось из рук вон плохо.— А еще замполит! — укорил Шмер. — Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть — мы… Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским «Токаем»! Он как бальзам на раны действует! Считается — напиток королей!— Королей — это вежливость… — мутно припомнил Никита.— Это точность, — поправил Шмер. — А я тебе про «токай». Или не хочешь? Или тебе «Чишмы»?— Бр-р!
***
— Бр-р! — эхом отозвался Кирпич. — Эта «Чишма» такая дрянь, что… бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская «Кристалл»!— «Черноголовка»! — возразил местечковый московский.— Что вы понимаете! Ливизовская — самое то! — встряли великопитерские с областной судьбой.— Так! — прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. — Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется!Вообще-то о водке — пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал «душегуб» Большеногин:— Я ведь тоже про Забайкалье или про житье на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черед!Черед, значит… Ну, черед так черед.(А все-таки «Кристалл!» Да ну вас! «Черноголовка»! Ливиз, плебеи, только Ливиз!) Глава 4.Проверяющие В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате — итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях — и началась проверка.Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда не кинь взгляд, всюду «провал». Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай что должно, и будь что будет!На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей.Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза «Тупик коммунизма имени Алсынбабаева»! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами — это балаган.На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесенных ему на тарелке солдатом из обслуги «объекта». Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря:— Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца?Коза? Есть еще и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козленочком. Ну и кот рыжий в придачу — разлегся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете.А вот и бригада проверяющих — прибыли! Во главе с подполковником — красная рожа в паутине багровых сосудов, желтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая «праведный» гнев. За ним из «уазика» выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяет гарнизон…Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая.Ромашкин подремывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов.«Наездники», черт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста.Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты.— Лейтенант, поди сюда! — Алсын пощелкал пальцами Ромашкину.Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника — закон для подчиненного… Но что за барское пощелкивание! Нашел, понимаешь, трактирного полового!— Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принести еще водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро!Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника — закон для подчиненного… Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки:— Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить.Да в гробу Никита видал — поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол.Подполковник задремавший было, осоловело уставился на Никиту:— Лейтенант! Ты кто?— Лейтенант Ромашкин.— И что?— И ничего. Водку вам принес. А то все мало наверное…— Ага! Умничаем!..Никита смолчал, но взглядом сказал.— Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?!— Вообще никогда не обсирался!— Ага! Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я?! Знаешь?!— Нет, — Никита еле удержался от «и знать не хочу».— Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить!— А за что? За то, что водку вам подношу?— Э-э-эй! Ромашкин! — Алсын заволновался. — Принес — спасибо. Можешь идти. Уйди, да!— Нет, погоди, комбат! — завелся проверяющий. — Водку, говоришь, лейтенант? Мне, говоришь? Значит, я алкаш, да?Никита смолчал, но взглядом сказал. Типа: «Ты сам сказал!»— Да я тебя в порошок сотру, лейтенант! И размажу! Сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу — и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят!— Спасибо, товарищ подполковник! Сам об этом начальство прошу! Вот товарищ комбат не даст соврать!— Но-но! — пуще прежнего заволновался Алсын. — Замполит! Чушь несешь! Двойки он захотел! Кроме тебя, в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай давай!— Э, нет, комбат! — Проверяющий не унялся. — Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Нет, погляди, кого теперь из училищ выпускают! Пороху не нюхали, а пыжатся, пыжатся!— Да-да, — поддакнул Алсын, лишь бы еще больше не разгневать. — Без году неделя как стал лейтенантом, а ведет себя… Ты знаешь, Ромашкин, что такое учения под руководством Министра обороны? Нет? А я дважды участвовал, и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол-Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают… На плакате! А у меня так и было, и не на плакате! И реки форсировал, и вообще… А ты тут губы кривишь!.. Шагай давай, я сказал!— Э, нет, комбат! — зациклился проверяющий. — Я ему еще и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Хоть сейчас проэкзаменую! Они ведь ни хрена не знают, комбат! Ну-ка… Лейтенант! В каком году Дмитрий Донской разбил Чингисхана?— Чингисхан умер еще до рождения Дмитрия Донского, — ухмыльнулся лейтенант.— Бестолочь! — обрадовался проверяющий. — Так и знал, что бестолочь! В 1380 году, бестолочь! Читать надо! Это, м-м, «Слово о полку…»! Этого… как его? Игоря!— Ну да, — Никита внутренне гоготнул, но внешне псевдопокорился. — Я читал, читал. Стараюсь много читать, товарищ подполковник!— Читает он! Смотришь в книгу, видишь фигу! Вот что ты читал последнее?— Книгу! Историческую! — дал себе волю Никита. — Как Екатерина Вторая Аляску продала Америке! — (А что? Ничуть не хуже Чингисхана из «Слова о полку»!)— Вот-вот! Такие, как Катька, и просрали Россию! Немчура! А вы про них книжки читаете! А потом доверь вам армию — до Урала отступать будете. Неруси! Правильно я говорю, комбат?!Сын башкирского народа Алсынбабаев сморщил нос упоминании нерусей.— Правильно, товарищ подполковник, правильно! — Алсыну главное было отвести грозу. — Космополиты! Все спустят! Ни пить не умеют, ни баб…— Иди, лейтенант! И думай! — торжествуя победу, проверяющий вновь приложился к стакану. — Думай, и быстрее уму— разуму набирайся!О чем тут думать? Как и сколько пить? Как преданно есть глазами начальство? Да ну вас всех… Никита, уже бредя от фуршетного стола, в сердцах поддал сапогом пустую жестянку из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая остатки масла, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю и, подхваченная внезапным порывом ветра, понеслась в противоположную сторону — плюхнулась к столу пирующих.Алсын вскочил, затопал ногами, завизжал:— Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, об-блисполком!!! — (Любимый эвфемизм комбата: «О-о, об-блисполком!»).Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну, со шпротной жестянкой — надо же! Захочешь — не попадешь так. А тут… Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю.Ушел, ушел, ушел. Присел на пенек у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зеленые в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дергается, и сидят в раскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке…
***
Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету!Да? И куда? Где оскорбленному есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко?— Не, куда тебе в общагу! А вещи? — Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. — Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берег, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за «пузырь» уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню.— Хоть два литра!— Раз так, то два.— Ты же сказал: литр!— А ты же сам сказал: два!Да, Шмер он и в Африке Шмер…— А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь… Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди — во! Задница — во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я ее брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил — он там и дрых все три дня. А сам — к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом… поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем ее протирай после Шкребуса! Не люблю!..— Погоди, Миш! Какую крановщицу?— Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. «Мне сверху видно все, ты так и знай!» А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило — за глаза и за уши.— За глаза? За уши? Камасутра какая-то.— Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась…— Вот так вот трое суток без перерыва? — Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской «широты души», но насчет физиологической мощи сослуживцев.— Нет, ну там… за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да сё. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нем втроем… О! Мотоцикл! На нем и «спалились».— То есть?— Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости — арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревет, колеса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржем, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них — и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали…— Понятно. Девицу — домой, вас — на гауптвахту.— Если бы! Нам — по выговору, а ее мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что «ладно»?! Лучше б ее сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала.— И ты, значит, хочешь снова ее призвать в гости? Теперь в мою квартиру?— Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган еще не собрался!..Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом — к проулку. Сам дворик страшно запущен — мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глубину ямы определить невозможно — наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали… тыловики, видно, продали.Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера!Внутри домика за входной дверью — веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, «тещина комната». Красота! Живи и радуйся свободе!Соседей — двое. У одного — такая же квартирка, у другого — половина дома.…Шмер таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
***
Пробуждение… Ай, да что говорить! Тем более, что язык деревянный — не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать.Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил — еще часик!Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена.— Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе все пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот, гадство! Воду пить невозможно, водка — отрава, пиво — дрянь! А «Чишма» местная -у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать Рабкрин?— Кы… акой Рабкрин? — соображалось из рук вон плохо.— А еще замполит! — укорил Шмер. — Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть — мы… Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским «Токаем»! Он как бальзам на раны действует! Считается — напиток королей!— Королей — это вежливость… — мутно припомнил Никита.— Это точность, — поправил Шмер. — А я тебе про «токай». Или не хочешь? Или тебе «Чишмы»?— Бр-р!
***
— Бр-р! — эхом отозвался Кирпич. — Эта «Чишма» такая дрянь, что… бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская «Кристалл»!— «Черноголовка»! — возразил местечковый московский.— Что вы понимаете! Ливизовская — самое то! — встряли великопитерские с областной судьбой.— Так! — прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. — Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется!Вообще-то о водке — пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал «душегуб» Большеногин:— Я ведь тоже про Забайкалье или про житье на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черед!Черед, значит… Ну, черед так черед.(А все-таки «Кристалл!» Да ну вас! «Черноголовка»! Ливиз, плебеи, только Ливиз!) Глава 4.Проверяющие В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате — итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях — и началась проверка.Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда не кинь взгляд, всюду «провал». Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай что должно, и будь что будет!На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей.Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза «Тупик коммунизма имени Алсынбабаева»! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами — это балаган.На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесенных ему на тарелке солдатом из обслуги «объекта». Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря:— Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца?Коза? Есть еще и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козленочком. Ну и кот рыжий в придачу — разлегся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете.А вот и бригада проверяющих — прибыли! Во главе с подполковником — красная рожа в паутине багровых сосудов, желтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая «праведный» гнев. За ним из «уазика» выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяет гарнизон…Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая.Ромашкин подремывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов.«Наездники», черт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста.Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты.— Лейтенант, поди сюда! — Алсын пощелкал пальцами Ромашкину.Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника — закон для подчиненного… Но что за барское пощелкивание! Нашел, понимаешь, трактирного полового!— Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принести еще водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро!Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника — закон для подчиненного… Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки:— Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить.Да в гробу Никита видал — поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол.Подполковник задремавший было, осоловело уставился на Никиту:— Лейтенант! Ты кто?— Лейтенант Ромашкин.— И что?— И ничего. Водку вам принес. А то все мало наверное…— Ага! Умничаем!..Никита смолчал, но взглядом сказал.— Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?!— Вообще никогда не обсирался!— Ага! Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я?! Знаешь?!— Нет, — Никита еле удержался от «и знать не хочу».— Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить!— А за что? За то, что водку вам подношу?— Э-э-эй! Ромашкин! — Алсын заволновался. — Принес — спасибо. Можешь идти. Уйди, да!— Нет, погоди, комбат! — завелся проверяющий. — Водку, говоришь, лейтенант? Мне, говоришь? Значит, я алкаш, да?Никита смолчал, но взглядом сказал. Типа: «Ты сам сказал!»— Да я тебя в порошок сотру, лейтенант! И размажу! Сейчас поставлю двойку за вождение, а завтра за стрельбу — и тебе крышка! Снимут с должности и в Афган отправят!— Спасибо, товарищ подполковник! Сам об этом начальство прошу! Вот товарищ комбат не даст соврать!— Но-но! — пуще прежнего заволновался Алсын. — Замполит! Чушь несешь! Двойки он захотел! Кроме тебя, в роте другие живые люди есть, которые за дело болеют. Мы год работали не для того, чтоб ты все экзамены испоганил. Шагай давай!— Э, нет, комбат! — Проверяющий не унялся. — Я хочу с ним разобраться, понять, что он за человек! Нет, погляди, кого теперь из училищ выпускают! Пороху не нюхали, а пыжатся, пыжатся!— Да-да, — поддакнул Алсын, лишь бы еще больше не разгневать. — Без году неделя как стал лейтенантом, а ведет себя… Ты знаешь, Ромашкин, что такое учения под руководством Министра обороны? Нет? А я дважды участвовал, и благодарность получал. Марш-бросок на танках через пол-Европы совершал. Вот у тебя на плакате пакет с вертолета командиру танковой колонны передают… На плакате! А у меня так и было, и не на плакате! И реки форсировал, и вообще… А ты тут губы кривишь!.. Шагай давай, я сказал!— Э, нет, комбат! — зациклился проверяющий. — Я ему еще и по политподготовке двойку поставлю! Лично! Хоть сейчас проэкзаменую! Они ведь ни хрена не знают, комбат! Ну-ка… Лейтенант! В каком году Дмитрий Донской разбил Чингисхана?— Чингисхан умер еще до рождения Дмитрия Донского, — ухмыльнулся лейтенант.— Бестолочь! — обрадовался проверяющий. — Так и знал, что бестолочь! В 1380 году, бестолочь! Читать надо! Это, м-м, «Слово о полку…»! Этого… как его? Игоря!— Ну да, — Никита внутренне гоготнул, но внешне псевдопокорился. — Я читал, читал. Стараюсь много читать, товарищ подполковник!— Читает он! Смотришь в книгу, видишь фигу! Вот что ты читал последнее?— Книгу! Историческую! — дал себе волю Никита. — Как Екатерина Вторая Аляску продала Америке! — (А что? Ничуть не хуже Чингисхана из «Слова о полку»!)— Вот-вот! Такие, как Катька, и просрали Россию! Немчура! А вы про них книжки читаете! А потом доверь вам армию — до Урала отступать будете. Неруси! Правильно я говорю, комбат?!Сын башкирского народа Алсынбабаев сморщил нос упоминании нерусей.— Правильно, товарищ подполковник, правильно! — Алсыну главное было отвести грозу. — Космополиты! Все спустят! Ни пить не умеют, ни баб…— Иди, лейтенант! И думай! — торжествуя победу, проверяющий вновь приложился к стакану. — Думай, и быстрее уму— разуму набирайся!О чем тут думать? Как и сколько пить? Как преданно есть глазами начальство? Да ну вас всех… Никита, уже бредя от фуршетного стола, в сердцах поддал сапогом пустую жестянку из-под шпрот, валявшейся во дворе. Она, разбрызгивая остатки масла, взлетела высоко вверх, прочертила замысловатую петлю и, подхваченная внезапным порывом ветра, понеслась в противоположную сторону — плюхнулась к столу пирующих.Алсын вскочил, затопал ногами, завизжал:— Лейтенант! Уйди прочь с моих глаз! От греха подальше! О-о, об-блисполком!!! — (Любимый эвфемизм комбата: «О-о, об-блисполком!»).Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну, со шпротной жестянкой — надо же! Захочешь — не попадешь так. А тут… Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю.Ушел, ушел, ушел. Присел на пенек у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зеленые в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дергается, и сидят в раскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке…
***
Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету!Да? И куда? Где оскорбленному есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко?— Не, куда тебе в общагу! А вещи? — Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. — Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берег, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за «пузырь» уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню.— Хоть два литра!— Раз так, то два.— Ты же сказал: литр!— А ты же сам сказал: два!Да, Шмер он и в Африке Шмер…— А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь… Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди — во! Задница — во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я ее брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил — он там и дрых все три дня. А сам — к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом… поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем ее протирай после Шкребуса! Не люблю!..— Погоди, Миш! Какую крановщицу?— Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. «Мне сверху видно все, ты так и знай!» А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило — за глаза и за уши.— За глаза? За уши? Камасутра какая-то.— Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась…— Вот так вот трое суток без перерыва? — Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской «широты души», но насчет физиологической мощи сослуживцев.— Нет, ну там… за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да сё. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нем втроем… О! Мотоцикл! На нем и «спалились».— То есть?— Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости — арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревет, колеса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржем, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них — и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали…— Понятно. Девицу — домой, вас — на гауптвахту.— Если бы! Нам — по выговору, а ее мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что «ладно»?! Лучше б ее сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала.— И ты, значит, хочешь снова ее призвать в гости? Теперь в мою квартиру?— Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган еще не собрался!..Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом — к проулку. Сам дворик страшно запущен — мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глубину ямы определить невозможно — наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали… тыловики, видно, продали.Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера!Внутри домика за входной дверью — веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, «тещина комната». Красота! Живи и радуйся свободе!Соседей — двое. У одного — такая же квартирка, у другого — половина дома.…Шмер таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28