Вся земля общая, государственная!— Вах! Какая общая?! Это у тебя в России земли много, а у Осетии мало. Каждый клочок полит кровью предков.— У нас ее тоже нет лишней! Но разве тебе сейчас есть разница, где проходит граница Грузии и Осетии? Это ведь только на карте пунктиры и черточки. На земле ее нет!— Всякое в жизни случается… Сегодня нет, а через десять-двадцать лет — по горам столбы пограничные встанут.— Но-но! Только без глупостей! Ты что думаешь, отец, у нас турки или персы пол-Кавказа отнимут? Да мы их в бараний рог согнем! Повернем армию из Афгана и до Средиземного моря дойдем! — Никита все более плыл и его потянуло на обсуждение политических тем. В конце концов, замполит он или где?! Или как?Лекция о международном положении, как в песне о дурдоме. Один не понимает, что плетет спьяну, другой не понимает, о чем идет речь. Но кончилась всё, слава богу, обниманиями, лобызаниями, полным взаимопониманием.У картежников дела шли хуже, обстановка накалялась. Хлюдов выиграл вторую коробку конфет, а первую, распакованную, брать отказывался:— Э нет! Так дело не пойдет! Вы мне давайте целую, эта распечатана!— Так ведь это ты же ее открыл! Ты пробовал, — сердился гигант Эдик.— Ну и что? Я их пробовал, но мог ведь не выиграть!— Но ты выиграл! Теперь получай ее!— Э-э-э! Нет, сами их ешьте! А мне давай запечатанную.— Выиграй вторую коробку — отдам! — горячился средний, Давид.— Вовка! Не затевай межнациональный конфликт из-за двух конфет! Ты все равно сладкого не ешь! — попытался утихомирить вернувшийся Никита.— Нет! Они проиграли мне целую коробку, а подсовывают начатую!— Вовка! Сейчас в морду из-за двух конфет получишь! Зачем идти на скандал? Уступи.— Н-ни за что!Никита схватил бутылку, разлил водку по стаканам:— Тост! За русско-осетинскую дружбу!Старики в знак согласия закивали головами, а злобные рожи молодых, немного смягчились. Все выпили. Закусили конфетами из открытой коробки.— Так где мой выигрыш? — в который раз не унялся Хлюдов.Громила Эдик растерянно почесал затылок — открытая коробка опустела.Брат-Давид в сердцах достал еще коробку, нераспечатанную:— На бери! Пусть твоя русская жопа слипнется! Жадный!— Я не жадный, я принципиальный! Играем дальше? Осетинская жопа?— Играем!!!Никите совсем захорошело.— Тост! — на сей раз алаверды от горцев. — За нашу Советскую Армию!— До дна! — Хлюдов хлобыстнул залпом. Тост того стоит!Никита выцедил свои полстакана уже с отвращением.— На тебя тошно смотреть! — усмехнулся Хлюдов. — Ты словно мою кровь пьешь! Так морщишься!— Не нравится — не смотри! — Никита с шумом выдохнул. — Эх… сейчас бы чего спеть!Брат-Давид с готовностью начал выводить что-то зычное, гортанное, с придыханием. Деды песню подхватили. Громила сорвал с себя рубашку и, свирепо вращая глазами, пустился в пляс. Молодой подсвистывал.Хлюдов принялся стучать по столику, как по барабану. Звуки этого пластикового «тамтама» гулко загромыхали в вагоне.Никита вначале что-то пытался подпеть, а потом скинул китель, изобразил «лезгинку». Или «барыню»? Или «семь-сорок»? Или…Песни и танцы народов СССР продолжались еще около часа. Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Счастливые и пьяные. Что иногда, а то и зачастую одно и то же.Табачный дым, вагонная духота, запах пота, алкоголь окончательно замутили сознание. Каждый глоток воздуха — взахлеб, словно кисель. Все заверте… лось. При чем тут лось? Лось! Отдай рог! Или панты? Нет панты у оленей -маралов. Или понты? Короче — отдай рог! Глава 9.Поход в Иран. Глаза сомкнули минут на пятнадцать, а вроде прошла вечность. Как больно головушке!— Эй, офисер! Вставай! Педжен проехаль! — нудил над ухом противный голос.Никита никак не мог разомкнуть опухшие многопудовые веки. Он потер их кулаками, но глаза не открылись. А голова… о-ой, голова-а!… Где мои мозги? И тошно. В самом что ни на есть прямом смысле слова. Бр-р-р!Никита наудачу похлопал по столику ладонью, цапнул стакан, хлебнул. Вода… И слава богу! Язык в результате сумел пошевелиться:— Воха! Хлюдов! На выход! Вовка!Капитан Хлюдов оторвал голову от смятой фуражки-аэродрома, послужившей подушкой, тупо уставился на Никиту:— Ты хто?— Ромашкин, блин! Что, совсем сбрендил? А ты тогда кто?Хлюдов посмотрел мутным невидящим взором по сторонам:— А действительно, кто я? Где я?— Ты Хлюдов, блин! Капитан Советской Армии. А я Ромашкин, блин! И мы с тобой в общем вагоне зачуханного пассажирского поезда! Который движется с тихой скоростью в какую— то задницу! Через задний прход.— Интересная мысль! — Хлюдов тоже отхлебнул воды. — Уф-ф! А где это — относительно Вселенной? И кто мы как частица природы? Гуманоиды? Люди?— Люди! Человеки! Вставай, алкаш! Наша станция на горизонте. Не философствуй!— А где видишь горизонт? За окном черно, как у негра…— Вот там и горизонт. В заднице! Я ж тебе сказал: мы в нее движемся — медленно, но уверенно.Проводник что-то бурчал на туркменском, поторапливал. На соседних полках спали утомленные горцы. Значит, бурная ночь была реальностью.— Чего надо, иноверец?! — рявкнул капитан. — Чего бормочешь? Что-то мне твоя наглая рожа не нравится!— Слюшай! Зачем опять хулиганишь? Что я тебе плохого сделал, а? Пачаму?— Что значит — опять?! Да я твою физиономию в первый раз вижу! Сгинь…— Я проводник вагона. Твой станций! Приехаль! Вылезай, офисер, не скандаль. Иначе милисия прийдет и заберет!Никита потянул Хлюдова на выход, взяв под мышку обе шинели и фуражки. Хлюдов нес в руках лишь коробку конфет и портфель.За дверью чернела непроглядная зимняя ночь. В тамбуре Хлюдов снова завелся:— Где станция, басурманин?! Где Педжен? Куда ты нас завез?!— Вы его проехаль! Крепко спаль. Я будиль. Твоя не проснулься. Оба теперь вылезаль!— И что ты нам, красным офицерам, предлагаешь, урюк?! Топать по ночной пустыне обратно? Куда я должен вылезаль, чурка нерусская?! Сейчас тебе будем делать кердык!— Зачем по песку? По рельсам ходи! Скоро рассветет, не потеряетесь!.. — понизив голос, проводник буркнул: — Сам ты чурка, офисер!— Нет, пешком не пойдем, — не уловил «чурку» Хлюдов. — Доедем до Серахса, а оттуда вернемся поездом.— Эй, не хулигань! Твой билет до Педжена! Слезай капитан, а то на стансия милиция позову! Всю ночь буяниль, опять начинаешь! На станции в комендатуру сдам!— Вовка! Пойдем пешком. Тут вроде бы недалече. Дотопаем, — снова потянул Никита Хлюдова. — в Серахсе на губе погранцы командуют. Лютуют! Неохота попасть в лапы ГБ.— Нет! Только паровозом. И какой из меня ходок? Ноги будто чужие, словно студень! Паровозом! Чух-чух-чух! Ту-ту-у!Совместными усилиями и уговорами Никиты и проводника-туркмена все-таки удалось… Вот она, победа разума! Никита, держась за поручни, осторожно спустился по ступенькам на гравий, а Хлюдов следом спрыгнул в его распростертые объятья. Поезд издал протяжный гудок и покатил в непроглядную тьму.Оп! А вы господа офицеры, кажется, прие-е-ехали. Ни перрона, ни станции — ничего и никого. Черная пустыня, беззвездное небо, тянущиеся вдаль рельсы.— Ну? И зачем ты меня вытащил из вагона? Ехали бы себе. В Серахсе или Кушке пивка бы попили у моих приятелей-пограничников и подались бы обратно. Следующим поездом. А теперь что? Ползать по пескам? Может, тут раз в месяц поезд останавливается? Ты помнишь, до какой конечной станции состав шел? В какую сторону мы заехали?— Нет! Это ведь ты, Вовка, билеты покупал, хотел до Маров! А туркмен болаболил про Серахс!— Слово -то какое! Серахс! Это ж надо так погано городишко обозвать! — горестно вымолвил Хлюдов.Офицеры огляделись по сторонам. Глаза постепенно привыкли к темноте.Через железную дорогу переброшен деревянный настил-переезд. В обе стороны — грунтовка. Необорудованный переезд, без шлагбаума, без семафора. Еле различимая дорога куда-нибудь да вела, и наверняка к жилью. Не может не быть жилых домов. Пусть сакля, пусть кошара, пусть хибара, хоть дувал какой-нибудь!Никита, осторожно ступая, спустился с насыпи и наткнулся на старый мотоцикл с коляской. Рядом валялся еще один, но без переднего колеса. Драндулеты стояли возле избушки, зарывшейся по окна в песок от пола до крыши, высотой всего метра полтора. Дверь заперта на висячий замок, окошко узкое, даже если выбить стекло, не пролезешь вовнутрь.— Лю-уди-и!!! — куражливо заорал Хлюдов.— Чего ты орешь? Моцик стоит у сарая. Давай заведем.— А куда ехать? В какую сторону? Ладно, давай заводить! Где могут быть спрятаны ключи?Искать ключи зажигания не понадобилось. Хлюдов качнул мотоцикл и обнаружил полное отсутствие в баке бензина:— Вот черт! Как бы мы ловко домчались до гарнизона на этой тарахтелке! А теперь что нам делать? И за что проводник-туркмен так на нас взъелся? Высадил, блин, в пустыне! Ты все пела — это дело. Так пойди же попляши.— Кто — пела? — тупо вопросил Никита.— Ты и «пела». До того, как мы все вырубились.— Ромашкин.— Какое догоним… — махнул рукой Хлюдов и обреченно уселся на валяющийся брус. — Ну догоним, а двери-то заперты. Висеть на подножке пару часов и сорваться с поручней на полном ходу? Я лучше в какой-нибудь хибаре переночую.— А чего эта сволочь, проводник, нас не разбудил? — продолжал недоумевать Никита. — Ведь просили же его, как человека!— Ха! А ты помнишь, что было вчера? — рассмеялся Хлюдов.— Кое-что. Отрывками и урывками. Как в кино с порванной кинопленкой. Что-то крутится в мозгу. Осетины, ром, песни, пляски.— Во-во! Пляски, гортанные песнопения. А ты что, осетин?— Почему? — удивился Никита.— На чистейшем осетинском языке «пела»! Орал, что мы все потомки древних аланов. Скифы! Деды так растрогались, что даже слезу пустили. С тем горилой-абреком ты почти побратался. А когда проводник зашел к нам и потребовал, чтоб прекратили шуметь, ты его обозвал печепегом, а этот Эдик ему сказал: «Уйди, не мешай! Зарэжу!». Туркмена как пыльной бурей сдуло.— Значит, я пел? А то думаю, чего я так охрип.— А у меня руки болят. И пальцы. Об стол отшиб, все барабанную дробь выстукивал ладонями.— Вот это да! Я?! Пел?! По-осетински?!— И агитировал их вступить в ряды Четвертого Интернационала. Ты что, троцкист?— Такой же, как и ты, французский шпион! Нет, я простой «оппортунист», из левой оппозиции. Ха-ха! А что, меня чуть с госэкзамена не турнули — за отличные знания троцкистского движения. Но таки поставили пять по истории, и признали мой ответ лучшим на выпуске. А я был просто с перепоя, страшно мутило. С похмелья нес все, что знал. Вот и сболтнул лишнего — из того, что читал, в том числе и «самиздат».— Давно замечаю, Никита, не наш ты человек!— Наш, не наш! Ваш, не ваш! Давай по прибытии уточним.— По прибытии куда?— То-то и оно. Вовка, ты тут дольше меня служишь, предлагай!— Пойдем пешком. Я думаю, километров тридцать. К полудню дойдем.— А в какую хоть сторону идти?— Н-да! А действительно, в какой стороне Педжен? — спросил сам себя капитан Хлюдов. — Давай определяться.— Может, сориентируемся по звездам, где север?Тучи уплыли. Небо прояснило.— Нет, старичок! Мы не доверимся этим глупым песчинкам в небе. Я в астрономии ни бум-бум! Начнем логически рассуждать. В какую сторону поезд ушел?— Вроде влево. Но не уверен…— А не вправо? Точно? Давай вернемся в исходный пункт нашей высадки. Где мы с тобой десантировались, Никит? Сейчас пойдем обратно по нашим следам и тогда определим, где мы вначале стояли!Низко нагнувшись к пыльной земле и вглядываясь в темноту, они медленно побрели в поисках стартовой позиции. Обоих качало и мутило, в голове шумело, кровь пульсировала в висках, липкий пот лил ручьями. Беспрестанно спотыкаясь и запинаясь, все же начало следов нашли.— Уф-ф-ф! Уже легче! Вот мы тут спрыгнули, — произнес глубокомысленно Хлюдов. — Так… В какую сторону ушел паровоз?Никита безнадежно пожал плечами.— А с какой стороны вагона по отношению движения мы в Ашхабаде загружались? Справа или слева?Никита безнадежно пожал плечами.Хлюдов вытянул руки вперед и спросил:— А какая из них правая?— Это с какой стороны посмотреть. И относительно чего. Относительно вокзала или относительно платформы?— Ты меня не путай!.. Мы подошли к вагону, сели, поезд поехал. Потом туркмен нас высадил. На какую сторону тамбура, он нас выпроводил, Никит?— Ты меня сам не путай! Погоди… определяюсь! Я вот сюда лицом спрыгнул и после этого туда… И поезд уехал. Туда? Туда уехал?— А мне кажется, мы выскочили вот так, — Хлюдов изобразил как, — и поезд отправился в противоположную сторону. Ту-ту-у!— Э-э-э! Нет-нет! Вагон пересек переезд! Мы к этим доскам возвращались!— Точно уверен? А не то будем хвост уехавшего вагона догонять. А нам надо в противоположную сторону!— Уверен. Туда!— А я нет, не уверен! Когда мое тело покинуло тамбур, я даже имя свое не вспомнил. Это ты меня Вовой назвал! А может, я Арнольд, Альберт или Альфонс?!— Альфонс, как есть альфонс!— Кто есть я такой, что за существо? — продолжил Хлюдов. — Разумное ли?— Конечно, неразумное! Выжрали на круг почти канистру рома и водки! Я ж тебе говорил: хватит Вовка, хватит! А ты…— Я?! Что — я?! Вот Вове и высказывай претензии! А я — просто Ваня! Иван!— Еще скажи — Иван Поддубный!— И скажу! А скажешь, нет?! Это ты все за дружбу русско-осетинскую пил. За мир во всем мире! За братский Кавказ! Интернационалист хренов! А я боролся! Выигрывал умственно и физически! О-о, сколько я выиграл!…— Ну и где оно?— Дык… выпили. И конфеты, главное, пожрали… А я жену хотел порадовать. Ну, ничё! Фак ю, фак их! — с кошмарным акцентом произнес Хлюдов культовую иностранную матерную фразу.— Лучше бы нам все-таки сейчас не фак, — урезонил Никита. — лучше бы нам… вперед, топать что ли…Вперед! Шли некоторое время по шпалам, спотыкаясь и чертыхаясь. В конце концов, ломать ноги надоело, сошли на насыпь. Но там — старые рельсы, металлические скобы и костыли, прочий хлам. Как-то само собой получилось — свернули на проселочную дорожку, вдоль «железки». Шли-шли-шли…— Стоп! Володя! Мы идем куда-то не туда!— Куда — не туда?— В никуда! Где рельсы, вдоль которых мы шли? Где шпалы о которые мы копыты сбивали? Где? Только не рифмуй!Огляделись. Луна, камыши.— Ты куда меня завел, Сусанин?! — заблажил Хлюдов.— Я завел?! Ты сам сказал, что надоело козлом скакать по шпалам! Ты первый уклонился от маршрута!— М-да? Вообще-то мы верно идем! Видишь, поезд идет? Скоро к нему выберемся. Сядем и поедем.— Нет, Вова! Никуда мы на нем не приедем. Это иранский поезд. И идет он в Тегеран или Мешхед! — осенило Никиту. — Тебя и меня персы шлепнут на месте. Как красных командиров. Или вернее, как комиссаров…— С чего ты взял, что поезд иранский?— А с того, что рельсы были справа от нас. Мы ушли влево. И поезд бежит с левой стороны! А должен быть справа!— Уф-ф! Лейтенант Ромашкин, ты мне опять мозги запудрил! Не трещи так быстро: право, лево, вправо, влево! Повтори помедленнее и покажи рукой!Никита, чуть протрезвевший на воздухе, повторил медленно и показал рукой.— М-да! — процедил сквозь зубы Хлюдов. — Вот это фокус! Покус! Мы топаем в Иран! Интересно, границу уже перешли? Если да, то почему мы ее не заметили? Где полосатые пограничные столбы? Где контрольно-следовая полоса? Где парни в зеленых фуражках? А мне басни рассказывали, что граница на замке и ключи утеряны!До утра брели обратно наугад. Окончательно выбившись из сил, прилегли под кустиком на бугорке. Их окончательно сморило. Спать… Мучили кошмары. Пустыня, жажда, чудовища.Нет, не сон, а явь. Проснулись от яркого палящего солнца. Огляделись и ужаснулись. Никакой дороги не было. То, что еще вчера было колеей, оказалось твердым солончаком. Вернее, солончаковым плато. Выжженная земля справа, слева, впереди и сзади — до горизонта. Сиротливый кустик, под которым они ночевали, — единственная растительность.— Кошмар! — охнул Хлюдов.— Кошмар! — согласился Ромашкин. — Куда нас с тобой занесло? До чего же пить хочется! Горло огнем горит.— Может, арык найдем… Но из арыков лучше не пить. В них одна зараза плавает. Будем искать колодец!— Где ты будешь его искать?— Там… — махнул неопределенно рукой Хлюдов.— А если там не отыщем?— Тогда будем копать здесь. Выроем колодец, по местному — кяриз.— Чем?— Руками! И… подручными средствами.Вырыть кяриз в выжженной пустыне — дело безнадежное. Вот кабы людей найти. Но никаких признаков присутствия человека не наблюдалось: ни в виде жилья, ни в виде машин, ни в виде мусора, ни в качестве испражнений. Птицы не летали, верблюды не бродили, овцы не паслись. Ровным счетом ничего. Только тушканчики время от времени перебегали то вправо, то влево. Ну, раз тушканчики, значит, все-таки это не Марс, а Земля. Уже хорошо!— По-моему, мы в какой-то то ли лагуне, то ли шхере. Но только пересохшей! — предположил Хлюдов. — Видишь: и вправо и влево и вперед и назад у горизонта края задираются. Поэтому мы ничего и не наблюдаем! Идем-ка, друг мой, назад! Откуда пришли!— А откуда мы пришли?Хлюдов огляделся, но их следов в обратную сторону не наблюдалось. Так что явиться сюда они могли с любой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28