Хороша отмазка?— О-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.— Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул!— А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.— Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова — сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок…На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном, лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились.Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.— Где ваш сосед, товарищ лейтенант? — набросился он на Никиту. — Почему его нет в строю?— Голый сидит. Стирка обмундирования.— Пусть явится в чем есть!— В чем мать родила?— Разболтались, лейтенанты?! Передайте, что я его накажу!— Обязательно передам. При встрече…— Так и передайте!— Есть! Так и передам!М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.
По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?Никита вернулся во двор и разбудил солдата:— Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:— А?! Я!— Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?!— Так точно!— Кто у нас был в гостях? — наугад, но в точку угодил Никита.— Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.— Ты что, тоже пригубил?!— Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.— Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?— Не видел, чтоб они выходили, — растерялся солдат. — Я дом внимательно охранял.— Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности.Стол ломился — фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома.Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.— Давно спит? — спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера.— Не очень. Заскучать не успели.— Много он выпил?— Торопится очень. Не закусывает, — покачал осуждающей головой Мамед. — Мы даже о деле поговорить не успели.— О деле? О каком деле?— Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство!— Я не тороплюсь очень, поддел Никита.— Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!Расул, который помладше, разлил — старику треть стопки, себе половину, Никите полную.— Оп! Стоп! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! — усек и пресек хитрость Никита.— Мы уже много выпили, — виновато улыбнулся Расул.Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули.— Ладно, давайте теперь по делу! — Никита, очистив пару мандаринов, пережевывал дольку за долькой.— Дело такое, дарагой! Видишь Расула, дарагой? Это папа рядового Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он — мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир, отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.— Очумели? Он всего три месяца служит, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.— Вах! А по-другому решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите на двое суток?— На субботу и воскресенье — может быть. В будни нельзя никак.Дядя Мамед вновь схватился за бутылку коньяка «Бакы» и предложил выпить за интернациональную дружбу братских народов.Что ж… Но! Но:— Ребята, учтите! Если, вы сейчас быстро накачаете меня коньяком, вновь останетесь без результата. Вернее, с тем же результатом, как со Шмером. Не спешите.— Командир! Почему так говоришь? Ильхам Алиев разве плохой солдат?— Обыкновенный. Как все.— Порядок не нарушает? Не хулиганит?— Всякое бывает. Но, в принципе, к нему особых претензий нет.— Вот и хорошо! И выпьем за Советскую Армию! — предложил дядя Мамед. — Я тоже был солдатом, дарагай! Даже сержантом стал! В стройбате.Выпили за армию.Дядя Мамед вновь начал гнуть свою линию:— Командир, а я слышал, у вас есть замполит Рахимов. Азербайджанец?— Есть такой. Майор.— Твой начальник?— Мой. Но он не совсем азербайджанец. Мама полячка, или белоруска, а папа… тоже вроде не азербайджанец.— Ничего. Гавное — Рахимов. Значит, в его жилах течет кровь джигита. Познакомь, а?— Познакомить, конечно, могу. Но вряд ли поможет.— Дарагой! Даже не думай! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Миша обещал! Сказал, на втором этаже можно собраться.— Миша?— Вот он, — показал дядя Мамед на бездыханное тело Шмера.Папа Расул подттверждающе кивнул: обещал, обещал!Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова вызывать? Не хотелось бы.— Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.— Обижаешь, командир! — покачал головой дядя Мамед.Тут Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и обрадованно воскликнул:— А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай!— Пошел к черту! — рявкнул Никита, но… налил. И себе тоже.Жидкость с солидным называнием коньяк максимум тянула на разбавленный коньячный спирт, но в голову ударяла. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям, но так то будучи трезвым!Дядя Мамед быстро принялся говорить Мишке о нестыковочке, о негостеприимности хозяина.— Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел? — закричал Шмер. — Все давно на мази! Даже комбат приглашен от твоего имени. Неслышащих лично ходил уведомлять о банкете. Твой адрес назвал! И через два часа… — Шмер взглянул на часы, — о, как время летит… нет, через сорок минут, господа офицеры пожалуют!— Сколько?— Если прибудут все, то двенадцать. Но, вероятнее всего, двадцать. Обязательно нахлебники прибьются на огонек.— Значит, спланированный тобой бедлам? Шабаш?— Ну, зачем? Все будет аккуратно, чинно, тихо и без ведьм. Ступай за мебелью в роту, а я начну накрывать.Спорить бесполезно. Убийственный аргумент — про комбата. Никита представил: вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок, вместо сабантуя — облом, а супруге уже наплетено про экстренную проверку, значит, придется вернуться в батальон и выплеснуть гнев на подчиненных, собрать офицеров на совещание, устроить батальонный ночной строевой смотр, заняться шагистикой на плацу. Нет уж! Лучше пару дней наводить порядок в квартире с помощью солдатиков.А вот и они! В смысле, солдатики. Легки на помине. Первым вломился на веранду сержант Наседкин. За ним, задевая стены и косяки, — бойцы со стульями и лавками.— А где столы? — гаркнул Шмер. — Наседкин! Где столы из Ленкомнаты? Мы что узбеки? На полу скатерть стелить?— Дык, Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть… вот у товарища лейтенанта.— Замполит Ромашкин! Ты чо? — фальшиво удивился Шмер. — Иди, выдай мебель которая по-получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол…Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства к столу приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия как у охотничьих псов. Оповещать таких не требуется, они ориентируется по запаху и на звон посуды.А запахи были еще те! И звон стоял еще тот!Стол ломился от яств. В центре — две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них — тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты в мисках, мелкопорезаная зелень. Несколько банок шпрот прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат, яблок и апельсинов. Довершал картину десерт — огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет. Стоящий в темном углу возле «тещиной комнаты» запасной стол был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.Ну, что же, после пьянки, можно будет еще неделю доедать закуски. Как раз до получки хватит.Алсынбабаев, улыбаясь, слушал похвалу дяди Мамеда в адрес командования батальона, офицеров роты и прочих начальников. Вскоре Рахимов с земляками о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев, набрав в коробку фруктов и бутылок, исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и старлеи.За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Гости угомонились только после того, как были допиты последние капли и съедена вся закуска. Никита грустно посмотрел затуманенным взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище. Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем заесть. Одни огрызки, объедки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки. Пепел на солдатской простыне, заменявшей скатерть. Жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и поперек — капельки масла от банок с шпротами до мест, где сидели закусывающие.За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в ужасно неудобной позе — откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыханию спящего. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола, и Гуляцкий уперся в нее шеей и плечами.Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось, и на непослушных ногах двинулся к лестнице. Ступени загораживала туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Никита поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки, едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила, подкинув Никиту вверх, а на галифе Миронюка четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита замахал руками и ухватился за перила, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку. Ступенька жалобно треснула.— Черт! Кругом одни дубы и дубовая мебель! — Он поднял с досок майорскую широкую фуражку «аэродром» и с силой запустил ее в пьяную усатую физиономию.— Убью! — промямлила живая «мишень», облизнулась, не открывая глаз, и вновь захрапела.Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился к своему дивану. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке и тяжело вздохнул, словно после утомительной борьбы. Затем бросил ворох одежды в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол. Он усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка душат его за горло. Усатая морда майора шипела: «Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки! Она пошита в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками!»Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень. Особенно усердствовали Шмер и боец Кулешев. Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера не положено. « А носки стирать положено?» — рычал боец. «Так они не мои, а Шмера, его и бей!». «Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он велел вас бить по морде!»Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.— Твою замполита мать! — взвизгнул Шмер реальным человеческим голосом. — Скотина, нос мне разбил!Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в Никиту. Сапожище, шмякнувшись о стену, упал подковками на висок. Никита взвыл:— Миха! Ты чо? С ума стрендил?! Дерешься, сапоги швыряешь!— Это ты сбрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!И куда-то таинственно исчез…На построение, кроме Никиты и Ахмедки, не явился ни один офицер. Алсын рассвирепел. Он отправил их на поиски сослуживцев. Ромашкин заглянул в каждую комнату общаги — никого. Затем отправились в обход по квартирам. На ближайших подступах к «берлоге» Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка лежали две бутылки, и тротуар усеян окурками.Дверь отворилась от легкого толчка. Веранда уставлена пустой посудой. Оставалась только узкая тропа в комнату, между пустыми бутылками из-под выпитой водки. Офицеры спали. Шмер, как обычно, на кулаках между тарелками, Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать человек на кровати и на полу.Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щелки глаз, надул щеки и широким жестом великодушно пригласил присоединяться.— Откуда? — спросил Ромашкин, показывая рукой на «царский» стол.— Оттуда! — так же односложно ответил Шкребус. — Немного подумав, вспомнил: — Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму заходу. Бойца-сыночка мы ему отдали, уломал, чертяка! Привезет через десять дней обратно. Не переживай, лучше выпей!Никита потоптался нерешительно и махнул рукой. А, ну их к черту, начальников!Ахмедка уже успел вылакать три рюмки, пока Ромашкин набирал закуску в тарелку. А пить что? А, коньяк!Народ, заслышав, знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось по новой!Так никто до светлых очей Алсына в этот день, и не дошел… Глава 20.Посещение «вертепа» Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.В канцелярию заглянул Шмер:— Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.— Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на черный день?— А что он уже наступил?— Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.— Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.— Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.— А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь.— С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?— Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть, самый главный.— Он что, начальник милиции или партийный вождь?— Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, — отчего-то понизил голос Шмер. — Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.— Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?— Чудак! Знакомство с Ашотом — это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.— На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду! Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиози!— Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи! — Михаил приоткрыл дверь.В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как сухой инжир туркмен:— Изздрасствуй, командыр! — протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила белье, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Черт! А вчера говорил: нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши?! Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?Никита вернулся во двор и разбудил солдата:— Боец! Хватит спать! Вся морда в слюнях!Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:— А?! Я!— Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту?! Тебя Шмер приставил к стирке?!— Так точно!— Кто у нас был в гостях? — наугад, но в точку угодил Никита.— Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.— Ты что, тоже пригубил?!— Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.— Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?— Не видел, чтоб они выходили, — растерялся солдат. — Я дом внимательно охранял.— Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности.Стол ломился — фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома.Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.— Давно спит? — спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера.— Не очень. Заскучать не успели.— Много он выпил?— Торопится очень. Не закусывает, — покачал осуждающей головой Мамед. — Мы даже о деле поговорить не успели.— О деле? О каком деле?— Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство!— Я не тороплюсь очень, поддел Никита.— Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!Расул, который помладше, разлил — старику треть стопки, себе половину, Никите полную.— Оп! Стоп! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! — усек и пресек хитрость Никита.— Мы уже много выпили, — виновато улыбнулся Расул.Ну, разве что. Стаканы звонко блинкнули.— Ладно, давайте теперь по делу! — Никита, очистив пару мандаринов, пережевывал дольку за долькой.— Дело такое, дарагой! Видишь Расула, дарагой? Это папа рядового Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он — мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир, отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.— Очумели? Он всего три месяца служит, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.— Вах! А по-другому решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите на двое суток?— На субботу и воскресенье — может быть. В будни нельзя никак.Дядя Мамед вновь схватился за бутылку коньяка «Бакы» и предложил выпить за интернациональную дружбу братских народов.Что ж… Но! Но:— Ребята, учтите! Если, вы сейчас быстро накачаете меня коньяком, вновь останетесь без результата. Вернее, с тем же результатом, как со Шмером. Не спешите.— Командир! Почему так говоришь? Ильхам Алиев разве плохой солдат?— Обыкновенный. Как все.— Порядок не нарушает? Не хулиганит?— Всякое бывает. Но, в принципе, к нему особых претензий нет.— Вот и хорошо! И выпьем за Советскую Армию! — предложил дядя Мамед. — Я тоже был солдатом, дарагай! Даже сержантом стал! В стройбате.Выпили за армию.Дядя Мамед вновь начал гнуть свою линию:— Командир, а я слышал, у вас есть замполит Рахимов. Азербайджанец?— Есть такой. Майор.— Твой начальник?— Мой. Но он не совсем азербайджанец. Мама полячка, или белоруска, а папа… тоже вроде не азербайджанец.— Ничего. Гавное — Рахимов. Значит, в его жилах течет кровь джигита. Познакомь, а?— Познакомить, конечно, могу. Но вряд ли поможет.— Дарагой! Даже не думай! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Миша обещал! Сказал, на втором этаже можно собраться.— Миша?— Вот он, — показал дядя Мамед на бездыханное тело Шмера.Папа Расул подттверждающе кивнул: обещал, обещал!Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова вызывать? Не хотелось бы.— Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.— Обижаешь, командир! — покачал головой дядя Мамед.Тут Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и обрадованно воскликнул:— А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай!— Пошел к черту! — рявкнул Никита, но… налил. И себе тоже.Жидкость с солидным называнием коньяк максимум тянула на разбавленный коньячный спирт, но в голову ударяла. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям, но так то будучи трезвым!Дядя Мамед быстро принялся говорить Мишке о нестыковочке, о негостеприимности хозяина.— Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел? — закричал Шмер. — Все давно на мази! Даже комбат приглашен от твоего имени. Неслышащих лично ходил уведомлять о банкете. Твой адрес назвал! И через два часа… — Шмер взглянул на часы, — о, как время летит… нет, через сорок минут, господа офицеры пожалуют!— Сколько?— Если прибудут все, то двенадцать. Но, вероятнее всего, двадцать. Обязательно нахлебники прибьются на огонек.— Значит, спланированный тобой бедлам? Шабаш?— Ну, зачем? Все будет аккуратно, чинно, тихо и без ведьм. Ступай за мебелью в роту, а я начну накрывать.Спорить бесполезно. Убийственный аргумент — про комбата. Никита представил: вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок, вместо сабантуя — облом, а супруге уже наплетено про экстренную проверку, значит, придется вернуться в батальон и выплеснуть гнев на подчиненных, собрать офицеров на совещание, устроить батальонный ночной строевой смотр, заняться шагистикой на плацу. Нет уж! Лучше пару дней наводить порядок в квартире с помощью солдатиков.А вот и они! В смысле, солдатики. Легки на помине. Первым вломился на веранду сержант Наседкин. За ним, задевая стены и косяки, — бойцы со стульями и лавками.— А где столы? — гаркнул Шмер. — Наседкин! Где столы из Ленкомнаты? Мы что узбеки? На полу скатерть стелить?— Дык, Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть… вот у товарища лейтенанта.— Замполит Ромашкин! Ты чо? — фальшиво удивился Шмер. — Иди, выдай мебель которая по-получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол…Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства к столу приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия как у охотничьих псов. Оповещать таких не требуется, они ориентируется по запаху и на звон посуды.А запахи были еще те! И звон стоял еще тот!Стол ломился от яств. В центре — две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них — тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты в мисках, мелкопорезаная зелень. Несколько банок шпрот прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат, яблок и апельсинов. Довершал картину десерт — огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет. Стоящий в темном углу возле «тещиной комнаты» запасной стол был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.Ну, что же, после пьянки, можно будет еще неделю доедать закуски. Как раз до получки хватит.Алсынбабаев, улыбаясь, слушал похвалу дяди Мамеда в адрес командования батальона, офицеров роты и прочих начальников. Вскоре Рахимов с земляками о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев, набрав в коробку фруктов и бутылок, исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и старлеи.За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Гости угомонились только после того, как были допиты последние капли и съедена вся закуска. Никита грустно посмотрел затуманенным взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище. Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем заесть. Одни огрызки, объедки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки. Пепел на солдатской простыне, заменявшей скатерть. Жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и поперек — капельки масла от банок с шпротами до мест, где сидели закусывающие.За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в ужасно неудобной позе — откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыханию спящего. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола, и Гуляцкий уперся в нее шеей и плечами.Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось, и на непослушных ногах двинулся к лестнице. Ступени загораживала туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Никита поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки, едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила, подкинув Никиту вверх, а на галифе Миронюка четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита замахал руками и ухватился за перила, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку. Ступенька жалобно треснула.— Черт! Кругом одни дубы и дубовая мебель! — Он поднял с досок майорскую широкую фуражку «аэродром» и с силой запустил ее в пьяную усатую физиономию.— Убью! — промямлила живая «мишень», облизнулась, не открывая глаз, и вновь захрапела.Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился к своему дивану. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке и тяжело вздохнул, словно после утомительной борьбы. Затем бросил ворох одежды в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол. Он усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка душат его за горло. Усатая морда майора шипела: «Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки! Она пошита в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками!»Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень. Особенно усердствовали Шмер и боец Кулешев. Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера не положено. « А носки стирать положено?» — рычал боец. «Так они не мои, а Шмера, его и бей!». «Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он велел вас бить по морде!»Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.— Твою замполита мать! — взвизгнул Шмер реальным человеческим голосом. — Скотина, нос мне разбил!Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в Никиту. Сапожище, шмякнувшись о стену, упал подковками на висок. Никита взвыл:— Миха! Ты чо? С ума стрендил?! Дерешься, сапоги швыряешь!— Это ты сбрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!И куда-то таинственно исчез…На построение, кроме Никиты и Ахмедки, не явился ни один офицер. Алсын рассвирепел. Он отправил их на поиски сослуживцев. Ромашкин заглянул в каждую комнату общаги — никого. Затем отправились в обход по квартирам. На ближайших подступах к «берлоге» Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка лежали две бутылки, и тротуар усеян окурками.Дверь отворилась от легкого толчка. Веранда уставлена пустой посудой. Оставалась только узкая тропа в комнату, между пустыми бутылками из-под выпитой водки. Офицеры спали. Шмер, как обычно, на кулаках между тарелками, Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать человек на кровати и на полу.Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щелки глаз, надул щеки и широким жестом великодушно пригласил присоединяться.— Откуда? — спросил Ромашкин, показывая рукой на «царский» стол.— Оттуда! — так же односложно ответил Шкребус. — Немного подумав, вспомнил: — Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму заходу. Бойца-сыночка мы ему отдали, уломал, чертяка! Привезет через десять дней обратно. Не переживай, лучше выпей!Никита потоптался нерешительно и махнул рукой. А, ну их к черту, начальников!Ахмедка уже успел вылакать три рюмки, пока Ромашкин набирал закуску в тарелку. А пить что? А, коньяк!Народ, заслышав, знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось по новой!Так никто до светлых очей Алсына в этот день, и не дошел… Глава 20.Посещение «вертепа» Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.В канцелярию заглянул Шмер:— Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.— Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на черный день?— А что он уже наступил?— Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.— Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.— Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.— А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь.— С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?— Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть, самый главный.— Он что, начальник милиции или партийный вождь?— Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, — отчего-то понизил голос Шмер. — Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.— Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?— Чудак! Знакомство с Ашотом — это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.— На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду! Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиози!— Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи! — Михаил приоткрыл дверь.В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как сухой инжир туркмен:— Изздрасствуй, командыр! — протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28