Дорога, пролегавшая через поля, делая петлю, упиралась в высокие кованые ворота – единственный проход в прочной ограде. В центре каждой из створок красовался вензель «Р. У.». Неприветливый джентльмен в коричневой куртке и плоском кепи с козырьком осведомился у Таниэля о цели его визита и отворил ворота. Створки разошлись в стороны с протяжным скрипом. Кеб въехал на территорию лечебницы. Оглянувшись, Таниэль успел заметить, как привратник бегом возвратился в свою будку и поспешно сорвал телефонную трубку с рычага.
Кебмен боязливо покосился на мрачное здание и придержал лошадей. Ему явно не терпелось поскорее отсюда убраться. Лошади покорно остановились у ступеней главного входа, хрустнул под копытами гравий. Кебмен скользнул тоскливым взглядом по массивным дверям красного дерева. А когда Таниэль велел ему подождать, у бедняги и вовсе вытянулось лицо. Откуда-то сверху послышался долгий пронзительный крик. В безмолвии туманного дня, посреди полей этот звук особенно болезненно резал слух. Возница пугливо вздрогнул.
Едва Таниэль спрыгнул с подножки кеба, как двери лечебницы распахнулись и на крыльце появился доктор Пайк собственной персоной. Доктор был узколицым, на тонком, заостренном носу его красовались маленькие очки с круглыми стеклами. Волосы поседели до почти полной белизны и заметно поредели надо лбом и у висков. Тело доктора было под стать лицу – худое и тонкое, но впечатление общей слабости, которое создавалось благодаря этой субтильности, рассеивал взгляд голубых глаз, прятавшихся под тяжелыми веками и за стеклами очков, – необыкновенно цепкий, умный, острый.
– А-а, мастер Таниэль Фокс! – воскликнул доктор Пайк, и лицо его скривилось в ухмылке. – Вы у нас всегда желанный гость. Привратник уведомил меня о вашем визите.
Таниэль пожал протянутую руку.
– Рад встрече с вами, – произнес он, постаравшись, чтобы слова эти звучали как можно более убедительно. Это, однако, удалось ему плохо.
– Приятно слышать. – Пайк зябко потер ладони одну о другую. – Но лучше нам здесь не задерживаться, погода к этому не располагает. Пройдемте внутрь.
И он, уступив дорогу гостю, провел его в холл «Редфордских угодий». Таниэль очутился в просторном помещении с высоким потолком и выложенным черными и белыми керамическими плитками полом. Вдоль одной из стен наверх, к небольшой балюстраде, вела деревянная лестница. За резной конторкой восседала цветущая особа в элегантном наряде. Ее густые темные волосы были собраны сзади в скромный узел. Таниэля всегда поражал контраст между этим помещением – уютным, светлым, кристально чистым – и прочими частями лечебницы, являвшими собой полную противоположность холлу.
По пути наверх, к своему кабинету, Пайк занимал Таниэля учтивым разговором. Все стены маленького кабинета доктора Пайка были уставлены книжными стеллажами. У письменного стола помещалось кресло с сиденьем, обтянутым зеленой кожей, на столе же в безупречном порядке были разложены пухлые папки, но первыми бросались в глаза массивное исследование по френологии и человеческий череп, расчерченный на пронумерованные и подписанные секции.
Доктор указал Таниэлю на кресло и сам уселся по другую сторону стола, у прямоугольного окна, впускавшего в комнату неяркий свет пасмурного утра. Пайк всегда был несимпатичен Таниэлю. В присутствии доктора ему неизменно делалось как-то не по себе. Возможно отчасти виной тому была профессия Пайка, ведь доктор по пять дней в неделю проводил в лечебнице для умалишённых и не мог не подпасть под влияние этого заведения. Что до самого Таниэля, он весьма отчетливо ощущал это влияние на себе.
Пайк был одним из старинных знакомых его отца, который в силу своего ремесла принужден был время от времени встречаться с доктором, наведываясь в «Редфордские угодья». Колыбельщики были далеко не единственной разновидностью нечисти, некоторые из тварей являлись переносчиками безумия, которое распространяли точно заразу, и противостоять им могли лишь сильные духом. Немало нынешних пациентов «Редфордских угодий» были помещены в лечебницу при деятельном участии Джедрайи Фокса и его сына. Так что Таниэлю стоило немалого труда заставить себя перешагнуть порог этого заведения.
– Ну что ж, молодой человек, чем я могу быть вам полезен? – осведомился Пайк, сложив руки «пирамидкой» и вперив в лицо посетителя цепкий взгляд ярко-голубых глаз.
Таниэль не успел ему ответить – тишину, воцарившуюся в комнате, внезапно прорезал чей-то утробный вой, негромкий, но отчаянный и зловещий. Пайк даже бровью не повел.
– Одна из наших наиболее мятежных душ. Способа полностью изолировать помещение от посторонних звуков не существует, и вам это известно, друг мой. Но со временем ко всему привыкаешь.
– Доктор Пайк, вы правы: я потревожил вас, чтобы задать один-единственный важный для меня вопрос. Конфиденциально.
– Что-что? Конфиденциально? – Глаза Пайка блеснули за стеклами очков, губы тронула легкая ухмылка. – Вот тебе и на. Похоже, над моей головой сгущаются тучи.
– Ничего подобного, сэр, поверьте. Однако эти слова, достигни они слуха кое-кого, могли бы подпортить вам репутацию.
Пайк вмиг посерьезнел. Он откинулся в кресле и сделал приглашающий жест.
– Выкладывайте. Я весь внимание.
Таниэль набрал полную грудь воздуха. Он попытался скрыть охватившую его тревогу под маской деловитости, как делал уже не раз. О, до чего же он ненавидел этот дом! Он буквально физически ощущал присутствие в его стенах несчастных узников, запертых в тесных клетушках и мучимых собственными демонами.
– Доктор Пайк, надежна ли охрана в «Редфордских угодьях»?
Тощее лицо Пайка исказила гримаса недовольства, смешанного с удивлением. В глазах читался вопрос: «Неужто ты заявился лишь затем, чтобы задать столь дурацкий вопрос?»
– Я потому вас об этом спрашиваю, – поспешил объясниться Таниэль, – что минувшей ночью мне встретилась девушка, которая явно страдает тяжелым психическим расстройством. Я прежде всего заподозрил, что ее безумие вызвано встречей с чудовищем, из тех, что его распространяют, но выяснить достоверно, является ли сумасшествие естественным или наведенным этими тварями, весьма непросто. И тогда я подумал: а что, если она сбежала из вашей лечебницы и…
– Уверяю, юноша, это совершенно невозможно! – раздраженно бросил Пайк. – Все наши пациенты находятся под надежнейшей неусыпной охраной, и никогда еще ни один из них не покинул этих стен иначе как с дозволения ответственных лиц и, разумеется, после полного излечения от своего недуга.
– Простите, сэр. Таниэль слегка наклонил голову. – Мне необходимо было удостовериться, что она не из ваших больных, прежде чем проводить ритуал по установлению причины ее безумия. Но поверьте, если бы все же кто-то из ваших подопечных сбежал и вы поделились бы со мной этой тайной, я доставил бы вам беглеца в целости и сохранности и ни одна живая душа не узнала бы от меня об этом.
Пайк нахмурился, поджав губы. Он снова вознамерился было ответить Таниэлю какой-то резкостью, но отчего-то внезапно переменил свое решение. Лоб его разгладился, губы тронула смущенная улыбка.
– Виноват, друг мой. Я был с вами чересчур резок. Плохо спал этой ночью. Но поверьте мне: ни один пациент ни теперь, ни прежде самовольно не покидал пределов «Редфордских угодий». Впрочем, я могу справиться о вашей подопечной У коллег из других подобных заведений, если пожелаете. Девушка у вас?
– Да.
– Не кажется ли вам, что наилучшим выходом было бы доставить ее сюда? Содержать психически больных в домашних условиях обременительно, да и небезопасно.
Таниэль на миг представил себе унылые коридоры, проржавевшие потолочные балки, вопли, завывания, дикий хохот, отдающийся эхом под этими мрачными сводами, – все, что скрывалось за респектабельным фасадом «Редфордских угодий».
– Она, похоже, вполне довольна теми условиями, какие мы с Кэтлин сумели ей создать, – дипломатично ответил он. – Лучше сейчас не беспокоить ее понапрасну.
– Вам виднее. Кстати, как ее имя, если не секрет?
– Она не желает разговаривать.
– Понятно, – со снисходительной улыбкой кивнул Пайк. – Видно, какая-нибудь бродяжка с помутившимся рассудком. Так вы говорите, что набрели на нее в Старом Городе? А как она выглядит? Это чтобы я мог справиться о ней у моих коллег.
Помедлив, Таниэль солгал:
– На вид ей лет двадцать пять, она брюнетка с карими глазами.
Пайк записал это на листок бумаги.
– Непременно наведу справки у всех, с кем знаком. А теперь, мастер Фокс, как ни приятно мне ваше общество, я должен вернуться к своим обязанностям. Позвольте мне вас проводить.
– Премного вам обязан, сэр.
Спускаясь вниз по лестнице, Таниэль и доктор Пайк продолжали обмениваться любезностями. Стоя в дверном проеме, Пайк наблюдал, как юный охотник за нечистью усаживался в кеб. Вот он в последний раз махнул радушному хозяину рукой и захлопнул дверцу. Кебмен натянул вожжи, и лошади тронулись.
Копыта их дробно застучали по дорожке. У ворот стук стих, лошади остановились, из будки показался привратник. Ворота распахнулись. Но Таниэль ничего этого не замечал. Он был всецело во власти раздумий.
Он не упоминал о том, что повстречал девушку в Старом Городе. Так откуда же Пайк об этом узнал? Слов нет, со стороны доктора вполне естественно было предположить подобное: ведь Таниэль сообщил, что наткнулся на нее во время охоты, а где же охотиться истребителю нечисти, как не в Старом Городе. Ведь именно там водятся чудовища. И все же Таниэля не покидала тревога. Что-то было не так.
Но об этом можно было поразмыслить потом, на досуге. И Таниэль заставил себя выбросить из головы доктора Пайка и все, что с ним было связано. В настоящее время важнее всего узнать как можно больше о потерявшейся девушке и главное – выяснить ее имя.
На Крофтерс-Гейт он вернулся поздним утром. Первым делом поднялся наверх, чтобы посмотреть, как там бедняжка. Девушка по-прежнему спала, однако, судя по тому, как простыни обвили ее хрупкое тело, сон ее был беспокойным. Кэтлин заснула в гостиной, в кресле у огня, но прежде позаботилась о безопасности – развесила обереги у входа в спальню, где уложили гостью. Таниэль улыбнулся. При всей своей внешней ребячливости Кэтлин была одной из лучших в их ремесле. Равных ей не нашлось бы во всем Лондоне.
Таниэль смертельно устал, ведь он не спал со вчерашнего вечера. Он пошерудил кочергой в камине, чтобы огонь разгорелся поярче, и улегся на ковре. «Ближе к ночи, – подумал он, засыпая, – мы решим, как быть с девушкой, если ей не станет лучше. А сейчас самое главное выспаться».
Таниэль никогда не нуждался в будильнике. Он обладал завидной способностью просыпаться ровно за три минуты до того времени, которое сам назначал себе для пробуждения, прежде чем заснуть. И это была лишь одна из его многочисленных странностей. Он вообще во многих отношениях был нисколько не похож на большинство своих сверстников. Именно об этом он и размышлял, разглядывая свое намыленное лицо в зеркале в ванной. Многие ли в семнадцать лет могут с полным на то правом назвать себя профессиональными охотниками за нечистью? Многие ли могут себе позволить жить в собственном доме, пусть и купленном на отцовские деньги?
Однако, несмотря на эти и иные подобные странности, выглядел Таниэль вполне обычно. У него были правильные черты лица и гладкая кожа, не обезображенная ни следами оспы, ни юношескими прыщами, которые так донимали иных из его сверстников. Быть может, он был чуточку бледен лицом и к тому же значительно уступал отцу в крепости сложения. Он знал, что никогда ему не раздаться в плечах, никогда не сравняться в росте с покойным Джедрайей. Но зато у него были красивые, выразительные бледно-голубые глаза и вьющиеся светлые волосы, густые и мягкие. То и другое он унаследовал от матери, на которую был очень похож. Отец часто, очень часто повторял, что узнает в сыне свою покойную жену. Иногда Джедрайя говорил это с нежностью, и Таниэль воспринимал его слова как похвалу, порой же они служили порицанием и произносились ему в укор как не оправдавшему родительские ожидания. В последнем случае у Таниэля внутри словно бы что-то обрывалось Всякий раз, услышав подобное от отца, он как будто безвозвратно утрачивал часть своей души.
Но отца больше не было на свете, а мать умерла еще раньше. Таниэль остался один.
Детство его не было ни легким, ни безоблачным. Он был единственным ребенком человека, ставшего легендой, еще когда Таниэля и на свете не было. Джедрайя Фокс считался лучшим охотником за нечистью во всем Лондоне, а возможно, ему и в мире не нашлось бы равных. Он знал об этом ремесле больше, чем кто бы то ни было. И внешность его была под стать столь легендарной репутации: высокий рост, крепкое сложение, окладистая, черная как смоль борода. Вдобавок ко всему он обладал превосходной реакцией. Ветеран, сотни раз выходивший победителем из смертельных схваток, Джедрайя сделался своего рода иконой для охотников всего Лондона и окрестностей.
В прежние времена, когда это ремесло еще только зарождалось, когда о нечисти еще мало что было известно доподлинно, а охотников на нее почитали за самоубийц, именно рассказы Джедрайи привлекали новых и новых добровольцев в ряды истребителей чудовищ. Он постоянно публиковал в печати статьи, в которых делился опытом, как можно уничтожить представителей того или иного вида нечисти. Таниэль благоговел перед отцом.
А потом погибла мать, Чьяна Роузлиф Фокс, став жертвой жестокого и бессмысленного убийства на кладбище в Уайтчепеле. Она была красива, артистична, добросердечна. Отец ее боготворил, Таниэль был бесконечно к ней привязан. Но она их покинула.
После этого Джедрайя изменился до неузнаваемости.
– Слишком она была хороша для этого мира. Ее место там, на небесах, среди ангелов, – так он однажды сказал, когда Таниэлю было всего шесть лет. При этом Джедрайя смотрел в окно взглядом, исполненным глубокой печали, а в голосе его звучала такая тоска, что у Таниэля защемило сердце. – Наша земная жизнь не для таких, как твоя мать. С ее нежной душой, с ее чутким сердцем, умением сопереживать чужому горю, с ее любовью к искусствам, ко всему прекрасному… Прежде все это возводили в ранг достоинств, а нынче почитают признаками слабости духа, вот так-то. Мы живем в индустриальную эпоху, Таниэль. В Век Разума. На заводах и фабриках день ото дня появляются все новые машины, ученые творят чудеса, мы проникаем в тайны природы и мироздания. И все это требует от нас холодного рассудка и твердой воли. Наука, вот что теперь превыше всего, она всем заправляет, а ей нет дела до каких-то там стихов, сказок и песен. Боюсь я за тебя, сынок. Боюсь, что ты вырастешь похожим на мать и однажды этот мир тебя сломает.
– А как же тогда нечисть, отец? Разве она тоже часть этой новой жизни, в которой важней всего наука, разум и логика?
Джедрайя взглянул на него искоса и невесело улыбнулся.
– Вовсе нет. Потому-то мы ее и истребляем.
Когда Таниэлю сравнялось одиннадцать, Джедрайю в первый и последний раз подвело его непревзойденное мастерство. Никто так и не узнал, за кем именно он в тот раз погнался. Когда его наконец отыскали, от бедняги мало что осталось.
Дальнейшие заботы о сироте взяла на себя Кэтлин, которая была дружна с покойным. Таниэль получил в наследство отцовский дом и приличную пенсию. Охота за нечистью относилась к числу наиболее высокооплачиваемых профессий в силу высокой опасности этого занятия. Парламент назначал охотникам щедрое жалование и такие огромные премии, каким позавидовал бы даже самый преуспевающий адвокат. Кэтлин перебралась в дом Таниэля и стала продолжать его обучение мастерству истребителя нечисти, ибо это было единственное занятие, к которому Фокс-младший питал склонность и в котором достиг известных успехов, начав постигать его азы в восьмилетнем возрасте. Наставница и ученик вскоре подружились, а со временем Таниэль стал полноправным коллегой Кэтлин. Таниэль выключил воду, лившуюся в раковину из двух медных кранов, наспех вытер лицо и решил еще раз проведать незнакомку. Она, по крайней мере, внесла в их с Кэтлин жизнь хоть какое-то разнообразие. Минувшей ночью он повел ее к себе домой, нимало не задумавшись о том, зачем, с какой целью он это делает. Нельзя оставлять ее одну в Старом Городе, – вот все, что тогда пришло ему в голову. По правде говоря, он даже отдаленно не представлял себе, что делать с девушкой, когда она почувствует себя лучше. Надо бы тогда отыскать ее семью и вернуть беглянку в родительский дом.
Но что, если ей не станет лучше?
Таниэль раздумывал об этом, шагая по коридору к двери своей спальни, где запер девушку. И находил все новые и новые аргументы в споре с самим собой. Друзей у него было мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36