Нет, мне хотелось чего-то другого, но чего именно, я никак не могла понять.
В Обществе Крови однажды мне сказали, что Молоко, которая теперь стала действительно ужасно старой, перенесла удар. Мой сын пошел со мною вместе навестить ее и очень хорошо подлечил; и, поскольку она жила совсем одна, я переехала к ней на время, чтобы быть под рукой, пока она еще нуждалась в помощи после болезни. Это оказалось удобно и приятно нам обеим; но она в это время была занята поисками своего последнего имени и училась умирать, так что, хотя я и могла оказать ей в этом некоторую помощь, а также кое-чему от нее научиться, все равно это было не то, чего хотелось мне самой.
Однажды, незадолго до Летних Танцев я работала в хранилищах над Лунным Ручьем. Цех Мельников установил там новый генератор, и я занималась проверкой провода, подключенного к молотилке, который кое-где нуждался в дополнительной изоляции; должно быть, над проводом изрядно потрудились мыши. Я работала там, вдали ото всех, в темной, пыльной узкой щели, слушая мышиную возню у себя над головой и под стенами сарая. Вскоре я краем глаза заметила, что в этой щели со мной вместе находятся еще какие-то люди, внимательно наблюдающие за моими действиями. Кожа у них была серовато-коричневого цвета, руки длинные, гибкие и тонкие, а ладошки и ступни очень белые; глаза у них ярко горели. Я никогда их раньше не видела, но они почему-то показались мне знакомыми. Я сказала, продолжая работать:
— Я бы хотела, чтобы вы не оголяли провода, потому что может начаться пожар. Мне кажется, в таком большом зернохранилище можно найти еду и получше изоляции!
Эти люди тихонько засмеялись, и самый темнокожий из них сказал высоким нежным голосом:
— Нам спать пора. — И они, оглянувшись на меня, бесшумно и быстро исчезли.
Но там остался кто-то еще. От страха у меня слегка екнуло сердце. Сперва я никак не могла как следует разглядеть этого человека в полумраке; потом увидела, что это Черный Деготь.
— Ты уж больше не ездишь верхом на лошадях, Дятел? — спросил он.
— Езда верхом — это для молодых, Черный Деготь, — откликнулась я.
— А ты разве старая?
— Мне скоро сорок.
— И неужели ты совсем не скучаешь по скачкам?
Он поддразнивал меня в точности так, как когда-то дразнили меня за то, что я влюблена в рыжего жеребца.
— Нет, об этом я не скучаю.
— О чем же ты скучаешь?
— У меня сынок умер.
— Почему же ты должна скучать о нем?
— Он же мертв.
— Как и я, — сказал Черный Деготь. И это было правдой. Он умер пять лет назад.
И тут я поняла, о чем именно я тосковала, чего хотела. Это было всего лишь желанием не быть больше запертой в Земных Домах. Мне бы совершенно не требовалось то входить туда, то выходить, если бы я могла видеть тех, кто это делает постоянно. Вот как Черный Деготь, И он тоже посмеялся немножко, как те мыши.
Он больше ничего не говорил, но просто наблюдал за мной из темного уголка. Когда я закончила свою работу, он исчез. Когда я уходила из хранилища, то заметила, что там, на одной из балок живет сова; она спала.
Я пошла домой, то есть к Молоку. За ужином я рассказала ей о Черном Дегте и о мышах.
Она внимательно слушала и вдруг начала тихонько плакать. После удара она очень ослабела, и ее яростный нрав порой оборачивался слезами. Она сказала:
— Ты всегда была впереди меня, всегда шла впереди!
Я никогда прежде не понимала, что она мне просто завидует. И сейчас очень опечалилась, узнав об этом, но все же мне хотелось смеяться над тем, как бессмысленно мы тратим порой свои чувства.
— Кто-то же должен отворять двери! — сказала я. И показала ей на людей, что входили в комнату, это были люди, похожие на тех, каких я обычно видела в раннем детстве. Я понимала, что они мне родня, но не знала, кто они такие. Я спросила Молоко:
— Кто они?
Сперва она была ошарашена моим вопросом да еще и видеть как следует не могла, она все время жаловалась на это. Но потом те люди стали что-то говорить ей, а она — им отвечать. Порой они говорили на нашем языке, а порой я совсем не понимала их речи; но Молоко отвечала им с охотой.
Когда Молоко устала, они тихонько ушли прочь, и я помогла ей улечься в постель. Когда она уже совсем начала засыпать, я увидела, как вошел маленький ребенок и лег с нею рядом. Она обняла его рукой. И каждую ночь после этого, до самой зимы, когда Молоко умерла, этот ребенок приходил к ней и спал в ее постели.
Как-то я заговорила с ней об этом, спросив: «Это твоя дочка?» И Молоко посмотрела на меня своим единственным зрячим глазом, как прежде яростно — точно хлыстом ударила, — и заявила: «Не моя, а твоя!» Так что теперь я живу в этом доме с дочерью, которую никогда не носила во чреве — это дитя моей первой любви. Здесь же живет и остальная моя семья. Иногда, подметая пол, я вижу, как клубится в солнечном луче пыль, танцует, кружится, завивается в спирали, посверкивает.
ПРИМЕЧАНИЯ
…ветулу Игра, несколько напоминающая поло. В нее играют, сидя на спине лошади и используя специально открытую с одного края плетеную корзинку на длинной ручке, с помощью которой мяч подхватывают и бросают; см. главу «Игры» в разделе «Приложения».
…севаи Севан значит «заключенный в оболочку». Это генетическое заболевание, поражающее двигательные нервы и главным образом симпатическую нервную систему. Очевидно, происхождением своим севаи обязано остаточным промышленным токсинам, до сих пор содержащимся в почве и воде. В некоторых регионах планеты севаи встречается довольно редко; в других — весьма часто. В Долине примерно каждый четвертый новорожденный рождался мертвым из-за севаи; точно такому же заболеванию подвержены и животные. Как говорит Дятел, чем позже болезнь проявит себя, тем более медленно и щадяще она развивается, однако всегда неизбежно ведет к утрате способности двигаться, к слепоте, параличу и смерти.
…ученые Айяш означает одновременно и «учитель» и «ученик», учащийся и получивший знания, как, впрочем, и наше слово «ученый». Учеными в хейимас были как женщины, так и мужчины с религиозными или исследовательскими склонностями; они и были хранителями Дома.
…в обоих Мирах…
Не очень часто встречающийся образ двух Рук Мира, то есть Пяти Домов Земли и Четырех Домов Неба.
НЕСКОЛЬКО КОРОТКИХ ТЕКСТОВ ИЗ ДОЛИНЫ
СОВА, КОЙОТ, ДУША
Из библиотеки Ваквахи Сова летала во тьме, махая крыльями совершенно бесшумно. Тогда не существовало никаких звуков И сова сказала себе: «Ху-гу, ху-гу». Сова слышит себя — возникает звук, свидетельствующий о существовании совы и о времени, ибо он звучит четыре раза.
Звук расходится кругами в темном воздухе над океаном тьмы, вырвавшись из клюва совы. Подобно частичкам ила, сломанным травинкам и крылышкам насекомых на поверхности водоема, вещи тоже начинают существовать, двигаться кругами от центра к внешнему краю. У самого клюва совы звук громок, и там вещи движутся быстрее и более уверенно, их очертания более определенны. Чем шире расходятся круги, тем медленнее движутся вещи, очертания их расплываются, они цепляются друг за друга, сплетаются, ломаются… Но сова взлетает все выше и летит все дальше, прислушиваясь, занимаясь охотой. Один — это еще не все, как и единожды — это еще не всегда. Сова — это не все, а всего лишь сова.
Койотиха шла во тьме очень печальная и одинокая. Во тьме нечего было поесть, ничего нельзя было увидеть, даже пути видно не было. Она села во тьме и завыла: «Яу, яу, яу, яу, яу». Койотиха слышит себя; и благодаря этому смерть начинает существовать в пространстве и во времени, ибо крик Койотихи звучит пять раз.
Смерть сияет. Она окружена сиянием. Благодаря Смерти сияние разливается на поверхности воды, в воздухе, само бытие наполнено сиянием. Ближе к сердцу Койотихи сияние сильнее, и там растет все сильное, теплое, способное гореть. Чем дальше от сердца Койотихи, чем шире этот круг, чем вещи ближе к его краям, тем больше среди них обгорелых, слабых, бесформенных, холодных. Койотиха идет дальше и дальше, охотясь на живых, поедая мертвых. Койотиха — это еще не жизнь и не смерть, а всего лишь самка койота.
Душа, поющая и святящаяся, движется все дальше и дальше к краю круга, туда, где холод и тьма. Душа, молчаливая и холодная, входит в круг и стремится туда, где другая душа поет и светится у огня. Сова летает бесшумно; Койотиха ходит во тьме; душа слушает, затаившись.
ЛИЧНОСТЬ И ДУША
Подарено хейимас Змеевика Старым Кроликом из Телины Во время Танца Травы поют такую песню:
«Вселенная есть, и все, что здесь есть, есть внутри этого дома домов».
Ну что ж, в таком случае Вселенная — это живое существо, верно? Мы ведь обращаемся к камню как к человеку: «Хейя!»; радостно кричим встающему солнцу:
«Хейя, Священное! Здравствуй!» И мы выкрикиваем, словно обращаясь к живому существу, в полном одиночестве в диком краю: «Благослови меня, как я благословляю тебя, и помоги мне в слабости моей!» Кого же мы приветствуем? Кого благословляем? Кто помогает нам?
А может, во всех этих вещах живет одно существо, одна душа, которую мы приветствуем в камне и в солнце, которой доверяем во всем и просим ее благословения и помощи? Может быть, единство Вселенной проявляется именно в этой единой душе, и единство каждого существа со многими другими — знак или символ этой единой души? Может быть, и так. Люди, которые говорят, что это так и есть, называют эту душу обратной стороной своей души, обратной стороной всего вечного, божеством. Мыслящие более лениво, возможно, скажут, что внутри скалы живет дух, а внутри солнца — некое свирепое, яростное существо, но эти же люди утверждают что и Бог во Вселенной живет, как человек в своем доме или койот в диком краю, он сам построил его и поддерживает в нем порядок. Эти люди верующие. И вовсе они не лениво мыслят.
Однако же кое-кто из людей больше склонен думать, а не верить слепо. Им все интересно, и они спрашивают, кто же он, тот, кого мы приветствуем, благословляем, кого просим о благословении? Сама ли это скала, или солнце само по себе, или же все остальные вещи? Может, и так. В конце концов, мы все живем в таком доме, который сам себя создал и сам наводит в себе порядок. Почему же душа должна чего-то бояться в своем собственном доме? Чужих здесь нет. Стены этого дома — жизнь, двери его — смерть; и мы, трудясь, входим и выходим из него.
По-моему, это друг друга мы приветствуем, благословляем и помогаем. И это друг друга мы поедаем. Мы одновременно и сборщики, и то, что собирают. Мы строим и разрушаем; мы создаем и уничтожаем и сами бываем уничтожены; мы рождаем человека и убиваем людей, мы берем кого-то за руку и тут же эту руку выпускаем. Люди, способные думать, и другие животные, растения, камни и звезды, все мыслящие существа или те, за которых мыслит кто-то другой, думая о них, те, которые способны видеть сами или те, которых видят другие, те, которые содержат что-то или сами содержатся в чем-то — все мы обитатели Девяти Домов Бытия, танцующие один и тот же танец. Это моим голосом говорит Голубая Скала, и слово, что произнес я, стало ее именем. Это моим голосом говорит Вселенная, и слово, которое она произносит, когда я слушаю ее, — это я сам. Да славится Бытие. И я не знаю, к чему она, эта слепая вера.
И я думаю так: испуганный, я буду верить в чью-либо помощь; ослабев, я буду благословлять того, кто сильнее; страдая, я постараюсь выжить. Я думаю, что следует идти именно этим путем: попросив о помощи, я умолкну и стану слушать. Я никому не стану прислуживать, но не стану и запирать ни одну из своих дверей. И я думаю, что, следуя этому, проживу в Долине так хорошо, как сумею, и умру здесь, тоже как сумею, войдя в открытую дверь.
СПИСОК ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ БУДУТ НУЖНЫ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ, СЧИТАЯ ОТ СЕГОДНЯШНЕГО
Запись сделана на клочке грубой бумаги, найденном возле хейимас Унмалина, неподалеку от одного из пастбищ 1. Что-нибудь остроконечное, но округлой формы, типа стручков.
2. Несколько осколков неглазурованной посуды из красной глины.
3. Тонкая медная проволока, накрученная на деревянную палочку.
4. Искусственные или естественные предметы цилиндрической формы, любые, какие найдутся, но по крайней мере с одним широким концом и не имеющие сквозного отверстия.
5. Какая-нибудь записка или пометки чернилами на плотной бумаге.
6. Маленькие диски, способные отражать свет.
7. Семена чиа или мертвые муравьи.
8. Молодой осел.
9. Дождь.
ВОРОНЫ, ГУСИ, КАМНИ
Некоторые замечания, сделанные в разговоре Со мной одним старым человеком из Дома Змеевика, Жителем Кастохи по имени Грецкий Орех Из дома На Том Конце Моста, И записанные с его разрешения Уже по одной только вороньей походке можно догадаться, что они связаны с такими вещами, какие всем нам знать необходимо. Но они вовсе не желают рассказывать об этом.
Ну а походка гусей приводит вас к мысли, что уж эти-то не знают ровным счетом ничего, верно? Но когда вы видите гусей в полете или же слушаете, как они переговариваются на воде, собравшись в большие стаи, хотя они и в полете тоже непрерывно переговариваются — они вообще говорят почти так же много, как люди, и знают гораздо больше людей о дикой стороне этих гор — так вот, когда вы видите их в полете, видите, как они пишут в небесах какие-то слова, то просто мечтаете научиться читать то, что они там пишут!
Не все камни одинаково чувствительны. Большая часть базальтов, например, ко всему равнодушны. Базальты ни к чему не прислушиваются. Они, возможно, все еще думают о том огне, что пылал в темноте. Камень-змеевик, напротив, чрезвычайно восприимчив и чувствителен. Он происхождением своим обязан как воде, так и огню, он двигался вверх, всплывая меж других пород камней, чтобы выбраться на поверхность, на воздух, и он всегда на грани надлома, разрушения, обращения в прах. Змеевик всегда слушает и говорит. А вот кремень — камень странный. Он всегда накрепко заперт. Песчаник — это камень для наших рук, они друг друга отлично понимают. У нас здесь, в Долине, известняков нет; лишь Искатели порой приносят отдельные куски известняка. Насколько я сумел понять по этим кускам, известняк — камень смертный и обладающий разумом; это камень, созданный из наших жизней. Говорят, что в тех местах, где земля в основном состоит из известняковых пород, реки текут как бы сквозь нее в подземных пещерах и не выходят на свет. Любопытное, должно быть, зрелище. Я бы хотел повидать такие пещеры. Гранит с Гор Света — это некое содружество камней, очень красивых и сильных. Когда в нем есть вкрапления слюды, то слюдяные блестки сверкают, как солнечный свет на поверхности моря, и это совершенно замечательное зрелище! Обсидиан — это, конечно же, стекло, того же происхождения, что и пемза и застывшая лава, которой много в окрестностях Ама Кулкун. Они все имеют свойства стекла — режущие края, текучесть, — и все они задерживают свет. Это опасные камни.
В общем, камни живут не так и не с такой скоростью, как мы. Однако можно найти себе камень — большой валун или маленький агат в ручейке — и смотреть на него внимательно, касаясь его ладонями или держа в руках, прислушиваться к нему или даже немножко с ним разговаривать или напевать, что-то ему объясняя или, наоборот, сидя неподвижно и молча, и тогда тебе до какой-то степени, возможно, удастся проникнуть в душу этого камня, и камень тоже отчасти проникнет в твою душу, если, разумеется, ты ее для него раскроешь. Камни по большей части живут долго. Они существовали за много тысячелетий до того, как мы нагнали их на этом пути, и будут жить очень долго после нас. Некоторые из них очень стары, это внуки тех камней, которые впоследствии стали Землей и Солнцем. Даже если бы мы ничего больше не могли узнать у них, одного этого уже было бы достаточно — их долгого, долгого века. Но в камнях заключено гораздо больше — огромные запасы знаний и то, что можно понять только с помощью камней. Они помогут людям, которые с удовольствием работают с ними, внимательно изучают их и относятся к ним разумно, с должным уважением и осторожностью.
ДУША ЧЕРНОГО ЖУКА
Из библиотеки Общества Черного Кирпича в Синшане Существуют души, о которых слышало большинство людей и о которых суеверные люди непременно порасскажут вам столько, что совсем заговорят; но чем более достоверные сведения хочет разум получить о душах, тем труднее человеку разумному вообще говорить о них. Очень трудно познать душу; она сама знает, что можно дать узнать о себе. Образы — это способ познания души. Слова — это образы образов. У самой глубокой из душ, например, такой образ: она пахнет подземным царством и похожа на жука, на крота или на черного червя. Иногда ее называют еще душой черного жука, или черным шнурком, или душой смерти. Это не тень и не образ тела — как и само тело, живое или мертвое, отнюдь не является образом души. Душа черного жука ест экскременты, а испражняется пищей. Когда остальные души бодрствуют вместе с телом, эта душа обычно спит и пробуждается, когда они ложатся спать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
В Обществе Крови однажды мне сказали, что Молоко, которая теперь стала действительно ужасно старой, перенесла удар. Мой сын пошел со мною вместе навестить ее и очень хорошо подлечил; и, поскольку она жила совсем одна, я переехала к ней на время, чтобы быть под рукой, пока она еще нуждалась в помощи после болезни. Это оказалось удобно и приятно нам обеим; но она в это время была занята поисками своего последнего имени и училась умирать, так что, хотя я и могла оказать ей в этом некоторую помощь, а также кое-чему от нее научиться, все равно это было не то, чего хотелось мне самой.
Однажды, незадолго до Летних Танцев я работала в хранилищах над Лунным Ручьем. Цех Мельников установил там новый генератор, и я занималась проверкой провода, подключенного к молотилке, который кое-где нуждался в дополнительной изоляции; должно быть, над проводом изрядно потрудились мыши. Я работала там, вдали ото всех, в темной, пыльной узкой щели, слушая мышиную возню у себя над головой и под стенами сарая. Вскоре я краем глаза заметила, что в этой щели со мной вместе находятся еще какие-то люди, внимательно наблюдающие за моими действиями. Кожа у них была серовато-коричневого цвета, руки длинные, гибкие и тонкие, а ладошки и ступни очень белые; глаза у них ярко горели. Я никогда их раньше не видела, но они почему-то показались мне знакомыми. Я сказала, продолжая работать:
— Я бы хотела, чтобы вы не оголяли провода, потому что может начаться пожар. Мне кажется, в таком большом зернохранилище можно найти еду и получше изоляции!
Эти люди тихонько засмеялись, и самый темнокожий из них сказал высоким нежным голосом:
— Нам спать пора. — И они, оглянувшись на меня, бесшумно и быстро исчезли.
Но там остался кто-то еще. От страха у меня слегка екнуло сердце. Сперва я никак не могла как следует разглядеть этого человека в полумраке; потом увидела, что это Черный Деготь.
— Ты уж больше не ездишь верхом на лошадях, Дятел? — спросил он.
— Езда верхом — это для молодых, Черный Деготь, — откликнулась я.
— А ты разве старая?
— Мне скоро сорок.
— И неужели ты совсем не скучаешь по скачкам?
Он поддразнивал меня в точности так, как когда-то дразнили меня за то, что я влюблена в рыжего жеребца.
— Нет, об этом я не скучаю.
— О чем же ты скучаешь?
— У меня сынок умер.
— Почему же ты должна скучать о нем?
— Он же мертв.
— Как и я, — сказал Черный Деготь. И это было правдой. Он умер пять лет назад.
И тут я поняла, о чем именно я тосковала, чего хотела. Это было всего лишь желанием не быть больше запертой в Земных Домах. Мне бы совершенно не требовалось то входить туда, то выходить, если бы я могла видеть тех, кто это делает постоянно. Вот как Черный Деготь, И он тоже посмеялся немножко, как те мыши.
Он больше ничего не говорил, но просто наблюдал за мной из темного уголка. Когда я закончила свою работу, он исчез. Когда я уходила из хранилища, то заметила, что там, на одной из балок живет сова; она спала.
Я пошла домой, то есть к Молоку. За ужином я рассказала ей о Черном Дегте и о мышах.
Она внимательно слушала и вдруг начала тихонько плакать. После удара она очень ослабела, и ее яростный нрав порой оборачивался слезами. Она сказала:
— Ты всегда была впереди меня, всегда шла впереди!
Я никогда прежде не понимала, что она мне просто завидует. И сейчас очень опечалилась, узнав об этом, но все же мне хотелось смеяться над тем, как бессмысленно мы тратим порой свои чувства.
— Кто-то же должен отворять двери! — сказала я. И показала ей на людей, что входили в комнату, это были люди, похожие на тех, каких я обычно видела в раннем детстве. Я понимала, что они мне родня, но не знала, кто они такие. Я спросила Молоко:
— Кто они?
Сперва она была ошарашена моим вопросом да еще и видеть как следует не могла, она все время жаловалась на это. Но потом те люди стали что-то говорить ей, а она — им отвечать. Порой они говорили на нашем языке, а порой я совсем не понимала их речи; но Молоко отвечала им с охотой.
Когда Молоко устала, они тихонько ушли прочь, и я помогла ей улечься в постель. Когда она уже совсем начала засыпать, я увидела, как вошел маленький ребенок и лег с нею рядом. Она обняла его рукой. И каждую ночь после этого, до самой зимы, когда Молоко умерла, этот ребенок приходил к ней и спал в ее постели.
Как-то я заговорила с ней об этом, спросив: «Это твоя дочка?» И Молоко посмотрела на меня своим единственным зрячим глазом, как прежде яростно — точно хлыстом ударила, — и заявила: «Не моя, а твоя!» Так что теперь я живу в этом доме с дочерью, которую никогда не носила во чреве — это дитя моей первой любви. Здесь же живет и остальная моя семья. Иногда, подметая пол, я вижу, как клубится в солнечном луче пыль, танцует, кружится, завивается в спирали, посверкивает.
ПРИМЕЧАНИЯ
…ветулу Игра, несколько напоминающая поло. В нее играют, сидя на спине лошади и используя специально открытую с одного края плетеную корзинку на длинной ручке, с помощью которой мяч подхватывают и бросают; см. главу «Игры» в разделе «Приложения».
…севаи Севан значит «заключенный в оболочку». Это генетическое заболевание, поражающее двигательные нервы и главным образом симпатическую нервную систему. Очевидно, происхождением своим севаи обязано остаточным промышленным токсинам, до сих пор содержащимся в почве и воде. В некоторых регионах планеты севаи встречается довольно редко; в других — весьма часто. В Долине примерно каждый четвертый новорожденный рождался мертвым из-за севаи; точно такому же заболеванию подвержены и животные. Как говорит Дятел, чем позже болезнь проявит себя, тем более медленно и щадяще она развивается, однако всегда неизбежно ведет к утрате способности двигаться, к слепоте, параличу и смерти.
…ученые Айяш означает одновременно и «учитель» и «ученик», учащийся и получивший знания, как, впрочем, и наше слово «ученый». Учеными в хейимас были как женщины, так и мужчины с религиозными или исследовательскими склонностями; они и были хранителями Дома.
…в обоих Мирах…
Не очень часто встречающийся образ двух Рук Мира, то есть Пяти Домов Земли и Четырех Домов Неба.
НЕСКОЛЬКО КОРОТКИХ ТЕКСТОВ ИЗ ДОЛИНЫ
СОВА, КОЙОТ, ДУША
Из библиотеки Ваквахи Сова летала во тьме, махая крыльями совершенно бесшумно. Тогда не существовало никаких звуков И сова сказала себе: «Ху-гу, ху-гу». Сова слышит себя — возникает звук, свидетельствующий о существовании совы и о времени, ибо он звучит четыре раза.
Звук расходится кругами в темном воздухе над океаном тьмы, вырвавшись из клюва совы. Подобно частичкам ила, сломанным травинкам и крылышкам насекомых на поверхности водоема, вещи тоже начинают существовать, двигаться кругами от центра к внешнему краю. У самого клюва совы звук громок, и там вещи движутся быстрее и более уверенно, их очертания более определенны. Чем шире расходятся круги, тем медленнее движутся вещи, очертания их расплываются, они цепляются друг за друга, сплетаются, ломаются… Но сова взлетает все выше и летит все дальше, прислушиваясь, занимаясь охотой. Один — это еще не все, как и единожды — это еще не всегда. Сова — это не все, а всего лишь сова.
Койотиха шла во тьме очень печальная и одинокая. Во тьме нечего было поесть, ничего нельзя было увидеть, даже пути видно не было. Она села во тьме и завыла: «Яу, яу, яу, яу, яу». Койотиха слышит себя; и благодаря этому смерть начинает существовать в пространстве и во времени, ибо крик Койотихи звучит пять раз.
Смерть сияет. Она окружена сиянием. Благодаря Смерти сияние разливается на поверхности воды, в воздухе, само бытие наполнено сиянием. Ближе к сердцу Койотихи сияние сильнее, и там растет все сильное, теплое, способное гореть. Чем дальше от сердца Койотихи, чем шире этот круг, чем вещи ближе к его краям, тем больше среди них обгорелых, слабых, бесформенных, холодных. Койотиха идет дальше и дальше, охотясь на живых, поедая мертвых. Койотиха — это еще не жизнь и не смерть, а всего лишь самка койота.
Душа, поющая и святящаяся, движется все дальше и дальше к краю круга, туда, где холод и тьма. Душа, молчаливая и холодная, входит в круг и стремится туда, где другая душа поет и светится у огня. Сова летает бесшумно; Койотиха ходит во тьме; душа слушает, затаившись.
ЛИЧНОСТЬ И ДУША
Подарено хейимас Змеевика Старым Кроликом из Телины Во время Танца Травы поют такую песню:
«Вселенная есть, и все, что здесь есть, есть внутри этого дома домов».
Ну что ж, в таком случае Вселенная — это живое существо, верно? Мы ведь обращаемся к камню как к человеку: «Хейя!»; радостно кричим встающему солнцу:
«Хейя, Священное! Здравствуй!» И мы выкрикиваем, словно обращаясь к живому существу, в полном одиночестве в диком краю: «Благослови меня, как я благословляю тебя, и помоги мне в слабости моей!» Кого же мы приветствуем? Кого благословляем? Кто помогает нам?
А может, во всех этих вещах живет одно существо, одна душа, которую мы приветствуем в камне и в солнце, которой доверяем во всем и просим ее благословения и помощи? Может быть, единство Вселенной проявляется именно в этой единой душе, и единство каждого существа со многими другими — знак или символ этой единой души? Может быть, и так. Люди, которые говорят, что это так и есть, называют эту душу обратной стороной своей души, обратной стороной всего вечного, божеством. Мыслящие более лениво, возможно, скажут, что внутри скалы живет дух, а внутри солнца — некое свирепое, яростное существо, но эти же люди утверждают что и Бог во Вселенной живет, как человек в своем доме или койот в диком краю, он сам построил его и поддерживает в нем порядок. Эти люди верующие. И вовсе они не лениво мыслят.
Однако же кое-кто из людей больше склонен думать, а не верить слепо. Им все интересно, и они спрашивают, кто же он, тот, кого мы приветствуем, благословляем, кого просим о благословении? Сама ли это скала, или солнце само по себе, или же все остальные вещи? Может, и так. В конце концов, мы все живем в таком доме, который сам себя создал и сам наводит в себе порядок. Почему же душа должна чего-то бояться в своем собственном доме? Чужих здесь нет. Стены этого дома — жизнь, двери его — смерть; и мы, трудясь, входим и выходим из него.
По-моему, это друг друга мы приветствуем, благословляем и помогаем. И это друг друга мы поедаем. Мы одновременно и сборщики, и то, что собирают. Мы строим и разрушаем; мы создаем и уничтожаем и сами бываем уничтожены; мы рождаем человека и убиваем людей, мы берем кого-то за руку и тут же эту руку выпускаем. Люди, способные думать, и другие животные, растения, камни и звезды, все мыслящие существа или те, за которых мыслит кто-то другой, думая о них, те, которые способны видеть сами или те, которых видят другие, те, которые содержат что-то или сами содержатся в чем-то — все мы обитатели Девяти Домов Бытия, танцующие один и тот же танец. Это моим голосом говорит Голубая Скала, и слово, что произнес я, стало ее именем. Это моим голосом говорит Вселенная, и слово, которое она произносит, когда я слушаю ее, — это я сам. Да славится Бытие. И я не знаю, к чему она, эта слепая вера.
И я думаю так: испуганный, я буду верить в чью-либо помощь; ослабев, я буду благословлять того, кто сильнее; страдая, я постараюсь выжить. Я думаю, что следует идти именно этим путем: попросив о помощи, я умолкну и стану слушать. Я никому не стану прислуживать, но не стану и запирать ни одну из своих дверей. И я думаю, что, следуя этому, проживу в Долине так хорошо, как сумею, и умру здесь, тоже как сумею, войдя в открытую дверь.
СПИСОК ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ БУДУТ НУЖНЫ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ, СЧИТАЯ ОТ СЕГОДНЯШНЕГО
Запись сделана на клочке грубой бумаги, найденном возле хейимас Унмалина, неподалеку от одного из пастбищ 1. Что-нибудь остроконечное, но округлой формы, типа стручков.
2. Несколько осколков неглазурованной посуды из красной глины.
3. Тонкая медная проволока, накрученная на деревянную палочку.
4. Искусственные или естественные предметы цилиндрической формы, любые, какие найдутся, но по крайней мере с одним широким концом и не имеющие сквозного отверстия.
5. Какая-нибудь записка или пометки чернилами на плотной бумаге.
6. Маленькие диски, способные отражать свет.
7. Семена чиа или мертвые муравьи.
8. Молодой осел.
9. Дождь.
ВОРОНЫ, ГУСИ, КАМНИ
Некоторые замечания, сделанные в разговоре Со мной одним старым человеком из Дома Змеевика, Жителем Кастохи по имени Грецкий Орех Из дома На Том Конце Моста, И записанные с его разрешения Уже по одной только вороньей походке можно догадаться, что они связаны с такими вещами, какие всем нам знать необходимо. Но они вовсе не желают рассказывать об этом.
Ну а походка гусей приводит вас к мысли, что уж эти-то не знают ровным счетом ничего, верно? Но когда вы видите гусей в полете или же слушаете, как они переговариваются на воде, собравшись в большие стаи, хотя они и в полете тоже непрерывно переговариваются — они вообще говорят почти так же много, как люди, и знают гораздо больше людей о дикой стороне этих гор — так вот, когда вы видите их в полете, видите, как они пишут в небесах какие-то слова, то просто мечтаете научиться читать то, что они там пишут!
Не все камни одинаково чувствительны. Большая часть базальтов, например, ко всему равнодушны. Базальты ни к чему не прислушиваются. Они, возможно, все еще думают о том огне, что пылал в темноте. Камень-змеевик, напротив, чрезвычайно восприимчив и чувствителен. Он происхождением своим обязан как воде, так и огню, он двигался вверх, всплывая меж других пород камней, чтобы выбраться на поверхность, на воздух, и он всегда на грани надлома, разрушения, обращения в прах. Змеевик всегда слушает и говорит. А вот кремень — камень странный. Он всегда накрепко заперт. Песчаник — это камень для наших рук, они друг друга отлично понимают. У нас здесь, в Долине, известняков нет; лишь Искатели порой приносят отдельные куски известняка. Насколько я сумел понять по этим кускам, известняк — камень смертный и обладающий разумом; это камень, созданный из наших жизней. Говорят, что в тех местах, где земля в основном состоит из известняковых пород, реки текут как бы сквозь нее в подземных пещерах и не выходят на свет. Любопытное, должно быть, зрелище. Я бы хотел повидать такие пещеры. Гранит с Гор Света — это некое содружество камней, очень красивых и сильных. Когда в нем есть вкрапления слюды, то слюдяные блестки сверкают, как солнечный свет на поверхности моря, и это совершенно замечательное зрелище! Обсидиан — это, конечно же, стекло, того же происхождения, что и пемза и застывшая лава, которой много в окрестностях Ама Кулкун. Они все имеют свойства стекла — режущие края, текучесть, — и все они задерживают свет. Это опасные камни.
В общем, камни живут не так и не с такой скоростью, как мы. Однако можно найти себе камень — большой валун или маленький агат в ручейке — и смотреть на него внимательно, касаясь его ладонями или держа в руках, прислушиваться к нему или даже немножко с ним разговаривать или напевать, что-то ему объясняя или, наоборот, сидя неподвижно и молча, и тогда тебе до какой-то степени, возможно, удастся проникнуть в душу этого камня, и камень тоже отчасти проникнет в твою душу, если, разумеется, ты ее для него раскроешь. Камни по большей части живут долго. Они существовали за много тысячелетий до того, как мы нагнали их на этом пути, и будут жить очень долго после нас. Некоторые из них очень стары, это внуки тех камней, которые впоследствии стали Землей и Солнцем. Даже если бы мы ничего больше не могли узнать у них, одного этого уже было бы достаточно — их долгого, долгого века. Но в камнях заключено гораздо больше — огромные запасы знаний и то, что можно понять только с помощью камней. Они помогут людям, которые с удовольствием работают с ними, внимательно изучают их и относятся к ним разумно, с должным уважением и осторожностью.
ДУША ЧЕРНОГО ЖУКА
Из библиотеки Общества Черного Кирпича в Синшане Существуют души, о которых слышало большинство людей и о которых суеверные люди непременно порасскажут вам столько, что совсем заговорят; но чем более достоверные сведения хочет разум получить о душах, тем труднее человеку разумному вообще говорить о них. Очень трудно познать душу; она сама знает, что можно дать узнать о себе. Образы — это способ познания души. Слова — это образы образов. У самой глубокой из душ, например, такой образ: она пахнет подземным царством и похожа на жука, на крота или на черного червя. Иногда ее называют еще душой черного жука, или черным шнурком, или душой смерти. Это не тень и не образ тела — как и само тело, живое или мертвое, отнюдь не является образом души. Душа черного жука ест экскременты, а испражняется пищей. Когда остальные души бодрствуют вместе с телом, эта душа обычно спит и пробуждается, когда они ложатся спать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73