Высились вперемежку гигантские березы и сосны, темнели пушистые ели, топорщилась низкорослая ольха. Ветер шелестел в ветвях, деревья точно переговаривались. Отовсюду тянуло странными резкими запахами. Казалось, вступаешь в какой-то таинственный мир…Должно быть, Раиса почувствовала настроение Тани и захотела ее ободрить.— Скоро дойдем, — обронила она. — Господь вознаградит тебя за послушание. ТАЙНАЯ ТРОПА Показалась широкая просека, и на ней высокая рубленая изба под железной крышей в окружении подсобных построек, и подальше еще одна, чуть поменьше, но тоже рубленая на века.— Второй прежде не было, — озабоченно заметила Раиса. — Кто еще здесь?Подошла к избе, постучала о крыльцо палкой. Выглянула какая-то женщина, скрылась, и сейчас же на крыльцо вышел обросший седой щетиной мужчина в синем засаленном ватнике.— Мать Раиса!…Может быть, он не узнал бы ее, если бы не был предупрежден о ее прибытии.Раиса на ходу благословила его, вошли. В избе чисто, бело, на стене иконы, крест. Тихо.— Вот и Душкин, — назвала она Тане хозяина. — Сильвестр Кондратович.— Кондрат Сильвестрович, — поправил тот инокиню.Хозяйка низко поклонилась Раисе.— А где дети? — осведомилась Раиса.— Двое в Тавде, учатся, — объяснила хозяйка. — А третий в лесу.— А где старейший?Душкин неопределенно повел головой.— Проводим.— Спокойно у вас?— Как сказать. Намеднись забрел охотник. Что-то не понял я его…— Новая послушница? — осведомилась хозяйка, указывая на Таню.— Послушница.— Много наших съезжается…— А где пребывают?— Построили в лесу балаган, окромя меня и Рябошапки, никому не найти.— Рядом его изба?— Она самая.— Что за Рябошапка?— Объездчик.— Христианин?— Приехал еретиком, теперь наш.— Бог воздаст тебе, Кондрат Сильвестрович.— На этом свете наград не ждем.— Царствия небесного не минуешь…Хоть сам он не находился в странстве, Душкин был одним из тех, на кого прочно опиралась секта. Происходя из старой кержацкой семьи, глубоко религиозный человек, он хорошо помнил отца, сочувствовавшего Колчаку за то, что тот «пролил кровь за царя», и впоследствии ушедшего и пропавшего где-то в странстве.Раиса выглянула в окно.— Когда поведешь?— Завтра уже, на зорьке, — рассудительно сказал Душкин. — Рябошапка проводит.— Позови.Душкин привел Рябошапку. Он не понравился Раисе, не чета Душкину. Мордастый здоровый мужик, вряд ли воздерживается от плотских утех. Должно быть, и выпить любит, судя по румянцу. И в секту небось вступил лишь для того, чтобы ладить с Душкиным. Хорошо лишь, что от секты теперь не отвертеться, все будет хранить в тайне, чтобы не скомпрометировать себя перед властью.Но поклонился Рябошапка инокине даже истовее, чем Душкин.— Что прикажешь, мать?— Проводишь?— Поздновато сегодня по болоту, не ровен час, оступимся в трясину…Раиса отпустила его:— Иди.Хозяйка опять поклонилась Раисе:— Ужин собрать?— Какой там ужин, — отмахнулась старуха. — Два дня по правилам не молились. Таисия, достань требник, становись, да и вы тоже…Указала Душкиным место позади себя, на Таню даже не взглянула, ее она уже выдрессировала, опустилась на колени и принялась отбивать поклоны.Прежде других поднялась на рассвете Раиса. Разбудила Таню. Хозяева услышали возню. Душкин вышел на улицу, хозяйка закопошилась у печки.— Собирайся, — поторопила старуха послушницу.Хозяйка метнулась к Раисе:— Позавтракать?Старуха покосилась на нее!— Все только об утробе…Вернулся Душкин.— Рябошапка где?— Ждет.— Идти долго?— Километров двадцать.— Позавтракаем в пути.Рябошапка ждал у крыльца, в резиновых сапогах, с легким топориком в руке.Раиса покосилась на него.— Чего это ты с железом?— Тайга!— Ну, благослови вас господь…Деревья, деревья. Одни деревья. Стволы, стволы. Голубые просветы. Розовые тени бегут по белым лишайникам. Обвисшие ветви елей. Выцветшая серая хвоя. Гнилые пни. Как не похож этот страшный седой лес на веселые щебечущие леса Подмосковья!Начиналось утро, но не чувствовалось вокруг звонкого пробуждения природы. Становилось все светлее, и только. Ни щебета птиц, ни шороха невидимых лесных тварей, ни распускающихся цветов. Сучья, валежник, прелые листья — и тишина. Глухая, безнадежная тишина.Раиса шагала, как автомат. Следом торопилась Таня. Впереди по невидимой тропе пробирался их проводник. Куда он только их заведет?Так шли, не зная ни времени, ни дороги.Рябошапка вдруг обернулся:— Пообедать бы?— Успеешь, — оборвала Раиса. — Далеко еще?— Поболе половины.Тогда она смилостивилась:— Садитесь.Без слов глазами указала на мешок. Таня подала. Достали хлеб, лук, селедку. Рябошапка тоже извлек из-за пазухи сверток.— Погоди, — остановила Раиса. — Перекрести сперва рот.Встала на колени, рядом опустилась Таня. Раиса оглянулась на Рябошапку. Тот продолжал стоять.— Ты чего?Отвернулась, не начинала молитвы, пока не услышала, как Рябошапка стал на колени.Молилась долго, истомила проводника, потом мотнула головой на его сверток:— Чего там?— Сальцо, — с готовностью отозвался тот. — Сальцо, матушка.— Грех, мерзость, — быстро произнесла Раиса. — Выбрось.Рябошапка придавил сверток волосатой своей пятерней, точно боялся, что Раиса бросится отнимать.— Да ты что, матушка? В этаких-то лесах на луковом рационе ног не потянешь…— Отойди в сторону.Отойти в сторону Рябошапка не возражал.Они пообедали, зашагали дальше, и, чем дальше шли, тем глубже попадались овражки, тем больше громоздилось бурелома, тем чаще Рябошапка пускал в ход свой топорик.— Ну, а теперь господи благослови, — нараспев сказал он, раздвинул кусты ольшаника, и перед ними открылась кочкастая лужайка, поросшая коричневатой зеленью. — Теперь, матушка, на бога надейся, а сам не плошай, — насмешливо предупредил проводник.Он осторожно ступил на зыбкую почву.Медленно переходили трясину, земля прогибалась, хлюпала под ногами вода.Вновь углубились в лес. Пошла такая чащоба, что сам Рябошапка то и дело останавливался и чесал затылок.Овражки попадались все чаще. Перешли ручей, поднялись в гору, шли какое-то время по седловине, поросшей молодым березняком, и вновь углубились в чащобу.На крутом склоне Рябошапка остановился:— Пришли.Таня не видела ничего, кроме поросшего лесом косогора.Задорно поблескивая глазами, Рябошапка обернулся к Раисе:— Ну как, матушка, одобряешь?Должно быть, старуха умела видеть лучше Тани, потому что впервые улыбнулась проводнику.Тут и Таня увидела: два приземистых, скособоченных продолговатых строения с крышами, покрытыми пластами свежего дерна.В одном из жилищ приоткрылась дверь, показалась чья-то голова и тут же скрылась…Ждут их или не ждут?Уверенными шагами Раиса спустилась к постройкам и скрылась. Таня осталась с Рябошапкой.И вдруг все ожило. Показались инокини и послушницы, вышли иноки. Все двигались, как на сцене, медлительно, плавно, даже торжественно.Затем появилась Раиса, чуть посторонилась дверей и поклонилась…Таня увидела Елпидифора. Сердце ее защемило при воспоминании о Москве, о темной конурке на Шаболовке, перед глазами мелькнул розовый огонек лампадки, и желание ощутить на своей голове руку старейшего вновь овладело ею. Таня склонилась до земли и не столько увидела, сколько почувствовала, что Елпидифор благословляет ее…Так началась ее жизнь в келье, возглавляемой самим преимущим, начались занятия в духовной школе юных христианок, призванных к подвигу во славу господа бога.Километрах в двадцати от заимки лесника Душкина, отделенная со стороны Тавды недоступным болотом, огражденная непроходимой тайгой, на склоне безыменной лесистой горки обосновалась новая келья истинно православных христиан.Жилища возведены руками Душкина, Рябошапки и других приверженцев секты. Одно для мужчин, другое для женщин. Леса вокруг достаточно. Сколотили дома, пристроили сараюшки, обсыпали крыши и стены землей, поверх обложили пластами нарезанного дерна, издали и не подумаешь, что здесь человеческое обиталище.В этом-то глухом месте и разместилась духовная школа, и тут же вскорости должен состояться собор истинно православных христиан.Уже ранней весной стали прибывать сюда инокини с послушницами, позже приехали Елпидифор и Елисей, а следом за ними и другие иноки.Неподалеку в низине соорудили даже коровник, и по поручению Елисея Душкин купил в Тавде корову, — по причине преклонного возраста старейшего подкармливали молоком.Однако, как Елпидифор ни крепился, близилось его время предстать перед лицом господа, дряхлел он день ото дня, и не раз говорили между собой влиятельные иноки, что на предстоящем соборе придется избрать нового руководителя секты.Но пока что все шло заведенным порядком — обитатели кельи собирались на молебствия, внимали поучениям старейшего, слушали проповеди Елисея. На Елисея взирали с особым благоговением, предполагалось, что именно ему предстоит принять от Елпидифора бразды правления.Своим чередом продолжались и занятия в школе.Инокини поднимали послушниц еще до света, сами становились на молитву, а девушки погружались в хлопоты по хозяйству. Носили из ручья воду, кололи дрова, топили печи, варили кашу.Справив дела, послушницы направлялись на занятия к матери Феодуле и матери Ираиде.Наставница школы Феодула — добродушная низенькая старушка. Носик на ее лице торчит пуговкой, вокруг глаз разбегаются лучики морщин, и, хоть и не положено, снисходительная улыбка частенько раздвигает сухонькие губы, из-за которых поблескивают маленькие, ослепительно белые зубки.В помощь ей придана мать Ираида. Эта не улыбается никогда. Она тоже невысока и на первый взгляд даже невзрачна, но, отоспись она в теплой постели, посиди подольше на солнышке и прикоснись к ней рука парикмахера, темные ее волосы закудрявились бы, щеки покрылись бы легким румянцем, заискрились бы зеленые глаза, и стала бы она женщиной хоть куда.Феодуле за семьдесят, Ираиде нет сорока. Обе великие начетчицы. Евангелие, требники и другие богослужебные книги знают назубок.Феодула, как говорится, дошла до всего своим умом. Достигла высшей премудрости только по соизволению господа. В секту вступила неграмотной крестьянкой и лишь в странстве научилась читать и писать. Читала отлично, писала с ошибками, древнеславянский язык знала лучше современного русского и наизусть вытвердила все церковные службы. Ее не сбить ни в датах, ни в толковании канонических правил. Она вела в школе — как бы определить? — кафедру догматики, что ли.Ираида — особа иного склада. В свое время окончила даже педагогический институт. Года два учительствовала, но затем — то ли после смерти родителей, то ли от несчастной любви — тяжело заболела, провела несколько лет в психиатрической лечебнице и вышла оттуда типичной религиозной психопаткой. Психопатизм этот, правда, скрыт глубоко внутри, иначе ее из больницы не выписали бы, но в иные моменты она говорила о Христе с таким исступленным сладострастием, что у специалиста-психиатра характер ее любви к Христу не вызвал бы никаких сомнений. На ее долю досталась, так сказать, кафедра риторики!Занятия в «таежной академии» мало чем напоминали уроки в обычной школе, но Таня находила в них своеобразное удовлетворение. Собственные мысли нарушали покой ее души, а основное правило всякой духовной школы — принимать все на веру и ничто не подвергать сомнению — облегчало ее отношения с жизнью: пусть все идет, как идет, ни о чем не страдай, не вспоминай, предайся на волю божью…Здесь в лесу, среди странных и даже очень странных людей, Таня пряталась от самой себя. За год странствования она многое бы увидела другими глазами, позволь она себе беспристрастно вглядеться в окружающую ее действительность. Вера… Зубрежка путаных текстов, монотонное чтение молитв, бездумное послушание, постоянная игра в прятки! Она прилежно соблюдала обряды, страшась увидеть скрывающуюся за ними пустоту.До обеда Ираида и Феодула разъясняли девушкам всякие богословские тонкости, а после обеда девушки отвечали урок. Исключений не делалось ни для кого, каждая была обязана ответить на вопросы, и, боже упаси, если кто-нибудь из воспитанниц плохо заучивал тексты или запинался в ответах, нерадивую ученицу на всю ночь ставили отбивать поклоны.Иногда обычные занятия прерывались, на беседу с послушницами приходили приближенные Елпидифора — то Елисей, то Григорий. Начинали они тоже с религиозных наставлений, но затем переходили на светские темы, жаловались, что власти притесняют верующих, преследуют слуг Христовых, не дают свободно проповедовать слово божье, допытывались у девушек, как те относятся к властям, готовы ли пострадать за веру, как будут вести себя в случае войны…Ничего определенного иноки не говорили, но на душе у Тани становилось тревожно, нехорошо, появлялось сознание, что ее вовлекают в какое-то недоброе дело…А вообще-то жить в тайге было не так беспокойно и голодновато, как в обычном странстве, ежедневно варили обед, днем разрешалось пить чай, и иногда даже с сахаром… Вот до чего доходил либерализм отца Елпидифора!В размеренности и монотонности этой жизни заключалась даже своеобразная прелесть. Молитвы, занятия, хлопоты по хозяйству. Редкие промежутки отдыха. Бездонное небо. Послушание и молчание. Закаты, березы, тишина. И тайна. Все обволакивающая тайна…Вечное нескончаемое странство! ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ По возвращении из Ярославля Юра тут же поступил в СМУ. Маляром. Получил второй разряд и сразу приступил к работе.Как-то зимой, зайдя к Зарубиным, я мельком увидел Юру. Он только что пришел домой и опять куда-то уходил.— Извините, — бросил он мне на ходу. — Спешу.Предупреждая мои вопросы, Анна Григорьевна с таинственным видом приложила палец к губам.— У Юры появились дела, о которых он не говорит ни со мной, ни с отцом, — пожаловалась она, когда в передней хлопнула дверь. — Мы не думаем ничего дурного. Мальчик очень повзрослел и в конце концов сам обо всем расскажет. Но все-таки я не могу не тревожиться. К нему приходила какая-то женщина. Это не роман — пожилая женщина. Он увел ее к себе в комнату. Потом ушел. Завел сберкнижку — копит деньги. В нашей семье никто никогда не копил… Что-то с ним происходит!— Взрослеет, вы же сами сказали. У каждого юноши когда-нибудь да начинается личная жизнь.— Все так, — не без горечи согласилась Анна Григорьевна. — Но для меня-то он остается ребенком…В какой-то степени я мог бы ее просветить, но, право, не знал, встревожит или успокоит ее мое сообщение, а сам Юра вряд ли был бы доволен моей информацией.Вскоре после той мимолетной встречи Юра появился у меня.— Не обижайтесь, что не захожу, — начал он с извинений. — Просто не хватает времени.Он принялся рассказывать о себе. Оказывается, строить дома небезынтересно. Если бы он не сохранил пристрастия к химии, то стал бы, пожалуй, архитектором. Комсомольская работа предстала перед ним тоже в каком-то ином качестве. На производстве у него появилось много дел, не имеющих отношения к его прямой работе. По-прежнему много читает. И помимо всего, так как впереди еще поиски Тани, приходится уделять часть времени вопросам атеистической пропаганды…— А что за дама к вам приходила?— Мама уже доложила? Танина мать. Ее вызывали в милицию. Она давно уже заявила об исчезновении дочери, но сперва там как будто не придали ее заявлению значения. А недавно вызвали, подробно обо всем расспросили и сказали, что обязательно найдут. Я иногда захожу к ней. Вот она и пришла поделиться…— Значит, можно ждать результатов?Юра как-то многозначительно хмыкнул.— Вы что… сомневаетесь?— Нет, я не о том… Меня тоже вызывали!— В милицию?— Почти. Посоветовали расходовать свою энергию более рационально, А Сухареву, сказали, найдут и без моей помощи.— И вы вняли голосу рассудка?— Мой рассудок посоветовался с моим сердцем и не внял голосу чужого рассудка.— И как же там отнеслись к вашему решению?— Я сказал, что мне очень приятно, что Таню ищут, но что лично меня заниматься поисками обязывает моя совесть.— И там…— Сказали, что их дело предупредить, а вообще-то от меня никто ничего не требует.— И вы решили…— Что я не могу отказаться от поисков.Признаюсь, мне понравилось решение, принятое и Юрой, и… не Юрой: жизнь поставила его перед обстоятельствами, которые формируют характер настоящего мужчины, он не хотел перед ними отступать, и ему… не мешали с этими обстоятельствами справиться.Все-таки я осторожно спросил:— А вы сами-то надеетесь найти Таню?— Конечно, — уверенно сказал Юра. — При желании даже иголку найдешь в стоге сена, а я ищу человека.И еще раз Юра пришел ко мне уже в конце апреля. Пришел с просьбой, но сперва рассказал о том, как он установил местонахождение Тани.Для этого имелся единственный источник — все та же Зинаида Васильевна Щеточкина. Она, без сомнения, являлась одним из агентов секты. Происшедшие провалы могли ее и напугать, и насторожить, но она не могла по этой причине перестать служить секте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18