Он сделал несколько шагов и остановился, боясь, что его грязные ноги испачкают кафельный пол, а стекавшая с одежды вода оставит лужицы. Женщина подошла к нему, ее румяное лицо в сумрачном свете казалось еще более румяным.
— Ах, бедный ты мой, — громко сказала она, — ведь ты же насквозь промок. Разве у тебя нет другой одежды?
Он покачал головой.
Она потрогала его свитер, шорты и заворчала:
— Спросили бы у меня, уж я бы точно сказала, что ты успел изрядно простудиться. Смотри, как у тебя течет из носа и как ты чихаешь. Не знаю, что думают твои мерзкие родители, но только стыдно так бездушно относиться к ребенку.
Мальчик опустил глаза. Он покачал головой, не сказав ни слова, но всем своим видом показал, что никак не может согласиться с таким обвинением.
— Ну, ладно, давай сюда бидон и снимай поскорее штаны и свитер, я их повешу к огню на кухне.
Мальчик решительно затряс головой, хотел сказать, что на нем больше ничего нет, но не успел и глазом моргнуть, как женщина уже сняла с него свитер и стянула штаны. Его худенькое дрожащее тельце предстало перед ней обнаженным.
— У меня нет трусов, — виновато сказал он.
Хозяйка маслодельни беззлобно засмеялась.
— Ничего, меня можешь не стесняться. У меня тоже нет таких, которые подошли бы тебе по размеру.
Она прошла в дальний конец веранды и сняла с гвоздя старый, с заплатками, пиджак.
— Надевай-ка вот это, на обратном пути снова заглянешь сюда. Твои вещи к тому времени высохнут.
Кемми посмотрел на нее умоляющим взглядом:
— А как же я буду без штанов?
Женщина громко засмеялась.
— Хватит с тебя и этого. Ты ведь еще совсем маленький, а пиджак, смотри, какой длинный, я вот тут заколола булавкой, никто ничего не увидит.
Она сполоснула бидон и налила в него молока. Щенок дрожал у двери и тихо скулил.
— Ага, и ты тоже проголодался? Ладно уж, вот здесь для тебя есть снятое молоко.
Она налила молоко в тарелку и поставила ее за дверью. Щенок с жадностью принялся его лакать.
— А это тебе, — протянула женщина кружку мальчику. — Когда вернешься, повесь бидон, как обычно, на столб, а сам постучись в заднюю дверь. Не бойся Спота, он лает просто по обязанности, тебя он знает и твою собаку тоже. Тогда и заберешь свои сухие вещи. Да скажи почтмейстерше, что я не смогу ей дать яиц, пока не наладится погода. Мои куры несутся там, где им нравится. А теперь ступай. Ты и так поди уж опоздал, но никто тебя за это не заругает. Утро-то какое дождливое.
Он робко постучал в заднюю дверь и, как обычно, стал ждать. Дверь никто не открывал. Он постучал еще раз, погромче, и услышал шаги. Мисс почтмейстерша распахнула дверь и хрипло сказала простуженным голосом:
— Сегодня ты опоздал. Мне пришлось завтракать без молока.
Он поставил бидон и виновато посмотрел на свои грязные ноги, к которым прилипла мокрая трава.
— Ты наверняка напустил сюда слюней, — зло сказала Бренда, поднимая бидон.
Кемми взглянул на нее, черные глаза его полны недоумения.
— Я его никогда не пью, ваше молоко, мисс. Мне это вовсе ни к чему. Леди с маслодельни всегда дает мне целую кружку, когда я к ней прихожу.
— Ах, вот оно что! — Голос женщины был по-прежнему, как у больной, она злорадно засмеялась. — Значит, она потчует тебя молочком. А ты всегда готов принять милостыню!
— Она дает мне его за работу, мисс. Я приношу ей почту, а от нее ношу молоко, — еле слышно произнес Кемми.
Женщина не расслышала его слов.
— Ради всего святого, говори внятно, а не бормочи себе под нос.
Вспомнив поручение хозяйки маслобойни, Кемми сказал:
— Леди сказала, что пришлет вам яйца, когда кончится дождь.
— А почему не раньше?
— Сейчас очень сыро.
Бренда застучала каблуками, отошла к столу и вынесла ему сверток с продуктами, завернутый в целлофан.
— Постарайся не намочить, а то твоему хозяину нечего будет есть.
Кемми молча взял сверток и пошел по холодному мокрому песку к вершине Головы Дьявола, с которой вода текла беспрерывным желтым потоком.
На горе его настиг шквальный ветер. Изо всех сил старался он не упасть. Подойдя к вершине, он хрипло крикнул:
— Это я, босс, малявка.
Внутри в машине приятно пахло теплом, было сухо. И мальчику хотелось бы просидеть в ней весь день, а не возвращаться в эту сырую, промозглую пещеру. Но он не решался об этом сказать.
— Ну вот, в отцовском пиджаке ты похож на огородное пугало, — засмеялся Поль.
От этого смеха ребенок почувствовал себя совсем маленьким и никому не нужным.
— Опять сосиски! — заворчал Поль, разворачивая пакет.
— И бекон.
— А на черта мне бекон, если ты не принес яиц!
— У хозяйки нет яиц, босс.
— Может, ты еще заявишь сейчас, что ее проклятые куры забастовали? Ну, ладно. Приступай к работе, поджарь сосиски. Если этот циклон не уйдет, скоро я сам стану похож на сосиску.
За завтраком Кемми положил одну сосиску себе на кусок хлеба, другую отдал собаке.
Поль осуждающе посмотрел на него.
— Зачем же скармливать собаке то, что можно есть самому? Дома разве ее совсем не кормят? Впрочем, зачем кормить ни к чему не пригодного пса?
Слезы навернулись на глаза и упали на хлеб. Кемми вытер их рукавом, чтобы хозяин ничего не заметил. Он не мог сказать ничего в защиту щенка, хотя ему очень хотелось ответить: «Эта собака мне очень нужна. Она согревает меня ночью и отгоняет злых духов, живущих в лесу».
Но мысли в голове путались, а в груди теснились рыдания.
Увидев удрученное лицо мальчишки, Поль сказал:
— На-ка вот пять центов и купи каких-нибудь костей для собаки.
Кемми взял монету, зажал ее в холодной руке и чуть слышно поблагодарил, испугавшись, что может разреветься, если останется здесь еще немного. Он вылил остаток воды в закопченный чайник и ушел. Вода хлюпала под ногами, ветер и дождь хлестали со всех сторон.
Глава двадцать вторая
На следующее утро свитер и шорты Кемми были снова сырыми. Он натянул на себя старый пиджак, который служил теперь еще одним одеялом для него и собаки, и постарался потеплее закутаться в него. Каждое движение отзывалось болью в груди, казалось, что его очень крепко стянули резиновым поясом.
Проснулся он позднее обычного. Значит, следовало поторапливаться, скорее идти за молоком. Но даже эта мысль не заставила его тут же вскочить. Щенок обнюхивал его, лизал лицо и скулил.
— Все в порядке, Наджи, — сказал Кемми заплетающимся языком, и собственные слова, как удары молота, прогремели у него в ушах… — Все в порядке, я уже встаю.
Но не было сил подняться. Кемми то засыпал, то вновь просыпался от громкого лая. Все вокруг как-то странно плыло перед глазами — вперед-назад, вперед-назад. Когда Кемми все же вылез из пещеры, опираясь на руки, звуки дождя, падавшего па листья, показались ему оглушительными.
Спотыкаясь, он прошел через лес к шаткому мостику через ручей, но так и не понял, шумело у него в ушах от завывания ветра, от грохота волн, или это рычало чудовище, о котором рассказывал ему Грампи. Как во сне, он перелез через загон для скота и пошел лугом по мокрой траве.
Хозяйка уже закончила работу, когда он подошел к веранде маслодельни. Услышав лай щенка, она оглянулась.
— А, это ты? Поздненько же ты сегодня явился. Да ты, кажется, и спал, одетый во все?
Кемми кивнул.
— Наверное, твои ленивые родители тоже спят не раздеваясь?
Мальчик открыл было рот, но она перебила его.
— Знаю, знаю, нечего мне о них рассказывать. Что ж, пусть почтмейстерша и твой хозяин, хоть и поздно, все же получат свое молоко, раз уж я оставила его для них. Ну, а для тебя, милый мой, сегодня ничего не осталось. Позвонили из Дулинбы и попросили прислать все мои запасы. Молочную-то ферму совсем там залило водой.
Ее голос сливался с завыванием ветра, с грохотом волн и звучал где-то далеко-далеко. Кемми даже не мог разобрать, что именно она говорила.
Женщина налила молока в бидон, закрыла его крышкой и протянула мальчику.
— И еще одно я хочу тебе сказать. Вчера ты забыл вымыть бидон, сегодня я сняла утром крышку, там все прокисло. Пришлось самой его отмывать, а я и так слишком занята, чтобы мыть за других бидоны. Ты слышишь, о чем я тебе говорю?
Кемми взглянул на хозяйку, и ему показалось, что ее лицо, словно красная луна, плывет по белой стене маслодельни.
— Ну, а теперь иди, — незлобно сказала женщина, слегка подтолкнув его к выходу. — Ты уж и так опоздал. И застегнись покрепче на булавку, чтобы тебя не промочил дождь.
Кемми снова побрел через загон для скота, бидон с молоком оттягивал ему руки и казался тяжелым, как никогда раньше.
Мостик через ручей показался ему живым существом. Если бы не бидон с молоком, он прополз бы по мостику на четвереньках.
Дом, в котором помещалась почта, временами казался крошечным, стоящим где-то далеко-далеко, а потом он придвигался и становился огромным, каким он его еще никогда не видел.
Бренда уже дважды подходила к задней двери, ей казалось, что кто-то стучался. Дождь беспрерывно барабанил в окна. Она уже так свыклась с шумом ливня, что даже испугалась, когда он вдруг прекратился. Наступившая тишина внушила ей суеверный страх.
Кемми поднялся на ступеньки дома и поставил бидон на крыльцо. Но бидон почему-то стукнулся о дверь, молоко расплескалось. И когда мисс почтмейстерша открыла дверь, оно белой струйкой потекло по линолеуму.
— Ну вот, мало того, что опоздал, еще молоко разливаешь. Возьми поскорее тряпку из-под бачка и вытри здесь все. Если и дальше будет так продолжаться, я вообще откажусь от услуг миссис Роган и, конечно же, от твоих.
Кемми слышал ее голос над своей головой, вытирая молоко с пола. Щенок старался обогнать его. Но Бренда повернулась к мальчику и вскричала:
— Ради бога, вышвырни эту собаку. Сначала разлил молоко, а теперь пустил сюда этого пса. Мало мне грязи.
Кемми стал вытирать собачьи следы тряпкой, уже намоченной молоком, но только еще больше размазал грязь. Бренда встала, сунула ему в одну руку бидон, в другую целлофановый мешок с едой и поспешно стала закрывать дверь.
— Идите, идите оба.
Она так сильно хлопнула дверью, что мальчику показалось, будто грянул гром. Он вышел за ограду, закрыл за собой калитку и пустился в бесконечно долгий путь по берегу моря.
Тропинка, поднимавшаяся вверх к мысу, была похожа на стремительный горный ручей.
Кемми не знал, как добраться наверх, гора казалась ему неприступной. Он не двигался. Стоял в оцепенении и смотрел на эту крутизну. Стремительный поток вымыл песок из-под камней, и теперь они могли в любую минуту скатиться вниз, и тогда он упадет и разольет это драгоценное молоко. И все же ему следовало подняться наверх, ведь босс давно уже ждал его. Все выше и выше взбирался он на гору, осторожно переставляя ноги. Сердце бешено колотилось, завернутая в целлофан буханка хлеба давила на грудь.
Когда он, наконец, добрался до вершины горы, черные тучи охватили его со всех сторон и крепко сжали на головокружительной высоте, над рассвирепевшим океаном.
Волны набегали и с грохотом разбивались о подножье Головы Дьявола, откатывались и снова налетали на скалы. Это были не волны, а руки чудовищных великанов, тянувшиеся вверх, чтобы схватить его. Сердце мальчика сжалось от страха.
Он простоял здесь, казалось, целую вечность, этот маленький замерзший мальчик, на вершине Головы Дьявола, а между ним и стоянкой его хозяина пролегла бесконечная, залитая водой дорога.
Он начал спускаться вниз. Спускаться было легче, чем подниматься, глухие удары сердца уже не разрывали грудь. Ему стало жарко и захотелось снять пиджак, но он не осмелился этого сделать, так как не смог бы удержать буханку хлеба.
Дорога вниз была короче, и все же это был долгий, очень долгий путь. Когда он, наконец, спустился, ноги дрожали, а руки едва могли удерживать бидон с молоком, Кемми сел на камень и увидел где-то далеко-далеко совсем маленькую машину и натянутый рядом с ней брезент. Он втянул в себя побольше воздуха, чтобы позвать босса, потому что босс любил, когда ему кричали издалека, но словно кинжалом кольнуло его в бок.
Услышав лай собаки, Поль выглянул из машины.
— А, наконец-то явился? Что же, черт подери, ты делал все это время? Я целое утро жду, пока ты придешь.
Мальчик молча стоял, глаза его лихорадочно блестели.
— Ради бога, иди же сюда! Что ты там стоишь под дождем?
Кемми собрал все свои силы, сделал шаг, и вдруг ему показалось, что перед ним — столб, столб стоит совсем не на том месте, где следовало ему стоять. Закружилась голова, он уронил бидон, и молоко разлилось по мокрой земле.
Ругательства сотрясали окрестность.
— О, всемогущий боже! — вскричал Поль. — Что же ты натворил?!
Мальчик не смел отвечать.
— Ты и так глуп, как пробка, — не унимался Поль, — а сейчас…
От ругани босса в ушах гудело. Мама всегда останавливала отца, когда тот вот так же начинал сердиться.
— А где же, черт возьми, остальные продукты? — наконец, спросил Поль.
Кемми полез за пазуху и достал сверток.
— Неужели все это время ты держал их там и я должен есть хлеб, от которого воняет грязным аборигеном?
Поль выхватил из рук Кемми пакет и снова взорвался:
— Похоже, что ты спал на этой буханке!
Мальчик безмолвно стоял перед ним, не в силах произнести ни слова. Сердце у него снова бешено забилось, совсем как утром, когда он долго с трудом взбирался по тропинке вверх к Голове Дьявола.
— А где же вода? — закричал босс. — Где же, черт побери, пресная питьевая вода? Я тебя спрашиваю! Возвращайся, и не приходи без воды для чая. Слышишь? Если же молока больше нет, попроси хоть банку сгущенки.
Мальчик повернулся, сказал, как обычно: «Хорошо, босс», но настолько тихо, что Поль угадал это лишь по движению его губ.
Выбравшись из спального мешка, Поль почувствовал холод. Он развернул нейлоновую куртку с капюшоном, которая служила ему вместо подушки, и натянул ее на себя. Потом толстыми кусками нарезал хлеб, намазал на него мягкое, подтаявшее масло и даже не оглянулся на маленькую, мокрую, забрызганную грязью фигурку ребенка, отправившегося, как на голгофу, вверх по мокрой тропинке к Голове Дьявола.
На берегу Кемми нашел свои следы и побрел по ним. Ему представлялось, что он идет вслед за отцом, как это бывало раньше, когда они вместе ходили удить рыбу во время странствий…
Воспоминания о родителях заставили Кемми расплакаться. Он заплакал, как не плакал еще ни разу, с той ночи, когда случилось несчастье с его семьей. Он сидел сейчас возле бака с водой. Сидел и плакал, и никак не мог вспомнить, зачем же сюда пришел.
Кемми ясно слышал, как женский голос уговаривал его идти домой. Он вышел за ворота. Резкая боль в боку согнула его. Он сжал губы, чтобы не вскрикнуть. «Мальчики-аборигены не плачут», — говорил отец. Кто-то снова позвал. Он обернулся. Ошибки быть не могло, он ни с чем не мог спутать этот женский высокий голос. К тому же, его позвали по имени, а здесь никто его имени не знал.
— Кемму!
Ведь это была мама. Конечно, это она позвала его.
Кемми, как на крыльях, бросился к пещере, но ноги не слушались, он еле передвигался. Ему показалось, что он громко сказал:
— Я иду к тебе, мама!
И снова услышал этот материнский голос, такой чистый и звонкий, что вначале даже подумал, будто это кричит птица. Но ведь птицы в дождь не кричат, они сидят где-нибудь в укромном местечке, распушив свои перья. Нет, они не кричат в такую погоду.
Мама, она давно уже ждет его, она где-то здесь, за этим деревом. Кемми прикоснулся пальцами к стволу и почувствовал, какой он мягкий — словно живой. Но мамы не оказалось за этим деревом. Она чуть подальше, и он смело пошел к ней, шатаясь, падая и снова поднимаясь, с рыданиями, сжимавшими ему горло. Наконец он добрался домой. Хрипло дыша, он остановился, перед глазами кружились скалы, деревья. Но что это? Перед ним не хижина, в которой они жили на ферме, а снова пещера, вход в которую загородило упавшее дерево. Но ничего, мама, должно быть, там. Ведь из пещеры же доносился до него ее голос, а теперь кругом все стихло. Кемми опустился на колени, прополз в пещеру, осмотрел ее, мамы не оказалось. Он попытался подняться, но лишь покачнулся, упал и вдруг почувствовал, что потолок пещеры ожил, что к нему протянулись руки Грампи и, убаюкивая, он поднял Кемми высоко вверх.
Глава двадцать третья
На следующее утро миссис Роган первой заметила отсутствие мальчика. Она возвращалась с парома, отослав в Дулинбу весь утренний удой молока, и вдруг у мостика в траве увидела валявшийся бидон.
Ей было немного не по себе оттого, что накануне она так разбушевалась при этом мальчишке. Наверное, испугала его до смерти, хотя вряд ли это действительно было так. Ведь аборигены и их дети привыкли к подзатыльникам. Просто мать, наверное, оставила мальчишку дома, чтобы просушить его одежду. Так-то оно так, но почтмейстерша и его хозяин страшно рассердятся на него. Он ведь хорошо обслуживает их, а они ведут себя так, словно солнце всходит только для них.
Она принесла бидон в маслодельню, вымыла его, а сама все это время не переставала думать о мальчике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Ах, бедный ты мой, — громко сказала она, — ведь ты же насквозь промок. Разве у тебя нет другой одежды?
Он покачал головой.
Она потрогала его свитер, шорты и заворчала:
— Спросили бы у меня, уж я бы точно сказала, что ты успел изрядно простудиться. Смотри, как у тебя течет из носа и как ты чихаешь. Не знаю, что думают твои мерзкие родители, но только стыдно так бездушно относиться к ребенку.
Мальчик опустил глаза. Он покачал головой, не сказав ни слова, но всем своим видом показал, что никак не может согласиться с таким обвинением.
— Ну, ладно, давай сюда бидон и снимай поскорее штаны и свитер, я их повешу к огню на кухне.
Мальчик решительно затряс головой, хотел сказать, что на нем больше ничего нет, но не успел и глазом моргнуть, как женщина уже сняла с него свитер и стянула штаны. Его худенькое дрожащее тельце предстало перед ней обнаженным.
— У меня нет трусов, — виновато сказал он.
Хозяйка маслодельни беззлобно засмеялась.
— Ничего, меня можешь не стесняться. У меня тоже нет таких, которые подошли бы тебе по размеру.
Она прошла в дальний конец веранды и сняла с гвоздя старый, с заплатками, пиджак.
— Надевай-ка вот это, на обратном пути снова заглянешь сюда. Твои вещи к тому времени высохнут.
Кемми посмотрел на нее умоляющим взглядом:
— А как же я буду без штанов?
Женщина громко засмеялась.
— Хватит с тебя и этого. Ты ведь еще совсем маленький, а пиджак, смотри, какой длинный, я вот тут заколола булавкой, никто ничего не увидит.
Она сполоснула бидон и налила в него молока. Щенок дрожал у двери и тихо скулил.
— Ага, и ты тоже проголодался? Ладно уж, вот здесь для тебя есть снятое молоко.
Она налила молоко в тарелку и поставила ее за дверью. Щенок с жадностью принялся его лакать.
— А это тебе, — протянула женщина кружку мальчику. — Когда вернешься, повесь бидон, как обычно, на столб, а сам постучись в заднюю дверь. Не бойся Спота, он лает просто по обязанности, тебя он знает и твою собаку тоже. Тогда и заберешь свои сухие вещи. Да скажи почтмейстерше, что я не смогу ей дать яиц, пока не наладится погода. Мои куры несутся там, где им нравится. А теперь ступай. Ты и так поди уж опоздал, но никто тебя за это не заругает. Утро-то какое дождливое.
Он робко постучал в заднюю дверь и, как обычно, стал ждать. Дверь никто не открывал. Он постучал еще раз, погромче, и услышал шаги. Мисс почтмейстерша распахнула дверь и хрипло сказала простуженным голосом:
— Сегодня ты опоздал. Мне пришлось завтракать без молока.
Он поставил бидон и виновато посмотрел на свои грязные ноги, к которым прилипла мокрая трава.
— Ты наверняка напустил сюда слюней, — зло сказала Бренда, поднимая бидон.
Кемми взглянул на нее, черные глаза его полны недоумения.
— Я его никогда не пью, ваше молоко, мисс. Мне это вовсе ни к чему. Леди с маслодельни всегда дает мне целую кружку, когда я к ней прихожу.
— Ах, вот оно что! — Голос женщины был по-прежнему, как у больной, она злорадно засмеялась. — Значит, она потчует тебя молочком. А ты всегда готов принять милостыню!
— Она дает мне его за работу, мисс. Я приношу ей почту, а от нее ношу молоко, — еле слышно произнес Кемми.
Женщина не расслышала его слов.
— Ради всего святого, говори внятно, а не бормочи себе под нос.
Вспомнив поручение хозяйки маслобойни, Кемми сказал:
— Леди сказала, что пришлет вам яйца, когда кончится дождь.
— А почему не раньше?
— Сейчас очень сыро.
Бренда застучала каблуками, отошла к столу и вынесла ему сверток с продуктами, завернутый в целлофан.
— Постарайся не намочить, а то твоему хозяину нечего будет есть.
Кемми молча взял сверток и пошел по холодному мокрому песку к вершине Головы Дьявола, с которой вода текла беспрерывным желтым потоком.
На горе его настиг шквальный ветер. Изо всех сил старался он не упасть. Подойдя к вершине, он хрипло крикнул:
— Это я, босс, малявка.
Внутри в машине приятно пахло теплом, было сухо. И мальчику хотелось бы просидеть в ней весь день, а не возвращаться в эту сырую, промозглую пещеру. Но он не решался об этом сказать.
— Ну вот, в отцовском пиджаке ты похож на огородное пугало, — засмеялся Поль.
От этого смеха ребенок почувствовал себя совсем маленьким и никому не нужным.
— Опять сосиски! — заворчал Поль, разворачивая пакет.
— И бекон.
— А на черта мне бекон, если ты не принес яиц!
— У хозяйки нет яиц, босс.
— Может, ты еще заявишь сейчас, что ее проклятые куры забастовали? Ну, ладно. Приступай к работе, поджарь сосиски. Если этот циклон не уйдет, скоро я сам стану похож на сосиску.
За завтраком Кемми положил одну сосиску себе на кусок хлеба, другую отдал собаке.
Поль осуждающе посмотрел на него.
— Зачем же скармливать собаке то, что можно есть самому? Дома разве ее совсем не кормят? Впрочем, зачем кормить ни к чему не пригодного пса?
Слезы навернулись на глаза и упали на хлеб. Кемми вытер их рукавом, чтобы хозяин ничего не заметил. Он не мог сказать ничего в защиту щенка, хотя ему очень хотелось ответить: «Эта собака мне очень нужна. Она согревает меня ночью и отгоняет злых духов, живущих в лесу».
Но мысли в голове путались, а в груди теснились рыдания.
Увидев удрученное лицо мальчишки, Поль сказал:
— На-ка вот пять центов и купи каких-нибудь костей для собаки.
Кемми взял монету, зажал ее в холодной руке и чуть слышно поблагодарил, испугавшись, что может разреветься, если останется здесь еще немного. Он вылил остаток воды в закопченный чайник и ушел. Вода хлюпала под ногами, ветер и дождь хлестали со всех сторон.
Глава двадцать вторая
На следующее утро свитер и шорты Кемми были снова сырыми. Он натянул на себя старый пиджак, который служил теперь еще одним одеялом для него и собаки, и постарался потеплее закутаться в него. Каждое движение отзывалось болью в груди, казалось, что его очень крепко стянули резиновым поясом.
Проснулся он позднее обычного. Значит, следовало поторапливаться, скорее идти за молоком. Но даже эта мысль не заставила его тут же вскочить. Щенок обнюхивал его, лизал лицо и скулил.
— Все в порядке, Наджи, — сказал Кемми заплетающимся языком, и собственные слова, как удары молота, прогремели у него в ушах… — Все в порядке, я уже встаю.
Но не было сил подняться. Кемми то засыпал, то вновь просыпался от громкого лая. Все вокруг как-то странно плыло перед глазами — вперед-назад, вперед-назад. Когда Кемми все же вылез из пещеры, опираясь на руки, звуки дождя, падавшего па листья, показались ему оглушительными.
Спотыкаясь, он прошел через лес к шаткому мостику через ручей, но так и не понял, шумело у него в ушах от завывания ветра, от грохота волн, или это рычало чудовище, о котором рассказывал ему Грампи. Как во сне, он перелез через загон для скота и пошел лугом по мокрой траве.
Хозяйка уже закончила работу, когда он подошел к веранде маслодельни. Услышав лай щенка, она оглянулась.
— А, это ты? Поздненько же ты сегодня явился. Да ты, кажется, и спал, одетый во все?
Кемми кивнул.
— Наверное, твои ленивые родители тоже спят не раздеваясь?
Мальчик открыл было рот, но она перебила его.
— Знаю, знаю, нечего мне о них рассказывать. Что ж, пусть почтмейстерша и твой хозяин, хоть и поздно, все же получат свое молоко, раз уж я оставила его для них. Ну, а для тебя, милый мой, сегодня ничего не осталось. Позвонили из Дулинбы и попросили прислать все мои запасы. Молочную-то ферму совсем там залило водой.
Ее голос сливался с завыванием ветра, с грохотом волн и звучал где-то далеко-далеко. Кемми даже не мог разобрать, что именно она говорила.
Женщина налила молока в бидон, закрыла его крышкой и протянула мальчику.
— И еще одно я хочу тебе сказать. Вчера ты забыл вымыть бидон, сегодня я сняла утром крышку, там все прокисло. Пришлось самой его отмывать, а я и так слишком занята, чтобы мыть за других бидоны. Ты слышишь, о чем я тебе говорю?
Кемми взглянул на хозяйку, и ему показалось, что ее лицо, словно красная луна, плывет по белой стене маслодельни.
— Ну, а теперь иди, — незлобно сказала женщина, слегка подтолкнув его к выходу. — Ты уж и так опоздал. И застегнись покрепче на булавку, чтобы тебя не промочил дождь.
Кемми снова побрел через загон для скота, бидон с молоком оттягивал ему руки и казался тяжелым, как никогда раньше.
Мостик через ручей показался ему живым существом. Если бы не бидон с молоком, он прополз бы по мостику на четвереньках.
Дом, в котором помещалась почта, временами казался крошечным, стоящим где-то далеко-далеко, а потом он придвигался и становился огромным, каким он его еще никогда не видел.
Бренда уже дважды подходила к задней двери, ей казалось, что кто-то стучался. Дождь беспрерывно барабанил в окна. Она уже так свыклась с шумом ливня, что даже испугалась, когда он вдруг прекратился. Наступившая тишина внушила ей суеверный страх.
Кемми поднялся на ступеньки дома и поставил бидон на крыльцо. Но бидон почему-то стукнулся о дверь, молоко расплескалось. И когда мисс почтмейстерша открыла дверь, оно белой струйкой потекло по линолеуму.
— Ну вот, мало того, что опоздал, еще молоко разливаешь. Возьми поскорее тряпку из-под бачка и вытри здесь все. Если и дальше будет так продолжаться, я вообще откажусь от услуг миссис Роган и, конечно же, от твоих.
Кемми слышал ее голос над своей головой, вытирая молоко с пола. Щенок старался обогнать его. Но Бренда повернулась к мальчику и вскричала:
— Ради бога, вышвырни эту собаку. Сначала разлил молоко, а теперь пустил сюда этого пса. Мало мне грязи.
Кемми стал вытирать собачьи следы тряпкой, уже намоченной молоком, но только еще больше размазал грязь. Бренда встала, сунула ему в одну руку бидон, в другую целлофановый мешок с едой и поспешно стала закрывать дверь.
— Идите, идите оба.
Она так сильно хлопнула дверью, что мальчику показалось, будто грянул гром. Он вышел за ограду, закрыл за собой калитку и пустился в бесконечно долгий путь по берегу моря.
Тропинка, поднимавшаяся вверх к мысу, была похожа на стремительный горный ручей.
Кемми не знал, как добраться наверх, гора казалась ему неприступной. Он не двигался. Стоял в оцепенении и смотрел на эту крутизну. Стремительный поток вымыл песок из-под камней, и теперь они могли в любую минуту скатиться вниз, и тогда он упадет и разольет это драгоценное молоко. И все же ему следовало подняться наверх, ведь босс давно уже ждал его. Все выше и выше взбирался он на гору, осторожно переставляя ноги. Сердце бешено колотилось, завернутая в целлофан буханка хлеба давила на грудь.
Когда он, наконец, добрался до вершины горы, черные тучи охватили его со всех сторон и крепко сжали на головокружительной высоте, над рассвирепевшим океаном.
Волны набегали и с грохотом разбивались о подножье Головы Дьявола, откатывались и снова налетали на скалы. Это были не волны, а руки чудовищных великанов, тянувшиеся вверх, чтобы схватить его. Сердце мальчика сжалось от страха.
Он простоял здесь, казалось, целую вечность, этот маленький замерзший мальчик, на вершине Головы Дьявола, а между ним и стоянкой его хозяина пролегла бесконечная, залитая водой дорога.
Он начал спускаться вниз. Спускаться было легче, чем подниматься, глухие удары сердца уже не разрывали грудь. Ему стало жарко и захотелось снять пиджак, но он не осмелился этого сделать, так как не смог бы удержать буханку хлеба.
Дорога вниз была короче, и все же это был долгий, очень долгий путь. Когда он, наконец, спустился, ноги дрожали, а руки едва могли удерживать бидон с молоком, Кемми сел на камень и увидел где-то далеко-далеко совсем маленькую машину и натянутый рядом с ней брезент. Он втянул в себя побольше воздуха, чтобы позвать босса, потому что босс любил, когда ему кричали издалека, но словно кинжалом кольнуло его в бок.
Услышав лай собаки, Поль выглянул из машины.
— А, наконец-то явился? Что же, черт подери, ты делал все это время? Я целое утро жду, пока ты придешь.
Мальчик молча стоял, глаза его лихорадочно блестели.
— Ради бога, иди же сюда! Что ты там стоишь под дождем?
Кемми собрал все свои силы, сделал шаг, и вдруг ему показалось, что перед ним — столб, столб стоит совсем не на том месте, где следовало ему стоять. Закружилась голова, он уронил бидон, и молоко разлилось по мокрой земле.
Ругательства сотрясали окрестность.
— О, всемогущий боже! — вскричал Поль. — Что же ты натворил?!
Мальчик не смел отвечать.
— Ты и так глуп, как пробка, — не унимался Поль, — а сейчас…
От ругани босса в ушах гудело. Мама всегда останавливала отца, когда тот вот так же начинал сердиться.
— А где же, черт возьми, остальные продукты? — наконец, спросил Поль.
Кемми полез за пазуху и достал сверток.
— Неужели все это время ты держал их там и я должен есть хлеб, от которого воняет грязным аборигеном?
Поль выхватил из рук Кемми пакет и снова взорвался:
— Похоже, что ты спал на этой буханке!
Мальчик безмолвно стоял перед ним, не в силах произнести ни слова. Сердце у него снова бешено забилось, совсем как утром, когда он долго с трудом взбирался по тропинке вверх к Голове Дьявола.
— А где же вода? — закричал босс. — Где же, черт побери, пресная питьевая вода? Я тебя спрашиваю! Возвращайся, и не приходи без воды для чая. Слышишь? Если же молока больше нет, попроси хоть банку сгущенки.
Мальчик повернулся, сказал, как обычно: «Хорошо, босс», но настолько тихо, что Поль угадал это лишь по движению его губ.
Выбравшись из спального мешка, Поль почувствовал холод. Он развернул нейлоновую куртку с капюшоном, которая служила ему вместо подушки, и натянул ее на себя. Потом толстыми кусками нарезал хлеб, намазал на него мягкое, подтаявшее масло и даже не оглянулся на маленькую, мокрую, забрызганную грязью фигурку ребенка, отправившегося, как на голгофу, вверх по мокрой тропинке к Голове Дьявола.
На берегу Кемми нашел свои следы и побрел по ним. Ему представлялось, что он идет вслед за отцом, как это бывало раньше, когда они вместе ходили удить рыбу во время странствий…
Воспоминания о родителях заставили Кемми расплакаться. Он заплакал, как не плакал еще ни разу, с той ночи, когда случилось несчастье с его семьей. Он сидел сейчас возле бака с водой. Сидел и плакал, и никак не мог вспомнить, зачем же сюда пришел.
Кемми ясно слышал, как женский голос уговаривал его идти домой. Он вышел за ворота. Резкая боль в боку согнула его. Он сжал губы, чтобы не вскрикнуть. «Мальчики-аборигены не плачут», — говорил отец. Кто-то снова позвал. Он обернулся. Ошибки быть не могло, он ни с чем не мог спутать этот женский высокий голос. К тому же, его позвали по имени, а здесь никто его имени не знал.
— Кемму!
Ведь это была мама. Конечно, это она позвала его.
Кемми, как на крыльях, бросился к пещере, но ноги не слушались, он еле передвигался. Ему показалось, что он громко сказал:
— Я иду к тебе, мама!
И снова услышал этот материнский голос, такой чистый и звонкий, что вначале даже подумал, будто это кричит птица. Но ведь птицы в дождь не кричат, они сидят где-нибудь в укромном местечке, распушив свои перья. Нет, они не кричат в такую погоду.
Мама, она давно уже ждет его, она где-то здесь, за этим деревом. Кемми прикоснулся пальцами к стволу и почувствовал, какой он мягкий — словно живой. Но мамы не оказалось за этим деревом. Она чуть подальше, и он смело пошел к ней, шатаясь, падая и снова поднимаясь, с рыданиями, сжимавшими ему горло. Наконец он добрался домой. Хрипло дыша, он остановился, перед глазами кружились скалы, деревья. Но что это? Перед ним не хижина, в которой они жили на ферме, а снова пещера, вход в которую загородило упавшее дерево. Но ничего, мама, должно быть, там. Ведь из пещеры же доносился до него ее голос, а теперь кругом все стихло. Кемми опустился на колени, прополз в пещеру, осмотрел ее, мамы не оказалось. Он попытался подняться, но лишь покачнулся, упал и вдруг почувствовал, что потолок пещеры ожил, что к нему протянулись руки Грампи и, убаюкивая, он поднял Кемми высоко вверх.
Глава двадцать третья
На следующее утро миссис Роган первой заметила отсутствие мальчика. Она возвращалась с парома, отослав в Дулинбу весь утренний удой молока, и вдруг у мостика в траве увидела валявшийся бидон.
Ей было немного не по себе оттого, что накануне она так разбушевалась при этом мальчишке. Наверное, испугала его до смерти, хотя вряд ли это действительно было так. Ведь аборигены и их дети привыкли к подзатыльникам. Просто мать, наверное, оставила мальчишку дома, чтобы просушить его одежду. Так-то оно так, но почтмейстерша и его хозяин страшно рассердятся на него. Он ведь хорошо обслуживает их, а они ведут себя так, словно солнце всходит только для них.
Она принесла бидон в маслодельню, вымыла его, а сама все это время не переставала думать о мальчике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20